Можно сказать, что параллельные линии не пересекаются. А можно, что они пересекаются в бесконечности.
Из лекции по метрологии.
Я ненавижу тебя. Ты чудовище, монстр, и тебе все равно, каким будет прикосновение твоих когтей: смертоносным или только ранящим. Потребность крови живет над тобой и управляет тобою. Красноватый свет твоих глаз ни разу не дрогнул при этом и, я уверен, не дрогнет впредь.
Если бы я, когда смотрю в эти ужасные глаза, не видел жизни, я бы думал, что ты просто машина для убийств. Ведь их ты совершаешь почти осознанно – иначе в конце концов ты «коснулся» бы меня. Конечно, я бы сражался до самого последнего, но... увы моей гордости, ты сильнее меня. Я признал это еще тогда. Но не смирился.
Та, наша первая встреча... Да, тогда твои радужки были еще карего цвета. Я помню его, этот цвет: глубокий, темный – почти до черноты... (Теперь отвратительно красный, сочащийся злобой и силой.) А еще... Перед самой битвой ты улыбнулся. Не холодно, не язвительно, не высокомерно, не с ощущением своего превосходства или силы, не как порогу, который надо преодолеть, нет. Даже не... как противнику, просто обычному и равному. Нет. Ты улыбнулся мне, хотя до сих пор не могу понять, почему. И не узнаю: тот ты ушел, уступив место совсем иной сущности, и теперь вряд ли вернешься...
Я помню и еще один случай. Тогда, в переулке. Наемники, ранившие тебя, ничком лежали на земле то ли в нокауте, то ли... ну, пару шей я переломал, но на них мне было плевать. Я взглянул на тебя, стоя все еще напряженно – не зная, чего от тебя ждать. Ты, раненый, на коленях, мог быть опасным – о, я чувствовал это. Но кровь текла ручьем, и ты закрывал рану рукой: в какую-то долю секунды мне показалось, ты упадешь, потеряв сознание. Нет. Ты всегда был сильным. А потом все слилось в миг: искровые разряды прошлись по твоей коже, твои мышцы напряглись, кинув на меня взгляд, ты вдруг прыгнул на террасу – нечеловечески высоко – и скрылся. Оставив меня в недоумении и с этим взглядом – мне показалось, там было еще что-то, кроме завуалированного «спасибо», – что-то, что отразилось улыбкой на моих губах.
И вот, теперь, когда ты обладаешь магической силой, я прекрасно понимаю, что вряд ли кто-то вообще способен убить тебя. Это ты убиваешь кого хочешь – репортажи о трупах в переулках стали неизменной частью утренних новостей. Но... тогда я задаю себе один и тот же вопрос: почему не меня? Стану ли ступенью в твоей лестнице? И когда... Ха, конечно, я не боюсь – ни тебя, ни смерти. (А толку?) Но вот только... За это, за то, что никак не могу понять, я тоже ненавижу тебя. Еще сильнее.
* * *
Каждую ночь, когда сгущаются сумерки, я выключаю свет. За окном постепенно темнеет, и в конце концов я с трудом вижу очертания предметов вокруг. Ставни открыты, ночной ветер путается в складках занавесок. Тихо. Но вот наконец я слышу шелест крыльев, и мои кулаки сжимаются от волны ненависти, подкатывающей к горлу. Но в этот момент я ненавижу себя. За выключенный свет и открытое окно. За бессонницу и ожидание. За то, что знаю, что дальше будет, и даже не пытаюсь препятствовать. За то, что не понимаю себя.
Когда это случилось? Когда успело так статься? Сколько дней, недель прошло?.. Однажды. Одно слово – и всё. Отгородило, как стеной. Будто и не было больше ничего и никогда. Будто только так и могло быть...
Шорох крыльев умолкает рядом, в последний взмах овевая волной ветра. Мне не нужно оглядываться, чтобы увидеть тебя, – твой образ преследует меня дни напролет. Но я не выдерживаю – оборачиваюсь, в душе проклиная – ядовито, горько – себя даже за эту мелкую уступку... себе. Бог мой, я просто не в силах: искушение повернуться и взглянуть на тебя слишком велико... каждый раз.
Ты все такой же сильный и красивый. Даже твоя демоническая сущность, радужки, светящиеся красным в темноте, истатуированный лоб, когти вместо ногтей не в состоянии испортить ее, твою красоту. Может, именно поэтому я оборачиваюсь снова и снова – в надежде, что она-таки раздавлена, уничтожена, погребена злобой, жестокостью, жаждой убийства... и опять ошибаюсь. Или, может, – в страхе, что?..
С гордой осанкой, со сложенными за спиной крыльями (они единственное, что – твое, в отличие от татуировок и цвета глаз, они стали частью тебя, твоей свободой), ты уверенно подходишь ко мне. В этот момент вся моя ненависть бурным потоком перетекает с меня самого на тебя, отражаясь во всем моем существе. Ты знаешь о ней и спокойно встречаешь мой обжигающий взгляд, хотя на самом деле глаза горят у тебя. И на твоих губах мерцает улыбка, которая доводит меня до последней стадии бешенства. Балансируя на краю, я чувствую, что сейчас сорвусь, секунда – и все полетит к чертям собачьим, закружится в смутном урагане беспамятства... Но этого не происходит, потому что... в этот миг ты касаешься моей кожи.
