Замкнутое пространство аудитории. Давящее апрельское солнце. Душно. Я каждую минуту смотрю на часы. Время тянется мучительно медленно. Кажется, что стрелки издеваются, нарочно не хотят двигаться. А старый препод высшей математики нудно затирает про интегралы. Выйти отсюда. Быстрее. 30 минут до конца пары. 20.10. 3. Звонок.
На улице жарко. Весеннее солнце слепит глаза. Я закуриваю ментоловую сигарету. Прохладный дымок заполняет легкие. Никотин впитывается в кровь и приятно будоражит каждую клеточку тела.
Почему весной и осенью больше всего самоубийств?..
Я иду по залитым весенним солнцем людным улицам. Улыбки на лицах прохожих и счастье в их глазах. Я знаю, что в моих глазах только пустота. Весна – радостное время любви и счастья. Весна – всегда начало жизни. Но для меня она стала концом.
А осенью все иначе... Я иду, утопая мыслями в солнечном дне, и вспоминаю, как все было.
Низкое серое небо плакало октябрьскими дождями. Осень выдалась дождливой и холодной. Деревья уже почти скинули свои золотые одежды. Только кое-где на ветвях дергались ржавые обрывки былого золота. На черном асфальте под ногами вперемешку с грязью, лежали потемневшие листья. Пахло сыростью. Весь мир был похож на старый черно-белый фильм. Казалось, воздух пропитан ожиданием зимы и одиночеством.
Я навсегда запомнил тот вечер 27 октября. Я бесцельно бродил по городу. Шел дождь. Быстро темнело, и улицы почти опустели. Прямой коридор аллеи наводил на меня тоску, и я свернул во дворы. Казалось, город мертв. И в осенних сумерках я брожу по городу теней. Я промок и замерз, но возвращаться домой совершенно не хотелось. И я свернул в очередную подворотню. Среди серых сумерек мой взгляд привлекла одинокая фигура на качелях. Мне показалось, что это призрак этого мертвого города. Уж слишком неестественно выглядел человек. Белая куртка с накинутым капюшоном, светло-голубые джинсы – все это четко выделялось среди серости двора. Я подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть его. Парень сидел, опустив голову, что-то внимательно разглядывая у себя под ногами. Он совершенно промок и заметно дрожал от холода. Незнакомец почувствовал мой взгляд и поднял голову. Уставился на меня светло-зелеными, чуть мутноватыми глазами. На вид ему было лет 15-16. Узкое бледное лицо обрамляли светло-русые волосы. Я удивленно заметил про себя, что он очень красив. Но меня поразила не столько его красота, сколько нереальное одиночество в его глазах.
– Чего уставился? – злобно спросил он. Голос немного дрожал.
– Ничего. Просто думаю, ты, наверное, замерз?..
Он был похож на маленького загнанного волчонка, озлобленного на весь мир. Но в нем было что-то безумно привлекательное. Хотя я совсем не знал его, мне хотелось укрыть это существо от холода, дождя и всего жестокого мира.
– А тебе какое дело?– в его голосе по-прежнему присутствовала колкость.
Я проигнорировал его вопрос. И вместо ответа подошел ближе и протянул ему руку.
– Меня зовут Илья, – представился я. Он был явно удивлен моим жестом. Но его колкость куда-то пропала. И он протянул руку в ответ.
– Макс, – я пожал его холодную ладонь. Меня удивило, какие длинные изящные у него пальцы.
– По-моему сейчас не та погода, чтобы сидеть на улице, – сказал я, смерив его взглядом. От грязных кед до белого промокшего капюшона.
– Мне больше некуда идти... – ответил мой новый знакомый.
Я вопросительно посмотрел на него.
– Меня выгнали из дома, – пояснил Макс.
– Ну, если так... Я думаю, что ты уже настолько замерз, чтобы согласиться пойти к незнакомому, – улыбнулся я.
– Вообще мне наплевать. И если ты приглашаешь, идем, – и он поднялся с качелей.
И мы пошли вдвоем по улице застывшего города. Среди холода и дождя. Мы шли молча. Макс смотрел себе под ноги, а я смотрел на него. Казалось, вся его фигура пропитана бесконечной тоской. Но не осенним ожиданием смерти-зимы, а весенней тягучей мукой свежей жизни. Казалось, что он вышел из апрельского яркого дня и случайно оказался среди этой осени.
Я заговорил первым
– Из-за чего тебя выгнали?
Макс оторвал взгляд от асфальта и посмотрел на меня.
– Из-за моего мировоззрения.
– Разве родители могут выгнать за мировоззрение? – удивился я.
– У меня нет родителей: они погибли 6 лет назад в автокатастрофе. Я живу с опекунами. А они не хотят и не могут меня понять. Я ищу иные миры среди обыденности. Для меня мир – это гораздо больше, чем могут видеть другие.
Дело было явно не в его мировоззрении.
– Я философ – продолжал Макс – Я богоискатель. А окружающие слишком ограниченны, чтобы понять это. Мир, придуманный ими, ничтожен. Я бы хотел уничтожить его, но он медленно и мучительно убивает меня...– Макс остановился, посмотрел мне в глаза. Зрачки у него были расширены. "Понятно, почему его выгнали. Парень просто под наркотой. – подумал я – Что я делаю? Я приглашаю домой совершенно незнакомого чела, к тому же еще и удолбаного."
