* * *

Дороти спит, поджав ноги. Ветер шевелит подол короткого платья. Птицы неслышно чертят в линялой бездне неба. Широкополая шляпа с бубенчиками лежит в траве, ты сидишь рядом и рассеянно сгибаешь и разгибаешь пальцы. Волосы цвета старого токайского закрывают лицо, тонкий пояс стянут грубым кожаным ремнем, на деревянном башмаке устроилась оранжевая бабочка.

Тоска о невозможном разъедает хуже, чем ржавчина. Мы могли встретиться иначе. В другом месте, в другое время. Мы бродили бы по городам и деревням, пели бы песни на площадях, считали бы звезды, и я выводил бы пальцем на запотевшем стекле твое имя.

Разве мог я знать, когда увидел тебя впервые, что готов буду снова дать разрубить себя на куски, лишь бы ты всегда был рядом?

Я вспоминаю тысячи милых уловок, на которые пускаются люди. Они пьют из одного бокала и берут друг у друга изо рта лесные ягоды. Каким был бы твой вкус? Яблоки и ржаной хлеб, должно быть. Кукурузный дым и можжевеловый джин. И то, и другое для меня давно уже – ничего не значащие звуки.

Я представляю, как смотрел бы на тебя спящего. На изгиб соломенной брови, сомкнутые ресницы, бросающие тень на бледно-золотую щеку... Увы, ты так же, как и я, никогда не спишь. Никогда не закрываешь глаз, нарисованных лучшей голубой краской.

Но, с другой стороны, мы могли не встретиться вовсе, а значит, мне не на что жаловаться.

Ветер становится сильнее, и бубенчики на шляпе тихо звякают.

Я мог бы сказать, что люблю тебя всем сердцем. Но у меня нет сердца.

* * *

Маки вдалеке пламенеют, словно флаги в день рожденья королевы. Мы сидим на холме над рекой, ветер пригибает траву.

Ты не смотришь на меня. Конечно. Кто я для тебя? Деревенское чучело, случайный попутчик. Жалкая обуза. Руки у меня неловкие и такие слабые, что я не могу удержать даже щенка нашей девочки.

Ты сидишь, согнув колено, скрестив перед собой запястья. Пепельные косы, перехваченные железными цепочками, падают на плечи и на спину. Будь я цветком, ты вдел бы меня в жестяную петлицу. Ты так любишь их, неважно, простенькие это незабудки или княжеские белые розы. Но от меня и здесь никакого толку. Кому нужна грубая солома?

Я могу смотреть на тебя дни и ночи напролет – как ты стоишь, глядя в полное звезд небо, как стягиваешь перчатки, чтобы окунуть пальцы в масло, как срываешь для Дороти яблоки с придорожной яблони.

Наверное, ты мог бы править страной. Для этого тебе хватает и отваги, и справедливости, и милосердия. Ты мог бы вести войска в бой или разбирать древние свитки в библиотеке, мог бы танцевать с гордыми красавицами в зале, освещенном тысячью разноцветных огоньков... Но почему-то ты идешь вместе с нами по дороге, вымощенной желтым кирпичом.

Лезвие топора, упирающегося в узкий железный носок, поворачивается, ловит солнечные блики.

Мне никогда не стать таким, как ты.

Я мог бы сказать, что без ума от тебя. Но у меня никогда не было ума.