Едва чувствуемо ты проводишь фалангами пальцев по моей скуле. Я замираю, проклиная все и вся, но не в силах шевельнуться. Да какое там – даже отвести глаз. Внутри гулко стучит; взывает о помощи струями кровоточащая гордость, глухо стонет честь... Не обращая внимания на мое состояние, ты приподнимаешь мой подбородок и, прикрыв веки, уже губами проводишь по моей щеке. Медленно покрываешь мою кожу цепочкой коротких поцелуев. А я не в состоянии и увернуться... И вот твои губы накрывают мои. Начинается мягкий ненастойчивый поцелуй. Безнадежное отчаяние вспышкой опаляет душу. А затем... Твой язык проникает в мой рот, все глубже, чувственней. Окоченевшими, недвижимыми руками разум закрывает глаза... И мое собственное тело предает меня, действуя против моей воли, – касаясь тебя в ответ. Ты ощущаешь это – усиливаешь напор, и поцелуй становится голодным, страстным – обоюдно. Его вихрь уносит меня: разум оцепеневает – уже совсем.
Ты обнимаешь меня и начинаешь раздевать, медленно лаская. Я закрываю глаза, теряя контроль; каждое твое прикосновение кажется невыносимо жарким, а мое сознание утекает из меня. (Шаг назад – внутри – затем еще, еще. Все, больше некуда отступать – сзади пропасть. Я оступаюсь...) Последние баррикады с грохотом рушатся, рассыпаясь в пыль. Все происходит будто в забытьи, но одновременно со мной и – боже! – по моему желанию...
Боже мой, как горячо! Какое безумие, сумасшествие...
Утром, проснувшись в уже остывшей, холодной, как лед, постели среди скомканных, измятых простыней – в одиночестве – я буду рвать и метать, проклиная в безмолвную, бездушную, безликую пустоту... Бессильно-отчаянно сжимать в пальцах усталую ткань со следами страсти... С краской бешеного стыда на лице вылавливать из памяти яркие картины ночи, ее жар, шепот, стоны, хрипы... В бессильной ярости я буду рушить все, попавшееся под мои руки и взгляд. И с каждым криком, взмахом, ударом в меня будет просачиваться ядовитой лавой – по капле – ненависть.
Но сейчас... я не думаю, не помню, не знаю, что будет после. Меня-то, в принципе, здесь и нет. Мое тело напряглось и оттолкнулось от края – я лечу, лечу в бездонную пропасть. Каждую ночь я камнем вонзаюсь в нее, а она в ответ окутывает меня. Каждый раз я ныряю так глубоко, с головой, что вмиг испаряется все и вся, исчезает любой смысл – остается только ее мгла. Но как бы долго я ни летел, как бы глубоко ни падал, конца не просто не видно – его будто вообще нет...
* * *
Тишина. Я устало сел на пол у разметанной постели, оперевшись о нее спиной. Закрыл глаза. (Переполошенная старушка, мягкосердечная хозяйка снимаемой квартиры, уже не топочет по лестнице, чтобы узнать, что за шум, – привыкла...)
Внутри было поло и пусто. Слёзы горечи, тоски, отчаяния отпустили, перестав душить. Ненависть отступила, ненадолго... – Она всегда голодна и потому вернется. Ненасытная зверюга, пожирающая меня. Кстати, ее я саму по себе ненавижу не меньше, чем тебя, – за то, что она связывает меня с тобой. Может, это звучит нелепо. Да, но, черт побери, она моя клетка, и ее железные прутья сжимают меня изнутри, врезаются в не успевающие затягиваться раны... А ключ от нее – в твоих руках!! Ч-черт, мои кулаки снова сжимаются. Я крепко зажмуриваюсь, сжимая зубы: нельзя, нельзя. Хватит доказательств.
Вероятно, я бы смог справиться с ней, задушить ее, вырвать из себя, запереть внутри себя – хотя бы – глубоко-глубоко... Но, но, но. Каждый раз, каждый день... Я не могу. Никак. Ничего. Никогда?..
Не знаю.
Я вздохнул, расслабляясь. Господи, как же тихо вокруг. До звона в ушах. Я заставил себя открыть глаза, окинул знакомый – до смерти – хаос. Рад бы забыться, уйти далеко-далёко, да не могу. Цепко же держит меня она, реальность, острые же у нее коготки... – Не вырваться. Вот так.
«Так уже было», – усмехаюсь я себе. Было...
Тысячу и один раз: «Убью!..», «Ненавижу!!!», «Чтоб ты сдох!!»
Тысячу раз: «От###сь!», «Иди ты ###!..», «Проваливай!»
Девятьсот девяносто девять: «К чертям всё собачьим...»
Ха-ха. Не выходит.
Вот так...
* * *
Я рассеянно слоняюсь по комнате, поочередно натыкаясь на разные составные одного кавардака. Клочки бумаги, осколки графина, комья одежды. Выкинуть, убрать, сложить. Минута, десять, час.
Я устало осматриваю комнату. Вот так все и было – до.
Я прикрываю веки, уголки губ горько опускаются. «До»... Это маленькое слово провело жирную черную границу (под цвет твоих крыльев, мда?), чертову вертикальную полоску – прямо поперек моей жизни. Ни стереть, ни разбить, ни забыть.
