Я видел всё собственными глазами. Две мужские фигуры... Гротескные... Словно высеченные из камня... Они кружились на песке в неистовом танце любви, и казалось, весь воздух вокруг пропитан терпким ароматом страсти. Заходящее солнце ласкало напряженные тела, блестящие от пота и морской пены, а легкий ветер трепал непослушные волосы...
Они не заметили меня – они были поглощены друг другом. В тот момент весь мир принадлежал только им одним, и мне в нем совсем не было места.
Я поспешил уйти.
Этот образ до сих пор передо мной. Я помню всё до мельчайших подробностей. Ни одна, даже самая крохотная деталь не уходит из моего подсознания. Всё вырисовывается очень четко, снова и снова причиняя невыносимую боль.
Мой мир рушится.
О Боже, Майк, скажи, почему ты так поступаешь?
Всё это началось несколько месяцев назад. Уже тогда я почувствовал, что в отношениях Михаэля и Рубенса назревает серьезный кризис. Они не ссорились, но их разговоры становились всё более официальными, а встречи наедине – всё более редкими.
Конечно, нарастающее напряжение не преминуло сказаться на результатах команды. Болиды, словно живые существа, впитывали в себя негативную энергетику и уже не выдавали той феноменальной скорости, что радовала нас последние годы. Положение усугубил Макс Мосли со своим шинным регламентом... И в итоге грозная Скудерия Феррари за первую половину сезона не смогла забраться на верхнюю ступень пьедестала ни разу.
Сначала я пытался поговорить с Майком, потом с Рубенсом, но в конце концов понял, что всё это бесполезно. Кроме них самих никто не был в состоянии решить возникшие проблемы. Но до последнего момента я надеялся, что всё не до такой степени серьезно.
Я не знаю, что заставило меня пойти сегодня на берег моря. Наверное, мне просто захотелось побыть одному. Поступок Майка в Монте-Карло, когда он подрезал Рубенса и чуть не столкнулся с братом, оставил после себя тяжелое ощущение. Ральф кричал и махал кулаками, Рубенс замкнулся в себе и объявил напарнику бойкот, Жан напился и заперся у себя в номере вместе с Мишель, а Росс после гонки вообще не проронил не слова. В этот вечер я с особой силой почувствовал пустоту в своем сердце. То, что я так сильно любил и чем так сильно дорожил, трещало по всем швам.
Посидев немного в баре и пропустив пару стаканчиков пива, я вышел на улицу и пошел куда глаза глядят. А дорога привела меня на маленький пустынный пляж Средиземного моря...
На самом деле я очень люблю гулять по пляжу. Особенно вечером, когда солнце, превращаясь в огромный красный шар, на глазах тяжелеет и, уже не в силах противостоять извечным законам природы, медленно погружается в иссиня-золотое море, отдавая себя ему без остатка. Эта картина настолько завораживает и расслабляет, что я могу полностью отрешиться от окружающей меня действительности и могу не заметить подошедшего ко мне человека или не услышать зовущий меня голос. Обычно после такой прогулки я с новыми силами возвращаюсь к работе и не отрываюсь от нее в течение многих часов подряд, забывая обо всем.
Одиночество по своей сути совсем мне не в тягость. Наоборот, лишь наедине с самим собой я чувствую полную уверенность в собственных силах и знаю, что способен помочь любимой команде, которой предан беспредельно и которую, даже такую, со всеми ее трудностями, не променяю ни на что на свете.
Сегодня, оказавшись на пляже, я вдруг почувствовал облегчение и рассмеялся сам себе. Я смотрел на спокойное море и вдыхал его свежий запах. Во мне вдруг зажегся яркий луч надежды на благоприятный исход.
Природа – обманщица. Взобравшись на ближайшую скалу, я увидел Михаэля...
* * *
Сейчас я мчусь на взятом напрокат красном «фиате» по старому району Ле Роше. Мне хочется забыться. Просто остановиться у ближайшего бара и напиться до потери памяти. Но я не сделаю этого. Ведь рядом со мной, слева, сидит Рубенс – единственный человек в этом гребаном мире, который остается всё тем же – добрым и приветливым парнем, на которого я всегда мог и могу рассчитывать.
Рубенс молчит. Я ничего не сказал ему о Михаэле, но по его глазам – таким огромным и печальным – я вижу: он всё прекрасно понимает.
Совсем скоро ему исполнится 33 года, и от осознания того, что Майк мог поступить с ним так скверно накануне дня рождения, мне делается совсем плохо. Я уже не различаю дороги. Я еду вперед и вперед, не в силах затормозить, не в силах свернуть с моего Пути.
Крик Рубенса вырывает меня из мира воспоминаний.
– Стой же, Лука, СТОЙ!!!
Я инстинктивно давлю на левую педаль, а руки Рубенса выкручивают до предела руль. Машина застывает на обочине.
Ошалело я гляжу на олененка, застывшего посреди дороги. Еще секунду животное смотрит на меня большими глазами, полными ужаса, а потом скрывается из виду.
