Его любили все.

Нет. Данглар ненавидел его. Фернан тоже его ненавидел. Потому мы и затеяли все это. Я не знаю, как это назвать. Когда-то я называл это шуткой, но шутки не заканчиваются смертью.

Да, и я участвовал в этом. И я тоже. Я не хотел. Но я не остановил их, не помешал, не выдал. А если он и вправду был виновен?

Я не ненавидел его. Я его любил. Хотя он так не думал.

Если бы он стал капитаном, у него появились бы деньги, и он купил бы дом, поселился бы там со своим отцом и женой, и я потерял бы его навсегда. Думаю, он постарался бы забыть меня. Если бы я ненавидел его жену, я бы счел это удачной местью – рано или поздно он начал бы пить, безуспешно пытаясь вытеснить из памяти все происходившее между нами. Она бы пожалела о том, что вышла за него. Но я никогда не ненавидел Мерседес. Я даже сочувствовал ей. Я был рад за них. Но я не хотел отпускать его, потому что знал, насколько он меня ненавидел и боялся.

«Я дал ему первые деньги, которые он видел в своей жизни», – сказал я как-то Данглару.

Это не совсем правда, но я действительно часто давал ему деньги. Он долго отсутствовал, ему мало платили, а его отцу надо было на что-то жить. Мне не было жаль денег, я не требовал, чтобы он возвращал их.

Я помню, как это началось. Он только нанялся к Моррелю и уходил в плавание. Стоя на лестнице, я слушал его разговор с отцом. Он хотел попросить денег у Морреля, а его слишком гордый отец возражал. Это у них семейное. Они бы скорее умерли с голоду, чем попросили помощи.

Но им и вправду были нужны деньги. А у меня они были. И у меня созрел план.

Я вернулся к себе, дождался, когда он спустился по лестнице, открыл дверь и поздоровался. Он остановился и ответил.

– Уезжаете, дорогой сосед? – спросил я.

– Да, как видите.

– И надолго? Надеюсь, ваш отец ни в чем не будет нуждаться во время вашего отсутствия.

Он не ответил.

– Господин Дантес, – сказал я, – вы же знаете, мы добрые соседи. Я могу одолжить вам денег, а вы вернете когда-нибудь.

Он покачал головой.

– Благодарю вас, господин Кадрусс, но мне не нужны деньги.

– Возможно, вам они не нужны, но подумайте о своем отце.

Он не ответил.

– Я понимаю, – сказал я вкрадчиво, – вы боитесь, что не сможете вернуть мне эти деньги, неправда ли?

– Я не говорил этого!

– Господин Дантес, я знаю вас всю вашу жизнь, неужели вы думаете, что я не хочу вам помочь? Плохого же вы обо мне мнения!

Он заколебался.

– Но как я верну вам эти деньги?

– Что-нибудь придумаем, – ответил я. – Зайдемте ко мне, я сразу вам их выдам. Зачем тянуть?

Он вошел. Я закрыл за ним дверь.

– Сто франков? – спросил я. – Хватит ли вам ста франков?

Он кивнул.

– Или этого мало?

– Нет, господин Кадрусс, этого вполне достаточно.

– Прекрасно, – ответил я, открыл ящик стола и отсчитал деньги.

– Благодарю вас, а теперь скажите...

– Как вам со мной рассчитаться? Нет ничего проще, дорогой сосед. Вы вернете мне эту сумму прямо сейчас.

Он посмотрел на меня с удивлением.

– Вы шутите? Вы находите мою бедность смешной? – он повернулся и попытался уйти, но я подскочил к двери и запер ее.

– Вы ошибаетесь, господин Дантес, – сказал я. – Ни в вас, ни в вашей бедности нет ничего смешного. Я не намеревался обидеть вас. Просто я выразился недостаточно ясно.

– Тогда объясните мне, что вы имели в виду, – сказал он сухо.

Я посмотрел на него с улыбкой. Уже тогда он был очень красив, красив нервной хрупкостью подростка. В зрелом возрасте, доживи Эдмон до него, он бы поражал своей красотой. Но этого не случилось...