Короткие взвизги часов врезаются в сознание. Я очухиваюсь от раздумий, тряхнув головой. Действительно, хватит соплей. (Всё. Точка. Плевать.) Уже вечереет, а значит, пора на работу.
* * *
Удар молотка по жести.
Я отступаю к краю «ринга», сплевываю, краем глаза кошусь на пятно. Розоватое. Черт, мальчишка сумел меня достать. Молодец, волчонок! Может, хоть что-то и получит. В большинстве-то случаев я не получаю ни синяка, ни царапины. Блин, да куда им!.. – Уличный ширпотреб. (Знаю: и сам оттуда. Да только не зря ж меня Баек в ученики брал.) По-настоящему мне б и десяти секунд хватило. В лучшем случае – потеря сознания от болевого шока, в худшем – под гранитный камушек легли б. Да вот только приходится принимать правила игры. – Зрелищность. За это мне и платят. Даже самые наивные перестали держать пари и ставить на здоровенных амбалов и бугаев. Ну а мне плевать, я даже нахожу в этом некоторое искусство. Кстати, и при таких условиях гранитный камушек остается на горизонте...
Снова звук импровизированного гонга.
Волчонок исподлобья сверкает черными глазами. На улице таких дофига. Хотя, чтобы попасть сюда, нужно ж хоть что-то уметь. Да и задел меня. Может быть, выйдет-таки из него что. Кто знает...
...Увернуться, выброс, удар. Я уже почти механически выполняю вполне стандартные приемы. Ну так, вполне понятное дело: The Iron Fist Tournament – это ж не теперешние «бои» по подвалам. (Что, между прочим, грозит и потерей моего настоящего уровня. Зато платят покрупнее, чем в легальных клубах.) А ведь тогда я был лучшим. Почти...
Пожалуй, пора кончать: мне уже изрядно надоело. Я честно стараюсь поточнее вымерить левый хук. Волчонок валится, как подкошенный. Я присматриваюсь к лежащему брошенной куклой мальчонке: вроде обычный нокаут. Но даже если... прости, парнишка, я не почувствую вины.
Сунув во внутренний карман куртки «зарплату», меняю свет подвальных ламп на рыжие шапки фонарей. Бросаю короткий кивок охраннику. Выход из клуба прямо на набережную, по случайному совпадению, – с роскошным видом на залив.
Поднимаясь по ступенькам, я замечаю знакомые очертания. На тротуаре, у маленькой кромки газона небрежно брошена – в прямом смысле – пара навороченных байков. Надо же, какая самоуверенность...
Проходя мимо, я кидаю на ближайший мотоцикл тоскливый взгляд,. Один его вид манит, зовет меня. Я приостанавливаюсь. Закрываю на миг глаза, позволяя воспоминаниям заполнить разум. Окружить меня, увести в те мгновения, имя которым стало «прошлое»... Свист ветра в ушах. Синее небо – над. Серая дорога – впереди. Без конца – во все стороны. «Скорость в крови...» У меня вырывается невольный вздох. Свобода...
Возвращаясь из грёз, я сосредотачиваюсь на себе, ухожу в глубины сознания, на границу ясного и мнимого. Туда, где слышен лишь стук сердца.
Две пропасти, прошлое и будущее, соединяет крохотная точка – настоящее. Мои чувства, ненависть. (Я вздрагиваю от ее холодного света, пронзающего душу.) Казама – это имя воскрешает во мне прошлую ночь, все ночи... Вспоминаю открытое окно... и стены. Стены, что окружают меня, они знают, дьявол побери, ответы, ответы на все мои «почему»! Каждое утро я рушу все в пределах досягаемости, но не их. Черт, только НЕ ИХ!
Две пропасти – и точка. Ма -аленькая точка...
Я поднимаю веки. Свобода. Была... Будет.
Медленно скольжу взглядом по почерневшим от ночи волнам. На улице пока пустынно. Через пару секунд из клуба повалит толпа. – В дверях показался первый люд. Краем глаза измеряю лестницу в подвал. Здоровяку-охраннику секунд пять-семь до меня. Начинаем отсчет...
Семь. Шесть.
– Эй, ты... – удивленным басом.
Пять. Четыре.
Взрёв мотора.
– А ну... стой!.. – пыхтя.
Три. Два.
Медленно набирается скорость.
– Стой, ######! – в двух шагах за спиной.
Один...
Поздно. Даже для самых быстрых...
– Ах ты #####!! #### козел!Чтоб мать твою #####... – крики стихают за спиной.
Глубоко вдыхая, я отдаюсь порывам ветра, бьющего в лицо. Ликующий крик птицей срывается с губ. Мои невидимые крылья реют, распростершись, вслед за мной в темноте. Так просто. Свобода. Я улыбаюсь.
Не думаю, что старушка, хозяйка квартиры, сильно огорчится потере клиента...
* * *
Вот так.
День – ночь. Свет – тьма. Сумерки – рассвет.
Жизнь – игра в пятнашки. Жизнь – ветром напролет. Чтобы каждый день смеяться в недостижимую синюю высь, запрокинув голову, раскинув руки. Вот такой вот смысл...
Я знаю, кто я. Я знаю, в чем моя цель. Я знаю, что значит жить.
Видишь во-он ту точку на горизонте? Да, ту самую, где сходятся Небо, Земля и Дорога. Вот туда-то я и еду...
* * *
Ночь.
Мне редко удается заснуть в это время. Наверное, сказывается привычка...
