Посвящается всем, кто когда-либо хотел снять собственный фильм с любимыми актёрами.

* * *

Тело нашли на второй день. Мёртвая женщина лежала на берегу реки, платье было целомудренно подвязано под коленями – видимо, это сделала она сама перед тем, как броситься в воду. Ветер шевелил длинные рыжие волосы. Пальцы левой руки судорожно стиснуты вокруг какого-то маленького предмета.

В открытых глазах застыло удивление.

При жизни она, должно быть, была красива – стройная, длинноногая, пышногрудая, с правильными чертами слегка веснушчатого лица. Платье из добротного зелёного сукна и серебряная фибула у ворота свидетельствовали о том, что утопленница не бедствовала.

– Да это же Мев, – растерянно сказал кто-то в толпе, – дочка старой ведьмы с Кэррокской пустоши!

Воцарилась тишина.

Шанну-Ведьму знали все, а кто не знал, тот, по крайней мере, слышал о старухе, живущей в хибаре у самых болот. Она заговаривала болезни, лечила скот, гадала... Многое из того, что она делала, пришлось бы весьма не по вкусу священникам. Впрочем, в этих краях, невзирая на внешнюю набожность, по-прежнему верили в Добрую Богиню, в сидов и эльфов, в речную лошадь, пели языческие песни, соблюдали старые обычаи.

– Ой, бедняжка! – воскликнула одна из женщин, глядя на покойницу. – Из-за него, из-за этого блудливого кобеля, не иначе!

– Тихо ты! – зашикали в толпе. – Не ровен час, кто услышит. С ним шутки плохи.

Молодка сердито упёрла руки в боки:

– И что? Он своё распутство не скрывает, чего же нам молчать? Вон, говорят, уже новую себе нашёл, ещё моложе. Он и при жене-то не больно стеснялся, а как овдовел, будто с цепи сорвался. – Она топнула ногой. – Тьфу! Вот уж наградил нас Господь королём!

Все подавленно молчали, возразить было нечего. Бан, король Бенвика, был известным сластолюбцем, ненасытным и неразборчивым в связях. Удивлял только тот факт, что в королевском замке не имелось выводка бастардов, – то ли он был крайне осторожен, то ли ему просто везло. Недавно стали ходить слухи, что какая-то девица из местных стала очередным его увлечением, и вот поди ж ты – эти слухи подтвердились самым прискорбным образом.

– Это... Шанну... мать её, стало быть... известить надо, – пробормотал дюжий рыбак, один из тех, кто обнаружил тело.

Все молча закивали.

Старуха добралась до страшной находки лишь поздним вечером, когда на западе едва проглядывала узкая красная полоса заката. Её ждали – двое рыбаков запалили факелы и проводили пришедшую к телу дочери.

Мать склонилась над утопленницей, погладила безжизненное лицо, потом резко осела на землю, как будто ноги перестали её держать. Добровольные помощники сунулись было к ней, но колдунья махнула рукой, отгоняя их. По крайней мере, она была в здравом уме и вроде бы не собиралась умирать вслед за дочерью.

– Это... мы тут... ну, насчёт похорон, – прогудел один из рыбаков. – Христианского погребения ей уж точно не видать, священники всегда про это талдычат. Стало быть... наносим камней... кэрн будет...

Но Шанна застыла над телом дочери, не видя и не слыша ничего.

Потом рассказывали, что Кэррокская Ведьма просидела так, не вставая, три дня и три ночи, неподвижная, будто камень. А на утро четвёртого дня исчезла, словно испарилась. Толком никто ничего не знал, правда, после её ухода в левой руке покойной Мев больше уже ничего не было. Самый жадный из рыбаков буквально рвал на себе волосы, ругаясь последними словами – как это он позабыл про таинственную вещицу? А ведь там наверняка был драгоценный камень. Или золотое кольцо. Или ещё что дорогое!

Так или иначе, над телом утопленницы возвели небольшой кэрн – насыпь из камней, под какими хоронят злодеев и самоубийц. Только про старуху Шанну больше никто ничего не слышал. Хибарка у болот опустела, а после осенних штормовых ветров и зимней непогоды и вовсе развалилась.

* * *

Охота определённо не задалась. Король Бан Бенвикский зло сплюнул. Доезжачие говорили о целом стаде лесных кабанов, отожравшихся на осенних желудях, – где оно? Два полосатых поросёнка, несколько зайцев, дюжина тетеревов – и это всё?

