* * *

Предметы для отправления магических обрядов должны храниться в месте тайном и желательно недоступном для детей. Заленившийся после дневного сна надевать рубашку Алексей Орлов наблюдал, как погребально-серьезный Радзивилл достает из коробки из-под монитора кованную серебряную миску, кожаный мешочек размером с два стеллиных кулака и нечетное количество свечных огарков. Коробка была убрана обратно на стеллаж, а предметы размещены на журнальном столике. Веселее Радзивилл от этого не сделался.

Алексей встал с кресла, походил по кабинету. Выглянул в окно. Дети играли во дворе. Орловы-полуяпонцы, беленький Павлик Радзивилл и местные китайцы. Алексей вздохнул. Порой ему страстно хотелось иметь детей-славян.

– Чего ты? – Виктор отвлекся от перетаскивания большого зеркала.

– Думаю, – сообщил Орлов, – у Настасьи в гимназии классная дама – дура несусветная. Шовинистка х...ева. Россия – только для русских! Ты представляешь себе мою дочь в кокошнике?

– С трудом, – Виктор передвинул свое кресло в угол, постелил на освободившееся место плетеный коврик с полустершимся узором, – я твоих детей представляю исключительно на рысаках и в бурках, причем в старых бурках, без этих идиотских деревянных плеч.

Орлов некоторое время смотрел на детей, немыслимым образом вывернув шею.

– А Тай?

– Что Тай? – Виктор отпил томатного сока из жестянки. – Тай пребывает исключительно ошую твоей славной персоны. Ты мне лучше скажи, вы что, не предохраняетесь в принципе? За двадцать лет восемь штук детей. Как Тай на это соглашается? То есть что ты делаешь, чтобы она не возражала? Понимаешь, Ольга родила Павлика и больше детей не хочет. Семь лет брака – и первенцу три годика. Как ты между ними наследство делить собираешься?

Орлов сполз с подоконника, уселся по-японски на пятки и посмотрел на Виктора. Взгляд Алексея после той дуэли с Гарднером стал странным, словно он не мог сфокусироваться или был сильно близорук.

– Виктор, мы живем в этом доме двадцать лет. С тобой вместе. Все, что я делаю, ты видишь. Моей никакой заслуги в желании Тай иметь много детей нет. Разве что одна – я хорошо обеспечен. Мы можем себе позволить растить детей соответственно нашему положению и происхождению. Звездочке не нравится, что меня слишком часто нет дома, я это прекрасно знаю. Ей не нравятся мои припадки и наши с тобой загулы неизвестно куда. Как она меня терпит, я понять не могу.

– Она тебя любит, – констатирует Виктор.

С улицы доносится двухголосый детский вопль: «Папа!!!» Орлов мигом оказывается на ногах, но с Петром и Павлом все в порядке, просто они хотят, чтобы папы приняли участие в построении такой замечательной грязевой крепости. Глупые папы почему-то не разделяют энтузиазма своих отпрысков.

– И вообще им спать пора, – бурчит Орлов, после чего высовывается из кабинета и орет дурным голосом: – Стелла!!

Невозмутимая миниатюрная японка появляется непонятно откуда. В руках у нее клубок серой шерсти и длинная вязальная спица.

– Любимый, ты себе что-то прищемил?

Радзивилл неприлично гыгыкает.

– Женщина, куда ты смотришь, детям давным-давно пора спать, – Орлов наклоняет голову к плечу, одновременно делая выражение лица хозяина и главы семьи.

– Сразу всем? – очень удивляется Тай. – Лешенька, Дымок еще не вернулся, Ник сегодня у Антоши, девицы наши затеяли пересмотр нарядов. Загонять их спать просто бессердечно.

С улицы доносится голос Ольги:

– Павлик! Петр!

– О, отлов горцев начался! – Виктор прилип к окну.