Когда тьма накрывает мир вокруг, то все становится иным: и небо, и земля, и дорога. Они становятся единым и невидимым, а моя Цель исчезает (почему? куда?)... В эти долгие часы я остаюсь тет-а-тет с самим собой. Если, конечно, не считать Тьму. Но она для меня не в счет: что она такое – без тебя? Это ты делал ее звенящей, сжимающей в комок сердце, давящей разум. Так что она ничто.
Вот и сейчас мне кажется: я один. В голом бескрайнем мире. Да нет, мне не страшны ни одиночество, ни темнота. – Бояться надо того, что представляет собой опасность, угрозу по-настоящему. Вот поэтому я и боюсь Пустоты... Правда, это не значит, что она должна знать об этом. Не то ведь рано или поздно придет по мою душу...
Я сижу молча, оперевшись спиной о стену у окна, прислонившись к ней головой. Лунный свет льется в комнату, на полу дрожат тени от веток. За стеклом свистит ветер, но в комнате тихо: окно закрыто.
Я часто размышляю о тебе по ночам. Удивительно: все случившееся теперь кажется сказкой. Как будто было давно-давно. И всё неправда.
Ходить по острию лезвия – легко, смеясь, раскинув руки. И совсем не знать, где оно, это лезвие, оборвется. Вот в чем смысл, вот в чем сила! (А липкая подлая тишина ночи (каждой!) шепчет: «Или слабость?..») И не надо черных глаз во тьме, надорванных вскриков и бездонной пропасти у ног!!
Я закрываю глаза, утыкаясь лбом в колени. Не надо. Пожалуйста...
Какой-то шорох заставил меня резко вскинуть взгляд уставших глаз. Ничего. Так, показалось. Не в первый раз...
Зачем все это, зачем?! Какого дьявола ты смеешь?.. Ну почему? Раньше твоя страсть пожирала меня всего безумным огнем, а теперь ее отсутствие леденит безумным же холодом... И как так случается, что темнота вокруг давит капканом, пульсируя и сжимаясь вокруг моих висков, а твой колеблющийся призрак окружает меня своим шепотом и запахом?!
Этой ночью я так и сижу у стены, и лишь к утру меня смаривает сон.
* * *
Каждое утро я срываюсь с места и мчусь все дальше и дальше. И каждая следующая комната в следующей гостинице душит меня ночью. Господи, куда же я бегу?.. Все вокруг теряет смысл... И линия дороги передо мной, и купол синевы над головой. Разве к этой жизни я стремился, этого ли хотел?
Я торможу у маленького придорожного отеля, за мной веером оседает пыль. Двухэтажное полуобветшалое зданьице, потертое временем. Ну и отлично. Я с мрачной решимостью выключаю мотор. Все, хватит, накатался. Приехали.
Засунув руки в карманы джинсов, прямиком направляюсь к покосившейся двери. И черта с два меня отсюда что-то выгонит!!
В полутемной комнате оказалось душновато. Налево маленький бар, направо коридор, на окрашенных в светло-зеленый тон стенах висят искусственные цветы. Практически никого нет, только немолодого вида женщина потягивает какую-то бурду из стакана. Я решительно направляюсь к столику с сонным старым клерком в потрепанном костюмчике.
– Комнату на неделю, – выкладываю перед ним мятые купюры.
Клерк, оторвавшись от замусоленной газеты, заторможенно смотрит на меня с пару секунд, потом достает журнал с записями о постояльцах. Делая широкий росчерк на желтой странице, бросаю на него взгляд. Цепкая заинтересованность в его глазах вмиг меняется на сонливость. Я кидаю ему кривую усмешку: толстячок не так прост, как кажется.
– Комната 12, – невыразительно произносит он и протягивает мне ключ, уже уткнувшись в газету. Угукнув, я поворачиваюсь к коридору. И не подаю виду на хорошо ощущаемый взгляд его прищуренных глазок. Мда, это вам не добродушная старушка, все спускавшая мне с рук... Хм, ведь у черта на куличиках – а вот поди ж ты!
* * *
Я стою у окна небольшой душной комнатенки. За стеклом пылает закат.
Я так боялся. Ночи, конечно. Прихода темноты. Боялся, что, как только станет темно, наползут призраки из пыльных углов. Что все будет напрасно. Что мое решение не имеет никакого значения. Что ты, наконец, вернешься... Целый вечер не выходил из комнаты. Мерил ее вдоль и поперек, постоянно на что-то натыкался.
А теперь стою и смотрю на бледнеющее небо. На красный горизонт. И мне уже не страшно. Я потерял нитку страха, вместе с ниткой смысла. А может, это одна и та же нитка?
Я скашиваю глаза на стекло, на свое отражение в нем. Нет, как же так может быть? Чтобы смыслом был страх? Я нахмуриваюсь, плотно прижимая подушечки пальцев к теплой гладкой поверхности. Зачем же тогда жить? Нет, ведь так нельзя. Тогда уж лучше и не жить совсем.
Ночь. Она снова наступает. Нежно окутывает своей дымкой.
Господи, если будет что-то, то пусть будет поскорее...
Ну давай же, давай! Я сжимаю кулаки. Где ты, Казама? Я жду.