Умнее было бы остаться в замке, закатить очередной пир... Ах, да, ведь кончилась дичь – отличный предлог, чтобы сбежать на волю, подальше от надоедливых любовниц, от гнусных рож прислуги, от гвалта и суеты.

Вот только охотничьих трофеев и в помине нет.

Утешало одно. Уже конец осени. Весной Верховная королева собирает удельных королей на совет.

Смуглое лицо Бана осветилось улыбкой при мысли о поездке в столицу. Не то чтобы он так уж любил Элейну. Король Бенвика, дожив до сорока лет, похоронив жену и устроив обоим детям выгодные браки, вообще считал, что женщин и близко нельзя подпускать к власти. Но по традиции корону наследовал старший из детей Верховного короля, будь то сын или дочь. Пока что Элейна показала себя не самой большой дурой в этом королевстве, и Бан согласен был ей подчиняться. Вдобавок она не так давно овдовела – принц-консорт Лохланн скончался от ран, полученных на поле боя. А чем король Бенвика хуже выскочки из захудалого рода? Кто знает, как распорядится судьба...

Бан настолько погрузился в приятные мысли, что едва не сбил конём какую-то нищенку.

– Проклятая дура! Ты что, ослепла?! Как ты вообще попала в охотничьи угодья короля? Эй, свита!

– Не зови своих людей, Бан, – слова, донёсшиеся из-под глубоко надвинутого капюшона, звучали почти как шипение, но были отчётливо слышны. – Им незачем слышать то, что я тебе скажу.

– Как ты смеешь.., – начал было он, но оборванка откинула капюшон, и на короля со сморщенного, словно печёное яблоко, лица уставились пронзительные глаза непонятного цвета.

Холодный ветер разметал по костлявым плечам седые космы, сделав нищенку страшной, как сама Старуха-Смерть. Она подняла руку, похожую на птичью лапу, и, хрипло засмеявшись, погрозила Бану пальцем.

– Приходит время платить по счетам, Бан Бенвикский, – от этого змеиного шипения по спине Бана поползли мурашки, хотя трусом он себя никогда не считал. – Ты назвал меня проклятой дурой? Так вот, ты будешь прОклятым королём. Не спасут тебя ни богатства, ни слуги, ни знатность.

Старуха шагнула вперёд, и ветер раздул её драный плащ. Несмотря на то, что верхом он был намного выше этой ведьмы, Бан ощутил какой-то липкий страх. Она как будто выросла, а он, наоборот, уменьшился. Даже конь, всхрапнув, подался назад.

– Кто ты? – голос короля сорвался на сип. – Что ты от...

– Я мать Мев, – прошипела старуха. – Помнишь такую? Рыжую, голубоглазую... Или уже забыл?

– По-помню...

– Нет больше моей девочки! – с болью и ненавистью каркнула она. – Ты её убил!

Бан оторопел. Он прекрасно помнил расставание с рыжекудрой красоткой, которая успела довести его до белого каления своей надоедливостью и ревностью. Помнил и перстень с сапфиром, подаренный ей. Мев обливалась слезами, цеплялась за его стремя, кричала, что любит, грозила, что покончит с собой, и тогда он пожалеет...

– Я её не убивал! – он вскинул руку, то ли призывая небеса в свидетели, то ли защищаясь. – Мы простились с ней по-доброму!

– По-доброму?! – проскрипела старуха. – То-то месяц назад она наложила на себя руки!

– Уйди! – заорал Бан. – Я тут ни при чём. А Мев твоя дура была, дурой и осталась! Я король, а она кто? Неужели она думала, что я женюсь на ней?

– Настанет время, Бан Бенвикский, и ты десять тысяч раз пожалеешь, что не женился на ней...

Старая колдунья отступила на шаг, вытянула обе руки по направлению к королю и заговорила.

Она больше не кричала, и голос её не был похож ни на карканье, ни на шипение. В нём звучала неизбывная мука.

– Силой ветра и огня, моря и камня – проклинаю тебя, Бан, король Бенвика. Материнским горем проклинаю тебя. Любовью, которую ты убил, проклинаю тебя...

Она на мгновение замолчала. Бан, казалось, превратился в камень. Умом он понимал, что отсюда нужно бежать, но не мог пошевелиться. Конь под ним храпел и трясся, роняя пену с губ, – и тоже не двигался с места.

– Ты оскорбил любовь, – уже тише проговорила старуха, теперь она словно бы даже сочувствовала ему, – и любовь тебя покарает. Любовь станет твоим проклятьем, твоей адской мукой, твоим позором и бесчестьем. Ты будешь ненавидеть её, ты захочешь её убить – но и этого не сможешь. Живи, Бан Бенвикский, долго живи... чтобы я могла увидеть твои страдания...