Внизу во дворе происходит именно «отлов горцев». Вольнолюбивые трехлетки Петр и Павел, черненький и беленький, разбегались сразу во все стороны, радостно вопия и бросаясь друг в друга и сочувствующих приятелей разными деталями пейзажа вроде формочек для песка, пластиковых фигурок солдат и разных аборигенных народов и прочего.

– Тай, – вкрадчиво промурлыкал Алексей, ненавязчиво приближаясь и заключая супругу в объятия, – у детей должен быть режим, иначе из них не вырастет ничего путного.

Судя по всему, для грязных приставаний режим не нужен. Спица и клубок переложены на ближайшее плоское место, и Виктор пытается выбрать, интереснее ему наблюдать за своей женой, ловящей детей, или за своим другом, ловящим кайф.

Ольга запыхалась, потеряла туфлю и почувствовала, что начинает злиться. Дети – это замечательно, но если уж Радзивилл хочет много детей, пусть периодически занимается хотя бы одним. Великая княжна, а теперь княгиня Ольга Дмитриевна Радзивилла остановилась, уперла руки в бока и посмотрела на дом. В окне кабинета наблюдался Виктор, почему-то удрученный расходящимся косоглазием. Ольга не захотела беспокоиться, почему.

– Виктор, спустись к нам и поймай своего сына!

Рамы по случаю теплой погоды были подняты, и Радзивилл слышал супругу прекрасно. Столь же хорошо он понимал, что ловить Петра и Павла вместе бесполезно.

– Алекси, давай ты отвлечешься от исполнения супружеских обязанностей и загонишь Петьку в дом.

– Радзивилл, у тебя один-единственный сын, а ты с ним справиться не можешь! – Орлов усадил полураздетую Тай в кресло, нашел взглядом младшего сына и позвал: – Петр, быстро домой!

Таким тоном заигравшему жеребцу командуют: «Прими!» Петр Алексеевич грустно положил формочку-грушу на песок.

– Иду, папа.

– Мама занята, изволь умываться сам.

Ребенок чуть повеселел и убежал в дом. Оставшийся в одиночестве Павел заскучал и даже позволил маме себя поймать.

– Чтоб тебе, – пробормотал Виктор. – Граф, как тебе это удается?

Алексей, успевший вернуться к Тай, что-то невнятно промычал. Радзивилл предпочел не переспрашивать.

Стемнело. Младшие дети были уложены, старшие играли на компьютерной приставке и смотрели очередной приключенческий сериал. Ольга болтала по телефону с Дарьей Воронцовой, а Тай Бо вязала жилетку из шерсти кавказской овчарки – этим летом Всеслав Алексеевич собирался ехать в Норвегию на раскопки, а там и летом не особенно жарко, и ветры постоянные в фиордах.

Виктор принес снизу небольшой столик из тех, что ставят для завтрака в постели, установил его перед зеркалом. На столик была водружена миска с проточной водой, вокруг нее – восемь бледно-зеленых нефритовых фигурок и четыре пирамидки-курительницы. Две фигурки остались в кожаном мешочке. Нечетное число свечных огарков Алексей расставил позади зеркала и под каждым окном.

– В этот раз должно быть легче, – сказал Радзивилл, – я буду открывать, ты – держать, а этот придурок – звать и объясняться.

– А вытаскивать? – Алексей зябко повел плечами.

– Да я же, успокойся. Интересно, кого мы на этот раз в довесок возьмем?

– Я не знаю. Аркадий оказался в своем роде неплохим приобретением. Дымок его любит.

– А ты нет.

– А я – нет.

Снизу смутно донесся звук входного звонка. Орлов вздрогнул.

– Понеслось.

Радзивилл подошел и обнял друга за плечи. Теплыми руками. Орлов на мгновение расслабился.

– Алекси, успокойся. Все в тот раз прошло нормально, и в этот будет не хуже. Тай это ничем не грозит, Димке – тоже. Хочешь, я кликну Ольгу – она тебе чай принесет. И надень что-нибудь, весь как ледышка.