...Прошло, наверное, много часов. Я все стою и жду. Были минуты, когда мне казалось, что вот сейчас я упаду, как подкошенный. Ноги стали уже будто не моими. Глаза с трудом фокусируются, перед ними все вспыхивает красным и уже безостановочно плывет. Все тело ломит. Но я жду.
Наконец я не выдерживаю и плюхаюсь на пол прямо у окна. Черт, как же я устал.
Через миг проваливаюсь в забытье.
От кошмарно неудобной позы затекло все. Я с трудом поднимаюсь, цепляясь за подоконник. Боже, голова трещит неумолимо. И тут я вспоминаю о Ночи. И замираю: за окном светло...
Я моргаю. Как же так?.. Я удивленно вспоминаю все, что было ночью. Но ничего не нахожу. Ничего не произошло. Мне просто нечего вспомнить.
Я поднимаю голову, оборачиваюсь, окидываю комнату взглядом. Господи, ведь это значит, что... Я чувствую, как мои глаза теряют фокус, а губы растягивает бездумная улыбка.
– Свободен, – будто и не мой это голос звучит, срываясь. Прочищаю горло, повторяю громче. – Я свободен!
Я ощущаю восторг, во мне пробуждается порыв танцевать и безудержно смеяться. Легкость, я будто воспаряю над самим собой.
Я поворачиваюсь к окну и долго-долго смотрю на светлый горизонт. Вот он, мир. День. Свет. Все это принадлежит мне. Да, я сделал это. Я смог.
Вновь прокручиваю все ночные часы в уме. Вспоминаю свой страх (каким глупым он сейчас кажется) и полуночный вопрос, тот самый, о смысле. И вдруг та фраза переворачивается в мозгу. А может, все иначе? И на самом деле страхом был смысл? На минуту сердце захолонило так сильно, что я приостановил дыхание. _Неужели_я_ошибся_... Эта мысль стучит в мозгу, как старуха-колдунья в дубовую дверь замка.
Нет. Я резко выдохнул и покачал головой. Нет, я не буду открывать.
* * *
Чуть не вприпрыжку я сбегаю по ветхой деревянной лесенке. Я счастлив, готов обнять и расцеловать весь мир. И почему бы не устроить себе отпуск? Мне уже осточертели поиски случайных заработков.
Мимоходом улыбаюсь вчерашней женщине из бара. Ну и что с того, что она старше меня?.. Зато уже сегодня она скрасит мою одинокую постель.
* * *
Прошла неделя, другая, третья. День сменяет день, а ночь – ночь. Ничего не меняется. Как на заезженной пластинке.
Сначала я пытался изучать окрестности. Ни черта не вышло. Лесок, поле, дорога. Вот и весь пейзаж. И ни одного жилого места на расстоянии в полдня пешком – дальше я не ходил.
Потом я пытался изучить своих сожителей по «отелю», четырех человек. Опять ничего. Эта болотная безысходность поглотила их. Даже хозяин, маленький толстячок, похожий на клерка и обладавший раньше, верно, живым и острым умом, теперь был просто тихо смирившимся со своей участью стариком.
Я пытался пить, кутить и развлекаться. Что из этого вышло, подсказать? Верно, опять ничто.
Да, и с той женщиной я сплю. Она не болтлива и ни о чем не расспрашивает меня. Только порой с легкой грустью смотрит, выкуривая очередную сигарету.
А мой мотоцикл пылится в гараже...
* * *
Ночь осталась временем правды.
Она давно ушла к себе, а я лежу и изучаю трещины на потолке.
Реальность. Что это такое? Пыль на окне и старый скрипящий паркет?
Однообразие день за днем, без единого намека на перемены? Черт знает, как живут здесь эти люди... Как долго они это делают...
Перевожу взгляд в темный угол. Почему-то мне кажется ненастоящим этот мир. Искусственным. Я нахмуриваю брови. Как какой-то кукольный театрик, старенький и потрепанный. И все здесь – марионетки своей скучной и постылой жизни.
Ну а... я? Кто же тогда? Один из них?
Еще сильнее нахмуриваюсь. Я кричал: «Свободен!» Да... Так ли это?
Я оглядываюсь. Снова заперт в четырех стенах. Боюсь даже нос из них высунуть – уйти, по-настоящему. И тут мне дает пощечину яркая мысль: ведь боюсь я перемен. А перемены – всегда свой собственный выбор. Так или иначе. Значит, я боюсь самое себя?
Отворачиваюсь. Мне противно. Так вот чем я стал. Вот к чему стремился. Вот чего добился. Как могла понравится, привлечь меня такая жизнь? Как я мог до такого докатиться?!
Сжимаю голову руками. Господи, я же сильный, свободный! Таким я был...
И вдруг картины прошлого заставляют меня замереть.
«– Убирайся!
Молчание.
– Я сказал: убирайся! Пошел вон!
Молчание.
– Катись к черту из моей жизни!!
– Нет, – ты делаешь шаг ко мне.
– Что?!
– Не уйду, – ты приближаешься, спокойный сильный взгляд в упор.
– Пшел прочь!
Ты поднимаешь руку.
– Не смей меня касаться, гад! – я отпрыгиваю в сторону.
Ты легко улыбаешься и в незаметный мне миг делаешь резкое движение. Я вплотную прижат к стене.
– Пока ты зовешь меня, я буду приходить, – свободной рукой ты чуть касаемо проводишь по моей груди.