Она резко хлопнула в ладоши, и конь, словно сорвавшись с привязи, помчался куда глаза глядят, унося парализованного ужасом всадника.

* * *

Верховная королева Элейна задумчиво потёрла лоб. Письмо, лежащее на широком каменном подоконнике, было прислано из Бенвика и свидетельствовало о том, что честолюбивый Бан не отказался от своих замыслов. Его доверенный советник ещё несколько месяцев назад намекал камерарию Элейны, что подобный династический брак укрепил бы королевство. Бенвик, лежащий на северо-востоке Лионесса, одним из первых встречал набеги северян-мореходов в рогатых шлемах – и, как обоюдоострый меч, являлся источником потенциальной угрозы. Всё зависело от того, куда обращены взоры бенвикских королей – в сторону моря или в сторону Каэр Леона.

Если Бан посватается официально, ей придётся найти очень веские и главное, дающие ему возможность сохранить достоинство причины для отказа.

Перед мысленным взором Верховной королевы возникло смуглое, чуть удлинённое лицо с большими, навыкате, серыми глазами, хищным носом и тонким недобрым ртом, похожим на рану, – лицо определённо красивое, но неприятное. Возможно, Элейна просто не любила рослых кудрявых брюнетов. Впрочем, она понимала, что многие женщины не разделяют её точку зрения – репутация бабника бежала впереди Бана, где бы он ни появился.

Над замковой башней развевался стяг Пенлайонов – золотой лев на алом поле, топчущий змею. Со львами (хоть их давно уже истребили) история Лионесса и его столицы Каэр Леона была связана нерасторжимо, да и родовое имя Верховных королей происходило из того же источника. По логике вещей, Элейна должна была ощущать себя «львицей» – но почему-то не ощущала.

Её не готовили в королевы. Лишь моровое поветрие, унёсшее жизни родителей, двух старших братьев и двух сестёр, привело пятнадцатилетнюю принцессу на трон и оставило у неё на руках восьмилетнего мальчика – единственного, кроме неё, отпрыска пенлайоновского древа и наследника престола, пока у Верховной королевы нет собственных детей.

Детей не было. Пока. Вполне вероятно, что их не будет вообще.

Епископ Фома настаивал, чтобы овдовевшая королева как можно скорее вступила в новый брак, многозначительно поджимая губы и закатывая глаза – ни дать ни взять, деревенская кумушка, – когда речь заходила о Кормаке. Слово «блуд» не произносилось, но подразумевалось. И то, что по требованию Элейны Коронный совет назначил бывшего рыцаря-телохранителя королевы сенешалом – говоря по старому, военным вождём, – лишь подлило масла в огонь. В проповедях с амвона почтенный священнослужитель громил распутников и нечестивых жен, коснеющих во грехе. При этом он предусмотрительно не называл имён, зато очень часто к месту и не к месту вспоминал бабку Элейны, блаженной памяти королеву Маргодик, основательницу первого женского монастыря в Лионессе.

Сама Элейна решила уклоняться от брачных уз так долго, как это только будет возможно. Замуж она пошла бы по одной-единственной причине – если бы узнала, что ждёт ребёнка. Однако ни пять лет супружеской жизни, ни несколько романов в период вдовства не повлекли желанных последствий, и Элейна поняла, что радость материнства ей не дана. Она не особенно любила читать Священное Писание, но кое-что оттуда поневоле запало в память – например, выражение «смоковница бесплодная».

Несмотря на все усилия церковников, новая мораль приживалась в Лионессе с трудом. Окружение Верховной королевы смотрело на её романы сквозь пальцы, придворных и простых горожан волновал только вопрос, когда же, наконец, повелительница подарит государству наследника. Пока что наследником оставался принц Кэй.

* * *

Стукнула тяжёлая дверь. Элейна подняла голову, вскочила, едва не опрокинув резную скамью, и бросилась на шею долгожданному гостю.

– Кормак! Кормак! Вот неожиданность! Все ожидали, что вы прибудете только завтра!

Стройный темноволосый рыцарь засмеялся, обнимая Элейну:

– Твой брат действительно прибудет завтра. А я предпочёл поспешить. Должен же кто-то защищать Верховную королеву от этих гиен! Можно подумать, они притащились на годовщину коронации из большой любви к тебе.

Эта фраза заставила её нахмуриться и высвободиться из его объятий.

