Он сидит на моей кровати. Я мог бы сесть рядом. Я мог бы обнять его. Я стою возле раковины и снова и снова насухо вытираю чашку. Диф сидит рядом и смотрит на меня; думаю, он понимает, что нынче вечером я сам не свой. Он сидит очень близко.

Рей болтает о самом последнем нашем деле. Ему не надо, чтобы я слушал, ему достаточно, что я здесь и он не говорит сам с собой; я же слушаю его голос, не слова, и нам обоим вроде как хорошо...

– Я на стенку лезу, Фрейзер, мы задницы рвем, чтобы прижать этих типов, и что в итоге? Формальности. Крючкотворство. Большой жирный болт простому полицейскому. Интересно, Фрейзер, а в Канаде лучше?

Сморгнув, я соображаю, что он ждет моего ответа.

– Как тебе сказать, Рей... Из дела об убийстве моего отца тебе должно быть ясно, что Канада – тоже не рай для полиции.

– Да, пожалуй.

В последний раз я видел своего отца живым на Рождество, незадолго до смерти. Он принес мясо оленя, которого подстрелил сам. Уходя, он хлопнул меня по плечу, пожал руку и улыбнулся.

Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз кто–то меня касался – я не имею в виду случайно, – и на ум приходит то Рождество и сильная отцовская рука в моей ладони. А до того была еще пощечина Виктории за секунду до того, как я защелкнул на ней наручники.

Я все еще стою возле раковины, глядя на Рея. Я мог бы коснуться его, а он – меня. Он мог бы обнять меня, если бы знал, что я этого хочу, но вместо этого нас разделяют четыре метра.

– Мне пора, – говорит Рей. – Ма скоро накроет на стол и расстроится, если я не приду вовремя. Эй, хочешь пообедать с нами?

– Благодарю, но у меня дела. Вынужден отказаться.

– Тогда в другой раз.

Он встает и проходит через комнату.

Останавливается на пороге и поворачивается ко мне.

– Бенни...

– Да, Рей?

– Ты в порядке? Выглядишь неважно.

Если бы я мог пошевелиться, я бы обнял его. Я бы коснулся его. Мне нужно только пошевелиться... но я не шевелюсь. Не то чтобы я не мог. Но – не шевелюсь.

– Я в порядке, Рей, – улыбаюсь ему.

Он все еще стоит там, одна рука на ручке двери. Ладонь другой повернута ко мне, голова наклонена, брови ползут вверх. Какое у него выразительное лицо.

Я мог бы подойти к нему. Я мог бы обнять его, и он позволил бы мне, без сомнения. Ну, может, с некоторыми сомнениями... Но все было бы хорошо. Я вижу себя – я делаю это! – пересекаю свою чистенькую кухню, подхожу к своему лучшему другу, прикасаюсь к нему и позволяю ему прикоснуться к себе.

Но момент упущен; я по–прежнему стою возле раковины, а Рей стоит на пороге.

– До завтра, Бенни.

– До завтра, – говорю я.

Он приподнимает руку, роняет ее, открывает дверь. И уходит.

Диф скулит.

– Нет, я не мог, – говорю ему, горло перехватывает. – Это не принято.

Он рычит, обзывает меня лжецом.

– Я знаю.

Я знаю. Я мог бы коснуться его. Я мог бы позволить ему прикоснуться ко мне.