Все закончилось так же внезапно, как и началось.

Был тоскливый осенний день, и деревья к тому времени уже сбросили свои изумительные драгоценные наряды. Город застилал нежданный туман, не густой, и окрестные здания виднелись одним-единственным размытым темно-серым пятном. Небо казалось бесконечным, и только опустив глаза, можно было понять, убедиться в том, что да, мы еще на земле, а под ногами – тронутый инеем тротуар. Те немногие птицы, что остались в городе на зиму, неясными тенями проносились над одинокими деревьями, длинным потоком машин и над головами прохожих.

Казалось, природа вредничала, за что-то мстя москвичам, опускала на землю рябое покрывало тумана. А потом пошел дождь. Не ливень. Но и не ленивый, едва капающий дождик. Капли мерно барабанили по асфальту, скапливаясь в лужицы, по зонтам, отскакивая от прочной материи, по стволам деревьев, и сухая кора жадно впитывала в себя холодную влагу. Проспект за его окном стал похож на море разноцветных зонтов, чуть поблекших из-за тумана...

Валерий закрыл окно и уселся на подоконник. Чуть влажный стебелек декабриста по-свойски прошелся по его голому запястью. Он передернул плечами и зябко поежился. Слез с подоконника, решив проверить, не сгорели ли его фирменные грибы по-кипеловски.

На кухне было теплее, чем во всей остальной квартире. Сковородка на плите издавала такой потрясающий запах, что Валерий, уже достаточно проголодавшийся, сглотнул. Выключив конфорку, он глянул на часы: Артур опаздывал. Странно, такого раньше не случалось. Мог опоздать сам Кипелов, но Артур всегда подвергался насмешкам именно из-за своей невозможной пунктуальности – он всегда приходил на встречи с точностью чуть ли не до минуты.

Он ждал, пытаясь унять бешено колотившееся сердце, изгоняя из головы некстати лезшие туда мысли о худшем... Авария? Ограбление? Теракт? Несчастный случай?

Казалось, прошла вечность перед тем, как в дверь позвонили. Кипелов резко сорвался с места и побежал открывать. Это был Артур. С промокшим насквозь зонтом... Но живой и невредимый... Любимый... Валерий так боялся, что он не придет... Он на несколько секунд прикрыл глаза; с его сердца как будто свалилась тысячекилограммовая гиря. Тряхнул головой. С трудом разлепил веки. Увидел лицо... Любимое... Родное... Оно было совсем рядом, почти вплотную. Одно движение, и его губы коснулись бы губ Артура...

– Где же ты был, Артур? Я чертовски беспокоился! – отстранившись усилием воли.

– Гулял. – Коротко и просто – не задашь вопросов. Беркут вытащил руки из карманов. Размял пальцы. Посмотрел на любовника. – Мы так и будем тут стоять?

– Нет, конечно, проходи.

Ели в молчании. Над столом вместе с ароматными клубами дыма от обеда кружило напряжение. Артур с отсутствующим видом накалывал еду на вилку и не всегда с первого раза попадал в рот. У него было такое лицо, будто в стене за спиной Кипелова он увидел нечто такое, захватывающе интересное, что оторваться просто не было сил. Валерий же украдкой наблюдал за ним, дивясь про себя такой внезапной перемене, поведению, абсолютно нетипичному для его любовника.

– Артур!

Ноль внимания. Глаза по-прежнему устремлены в неизвестность. Бессмысленный неживой взгляд.

– Артур!

Он вздрогнул. Вскинул голову, показывая, что слушает. Поднял глаза – странные, как будто потухшие. Валерий тут же всполошился.

– Что, Валера?

Кипелов отложил вилку, отодвигаясь от стола. Встал. Нервными шагами приблизился к любимому. Облокотился на его стул.

– Что случилось, Птичка? Ты сегодня сам не свой... Это что-то связанное с Холстом и Дубом? Неужели они... – невысказанный вопрос немо повис в воздухе.

– Не называй меня Птичкой, у меня имя есть! – довольно грубо откликнулся Артур и тоже отбросил вилку. С жалобным звяканьем она приземлилась на тарелку. – Если ты хотел спросить, трахался ли я с ними или все еще нет, то мой ответ – нет!

– Что случилось, Беркут? – Голос зазвенел металлом. Глаза прищурились. Между бровями залегла вертикальная морщинка.

– Я уже Беркут? – он довольно-таки зло усмехнулся. – Пошли мне телеграмму, когда я вновь стану Артуром.