– Ну вот, – растерянно произнёс Кормак, опустив руки. – Я сказал что-то не то?

– Да не в тебе дело, – Элейна опустилась на скамью и жестом пригласила его сесть рядом. – Похоже, речь снова пойдёт о моём браке. То-то Фома обрадуется!

Губы Кормака сжались в узкую полоску. Он взял Элейну за плечи и развернул к себе:

– И кто на этот раз?

– Кажется, Бан Бенвикский, – ответила она, уткнувшись лбом ему в плечо. – А терять Бенвик теперь, когда северные пираты совсем распоясались... О Господи, ну почему именно он?!

Искреннее отчаяние, звучавшее в голосе Элейны, погасило вспышку ревности, но теперь и Кормак – сенешал Кормак, государственный муж – не мог не задуматься о том, чем чреват для покоя государства отказ королевы.

– Хреново, – по-солдатски кратко и ёмко выразился он.

Элейна подняла голову и вдруг хлопнула себя по лбу:

– А ведь сегодня – день упокоения блаженной королевы Маргодик! Епископ залезет на своего любимого конька и никому не даст поесть по-человечески. Ну почему бабуля не умерла на день раньше или позже!

* * *

Она как в воду глядела. Трапеза, собравшая цвет придворной знати, проходила в гробовом молчании. Слышался только размеренный голос преосвященного Фомы, повествующего о благодати, ниспосланной дому Пенлайонов в лице святой королевы. Постоянное противопоставление целомудренного жития бабушки её собственной неправедной жизни настолько разозлило Элейну, что в какой-то момент она не выдержала.

– Ваше преосвященство, а каковы тогда заслуги королевы Ессилт? Моя прабабка носила кожаные доспехи, перед боем разрисовывала себя синей краской, сама водила армию в наступление, сама стреляла из лука, а после смерти моего прадеда переспала со всеми достойными мужик... гм... мужами королевства. И ещё, как пишут в хрониках, не любила христианских священников – помнится, кого-то из них отправила пройтись по воде аки посуху... Короче говоря, ужасная грешница. За что же судьба благословила её рождением такой святой дочери, как королева Маргодик? И ведь умерла прабабушка на восьмидесятом году жизни, и по ней справили языческую тризну, и Маргодик присутствовала на этой тризне...

Глаза епископа засверкали:

– Это в первую очередь говорит о том, сколь безнравственной может стать женщина без мужского руководства! Я не сомневаюсь, что святая королева, которую мы сегодня поминаем, истово отмаливала материнские грехи. И хотелось бы мне, чтобы государыня брала пример не с прабабки-язычницы, а с кроткой и целомудренной матери своего отца!

– Ничего себе кроткая, – вполголоса заметил камерарий Берек, обращаясь к соседу. – Каэр Банног спалила дотла вместе с жителями.

– Зато основывала монастыри, – в тон ему ответил сосед. – По мне, так лучше Ессилт.

Элейна невольно фыркнула. Да, периоды правления королев, как правило, оказывались яркими и запоминающимися.

Но ей не хотелось воевать, не хотелось сжигать мятежные города. Дочь Пенлайонов была мирным человеком и желала только одного – мира в королевстве.

* * *

К вечеру подъехали запоздавшие гости. Все удельные короли собрались, чтобы поздравить Верховную королеву с десятилетней годовщиной коронации, выразить ей свою преданность и принять участие в Большом королевском совете. Не хватало только одного – Бана Бенвикского. В шушуканье благородных гостей то и дело звучало слово «неуважение».

Элейна хранила достоинство, но в глубине души тихо радовалась. Отсутствие потенциального жениха внушало надежду, что сватовства не будет. Она смотрела на Кормака влюблёнными глазами и была почти абсолютно счастлива. Для полного счастья ей не хватало только младшего братишки, её любимого балованного ребёнка. Кэй впервые отправился в военный лагерь – правда, под бдительным присмотром своего незаконного зятя – и не очень-то спешил возвращаться. Зная его повадки, Элейна перед отъездом пообещала, что шкуру с него спустит, если он опоздает.

Прибытия Кэя ожидали утром.

* * *

С самого рассвета королевский замок гудел, как потревоженный улей. Простолюдины запрудили узкие улочки, ребятишки и взрослые оседлали заборы и ветки деревьев.

Ещё бы – ведь не каждый день празднуют юбилей коронации!