– Наверное, я слишком резко реагирую, – Алексей устроился поуютнее, благо Виктор-то горячий, – на все.

Шаги в коридоре, робкий стук в дверь.

– Явился, внутренний враг, – Виктор ободряюще поерошил Алексею волосы на макушке, – щас мы его будем пугать.

Радзивилл открыл дверь. На пороге – еще более бледный и пришибленный Георгий.

– Д-добрый вечер, – выдавил гость.

– Входите, юноша, – Радзивилл сделал успокаивающий жест.

– Завещание написал? – мрачно осведомился Орлов.

– Ага. То есть да, написал.

– У нотариуса заверил? – Орлов отнюдь не склонен к дружескому общению.

– Н-нет.

Орлов смотрит на Радзивилла.

– Он не только ублюдок, он еще и дурак к тому же... Ладно, Виктор, объясни ему, что он должен делать.

– Сядь, чучело, – Виктор настроен гораздо миролюбивее.

Георгий усаживается на ближайшее сидячее место, то есть на любимый орловский диванчик. Алексей крысится не хуже, чем его верховой жеребец.

– Так, юноша, мы откроем своего рода дверь хрен знает куда. Там бродят разные существа. Граф будет держать дверь открытой, а ты должен дозваться до своей жертвы и пообщаться. Вытаскивать его, буде он согласится, буду я. Доступно?

Георгий кивает.

– Алексей?

Орлов поднимается, делает несколько разминочных движений. Спичками зажигает свечи, каждую – своей. Отдельно – пирамидки-курительницы. Четыре голубоватые струйки призраками пляшут по кабинету. Алексей берет две оставшиеся фигурки, напоминающую птицу – в левую руку, напоминающую окошечко с переплетом – в правую. Садится по-японски перед зеркалом. Радзивилл встает за его спиной.

– Потапов, – командует Виктор, – иди сюда и встань слева от меня.

Георгий подходит. Вид у него – недельной давности покойника.

– Алекси?

– Я готов, my prince.

Виктор медленно выдыхает, расслабляет все мышцы и произносит странную, певучую фразу. Коленями он чувствует, как вздрагивает спина Алексея. Виктор повторяет эту фразу снова и снова.

Сознание странным образом расширяется, он чувствует напряженное внимание Орлова, отчаяние и гнев Георгия, четыре переплетающихся аромата благовоний. А потом впереди, там, где зеркало, появляется нечто. Оно словно отслаивается с гладкой поверхности и висит маревом, колеблющейся занавесью. Касаться этого не хочется, оно жжется и прилипает, Радзивилл шипит от боли. Ярость Орлова охватывает его ярким, странным образом нежным огнем. Виктор тянется вперед, растягивая нечто, и оно не выдерживает, рвется. Оттуда тянет холодом, затуманивает рассудок, Виктору кажется, что еще секунда – и он растает, словно кусок сахара в горячем чае. Но проход закрывает окно с ивовым переплетом, и тень клювастой темной птицы падает сверху. Виктор растворяет окно, перед ним – словно бы луг цвета пепла.

– Зови! – командует Радзивилл Георгию.

Георгий подходит к окну. «Родион! Родька!» Шорох шагов, и Багратиони-младший предстает перед тремя живыми. Это невысокий, хрупкий, очень бледный юноша с черными волосами и глазами. Он казался бы вовсе ребенком, если б не явная твердая упругость его характера, сравнимая с твердостью толедского рапирного клинка.

– Родик, зачем?

– Короче, юноша, – рычит Орлов.

– Родик, мы можем вернуть тебя в жизнь, – Георгия трясет, как в лихорадке, – ты хочешь? Всем без тебя плохо.

– Нет, – тихо отвечает юноша, – извини, Георгий.

– Почему?! – Георгий отшатывается и налетает на сидящего на полу Орлова.

– Андрей.

– Хорошо, если мы оживим этого Андрея, ты согласишься?

– Да, – юноша явно не верит говорящему.