– Если ты не в духе, то можешь идти домой. Я тебя не держу, – показно небрежно бросил Кипелов и отвернулся, – а я не собираюсь терпеть твои выходки!

– И не надо! Вот и отлично! Просто невозможно хорошо! – поднялся Артур, отшвыривая смятую салфетку. Выпрямился. И неестественно прямо прошагал в коридор.

– Артур!

Он остановился. Посмотрел на Кипелова через плечо. В глазах мелькнуло что-то. Но только на мгновение, а потом исчезло. Губы скривились в усмешке.

– Ты что-то хотел, Валера?!

– Ты ведь не уходишь, правда? – почти умоляюще. Бог мой, какое унижение.

– Ухожу, – надевая ботинки.

– Во сколько тебя завтра ждать? – с надеждой. Прислонившись к стене. Прядки волос рисовали причудливые узоры на обоях.

– Я не приду, Валера.

Я НЕ ПРИДУ

Валерий дернулся, как от удара током. Минуту они просто молчали. Молчание. Потом он поднял глаза:

– Когда тебя ждать?

ОТЧАЯНИЕ

– Я не приду. – Он взялся за дверную ручку. Отпер замок. Открыл дверь. В коридор ворвался холодный воздух из подъезда.

– Я не понял, значит ли это все, что ты меня бросаешь?

ТЫ МЕНЯ БРОСАЕШЬ

– Я ухожу, Валера. Ни к чему повторять одно и то же десять раз... – он стоял вполоборота. На лице нельзя было совершенно ничего прочесть.

Нельзя.

Ничего.

В глаза плескалось такое совершенно отвратительное равнодушие.

РАВНОДУШИЕ.

– Почему? – глухо. Как стук палки о надгробный камень. И тихо. Шепотом. И больно... Это любовь. А кто сказал, что любовь обязательно должна быть счастливой?

ЛЮБОВЬ.

– Почему? Ну, как тебе сказать? – Небрежно. Даже снисходительно. Хмыканье. – Может, ты мне надоел? Может, меня от тебя уже мутит? Может, ты стал мне противен? Может, мне уже осточертело играть в эту игру под названием «Я люблю Кипелова»?

ИГРА

Удар. Удар. Удар.

Еще один и изо всех сил. Нет, руки Артура даже не коснулись Валерия... Но слова, не кулаки, есть самое страшное оружие... Под дых, в грудь, в челюсть... Болезненные и разрывающие... Подлые и бесчеловечные... Мастерские...

– Уходи.

– Ухожу. – Сказано на пороге. Одна нога уже за ним, за гранью. Вторая еще нет. Шаг. Второй. Пятый. Он стоял перед лифтом, и жалкий свет убогой лампы падает на его лицо. Злость, триумф, торжество – невеселые... Ответа не было. Палец нажал на кнопку; доисторическая развалина загрохотала в шахте.

И тишина. ТИ-ШИ-НА.

Кипелов стоял на границе между светом и мраком, и диковинная светотень чудовищно искажала лицо гримасой. Артур не двигался, застыв, как каменное изваяние, перед дверями лифта... Те с лязгом отворились... И только тогда он посмотрел на Валерия.

– Я...

– Уходи. – Твердо, решительно. Голос странно чист и спокоен. Как стекло.

– Но я...

– Уходи!!! – голос взлетел. Контроль над эмоциями слабел.

– Валера...

В ответ – хлопанье дверью. Ни слова. Наглухо запертая чужая жизнь. Артур торопливо зашел в кабину. Створки с металлическим скрипом закрылись.

Сильный удар кулаком о внутреннюю обивку кабины...

Громкое проклятие.

ПРО-КЛЯ-ТИЕ.

Валерий знал, что когда-нибудь так и случится. Он знал, что однажды Артур, холодный и отстраненный, придет к нему и скажет эти слова: «Я не люблю тебя! Ты мне не нужен, жалкий старик!» И уйдет... И дверь застонет ему вслед. И он на прощание обернется. В его глазах будет гореть огонек презрения. И он уйдет, продолжив путь к новой жизни, исчезнет из жизни Валерия. НА-ВСЕГ-ДА.

Больно и пусто. Но больнее уже не будет. Валерий моргнул. Это как идешь всю жизнь одной тропой, а она вдруг неожиданно приводит тебя к пропасти. И разрываешься. И не знаешь, что делать и как поступить! И никогда раньше Валерию так не хотелось того, чтобы Артур пришел, вернулся и присел рядом на корточки, улыбнувшись. И сказал, что это ничего не значит, что это всего лишь глупая шутка... Но этого не будет...

