Часы очень красивые: старинной работы, какой нынче уже не встретишь, с чудом сохранившимся стеклом, в чеканной оправе с настолько филигранным и тонким рисунком, что при взгляде на него захватывает дух. Стрелочки выкованы, должно быть, феями — настолько они ажурны и тонки. Пожалуй, самые точные часы на свете...

Часы не ходят много лет.

Часы утопила в чашке с чаем Соня.

С тех пор они молчат, только изредка слышится из них рассеянное «трик-трак».

Ему всегда кажется, что они предлагают сыграть партию. Они даже пробовали. Он сидел по одну сторону стола, часы лежали в кресле (на подушечках, чтобы повыше) по другую, но играть в трик-трак не хотели. Они не хотели чаю — наверное, уже напились на всю оставшуюся жизнь. Если можно было назвать их совместное существование этим странно мертвым словом.

Шляпник носил их уже к нескольким мастерам и даже сам разбирал, тщательно чистил и бережно собирал.

Все напрасно.

Часы не ходили.

Это обескураживало. Все вокруг ходило, двигалось, летало, плавало и даже иногда говорило.

А часы не ходили.

Они оттягивали кармашек жилета холодной тяжелой льдышкой и изредка говорили: «Трик-трак».

Шляпник перестал думать о вещах, начинающихся с литеры «Ч». Раньше он часто думал о «чудесах», «честности», «чести», «чашках» и «черепахах». Он даже помнил день, когда перестал думать о литере «Ч» и начал думать о литере «М», то есть, о «моркови», «мраке», «молоке», «марках» и «мягкости». Но совершенно не помнил, почему перестал. Он знал лишь одно — он забыл что-то очень важное, огромное и всесокрушающее, словно Бармаглот. Именно в этот день перестали ходить часы, и время остановилось.

Память вонзала в него острые иглы, иногда выглядывавшие из глаз, но всегда уходила обратно прежде, чем он успевал осознать: это память. Его память.

Иногда он с удивлением смотрел на окружающих: он их не знал. Он помнил Мальямкин и Зайца, помнил Мирану и Ирацебету, помнил Брандашмыга и Абсолема, помнил бесчисленное количество запахов, вкусов и дел, которые умели делать его руки, но не узнавал их. Он и себя-то не узнавал, когда порой ему случалось видеть свое отражение в зеркале или водной глади. И лишь двое заставляли его сердце трепетать не памятью, а узнаванием.

Образ Алисы не походил на образы живущих в его мире. Странный мальчуган искренне считал себя девчонкой, но рассуждал и видел сердцем мальчишки. Удивительная, недостижимая для этого мира дуальность противоречий. Если бы Шляпник был знаком с тонкими науками, он знал бы удивительное слово, начинающееся на литеру «Д» — «дисфункция». И тем не менее, не зная его, он чувствовал, что оно существует, и что оно самым подходящим образом характеризует их героя в этом мире.

Вторым был Валет Красной Ведьмы — Стейн. Он тоже во что-то верил. Они часто встречались раньше, и Шляпнику казалось тогда, что он начинает вспоминать то, во что верил Валет. Но встречи были слишком мимолетны, а после них становилось хуже. Иглы тогда почти выкалывали ему глаза, и несколько дней он вообще ничего не помнил. Это было хуже даже, чем бесконечные чаепития, призванные маскировать центр сопротивления. Именно тогда приходил Чешир и начинал заигрывать с его любимой шляпой.

Шляпа также была важна: без нее Шляпник совсем терял голову.

Впрочем, Чешир для него тоже что-то значил.

Но он чувствовал, что важнее всего Валет.

Потому что когда они встретились в предпоследний раз, часы сказали: «Тик!».

Потому что когда они встретились в битве, часы сказали: «Так!».

— О чем ты думаешь?

Чешир соткался из воздуха. Его улыбка сегодня была алой. Кот охотился, наверняка удачно.

— Я не думаю.

— Я не тебя спрашиваю. Я разговариваю с моей любимой шляпой.

— Да-да, все мы тут не в своем уме... — он бы притянул его за грудки, но вот незадача — у этого конкретного кота была на данный момент только голова. — Послушай, ты решил меня достать?

— Тише-тише... Не надо злиться, надо улыбаться. Ее Величество шлет тебе пррривет...

В полутьме слышно было, что Чешир урчит. Хотя, возможно, это работал его невидимый предательский желудок.

— Мирана?..

— У нас нынче одна Королева, мой друг. В одиночестве ты совсем оторван от мира.

— Безумцы всех мудрей, — пробормотал Шляпник, вспоминая прощальный взгляд Алисы.

— Не буду спорить, — миролюбиво согласился кот. И продекламировал негромко:

— Пушистый отряд
Чеширских котят,
Задравши хвосты,
Как большие коты,
За папой бегут-поспешают,
Появляются и исчезают...*

Знаешь... Она пррросила тебе передать кое-что.

Шляпник безучастно смотрел в одну точку, теребя между пальцев цепочку часов. Чешир зло сузил зрачки и подплыл совсем близко к его уху.

— У ворона и письменного стола общий хозяин.

И исчез.

А зрачки у Шляпника тоже невероятно сузились, заключенные в янтарную радужку. Мир сократился до одного-единственного звука, донесшегося не то из сердца Тарранта Хайтоппа, не то из нагрудного кармашка в его жилете: «Тик-так».

И время пошло дальше...

©Анри Кабье, 2010, март