– Черта с два, Казама. Я не звал тебя, – меня едва хватает на шепот, но, сжав зубы, я поднимаю-таки на тебя глаза. – Так что можешь убираться, #####!
Ты улыбаешься и наклоняешься вперед.
– Звал, – шепчешь у самых моих губ.
– Нет, – выдыхаю сквозь сжатые зубы.
– Да.
Поцелуй...»
Я замираю. Ты будто все еще стоишь у меня перед глазами. «Это всего лишь прошлое», – говорю я себе. Видение медленно тает. Я вздыхаю.
Я ненавидел тебя. Ты изменил мою жизнь. Да так, что теперь ее не поменять обратно. Видишь, я уже пытался...
С каждым днем я опускаюсь все больше и больше. Становлюсь тенью себя самого. А во всем виноват ты. Черт подери, Казама, ты отнял у меня не свободу, нет. Ты отнял самую возможность быть свободным! Теперь я понимаю это.
– Да, – обращаюсь я к потолку, – я ненавижу тебя, слышишь?
Меня вдруг пробирает смех. Он заставляет дрожать и судорожно сокращает горло. Я хохочу, громко и заливисто.
– Не-на-ви-жу! – восторженно кричу я, распахивая потолку свои объятья. – Ненавижу тебя, Казама!!!
Я вскакиваю и верчусь, кружусь по комнате. Как же я мог забыть?! Я живу, слышишь! Здесь, там, везде! Вот так вот!!!
Я все еще восторженно скачу по комнате, когда дверь распахивается, и на пороге стоит соседка, разбуженная моими криками. С минуту она молча смотрит на меня. Следит за мной своим умным взглядом, пока я не останавливаюсь и, притихший, не сажусь на кровать.
– Извини, – говорю я, задыхаясь от былого азарта. – Всё в порядке.
Она смотрит на меня чуть обеспокоенно, как на ребенка. И мои щеки медленно заливает краска стыда. Черт, и в самом-то деле...
– Ничего не случилось, – говорю я, отворачиваясь. – Иди спи.
Дверь тихо закрывается, а я кидаюсь навзничь на постель. «А может, всего этого и не было? – крутится в голове бешеная мысль, – я все придумал, и это было сказкой?» Не было сумасшедших ночей, бездонной пропасти у ног и страстных объятий... Ничего не было?
Нет! Я вскакиваю с постели. Я не верю! Такого быть не может. Демон, которого я выдумал? Я в жесте отчаяния запускаю в волосы пальцы. Ведь если это так, то я мертвее всех них. Лихорадочно трясу головой. Это неправда! Это они мертвы. А я хочу жить! И я живу!
С трудом успокоясь, я сажусь на край постели. Это всё шутки Пустоты. Как же я мог забыть о ней, о Ее Величестве? Как я мог забыть, чего же на самом деле стоит бояться?! В своем суматошном беге за свободой я и не заметил, как ловко она подкралась ко мне! Куда меня, нафиг, занесло?! К каким чертям собачьим я вообще тут оказался? Ведь это ее царство. И я добровольно завяз в нем.
Меня снова пробрало на смех. Нет уж, дорогуша, не выйдет. Я найду его, слышишь? Назло тебе! И посмотрю ему в глаза. Может быть, в них я увижу ответ. Я буду звать его, и он придет. Он сам сказал это. А я его знаю: он сдержит слово.
Я снова стал бездумно рассматривать потолок.
Нет, ну что за дерьмовая штука жизнь? Кто бы мог подумать! Ну где ж ты, мой гребаный принц на белом коне? В смысле, на черных крыльях. Эй! Ответь... Я ведь знаю: теперь ты так просто не придешь. Да и глупо было бояться. Черт, какой же я идиот... Ведь ты демон: око за око, плюс за минус. Я ушел. Это было моим решением. Значит, я же сам и должен вернуться. Первым. Вот дьявол, а ведь потеряться легче, чем искать! Ну да ладно. Отсюда все равно пора было линять. Да и деньги почти кончились.
Я улыбаюсь. Эй, Казама! Слышишь, а ведь я сделаю это!..
Уже засыпая, ловлю себя на мысли: «А ведь я помню, как тебя зовут».
– Джин...
* * *
И солнце не успело подняться, как я был на ногах. Казалось, и пары секунд не минуло, как я уже в пути. Меня никто не видел. Надеюсь, она не будет плакать. Ведь она, верно, лучше всех других поняла.
Ветер, ветер, здравствуй! Как же давно мы не были вместе... Эй, небо, слышишь! У меня на уме ужасно дерзкий план: хочу с тобой породниться! Примешь? Дорога, моя милая верная подруга, нам снова по пути! Э-ге-ге-гей!!! Я вернулся.
М-да, мотать черт-те куда не глядя – это я слегка поторопился. Темнота настигла и накрыла меня в пути. Ночевать пришлось в поле. Ну да ничего! У меня теперь есть и цель, и смысл. Да такой большой, что можно пощупать. Нутром чую: я не ошибусь снова. Ты подожди, вот я сделаю, что задумал, и мы вместе посмотрим, что получится. А все остальное – к дьяволу!
Высоченная, сроду не кошенная трава была прекрасной завесой. Я улегся головой на сиденье байка и стал смотреть на звезды. Как же много там мерцающих точек! И чем дольше смотришь, тем больше находишь...
Как здесь хорошо-то! Холодно, правда, до чертиков, но – хорошо-о-о...