Больше не будет ни его белозубой улыбки. Не будет светлого сияния его лучистых глаз. Не будет ни шелковистых волос, в которые Валерий так любил утыкаться лицом и вдыхать их аромат. Не будет больше ни теплых посиделок у телевизора за просмотром очередного голливудского блокбастера, ни прогулок по Коломенскому в те редкие дни, когда им обоим удавалось вырваться на целый день. Не будет больше ни тепла его тела, ни горечи его губ. Его больше не будет рядом. Он ушел, и этим все сказано. Ушел.

НА-ВСЕГ-ДА.

Шатаясь, Валерий дошел до спальни и без сил упал на кровать, все еще пахнувшую Артуром. Он уткнулся лицом в подушку, но и наволочка хранила запах одеколона Беркута. Нет, Валерий не плакал, он просто не умел. Он – мужчина, а мужчины, как известно, не плачут. Он не стал резать себе вены, стараясь сбежать от действительности. Он не стал глотать горстями таблетки и прыгать с крыши. Он не стал вешаться на телефонном проводе. Он любил, по-глупому и так сильно, что хотел сохранить эту любовь, не опошляя и не пачкая. Он любил Артура... Очень сильно, той любовью, о которой говорится в сказках и поверьях... И теперь Валерий хотел научиться просто жить без него... Но как можно вычеркнуть из жизни любовь, не выдрав при этом из груди отчаянно любящее сердце?

* * *

Вода застилала глаза. Были ли это слезы или только капли надоедливого дождя, срывавшиеся с неба, Артур не знал. И не хотел знать. Он шел куда-то и сам даже не представлял, куда держит путь. Его тонкие ботинки промокли насквозь, а ноги уже начинали коченеть. Было холодно. Дул ветер, то и дело слизывая с его щек влагу.

Он думал о Валере. Он должен был порвать. Он просто не мог допустить того, чтобы с ним или с его семьей что-нибудь случилось. Он бы просто не пережил двойного груза вины.

* * *

Вчера вечером он поздно возвращался домой. В подъезде было темно, хоть глаз выколи, и Артур в очередной раз выругал работников РЭУ, ничего не желавших делать. Выругал- то выругал, а – что было еще делать? – зашел. И тут же его с силой припечатали к холодной склизкой стене. В ребра уперлось что-то жесткое. Потом был сильный удар под ребра, и чей-то голос после этого крикнул: «Не трогать!» Чьи-то руки в кожаных перчатках пробежались по его лицу, заставляя сморщиться и закрыть глаза. Артур протестующее взбрыкнул, и его мучитель тут же двинул ему коленом в живот. Беркут задохнулся. Раздались тихие шаги. Щелчок. В тусклом свете зажигалки появились два человека. Лица, скрытые капюшонами... Руки в перчатках... Плащи, под которыми не угадывались очертания фигуры...

– Что вам надо от меня? – спросил Артур и с трудом узнал в этом истеричном взвизге свой голос.

– Поговорить. Пока только поговорить... – сказал второй и опустил голову, делая знак второму. Прицельный удар в солнечное сплетение – лучший способ отрубить жертву на некоторое время. Артур тихо вскрикнул и безвольно обмяк в руках своего похитителя.

Сознание упрямо не хотело возвращаться к своему хозяину. Особо не церемонясь, кто-то сунул ему под нос ватку, провонявшую нашатырем. В носу дико зачесалось, и Артур оглушительно чихнул. И открыл глаза.

Мутным взглядом обежал открывшее взору помещение: не барак и не склад, как обычно бывает в боевиках. Комната. Довольно просторная. Со своеобразным вкусом обставленная. Над головой мерно качалась люстра. Сам Артур полулежал на жестком кожаном диване. Напротив стоял столик, наподобие журнального. На кресле возле него сидел той самый мордоворот, который отрубил Артура. Беркут подобрался и постарался сесть как можно прямее.

– Кто вы?

– Не каркай, Птичка, пока я перья тебе на фиг не повыщипывал! – грубо заржал страж.

– Что вам от меня нужно? – на него нахлынула ледяная волна паники. Что же делать?

– Умолкни, Соловей! Начирикаешься еще со своим дружком- педиком... – рыкнул страж, так и не снявший маску.