В честь этого события ко двору съехалось огромное количество знати со всего Лионесса, и горожане, разинув рты, наблюдали, как удельные короли со свитами направляются к кафедральной церкви Каэр Леона. Сверкали парадные доспехи рыцарей, слепили глаза яркие наряды дам, колыхались разноцветные стяги. Во главе огромной процессии ехала на белой лошади Верховная королева, ради такого случая надевшая алое платье, украшенное гербом Пенлайонов, и тяжёлую корону «для большого выхода». Белое вдовье покрывало ниспадало мягкими складками на тёмно-вишнёвый плащ, отороченный горностаем.

В этом наряде повелительница казалась восторженным зрителям прекрасной, как сама Добрая Богиня. Сенешал Кормак, ехавший на вороном жеребце сзади и чуть левее, выглядел воплощением мужественной красоты в своих полированных латах и плаще синего цвета. Многие желали бы видеть его супругом королевы и искренне недоумевали, почему такая чудесная пара не вступит в брак. На знатность или незнатность жениха подданным Элейны было наплевать...

К сожалению, только немногие счастливчики смогли попасть внутрь, на торжественную службу – столько было благородных гостей, заполнивших храм. Яркое весеннее солнце поднималось всё выше, заливая толпу радостным тёплым светом.

Против ожидания, богослужение оказалось не слишком длинным – видимо, по настоянию Верховной королевы, не желавшей, чтобы горожане долго ждали её выхода. Когда она появилась на ступенях, собравшиеся восторженно завопили; в толпу полетели монеты, и ликование подданных перешло все границы.

Кое-кто, правда, заметил, что Элейна то и дело хмурит брови, окидывая взглядом скопление народа, но улыбка всё-таки появлялась на её лице значительно чаще.

* * *

– Я этого поросёнка четвертую, пусть только появится, – сквозь зубы проговорила она, адресуясь к Кормаку, когда весь кортеж возвращался в замок. – Да и ты хорош! Не мог взять его за шкирку и притащить с собой!

Господин сенешал оторопел.

– Но, Эл... Ваше Величество! Государыня, разве я могу приказывать наследному принцу? Он сказал, что отправится в Каэр Леон на следующий день! Мне оставалось только согласиться...

– Я тебе ещё перед вашим отъездом сказала, что отныне ты для него – король. И ему это было повторено несколько раз. Не хватало, чтобы зелёный мальчишка не слушался приказов военного вождя! Ну, Кормак, это я тебе попомню...

Кормак покосился на Берека. Седовласый камерарий ехал с другой стороны на смирной гнедой кобылке и наверняка слышал этот разговор – в лучшем случае, его часть.

– Щенок! – продолжала тихо бушевать Верховная королева. – Так опозорить меня перед гостями! Наследник престола отсутствует на десятилетии моей коронации!

– Смотри! – Кормак вскинул руку, прикрывая глаза от солнечного света. – Вон впереди какой-то отряд со штандартами – наверняка это он...

Однако штандарты, которые увидел сенешал, были синего цвета, с изображённой на них чёрной птицей, сжимающей в когтях копьё.

Морской орлан бенвикских королей.

Бан всё-таки прибыл.

– Только не это, – со стоном произнесла Элейна, поспешно придавая своему лицу радостное выражение, в то время как глаза Кормака яростно сузились.

Обе процессии смешались. Под гомон толпы высокий воин в посеребрённых доспехах и чёрном плаще соскочил с седла и, быстрым шагом подойдя к белому жеребцу Верховной королевы, преклонил колено. Ветер шевелил его короткие чёрные кудри, ноздри хищно раздувались, а смиренная поза отнюдь не свидетельствовала о кротком нраве.

– Каэр Леон приветствует тебя, Бан, король Бенвика, – голос Элейны звучал с подобающей обстановке благосклонностью. – Поднимись. Мы счастливы видеть тебя здесь.

Бан поднялся и взглянул на королеву. Это был откровенный, оценивающий взгляд, от которого у неё загорелось лицо, а у Кормака сжались кулаки.

– Я прошу прощения у моей государыни за то, что задержался, – произнёс Бан своим красивым баритоном. – У меня были веские причины, и, надеюсь, эту оплошность не поставят мне в вину.

Элейна очаровательно улыбнулась:

– Присоединяйся к процессии, Бан Бенвикский. Ты оказался удачливее многих – опоздал на богослужение, но зато прибыл прямиком к пиру. Ты отдохнёшь в отведённых тебе покоях, а потом расскажешь нам, что тебя задержало.

Он склонил голову.

