Виконт Рауль де Шаньи шел по длинным коридорам Оперы. Он шел навестить Кристину, хористочку с большим будущим. Он зашел в ее гримерку. Комната была пуста. Поскольку час был поздний, Рауль решил дождаться ее здесь и присел на стул. В сумраке гримерки ему вспоминались ее рассказы о таинственном гении, ангеле музыки, живущем за зеркалом. Вдруг он услышал чарующий вкрадчивый голос:

– Мальчик, хочешь, я научу тебя петь?

Рауль огляделся. Ему пришла мысль о том, что это и был тот самый ангел.

Голос не унимался:

– Ты помнишь уроки игры на скрипке? Я хорошо знал скрипача Дааэ. Весьма, весьма... Н-да!

Рауль покраснел. На него нахлынули воспоминания о тех уроках... особенно о том фокусе со смычком...

– Я – ангел музыки. И не только музыки... – продолжал Голос. – Я знаю, что в тебе скрыт великий талант. Кристина никогда не будет петь так, как сможешь ты. В моих руках ты превратишься в восхитительную флейту.

Глаза Рауля загорелись.

– Да, конечно, я хотел бы научиться петь.

– Подойди к зеркалу, дитя мое...

Рауль подошел к зеркалу. Мир вокруг завертелся всполохами света, и он очутился в зазеркалье.

Он увидел человека в маске. Невероятное волнение лишило его сил, в глазах его потемнело и он упал в объятия своего неизвестного повелителя. Очнулся он в опрятно обставленной комнате и какое-то время не мог понять, где он, настолько естественно выглядела эта комната.

Единственное, что выделялось из обстановки, была огромная кровать, на которой он лежал. Кровать в стиле Людовика Тринадцатого. Огромный красный балдахин нависал над ним, как багряное небо. Приподнявшись на локте, он увидел, что чьи-то заботливые руки избавили его от фрака и ботинок. Но окончательно вернул его к реальности тот самый голос, услышанный им в гримерке.

– Я ждал тебя, Рауль де Шаньи. Я слышал твой голос. Очень плохо, что ты забросил занятия игрой на скрипке и пением и совсем не развиваешь свой талант. Но если ты обещаешь, что не пропустишь ни одного занятия, я буду твоим учителем. Ты согласен?

Рауль восторженно протянул к нему руки.

– Да, да! Мой ангел! Я готов повиноваться тебе во всем!

– Обещаю, что ты не пожалеешь, – сказал мужчина.

Рауля был заинтригован странными интонациями этого божественного голоса.

– Какой бы репертуар нам выбрать для начала? Я думаю, Чайковского... Я знал его очень хорошо... Даже лучше, чем скрипача Дааэ... Помнится, я подкинул ему парочку мелодий. Ну, я не жадный. Он был так хорош, так хорош...

Рауль не мог видеть лица, скрытого под маской, но грация движений этого большого сильного тела зачаровывала его. Он чувствовал себя дичью, к которой приближается хищник. У него не было сил сопротивляться, и он отдался во власть этого загадочного человека.

– Споем арию Ленского. Я начну, а ты подхватишь...

Рауль начал петь, сначала робко, потом отдаваясь во власть музыки и гипнотизирующего взгляда своего учителя. Дойдя до слов «приди, мой друг, я твой супруг», он, подчиняясь воле музыки, приблизился к своему учителю и, повинуясь внезапному порыву, сорвал с него маску.

Зрелище открывшегося ему лица настолько потрясло виконта, что у него подкосились ноги и он упал на колени.

Это лицо было еще прекраснее, чем голос.

– О мой господин... – только и смог промолвить Рауль, припав к ногам своего учителя.

Фантом с ласковой улыбкой поднял обессилевшего юношу и положил его обратно на кровать.

ЗАЗВУЧАЛА МУЗЫКА НОЧИ...

Прелюдия началась с нежных и трепетных нот. Вкрадчивая музыка обволокла их своей пеленой, опутала их сознания и души. Сильными и чувствительными музыкальными пальцами Фантом извлекал чудесные мелодии из хрупкого, аристократически изящного тела Рауля. Когда Фантом пробегал своими гибкими пальцами по коже Рауля, тот был арфой, когда он приникал к губам виконта, тот становился волшебной флейтой, но, как известно, Фантом был величайшим органистом... Он начал игру на органе.

Взяв первые мощные аккорды, он бросил россыпь нежных переливов, темп музыки нарастал от adagio до allegro vivace... Потом ритмический рисунок стал усложняться. Короткие паузы вызывали ощущение незаконченности и стремление еще больше ускорить темп. Казалось, что мощный хор грянул «Оду к радости» и, как апофеоз, вознесясь на волнах стремительного крещендо, голоса солистов достигли верхнего «ми». Как теплая волна, музыка отхлынула от них и оставила их лежать обессиленных и упоённых.