– Тогда иди к нам, а я буду звать Андрея.

– Давайте руку, – говорит Радзивилл, протягивая свою.

Их руки встречаются, ладонь Родиона обретает тепло и плотность, и Виктор рывком выдергивает его в жизнь. Георгий успевает подхватить падающее тело. Родик почти без сознания, Георгий прижимает его к себе и зовет Андрея.

Появляется крупный молодой человек. Увидев Потапова-Энгельгардта, он пытается сам влезть в окно, но ничего не выходит.

– Жить хочешь? – коротко интересуется Георгий.

– Хочу, – легко соглашается Андрей, лицо у него такое же доброе и обоятельное, как у белой акулы.

Снова происходит ритуал рукопожатия, и Андрей уже стоит в комнате. Вместе с ним выкатывается какой-то темный клубок. Оконные рамы со звоном захлопываются, и тень клювастой птицы падает сверху печатью. Как по команде, гаснут свечные огарки.

Вышвырнутые в реальность Орлов и Радзивилл ошалело моргают. На улице непроглядная темень, в доме тишина. Темный клубок закатывается под письменный стол.

Андрей явно ищет предмет потяжелее, а Георгий не может защититься – у него на руках неподвижный Родион, и перекладывать его куда-то Потапов просто боится.

– Андрей, прошу тебя, не надо, – еле слышно говорит Родион, – если вы будете врагами, я опять умру, совсем.

– Эта тварь перерезала мне горло! – Андрей таки нашел тяжелый предмет – статуэтку Мужика I на письменном столе Орлова. – И смотрела, как я подыхаю!

Алексей матерится и падает лицом вниз на старый коврик. Виктор делает шаг вперед, отгораживая лежащего от буйной молодежи.

– И еще раз перережу, – оскалился Георгий.

– Эй, крутые, – превращать свой кабинет в Колизей Радзивиллу явно не хочется, – взяли ноги в руки и свалили по домам. Дети спят.

Андрей и Георгий оборачиваются. Ростом они оба выше хозяина дома, особенно когда он вот так вот набычивается. Но первая атомная бомба тоже, говорят, была невелика в длину.

– Простите, князь, – первым опомнился Георгий, – спасибо вам громадное, я... Я всегда к вашим услугам, короче говоря.

– Я понял, – кивнул Виктор, – а теперь тихо-тихо, на цыпочках, марш отсюда.

Молодежь подхватывается и исчезает. В дверях Андрей бубнит что-то неразборчивое, но Радзивиллу уже наплевать.

– Алекси. – Перевернутый на спину Орлов мрачно сопит. – Что, опять?

– Ну да, – будь Орлов плюющейся коброй, целый квартал полег бы, как пшеница под серпом, – опять три дня колода колодой.

– Слушай, может, тебе пустырник надо пить? Вместо чая, кофе и всего прочего.

– Радзивилл, заткнись!! И так хреново.

– Ладно, не рычи.

Орлов переложен на свой любимый диванчик и заботливо укутан вышеупомянутой конской шкурой.

– Что я Тай скажу? Завтра у Петьки в группе какой-то, блин, утренник, день отца-стервеца или что-то вроде. Мне там положено быть с супругой при всех регалиях. Ты меня на руках понесешь? С регалиями.

– Вряд ли, – хмыкает Радзивилл и начинает упаковывать магические вещицы, – я не против носить тебя на руках, но регалии... И опять же дети могут неправильно понять.

– Неправильно?

Тихонько приоткрылась дверь в кабинет, на пороге – Тай Бо в накинутом поверх сорочки кимоно.

– Алексей? Виктор? Вы спать думаете идти? Два часа ночи на дворе. Витя, Алик уже спит?

– Еще нет, – Радзивилл ссыпает свечные огарки в коробку из-под монитора. – Боюсь, ближайшие три дня он малотранспортабелен.

– Что? – Тай подходит к лежащему мужу, находит его неподвижную руку под шкурой, вытягивает и прижимает к своей щеке. – Это все «личное дело» того юноши?