* * *

А Элейна не слишком изменилась за те четыре года, что он не был в столице, размышлял Бан Бенвикский, следуя за королевой по улицам Каэр Леона. То же лицо сердечком, те же синие глаза, те же немного выступающие скулы. Покойный Верховный король Жозебик красотой не блистал, но у него хватило ума взять себе хоть и неродовитую, зато миловидную жену. Элейна очень походила на отца, однако ей передалась и часть материнского очарования. Для Верховной королевы она просто красавица.

Будучи на пятнадцать лет старше её, Бан прекрасно помнил и Жозебика, и его супругу Бекку – яркую темноволосую женщину с фиалково-синими глазами и чувственным ртом. Даже родив шестерых детей, Бекка не утратила восхитительной грации. Вполне возможно, что Элейна с годами тоже не расплывётся, как гусыня.

Имело смысл поторопиться со сватовством, тем более, что около королевы постоянно маячит этот её сенешал...

Первое время после разговора с колдуньей Бан был немного не в себе и шарахался от собственной тени. Его преследовало леденящее ощущение близкой смерти.

Он говорил себе, что старая ведьма просто спятила, а если и не спятила, то решила его запугать. Бан считал себя достаточно свободомыслящим человеком, церковь посещал только по большим праздникам, не боялся ни воя банши, ни речной лошади, не осенял себя крестным знамением и не втыкал в стену железный нож, чтобы защититься от недоброго глаза.

Однако он слишком хорошо запомнил то чувство парализующего бессилия, которое охватило его во время разговора с Кэррокской Ведьмой. Ещё долго ему пришлось просыпаться по ночам от собственного крика, в холодном поту, пока образ косматой старухи медленно таял перед глазами. «Живи, Бан... долго живи», – шелестел страшный призрак.

Но время шло, и новые впечатления постепенно вытеснили память о встрече на охоте. Закончилась осень, наступила зима, миновало зимнее солнцестояние, а там уже недолго и до весны...

Правда, свитские и челядь заметили, что любовный пыл короля несколько угас – по крайней мере, Бан перестал бросаться на каждую юбку и вообще больше времени проводил в замке, оставив даже любимую им охоту...

И вот теперь он ехал в первых рядах торжественной процессии, обдумывая, как лучше переговорить с королевским камерарием о своих намерениях. Бан не сомневался, что Элейна согласится на этот брак. Бенвик очень важен со стратегической точки зрения, Верховные короли всегда это понимали.

В конце концов, он и сам отнюдь не урод, уж тут ей жаловаться не придётся. Вопрос только, что делать с этим... сенешалом, но и его можно решить.

* * *

Праздничная трапеза прошла с подобающей торжественностью, хоть и длилась, на взгляд Бана, чересчур долго. Он обратил внимание, что Элейна умеренна в еде; это ему понравилось, он и сам не переносил чревоугодия. Она была одинаково учтива со всеми, смеялась над действительно смешными вещами, избегала пустой болтовни.

Ну не жена, а просто клад, с кривой усмешкой подумал он.

А придворные дамы тут очень даже ничего. Наряды достаточно смелы, чтобы мужские взгляды не отрывались от соблазнительных вырезов, и достаточно скромны, чтобы епископ Фома, ярый борец за чистоту нравов, не начал метать громы и молнии.

Да и музыканты у Элейны весьма неплохи... не говоря уже о поварах.

Короче, вопрос о сватовстве надо решать в срочном порядке.

Верховная королева поднялась, давая знак, что трапеза окончена.

– Государь Бан, – прозвучал её мягкий голос, – не хочешь ли составить мне компанию в прогулке по галерее? Её недавно украсили гобеленами, привезёнными с континента. Они просто великолепны.

– С удовольствием, моя госпожа.

Пальцы Кормака, сжавшиеся в кулак, с хрустом переломили черенок ложки.

* * *

Приватного разговора не получилось, поскольку к Элейне сразу же подошли послы нескольких континентальных государств, и королева, легко переходя с одного языка на другой, завела с ними дипломатическую беседу. Бан, недовольно хмурясь, шёл в нескольких шагах позади шумной компании, и чувствовал себя неуютно. Он не сомневался, что Элейна осведомлена о его намерениях и поговорить хотела именно об этом.

– Государь Бан, – она обернулась к нему, – не мог бы ты сказать нам...

Королева не договорила, потому что в этот момент в галерею ворвался смерч. Он пронёсся прямо к ней, подхватил её и закружил.

– Кэй! – совершенно не по-королевски взвизгнула она, но всё её возмущение потонуло в звонком юношеском смехе.

– Я тебя убью, маленький негодяй!