* * *
Как оказалось, к утру я окончательно закостенел и даже покрылся инеем. Брр, продрог до костей! И вдруг с пугающе-холодной ясностью мне вспомнились холодные простыни и каждое одинокое утро. Как же мне тогда хотелось... Как же мне хочется сейчас... Чер-рт, Казама, ведь все могло быть по-другому!..
Я закрываю глаза, сжавшись от холода. Мне нельзя, нельзя о тебе думать! Не сегодня – потом, всё потом. Вот когда я тебя встречу...
Ах, чтоб меня черти съели! Надо подниматься да гнать скорей отсюда подальше, где тепло.
К вечеру меня пробрал озноб. Идиот, идиот!!! И чем я только думал?!
Едва доехал до какого-то ширпотребного мотельчика на окраине города. Везет мне на них, однако. Хорошо хоть, до города доехал. А что мотель дешевенький, так это тоже на руку.
До комнаты меня почти на себе дотащила горничная, женщина за пятьдесят с большими добрыми глазами. Она все еще здесь, мельтешится вокруг. Что-то там обещает насчет лекарств. Не дослушав, я бухаюсь в постель и отключаюсь.
* * *
Когда я очнулся, уже наступил вечер. Чувствую себя хреново, конечно, но все ж много лучше, чем накануне.
Через некоторое время прибегает заполошная и добродушная горничная. Эх, и как такой, как я, умудряется так легко находить готовых позаботиться?.. Она снова вертится вокруг и постоянно что-то лопочет. Оказывается, я провалялся в горячечном бреду два дня! Эк меня угораздило...
Горничная с серьезным выражением поинтересовалась о моем состоянии, дал выпить каких-то таблеток и пообещала забежать утром.
Я остаюсь наедине с тишиной. В голове полный абсурд и всякое отсутствие полноценных мыслей. Да и думать-то ни о чем не хочется... В конце концов меня смаривает дрема.
Просыпаюсь я резко и явно поздно ночью. Тру лоб спросонья и прислушиваюсь: мне показалось или что-то шуршало?.. И вдруг...
– Придурок.
Я усмехаюсь, стараясь скрыть радостный комок в горле. Он здесь!
– Знаешь, я в курсе, – оборачиваюсь и – так и есть! – вижу его силуэт со скрещенными руками.
На его лице возмущение, ярость, осуждение, холодность... Ой, чего там только нет! И это почему-то радует меня еще больше. Я не в силах удержаться от ухмылки во весь рот. Меня переполняет чертова куча чувств. Наконец-то! Наконец я смогу сделать это, высказать тебе все, до последнего слова. В лицо, ничего не боясь! Как же мне это было нужно...
– Ну и нафига ты сюда притащился?
Он пожимает плечами, усмехаясь.
– Ты же сам меня звал.
В этот момент боль простреливает мою голову от виска к виску. Я зажмуриваюсь от ее невыносимости. Черт, как она не вовремя! Сквозь ее туман я слышу, как он подходит ко мне, чувствую, как он кладет прохладную ладонь мне на лоб...
Я просыпаюсь. Не видя, смотрю на потолок. Сон, всего лишь сон... Значит, это был обман. В комнате никого нет. Ни души...
* * *
Через несколько дней я снова на ногах. Однако, я завалялся у себя в номере. Пора и работу искать: я ж целый месяц бездельничал!
Ближе к вечеру я надеваю «форму». Настало время обследовать близлежащие кварталы.
Получаса шатаний по району хватает, чтобы найти подобное заведение. Я приглядываюсь к знакомым признакам. Да, опыт не подвел: оно самое. Амбал на входе подозрительно косится. Киваю с самым независимым видом, толкая дверь.
С порога музыка закладывает уши. О, родные пенаты! Справляюсь у бармена о хозяине заведения. Парень молча указывает на какую-то даму в углу. Подхожу. Дама, этакая акулка районного пошиба, выдыхая на меня дым, вопросительно поднимает бровь.
– Работенки не найдется? – указываю головой на ринг.
Она с прищуром оглядывает меня с макушки до пят.
– А ты справишься? – осведомляется Мадам прокуренным голосом.
– Это легко проверить, – я отвечаю ей в тон.
Хозяйка знаком подзывает одного из бугаев.
– Осмотри-ка его.
Бугай с дотошностью берется за дело. Через пять минут кивает. Тогда Мадам, еще раз пристально осмотрев меня, соглашается.
Первый бой мне достается с какой-то верткой девчушкой. Что ж, неплохо для разминки. Девчонка оказывается гибкой, пробует пробить и так, и эдак, но это не проблема. Тогда она резво меняет тактику, пытаясь сделать быстрый, точный удар. Ха! До Ксиаю, японочки из Турнира, ей далеко... Я аккуратно подрезаю девчонку через минут десять. Она падает, хватаясь за коленку. Смотрит на меня с обидой, а в глазах стоят слёзы. Я пожимаю плечами. Прости, малышка.
Этим вечером я выигрываю еще три боя. Даже после месяца без тренировок для меня это не представляет особого труда.
Хозяйка подзывает меня.
– Неплохо для начала. Завтра проверим тебя посерьезней. Расчет получишь у Тони, – она кивает на низкого лысого мужичка рядом.
Я забираю деньги и прощаюсь. На самом деле, вечер только начался, но сейчас лучше уйти. Я ухмыляюсь напоследок амбалу на выходе.
