Твоя еще детская кожа

И юные крепкие вены –

Успех наших начинаний.

...Какая безумная пара...

Рядом со мной стоит юноша с ярко-зелеными глазами, в которых нет ни одной мысли. Он прижимается ко мне, потому что тесно. Он хотел бы отодвинуться, но в этом автобусе ни у кого нет возможности двигаться. Моя нога чувствует, что я ему противен, но в ярко-зеленых глазах все равно нет ни одной мысли.

Батарейки заканчиваются. Дэвид Боуи хрипит «he lays her down» и замолкает. Почему всегда he lays her? Почему не наоборот?

Над моей кроватью висит большой плакат Кристиана Бэйла. Я вдруг вспоминаю, что Кристиан Бэйл играл в фильме «Мио, мой Мио», из-за которого я несколько раз умер – в одиннадцать лет, в четырнадцать и в шестнадцать.

Утром, когда вся квартира пахнет сгоревшей яичницей и сочится глупой, мокрой испанской музыкой, я встречаю в коридоре свою мать. Ты такой талантливый, – говорит она. – Тебе нужно печататься. А я думаю о том, что она не должна была читать мои рассказы. Она просто НЕ МОГЛА их прочесть. У меня знакомая секретарша в одном журнале, – говорит она. – Я договорилась о встрече. Уже договорилась. Что за журнал? – спрашивает отец. – Случайно не Good As You? У него кислое лицо. Очень кислое, и его слова – это сгоревшая яичница и вчерашний перегар. Нет, – говорю я. На визитке – она почему-то в моих руках – написано «Журнал фантастики». Еще там фамилия – К. Файнбек, бесполая фамилия, но красивая. Я пытаюсь представить себе того, чье имя К. Файнбек, но вижу только два цвета – черный и золотой, и слышу, как падает дождь на стекла высоких домов.

Напротив меня сидит юноша в кожаной куртке и смотрит в окно. Он смотрит в ту же точку, что и я, но с другой стороны. Он не может смотреть на меня, потому что в транспорте вообще не полагается смотреть на людей. Но ему хочется видеть меня, потому что я красивый. Так все говорят. Он не может смотреть на меня прямо, поэтому пьет мой взгляд, отраженный от грязного стекла.

Just in case of sunrise, – и я вдыхаю голос Боуи, как наркотический дым.

Я устал.

Устал от попыток выглядеть идеально, от печальной погоды, от крашеных блондинок. Я устал смотреть в пол, и улыбаться, и жить.

Я закрываю глаза и вижу высокий собор с зелеными, изумрудно-блестящими куполами, и слышу прозрачное пение. Чистые голоса поют о любви к Господу, о почитании Христа, ave ave Jesus Cristus, – слышу я, и передо мной – веселые темные глаза, полные лжи.

как ты мог ему поверить?

я любил его – глубокий голос звучит у меня в ушах

пришло время

и я открываю дверь с табличкой «К. Файнбек, главный редактор». В этой комнате стены цвета старой крови, и на каждом предмете мебели – по маленькой стеклянной свече. Они не горят, но все фитили черны, и в воздухе витает запах огня и терпких духов.

Наверное, это женщина, и разочарование пробирается внутрь меня и выпускает когти. Главные редакторы – они все женщины, о чем я думал?

– Простите за опоздание, – говорит К. Файнбек бархатно и странно откуда-то из стены, и через секунду справа от меня возникает дверь

я вижу его

и всякая память о разочаровании исчезает мгновенно.

– Кристиан Файнбек, – говорит он и подает мне руку, и я впитываю пальцами холод его кожи и печальный блеск перстня из черного камня.

Я почти неслышно шепчу свое имя.

– Вы очень талантливы, – говорит он, а я пропадаю по капле – преимущественно в его изумрудно-желтых глазах, – очень талантливы и очень прозорливы. Ведь все это, – он отворачивается от меня и смотрит в занавешенное окно, и я вижу, что его длинные черные локоны повязаны зеленой лентой, – все эти соборы, и колокольни, и заколоченные ящики, и незаконная любовь, о которой ты так любишь писать, – на слове «ты» его голос становится мягче и теряет несколько трещин, – все это когда-то случалось со мной. И я думаю – может быть, это ты меня создал?

Я вжимаюсь в такое неуместное здесь офисное кресло – он обвинит меня во вторжении в частную жизнь? Или в нарушении авторских прав? Но я же...

– Я знаю, что ты не сделал ничего плохого, – говорит он. – Просто наши судьбы чудесным образом связаны. И ты непременно должен предвидеть, что будет дальше. Это ведь так похоже на сюжеты твоих рассказов...

Он тихо смеется, и в смехе его голос теряет всякое притворство. Однажды я уже писал об этом. Сумасшедший проклятый бог.

– А что же все-таки с мужеложством? – весело говорит он, и я чувствую жар под кожей. – Ты уже успел испытать это на себе?

Нет, но всегда мечтал об этом, – слишком вызывающий ответ. Впрочем, наша односторонняя беседа и так достаточно...

– Нет, но тебе всегда этого хотелось, – говорит он, и мне становится немного больно оттого, что я так чудовищно предсказуем.

– Господин Файнбек... – я пытаюсь встать и произнести что-нибудь очень гордое и неприступное, а он шепчет: зови меня Крис, и, перегнувшись через стол, целует меня. И в эти секунды я ощущаю изумруд и медь в моем теле, и себя – где-то совсем не здесь, и от этого мой здравый смысл медленно угасает. Через мгновение я уже лежу на столе, и невероятно сильные руки Кристиана срывают с меня глупый пиджак и пижонскую черную сорочку. И когда я узнаю его язык, его губы и все его дьявольские умения – неторопливо, постепенно, с каждым вздохом, дальше и дальше – я таю и вплавляюсь в блестящее красное дерево.

Он отпускает меня нескоро, когда все пустоты во мне заполняются горячим счастьем, и секретарша – знакомая моей матери – с лицом идиотки провожает меня, не отрывая взгляда от распахнутой рубашки без пуговиц.

– Я позвоню, – говорит он из проема дверей, его волосы лежат на плечах, зеленой ленты больше нет, его голос звучит теперь почти нормально, и у меня в голове вспыхивает понимание: по какой-то причине теперь он не может пить кровь, и соблазнение невинных – последнее лекарство от его безумия.

Что же, меня это устраивает.

И следующим вечером я получаю извещение о том, что мои рассказы – все до одного –

выйдут

отдельной

книгой.