Рубенс изо всех сил трясет меня за плечи.
– Лука, очнись! Посмотри на меня!
Автоматически я выполняю его просьбу и растворяюсь в глубине зелено-карих глаз. С моих губ срываются всего три слова:
– Как он мог?
– Не знаю, – качает головой Рубенс.
Потом добавляет:
– Давай не будем сегодня говорить о нем. Я не хочу портить себе праздник.
– Праздник? – переспрашиваю я.
– Неужели ты забыл, какой сегодня день? – его голос звучит удивленно-насмешливо.
– Сегодня? – и снова я не могу понять, шутит он или говорит серьезно.
– А ты взгляни на часы!
Я приподнимаю левую руку и бросаю быстрый взгляд на запястье.
– 0 часов 33 минуты...
– Тридцать три... – шепотом повторяет Рубенс. – Уже тридцать три...
Спохватившись, я забираюсь рукой в левый карман пиджака и достаю небольшую плоскую коробочку.
– Рубенс, это тебе, поздравляю.
Он с улыбкой раскрывает подарок. В коробочке золотые карманные часы. На часах гравировка «Рубенсу от Луки. Счастья, любви и везения». И ниже красивые витые цифры в готическом стиле – «33».
– Спасибо, – Рубенс кладет подарок в карман и крепко меня обнимает.
Мои губы сами собой расплываются в улыбке. Ему нравится! Ему правда нравится!
– Лука, – взгляд Рубенса очень теплый. – Давай никуда не поедем. Давай отпразднуем мой день рождения прямо здесь!
Я молча киваю – сегодня я буду согласен с любым его словом – и вижу, как из недр багажной сумки появляется бутылка дорогого шампанского. Пробка с громким хлопком вылетает вверх и падает на пол салона. Всё еще улыбаясь, я принимаю из рук Рубенса пластиковый стаканчик, доверху наполненный игристым вином.
– За нас! – восклицает Рубенс, ударяя импровизированные бокалы друг о друга.
– За тебя, – подхватываю я. – За твой день рождения!
Мы выпиваем всё до последней капли, потом наливаем еще и снова выпиваем. Сам процесс доставляет нам колоссальное удовольствие.
Я чувствую, что с каждой минутой грусть моя уходит всё дальше и дальше. События сегодняшнего вечера, словно мел, стираются с доски моей памяти. Образ Майка на песке становится всё тоньше и тоньше и наконец полностью растворяется.
– К черту Михаэля! – как будто в подтверждение слышу я голос Рубенса. – Лука, скажи, зачем он мне сдался?!
– Вы любите друг друга, – шепчу я, но сам не верю в искренность своих слов.
Рубенс смеется.
– Ха-ха! Это не любовь. Это самобичевание! А я устал быть мазохистом, в котором люди видят садиста! Я хочу спокойствия! Хочу гармонии!
Последнее слово повисает в воздухе. Ударяясь эхом о стены автомобиля, оно продолжает звучать в моих ушах.
Я быстро мотаю головой, чтобы прогнать наваждение, и тут же чувствую руки Рубенса на своих плечах.
– Лука, – он смотрит на меня, – я тебе хоть немного нравлюсь?
Я знаю, что от моего ответа зависит очень многое. Вся моя жизнь в одночасье может перевернуться с ног на голову, если я признаюсь сам себе.
– Да, – шепчу я, подвигаясь к нему всё ближе. – Да, Рубенс.
Я чувствую его губы на своих губах. Поцелуй. Глубокий. Очень долгий.
– Фары, – мне удается сделать вдох. – Нужно выключить фары.
Рубенс кивает, дотягивается рукой до приборной доски, и тут же нас окутывает мрак.
Слабый лунный свет прорывается в салон и выхватывает их темноты две слившиеся воедино фигуры. Теперь мы – властители этого мира. Теперь он принадлежит только нам.
– Рубенс, – мой голос почти заглушает грохот проезжающей мимо нас машины, но я знаю – он слышит меня. – Только скажи, ведь это не из-за него?
– Дурачок, – Рубенс ласково качает головой. – Я же сказал тебе – его больше нет.
Я улыбаюсь. Я знаю, Рубенс говорит правду. Потому что он никогда не врет. Потому что он не умеет врать.
* * *
Утром я просыпаюсь от музыки. Телефон Рубенса наигрывает что-то веселое. С трудом открываю глаза.
– Да, – Рубенс спокоен, на его лице ничего не написано. – Да, Михаэль, спасибо, что вспомнил... Нет... Всё, забыли. Проехали... Позже об этом поговорим.
Потом он смотрит на меня и нежно целует в губы.
– С добрым утром.
И снова я улыбаюсь.
– Ещё раз с днем рождения!
Он кивает, а потом многозначительно качает головой:
– Тридцать три. Самое время, чтобы начать новую жизнь. Как ты считаешь?
– Ты прав.
Я смеюсь. На душе становится легко-легко. Теперь я не один. Я чувствую, что снова счастлив. По-настоящему счастлив.