Маленький негодяй, который был на голову её выше, разжал руки и упал на колени, покаянно уставившись в пол. Его зелёная дорожная одежда была в пыли, плащ держался на честном слове, а немало повидавшие сапоги сильно порыжели – в общем, вид отнюдь не куртуазный.

В толпе придворных и гостей раздались смешки.

Они только усилились, когда нежданный гость поднял на Верховную королеву лукавые синие глаза, и его лицо от уха до уха растянула широчайшая улыбка.

...Бана как будто ударило молнией...

– Стыдись, наследный принц Кэй! – гневно заговорила Элейна, с очевидным трудом удерживаясь от человекоубийственных порывов. – Как ты себя ведёшь?!

– Я виноват, – невероятно искренне воскликнул наследник престола, – но я исправлюсь! Государыня, прости меня!

Он смотрел на старшую сестру совершенно по-щенячьи, только что хвостиком не вилял. Он был так хорош в своём раскаянии, что придворные умилились, а грозная королева смягчилась. Несколько раз дёрнув Кэя за ухо, она в конце концов подняла его с колен и расцеловала в обе щеки.

– Ах ты, бессовестный мальчишка... Я же волновалась! Господа, – это уже относилось к гостям, – позвольте представить вам принца Кэя Пенлайона, наследника престола. А теперь, – снова обращаясь к брату, – иди к себе, переоденься, умойся, поешь... И только попробуй ещё раз увильнуть от своих обязанностей!

В последней фразе прозвучала неприкрытая угроза.

Наследник престола смущённо потёр нос, бросил несколько взглядов по сторонам и поспешил ретироваться.

* * *

Он мелькнул и исчез, как луч солнца в пасмурный день, а Бан продолжал смотреть в ту сторону, куда вприпрыжку убежал юный эльф с невероятно синими глазами.

Окружающее вдруг утратило всякое значение, всякий смысл. Люди превратились в выцветшие тени, звуки стали бессмысленным шумом – просто потому, что юноши в зелёной куртке здесь больше не было.

Бан на мгновение прикрыл глаза, пытаясь справиться с нелепым чувством утраты, – и вновь увидел его. Как странно, весь эпизод в галерее занял, казалось, не более нескольких секунд, а образ Кэя стоял перед мысленным взором, подобно тому, как видишь разноцветные пятна, если неосторожно взглянуть на солнце. Бан сам удивился тому, сколько подробностей запомнил.

...когда он смеётся, один глаз прищуривается немного больше другого... на подбородке у него ямочка, а слева от неё – родинка, и ещё несколько родинок на мальчишески-длинной шее с трогательно острым кадыком... на щеке небольшой порез после бритья – о Боже, это существо бреется, как простой смертный!.. и он удивительно похож на Бекку, свою мать – чертами лица, улыбкой, глазами, только волосы у него золотисто-русые, а не тёмные... и материнские ямочки на щеках, когда он улыбается... и очень чистая, гладкая кожа, на ощупь, наверное, похожая на шёлк...

Что за безумные мысли приходят в голову, в ужасе подумал Бан, ведь он же просто мальчишка, моложе моего сына, балбес и бестолочь, как все они в этом возрасте! Нет, балбесом и бестолочью был как раз наследник Бана, а этот... он наверняка подменыш сидов... или Бекка изменяла мужу с обитателем холмов – потому что обычный человек не может быть настолько прекрасен!

Король Бенвика несколько раз моргнул, а затем тряхнул головой, прогоняя наваждение, и увидел, что Верховная королева Элейна выжидательно смотрит на него.

– Тебе нехорошо, повелитель Бан? – спросила она. – Ты побледнел, словно услышал банши.

– Прошу простить меня, госпожа, – слабым голосом ответил он. – Я и в самом деле плохо себя чувствую. Позволь мне удалиться.

– Позволяю, – Элейна кивнула. – Я вижу, ты действительно нездоров. Эй, слуги, проводите короля Бана в его покои!

Бан благодарно поклонился и пошёл к выходу из галереи, сопровождаемый двумя слугами. Верховная королева некоторое время смотрела ему вслед, затем снова повернулась к послам и продолжила прерванную беседу.

* * *

– Мне уже лучше, – повелительно сказал король Бенвика, когда они вышли на солнце. – Я побуду в саду. Оставьте меня.

Когда он говорил таким тоном, мало кто решался ему противоречить. Сопровождающие отвесили поклон и удалились, оставив его в одиночестве.