Артур послушно умолк, но в его голове одна за другой проносились мысли, одна бредовей другой. Захват в заложники с целью получения выкупа от родных? Глупо. Все мало-мальски знакомые с историей «Арии» знают, что с деньгами у ее членов всегда была напряженка, хоть иди в бизнес подавайся!!! Ограбление? Опять же, невозможно. Что с него брать-то, а? Изнасилование? От этого Артуру капитально поплохело: все внутренности завязались в желудке в тугой узел. Он постарался усмехнуться, хотя по его спине градом стекал пот. Какая глупость: если бы они хотели кого-то отыметь, то подцепили бы какую-нибудь пятнадцатилетнюю дурочку... Нет, за этим кроется явно что-то личное... Очередная шутка Володи и Витали? Нет, это не смешно и не в их привычках. Они, скорей всего, опять бы устроили бы погром в квартире Валеры... Валерий... Сердце предательски сжалось, в глазах защипало. Артур шмыгнул носом, довольно-таки зло усмехнувшись про себя: «Вот, слабак, заплачь еще тут по Валере... Тряпка!»

Щелкнул замок. Дверь почти бесшумно отворилась. В комнату вошел человек. Да вроде бы обычный, таких тысячи в московской толпе: серых и неприметных, с обычными чертами... Черные волосы, черные, как угли, глаза... Смуглая кожа... Потом это лицо стало сниться Артуру в кошмарах, и в этих кошмарах этот человек был Дьяволом...

Артур, сглотнув, разлепил губы:

– Кто вы и что вам от меня нужно?

– Я хочу, чтобы ты бросил Кипелова! – абсолютно серьезно сказал мужчина и опустился в другое кресло.

– Что? Простите, каким, собственно, местом вас это касается? – отойдя от довольно продолжительного шока, спросил Артур. Ситуация была комедийной до абсурда.

– Меня? – Он улыбнулся, продемонстрировав ровные, белые зубы. – О, меня это очень сильно касается, уважаемый Артур. Как и вас, и Валеры...

– А конкретней?

– Скажите, Артур, вы беспокоитесь о благополучии вашей семьи? Вы ведь не хотите, чтоб с ними что-нибудь случилось?

– О чем вы? – прошипел Артур, вскочив. «Этого не может быть... Он блефует...»

– Сядь, курица ощипанная! – рявкнул бугай. Черноволосый мужчина даже не пошевелился.

Артур, тяжело дыша, без сил упал обратно на диван. Он уже понимал, в какое дерьмо угодил.

– Вы мне угрожаете?

– Я? Да что вы... Я вас просто предупреждаю.... Всякое может случиться... Особенно в наше время, да и Москва – город опасный... Дети бывают так неосторожны порой... А женщины обычно куда-то так торопятся... Спешат... И даже не смотрят по сторонам, переходя дороги...

Артур до боли сцепил зубы. Сжал кулаки. Суставы опасно захрустели.

– А старики? К сожалению, люди к старости становятся такими рассеянными, что порой даже забывают выключить газ в квартире... И взрывают и себя, и других...

– Достаточно, – отчеканил Артур, зажав уши.

– Ты же не хочешь, – облокотившись на подлокотник, мужчина посмотрел на соперника... – чтобы с твоим драгоценным Валерой что-нибудь произошло? Несчастный случай на концерте? Организаторы, знаешь ли, не слишком смотрят за безопасностью...

– Это шантаж?

– Называй это, как хочешь, Артур. Цель оправдывает любые средства, а моя цель – вернуть то, что ты отобрал у меня! Если ты не согласишься, Артур, твоя семья взлетит на воздух. Готов ли ты променять жалкую интрижку на семью? Неужели все-таки Валера затрахал тебя до такой степени, что у тебя атрофировались даже последние оставшиеся крохи мозгов?

– Какое тебе до этого дело? – также перешел на «ты» Артур. Кровь резко прилила к голове, на щеках выступил лихорадочный румянец. Он разрывался перед выбором.

А вы знаете, как тяжело выбирать между теми, кого любишь? Перед его глазами возникли огромные весы, на одной чаше которых стоял Валера и смотрел на него своими бесконечно усталыми глазами... На другой была его семья: отец, мать, жена, дочка... И от его решения зависели их жизнь и благополучие... И Артур впервые в жизни почувствовал себя Господом Богом...

– Мне есть до этого дело! Мы с тобой хищники, Артур, а ты нагло присвоил себе мою дичь...

– Валерия?