– Или ты мне не веришь?! – спросил Макс. Глаза его лихорадочно блестели, его трясло то ли от холода, то ли от наркотиков.
– Тихо... – я положил руку ему на плечо, – я тебе верю. Идем.
До моего дома мы молчали. Моя однокомнатная квартира находится на 7 этаже. Лифт не работал, так что нам пришлось идти пешком.
Я открыл дверь, и мы прошли в прихожую.
– Ты живешь один? – спросил Макс, снимая кеды.
– Да. Мои родители живут в другом городе.
Пока я расшнуровывал берцы, Макс скинул куртку и уселся по-турецки на пол.
За последние несколько минут в нем, что-то резко изменилось. Исчезла мрачность и депрессивность, в глазах появился озорной огонек.
– Ну, чем займемся? – спросил он. И первый раз за вечер улыбнулся.
Я улыбнулся в ответ.
– Думаю, для начала нужно высушиться и переодеться. Не знаю как ты, но я замерз.
– Я тоже. Так, где у тебя тут ванная? – Макс огляделся – Эта?
Я не успел сказать, что нет. Он дернул ручку ближайшей двери и на него посыпались диски, провода и всяческий хлам. Макс рассмеялся, и я вместе с ним.
– Я больше здесь ничего трогать не буду... – сказал он сквозь смех.
– Я сам здесь ничего не трогаю. А то завалит, век не откопаешься. Ну, черт, с ним, с хламом, потом уберу. Пойдем в ванную.
В ванной пока я зажигал колонку и включал воду, Макс успел скинуть с себя всю одежду. Парень совершенно меня не стеснялся.
– Ванна у тебя одна, а нас двое. И замерзли мы оба. Так что, я думаю, стоит забить на всякие предрассудки и вмести под душ?
Я стоял, потеряв дар речи. Мой взгляд скользил по его худому обнаженному телу. Раньше я даже не подозревал, что мне может нравиться парень...
– Ты чего? – спросил Макс. Я с трудом оторвал взгляд от его тела.
– Ничего. Просто задумался.
– Бывает...– Он пожал плечами и залез под душ. Я последовал его примеру.
Макс что-то говорил о том, что можно задуматься и попасть в другой мир и еще что-то в том же духе. Я не слушал его. Мой взгляд был прикован к его телу. Капли воды стекали по бледной коже, сверкая как алмазы. Меня заворожило это зрелище, наверное, я бы мог смотреть целую вечность. Но его голос вырвал меня из созерцания.
– Ты меня не слушаешь. В его голосе проскальзывали капризные нотки.
– Извини, – я смутился, отвел взгляд.
– Не слушаешь, зато смотришь... – он улыбнулся и озорно посмотрел на меня.
– А тебе не нравится, когда на тебя смотрят? – сказал я в тон ему.
Макс приблизился ко мне почти вплотную.
– Мне больше нравиться, когда взгляды подтверждаются действиями, – он улыбнулся и провел пальцем по моей груди. Я обнял его, и руки заскользили по спине, чертя неведомые знаки. Мой рот накрыл его губы, подтверждая взгляды страстным поцелуем.
Ночь разлетелась на тысячи ярких осколков. Наша безумная страсть слилась в единое пламя, сжигая наши тела и души. Мы превратились в пепел и воскресли вновь. Это была наша первая ночь.
Мы нашли друг друга. Два одиночества, случайно встретившихся, чтобы навсегда остаться вместе.
Осень и зиму мы были счастливы. Все время мы проводили вместе. У нас был свой маленький мир, принадлежавший лишь нам двоим.
У Макса часто менялось настроение: за пару минут он мог стать другим человеком. У него бывали истерики и депрессии. До встречи со мной он принимал наркотики. Я старался оградить его от этого, но мне не всегда удавалось. Макс мог сидеть, подшучивать надо мной, а через несколько секунд уйти в себя, еще через минуту закатить истерику. Порой, когда он начинал философствовать, мне было сложно его понять. Слишком далека была его философия от привычного мне восприятия мира. Но я мог слушать его часами, о чем бы он не говорил.
Наши полгода были сном. И никому из нас не хотелось просыпаться. Но пришла весна. Она явилась внезапно. Порывами свежего ветра разметала наш мирок. Истерики Макса участились. Он все больше уходил в себя. Мы, наверное, пережили бы эту безумную весну, но моя мать сильно заболела, и мне пришлось уехать к родителям.
Я не хотел его оставлять. Я чувствовал, если уеду, случится что-то непоправимое. И случилось.
Меня не было две недели. Все время, пока я был у родителей, я ни о ком, кроме него, не мог думать. Он снился мне каждую ночь.
Вернувшись, я узнал, что Макса больше нет. Он покончил с собой, прыгнул с крыши. Человеческий мир уничтожил его, а вместе с ним и меня. Я умер вместе с ним. Моя душа ступила на его погребальный костер и сгорела во всепоглощающем пламени. В его смерти лишь моя вина. Если бы тогда не уехал, все бы было бы иначе. Макс был бы жив. Я бы смог удержать его от этого последнего шага.
Теперь у меня осталась лишь память. Я закуриваю новую сигарету. Под ногами мелькает асфальт, в редких лужах блестит солнце. Я ненавижу весну, за то, что она отняла его у меня. Проходит время, дни и недели сменяют друг друга, сменяются времена года, меняется мир в круг. Только для меня все остается неизменным. Я навсегда остался в нашей холодной осени...