Я подался вперед и поцеловал его.

Разумеется, он сопротивлялся. Но все произошло слишком неожиданно для него, я был сильнее, а ему было только пятнадцать. Будь у него с собой нож, возможно, я бы сейчас не вспоминал эту историю, но он был безоружен, а я был сильнее. Я повалил его на пол и зажал ему рот рукой.

– Дорогой сосед, – сказал я, – давайте рассуждать логически. Вам нужны деньги, я могу ссудить их вам. Неизвестно, когда вы сможете вернуть мне эту сумму, к тому же – не спорьте, прошу вас, – у вас не так много денег, чтобы вы могли просто так лишиться ста франков. Я предлагаю вам наилучший выход из положения. Не так ли?

Он посмотрел на меня бешеными глазами, но перестал вырываться. Похоже, он понял, что крики и звуки борьбы могут привлечь любопытных соседей и, вне зависимости от исхода нашей встречи, набросят тень на его репутацию. А Эдмон был слишком горд.

Он сдался.

Он мог отказаться, мог сказать, что ему не нужны деньги, мог стоять на своем, и я отступился бы. Но он сдался.

Он ушел от меня с деньгами.

Так и повелось. Время от времени он приходил ко мне за деньгами. Я слышал стук в дверь, два резких удара. Возможно, он надеялся, что ему никто не ответит и он сможет уйти, но я каждый раз откликался. Он входил, я кивал ему, и он запирал дверь, повернув ключ два раза. Понимал ли он, что может в любой момент уйти, что я его не держу? Может, и нет.

У него были прекрасные черные волосы. Я любил смотреть на него, когда он лежал между мной и стеной, закрыв глаза, смуглый профиль выделялся на фоне белой стены, а волосы лежали на подушке. Даже если было жарко, он натягивал на себя простыню, которую я при первом удобном случае сбрасывал на пол. Он не решался потянуться за ней через меня.

Данглар не знал. Или знал. Сложно что-то скрыть от Данглара, а Эдмон не из тех, кто умеет что-то скрывать. Я помню, как он как-то сказал: «Вы же друзья с господином Кадруссом», и Эдмон покраснел и заговорил о чем-то другом.

Однажды во время нашей очередной встречи он расплакался. Он лежал, отвернувшись от меня, прижавшись лбом к стене, и его худые плечи сотрясались от беззвучных рыданий.

Я человек незлой, мне стало его жаль.

– Хочешь, – предложил я, – вернуть мне эти деньги из своего жалования?

Он прошептал:

– Лучше бы я умер...

– Умер! – воскликнул я. – Что ты такое говоришь? А что будет с твоим отцом? С Мерседес? Ведь ты ее любишь, не так ли? Ты хочешь сделать ее несчастной?

– Я ненавижу вас, – глухо проговорил он и больше уже ничего в тот раз не сказал.

Интересно, почему мы ничего не слышали о процессе? Может, он проходил в другом городе? Как-никак, обвинение было серьезным. Увы, бедный порывистый восторженный Эдмон вполне мог оказаться заговорщиком. Все было против него, и, как сказал Данглар, сочиненный в шутку донос вполне мог оказаться правдивым. Правду уже не узнать, Эдмона, скорее всего, расстреляли уже много лет назад. Вспоминал ли он меня перед смертью?

– Это в последний раз, – сказал он мне как-то. – Когда мы вернемся из плавания, я женюсь на Мерседес.

– В таком случае тебе понадобится еще больше денег, – заметил я рассудительно.

Он вспыхнул.

– Все это время я забывал о своей чести, но я не стану обманывать свою жену, не заставлю ее краснеть за имя, которое я ей дам.

– Это тебе так кажется.

– Так и есть, – заявил он. – Больше я не возьму у вас ни су.

Я рассмеялся, но затаил обиду. Неужели он считает, что может так просто отбросить меня в сторону, как будто ничего не произошло, как будто этих четырех лет не было? Что же, я докажу ему, что без меня не протянут ни он, ни его отец, ни его жена.