– Именно. И я собираюсь исправить это досадное недоразумение. Я, знаешь ли, не люблю, когда у меня что-то отбирают...

Его сердце разрывалось надвое. Он поставил семью в противовес любви, и он надеялся, что любовь к родным перевесит любовь к Валерию. Он надеялся. Очень сильно. Он страстно желал этого. И ждал, затаив дыхание.

– И тогда ты не тронешь их? Мою семью?

– Не трону... Я даже могу дать тебе расписку, заверенную нотариусом... Решай, Артур, все или ничего? Похоть или забота? Любовник или родные? Выбирай, Артур, выбирай...

МОЛ-ЧА-НИЕ. Его, казалось, можно было потрогать. Артур со свистом втянул воздух сквозь плотно сжатые зубы.

– Что я должен делать? – обреченно. Мысленно он просил прощения...

П Р О С Т И.

* * *

Он сделал это. Он порвал. Он вел себя, как самая последняя сволочь, и его сердце обливалось кровью, желая захлебнуться ею... Он играл, как не играл даже в своем училище, он играл блестяще, на «пять с плюсом», и у Валерия даже не возникло сомнений в его неискренности...

А вы знаете, как тяжело видеть боль в глазах любимого человека? Единственного человека, которого любил за всю свою жизнь?! Вы знаете, как тяжело видеть боль, причиненную своими же словами и действиями? Артур знал. Теперь он знал ВСЕ.

Теперь он знал и о кругах ада – расстоянии от его дома до дома Валеры, которое он прошел, терзаясь и пытаясь придумать как можно более скотскую речь. И придумал. Безжалостную. Дерзкую. Лживую.

Он спасал себя, родных, Валеру. Он считал именно так. По крайней мере, он знал, что боль скоро пройдет, чего нельзя будет сказать о сосущем чувстве вины... А если бы он, Валерий, погиб из-за него? А если бы этот человек, когда б ему сперма в голову ударила, подорвал его родных?

Он обязан был это сделать. Он не должен был привязываться к кому-то настолько так сильно, что иногда ночью ему казалось, что их сердца бьются в такт и если остановится – не дай Бог! – одно, то такой же участи не миновать и другому... Он не должен был любить, пылко и возвышенно, как любят только в первый раз в жизни и только подростки.

Соленые слезы смешивались с пресными каплями воды и скатывались по лицу, на губы... И Артур слизывал их на память. Он шел, шатаясь, и ноги его подгибались от холода и боли. Его губы, белые, мокрые, холодные, неосознанно шептали... что-то. Артур просил прощения.

Но Валерий не простит его. Слишком тяжела оказалась рана, нанесенная подло и неожиданно. Быть может, только забудет на время в объятиях этого магната, который привык решать все проблемы шантажом и тугой пачкой баксов. А потом, придя в себя, он вновь вспомнит Артура. И в очередной раз проклянет. Его. Себя. Бога. Жизнь. И напишет песню. О любви. И вложит в нее всю любовь и всю ненависть. И нежность. И страсть. И будет петь ее на концертах вживую и с чувством. И стадионы, стирая со щек слезы, будут подпевать ему.

Ведь счастливой любви не бывает, а песни о ней, настоящей, чувственной, выстраданной, бывают только грустными... И Артур, как ответ, споет ему свою песню – слова, положенные на симфонию души. И скажет долгожданное и вырезанное цензурой: «Прости, я люблю тебя!» Но ответа не будет. Его просто никто не услышит.

Артур упал на мокрую землю. Прохожие шарахнулись в сторону от странного человека, который мог быть и алкоголиком, и маньяком, и наркоманом. Плащ, джинсы, свитер – все промокло, и грязная вода касалась тела, холодя его. Уткнувшись лицом в асфальт, Артур как заведенный шептал: «Прости, прости!» Но земля его не простит: у нее нет на это права. Она такая же грешная, как и люди, ходящие по ней.

Артур перевернулся. Казалось, ему даже в голову не могло прийти, что он может подхватить бронхит, а то и пневмонию. Ему было все равно. Он просто хотел умереть. Но прежде заполучить, заслужить прощение любимого.

Над ним расстилалось бескрайнее вечернее небо. До сих пор шел дождь.

«Прости, прости...»

И небо его простит: оно умеет и может понять и простить. Любовь и ошибки, совершенные во имя любви. Оно безгрешно и поможет ему... Артур закрыл глаза...

Он знал, что небо его простит.

29.02.2004
© by Elga