Весна в Лионессе приносила с собой благоухание цветущих яблоневых садов. Остров славился своими яблоками. Вот и сейчас Бан шёл по тропинке между деревьями, словно осыпанными снегом, и наслаждался чудесным ароматом. Это позволяло отвлечься от терзающих мыслей.

Внезапно за кустами справа послышались голоса, и сердце Бана ухнуло куда-то вниз: он узнал один из этих голосов.

– Да я же сказал, никуда я не пойду!

– Ну и дурак, – рассудительно заметил кто-то (судя по голосу, такой же юнец). – Элейна посадит тебя на хлеб и воду... или, ещё хуже, отдаст на послушание епископу. Тебе это надо? Она здорово разозлилась, я даже носа туда сунуть не рискнул.

– Вот-вот, и вечно я один должен смотреть на эти рожи и улыбаться!

– Ну, не всем же, как тебе, посчастливилось родиться наследным принцем. Ради того, чтобы стать Верховным королём, можно вытерпеть и не такое!

– Кроме шуток, Кэй, – вступил в разговор третий. – Королева уже и так грозилась отправить тебя в монастырь месяца на три. Мораг ты тогда точно не увидишь. Тебе это надо?

Глубокий вздох. Молчание. Потом сердитый и обиженный голос Кэя:

– Нет, ну вы видели физиономии гостей? Можно подумать, съехались шуты со всего Лионесса! Один этот тип в чёрном плаще чего стоит! Вытаращился на меня так, словно я вышел нагишом... Терпеть не могу таких пучеглазых!

– Ну, положим, он не пучеглазый. Как выразилась бы моя деликатная матушка, у него просто глаза навыкате. Ты не вздумай ляпнуть такое при нём – это же Бан Бенвикский! Он тебя в порошок сотрёт! Он хоть и бабник, но воин, каких поискать, – так мой отец говорит.

– Всё равно неприятный тип...

В этот момент под ногой Бана хрустнула ветка, и, чтобы спасти положение, ему пришлось шагнуть вперёд, делая вид, будто он только что здесь появился и ничего не слышал.

Мальчишек действительно было трое. Двое – рыжий и белобрысый – видимо, из свиты наследного принца. При взгляде на эту троицу Бан невольно подумал: юный благородный олень в компании деревенских телят. Кэй, судя по всему, к себе не заходил и переодеться не успел.

Увидев того, о ком только что шла речь, он явно смутился, залился краской до ушей, но тут же придумал выход из положения.

– Приветствую короля Бенвика, – церемонно произнёс он, и все трое поклонились. – Может, ты, государь Бан, разрешишь наш спор?

– А о чём вы спорили, молодые люди? – как можно непринуждённее спросил Бан, хотя сердце колотилось где-то в горле.

– Об охоте с соколами.

– Да? Это интересно, – пришлось откашляться. – И что же?

– Вот Конал утверждает, что лучший охотник – чёрный.

Рыжий Конал только сверкнул глазами. Бан в душе не мог не восхититься тем нахальством, с каким Кэй выпутался из затруднительной ситуации.

– Чёрные очень упрямы и плохо приручаются.

– А рыжие? – принц покосился на приятеля.

В глазах у него плясали бесенята. Белобрысый – имени которого Бану не назвали, – сдавленно хрюкнул и получил от Конала пинок.

– Рыжие – разини, – Бан постепенно успокаивался и даже начал веселиться.

Конал испепелил взглядом обоих – и принца, и короля.

– Ну, а лучшие тогда кто? – Кэй не на шутку заинтересовался.

У Бана перехватило горло – настолько хорош был мальчик, охваченный азартом и любопытством. На мгновение бенвикский король даже забыл, о чём его спросили.

– Лучшие... Ах, да, – он в задумчивости потёр лоб. – Лучший охотничий сокол – серый, цвета стали. Он крупный, быстро приручается, и у него покладистый нрав. Тебе когда-нибудь случалось охотиться с соколами, принц Кэй?

– Один раз, – Кэй забавно насупился. – Элей... Верховная королева сказала, что я не умею с ними обращаться.

Ну, вот и шанс познакомиться с ним поближе.

– Тогда я приглашаю тебя в Бенвик на осеннюю охоту, – это стоило произнести хотя бы ради того, чтобы увидеть, как взлетают вверх фантастически длинные ресницы, а синие глаза наполняются восторгом.

– Правда? – совсем по-мальчишески спросил Кэй.

– Правда, – Бан улыбнулся и протянул руку, которую Кэй радостно пожал.

Ощущение узкой длиннопалой кисти в своей руке походило на ожог. И ещё – Кэй отнюдь не был слабаком.