* * *
Меня окончательно «взяли на работу». Мне это даже нравится: есть, чем заняться, где выложиться по полной. Да и вечера не пустуют. Я ушел в это дело с головой, так что теперь крепко сплю по ночам. А сны с Казамой мне больше не снились.
Да, я помню все свои обещания. И я найду тебя. Обязательно. Хоть за шкирку из ада вытащу. Вот только придумаю, как это сделать...
Однажды Мадам удается меня заинтриговать. Она говорит, что раз уж я так крут, то буду иметь дело с их «звездой», которая на днях приезжает. Этот чудак постоянно где-то пропадает, продолжает она, но зато, появляясь, сражает всех наповал. В любом смысле. Оказывается, он у них тоже не так давно появился: месяца три как назад. Но не проиграл ни с кем. Более того, и царапины не разу не получил. Так что свидеться нам с ним судьба, заключает хозяйка.
Мне все равно, с кем драться. Хоть с Ван Даммом, хоть с гориллой. Для меня это развлечение, потому мне и нравится. За всю свою жизнь я проиграл только одному человеку. Сначала Турнир, затем свободу. А моя последняя с ним битва еще впереди.
Я соглашаюсь.
* * *
Никакой моральной подготовки перед боем. Я такого даже сам от себя не жду: все делаю с размаху. По-моему, это лучший способ. Да и на их «звездочку» мне особо-то смотреть не хочется. Ну что я могу там нового увидеть?
Блин, кажется, я опаздываю. Нехорошо. Наконец чуть не влетаю в клуб. Нифига ж себе, сколько здесь народу набралось... Да и притихли все что-то.
Протискиваюсь на ринг. Меня, конечно, уже ждут. Мой партнер стоит ко мне спиной, видно, выслушивает последние наставления от Мадам. Я замечаю только два огромных шрама на его широкой спине. Интересно, кто ж его так?.. А впрочем, мне-то что.
Тони объявляет мое имя, а потом и его. В этот момент он поворачивается. И тут меня будто отрубает. От всего мира сразу. Какая кошмарная тишина, отстраненно замечаю я. И все смотрю, смотрю в его лицо, глаза. «Его»?.. О чем я?! Твои!! Ты, ты, черт побери!Но что-то странно...
А ты смотришь в ответ своими карими глазами. И я ни черта не понимаю!
– Казама?.. – ошеломленно выдыхаю я.
А ты улыбаешься мне. Вот так просто, как тогда. Той самой улыбкой. И я вдруг осознаю, что мне не драться с тобой надо – а то я не знаю, чем это кончится! – а говорить, и спрашивать, и смотреть... Я хватаюсь за голову. Господи, что я тут делаю?.. Что мы тут делаем?! Я ошарашенно смотрю на грязный линолеум под ногами.
– Ну, вы биться будете?.. – врывается в сознание равнодушный голос.
Я встряхиваюсь. Да, вперед. Я резким взглядом обвожу недовольно жужжащий народ. В несколько шагов подхожу к тебе вплотную. На кой черт мне все эти люди? А вот ты... С тобой мне надо разобраться. Слишком надо...
– Я не буду драться, – не отвожу от тебя глаз и добавляю во весь голос: – Я отказываюсь.
Толпа испускает разочарованный вздох, тут же слышатся гневные крики. Мадам не спускает с меня прищуренных глаз, Тони что-то злобно шипит. Ты тоже в меня вглядываешься, по твоим скулам ходят желваки.
– Теперь у меня нет крыльев, чтобы тебя унести, – шепчешь ты, затаивая дыхание.
Нет крыльев! Так вот что мне показалось странным. Ты не демон! Ты человек. Нас уже готовы растерзать, а меня пробирает на смех. Ты выиграл! Снова. Даже не начав боя. Как и всегда.
Толпа шарахается от моей безумной улыбки. Замолкают все, даже Тони.
– Я проиграл, вы слышите?! – мой крик эхом разносится в клубе. Они ни черта не поймут, но это неважно.
Я оглядываюсь на тебя. «Задняя дверь», – читаю по твоим губам. Не мешкая, делаю широкий выпад – все отскакивают. Пара секунд, и мы у дверей. Но они уже опомнились. Прямо по пятам скачет амбал. Мы пулей выскакиваем в какую-то подворотню. Сломя голову кидаемся петлять по переулкам. Спустя несколько минут отрываемся.
У меня к этому городу долгов нет. Мы уже у дверей мотеля. А еще через десять минут я вывожу мотоцикл. И прежде чем рвануть прочь, я задаю единственно интересующий меня вопрос.
– Джин. Какова цена?
Ты замираешь и молчишь. Я чувствую, как твои пальцы разжимаются на моей куртке. Затаив дыхание, жду приговор.
– Право на перерождение.
Я на секунду зажмуриваю глаза. Значит, твоя душа после смерти исчезнет. Просто перестанет быть. Ее сотрет ластиком, а пыль частиц разлетится по космосу. Все, кто будет жить, никогда о ней не узнают. Никто. Даже я. Тебя, именно самого тебя, – уничтожит.
Я открываю глаза. Свобода. Твоя и моя. Была... Будет.
– Значит, ты никогда не умрешь, – усмехаюсь я и выжимаю газ.
– Мы никогда не умрем, – последнее, что я слышу.
07/09/05