– Угу, – Орлов не видит пользы отрицать очевидное. – Тай, извини. У тебя ведь были какие-то планы на завтрашний вечер. И Петька обидится.

– С Петром и Павлом придется идти князю Виктору Витальевичу Радзивиллу, – Тай грустно улыбается, – мои планы никуда не денутся, любимый. Лишь бы ты был здоров и невредим.

– Ну, Тай, – Орлов смущен, – я и на дуэли не дрался ни с кем лет пятнадцать уже.

Радзивилл деликатно покашливает:

– Эй, витютень и горлица, я вашей любви лет уже двадцать завидую! Иссох весь и желчью изошел. Тай, давай я транспортирую Алекса в вашу спальню.

– Хорошо, – Тай Бо перекладывает конскую шкуру обратно на мужнин стул.

Вскорости Алексей устроен на супружеском ложе. Радзивилл желает семье покойной ночи и удаляется. В дверях он оборачивается, разглядывает распростертого друга и сидящую рядышком супругу:

– Новая русская поговорка: «Моя кровать – моя крепость»!

Орлов рычит от бессилия – даже не запустишь ничем в заразу. Тай смеется, словно серебряный бубенчик звенит. Довольный Радзивилл закрывает за собой дверь.

* * *

До белых ночей еще недели три. Темноту Китайского квартала еле-еле разгоняют разноцветные фонарики. Георгий с Родионом на руках и медленно приходящий в себя Андрей пролетают квартал единым духом.

На перекрестке с Малой Конюшенной останавливаются. Георгию идти в сторону Невы, если такси не поймает, Андрею – в противоположную.

– Слышь, ты, чокнутый, – Андрей в явном затруднении, – спасибо, конечно. Но если что, я тебя сам зарежу.

– Не за что, – Георгий холоден и злобен, как в лучшие свои дни, – а насчет зарежу, я помню, какого цвета твоя кровь.

– Я тебя предупредил, – Андрей сутулит широкие плечи, словно бодаться собирается.

Георгий ухмыляется.

– Андрей, пожалуйста, прекратите оба, – Родион очень слаб, но упорен от этого не менее.

– Я тебе позвоню, – Андрей растворяется в темноте.

– Да, – отвечает Родион.

Георгий молча доносит друга до дома его отца, будит прислугу длинными звонками. Увидев, с кем Энгельгардт-младший, мужики истово крестятся. В доме зажигается свет и начинается ажиотаж. Еще бы, считавшийся погибшим младший сын князя Багратиони жив!!! Хотя явно не слишком здоров. Отец звонит лейб-медику Василию Гареву-Канти, мать не может выбрать, падать ей в обморок или просто плакать от счастья, а потому просто вьется над сыном и всем мешает. Изрядно помятый Георгий ускользает чудом. Единственное, что он успевает сказать Родьке: «Помрешь – на том свете найду и морду набью!»

Георгий идет по ночному Петербургу, красивейшей столице Европы, и на душе у него легко. Быть коварным и ужасным бастардом ему надоело, мир в семье, как выяснилось, приятная штука. Подарки к праздникам, всеобщая забота и прочие мелочи. Глядишь, и Юлечка оживет. Родик ее любимый вернулся, старший брат ведет себя положительно.

Вот с Кшесильдой все плохо. «Я бы вас, конечно, обняла, так вы же сломаетесь». Качаться еще лет пять до первой брачной ночи... Н-да... Кто-то королевства завоевывает во имя любимой женщины, а кто-то мышечную массу наращивает. Смешно, да? Не очень. Ладно, это все завтра. Надо в «ночник» зайти от братьев Елисеевых, купить маме что-нибудь дивное к завтраку. Мамуля моя. Вот женюсь на Кшиське, буду твое личное счастье организовывать.

Посвященный рыцарь скочет по спящему Питеру, как молодой козел. Ладно, хоть не бодается.