Когда он ушел в плавание, я явился к его отцу и потребовал вернуть долг. Нет, не все, что я когда-либо давал ему, а лишь те сто сорок франков. Старик вернул мне деньги не споря. Я стал ждать возвращения Эдмона.

Сначал я подумал, что моя затея не удалась. Когда я вошел, у них по столу было рассыпано золото, и этот мальчишка имел наглость предложить денег мне. Я отказался и ушел, разочарованный.

Думаю, что если бы бедный Эдмон выжил, он не был бы уже способен на здоровые отношения с женщинами. Но он умер, и выходит, что я все же не «сломал ему жизнь», как он выразился однажды. Глупости, как я мог ему чем-то навредить? Он сделал свой выбор, и не меня надо винить в том, каким он оказался.

На этот раз я не услышал знакомого стука. Он вошел и остановился на пороге.

– Что это, черт побери, означает?

Я поднял голову.

– Здравствуй, Эдмон. Еще раз поздравляю тебя с возвращением.

Он не ответил.

– Ты задал мне вопрос. К сожалению, я не смогу на него ответить, пока не узнаю, что ты имеешь в виду.

– Как вы могли потребовать денег у моего отца?

– Очень просто. Учись жить без моей помощи. Если бы я не дал тебе тех денег, ему пришлось бы жить именно так.

– Чудовище! – выкрикнул он, и я услышал, как за стеной зашевелилась любопытная соседка.

«То-то ей сейчас весело», подумал я, и попытался остановить Эдмона, но тот продолжал, не понижая голоса:

– Мало тебе было моего позора, так ты еще решил уморить голодом моего отца! Тебя за это убить мало!

Я пожал плечами. Если ему хочется, чтобы эта гусыня сегодня же разболтала по всему городу, что будущего капитана «Фараона» каким-то образом (впрочем, если она будет продолжать подслушивать, то узнает, каким именно) опозорил ее сосед-портной, пусть кричит.

– Тебе ведь хотелось не зависеть от меня. Вот ты и узнал на своем опыте, каково это – жить без моих денег.

– К счастью, больше мне не придется просить у вас денег.

– Да, – грустно согласился я. – Капитану не нужны деньги портного.

– К тому же я больше не буду здесь жить.

У меня потемнело в глазах.

– Почему?

– Я куплю дом, и мы будем жить там втроем.

– Так, – сказал я. – И ты уедешь.

– И никогда вас больше не увижу.

– Но зато будешь вспоминать.

– Надеюсь, что нет, – отрезал он. – Надеюсь, что забуду вас, как страшный сон.

– Как страшный сон меня захочет забыть твоя жена после того, как побывает с тобой в постели, – бросил я ему.

Соседка-сплетница услышала после этого страшный грохот, вызванный нашим совместным со стулом падением.

Мы лежали на полу, и он смотрел на меня так, словно был готов меня убить. Но я знал, что он на это неспособен.

Я рассмеялся и притянул его к себе.

– Чудовище, – повторил он, освободившись от поцелуя. – Неужели я никогда от тебя не избавлюсь? Данглар проходу мне не дает своими шуточками. Матросы смеются надо мной. Соседи шепчутся за моей спиной. Забуду ли я тебя когда-нибудь?

После чего он наклонился и впервые сам поцеловал меня.

Интересно, как он обьяснил свою задержку Мерседес? Сказал, что слишком долго разговаривал с отцом?

Во всяком случае, я мог быть теперь уверен, что он и вправду никогда меня не забудет.

А затем я встретил Данглара и Фернана, а увидев Эдмона и Мерседес вместе, я снова ощутил, что он ускользает от меня, понял, что не хочу быть всего лишь воспоминанием.

Я не помешал им.

Его отец умер вскоре после тех событий. Мне было жаль старика, но я ничем не мог ему помочь. У меня едва хватало денег на себя. К тому же это был не Эдмон, а всего лишь его отец.

Я не желал ему зла, я всего лишь любил его...

Простил ли он меня перед смертью?