Не так давно ко мне попал дневник моего крестника Феликса Крулля. Он передал мне его на свидании в тюрьме, где оказался благодаря неким обстоятельствам, или, если желаете, странному повороту судьбы. Теперь же участь его незавидна, будущее неопределенно...
Узнав о несчастии, я испросил свидания и навестил Феликса. Тогда и состоялся наш долгий разговор, в течение которого я выслушал длинный рассказ, полный удивительных историй о приключениях, которые случилось ему пережить. Прощаясь, со слезами на глазах, он передал мне тетрадь в плотном кожаном переплете, где, как он мне сказал, найду я всю историю его жизни, ту самую, которую выслушал только что. Он просил хранить эти записи, которые он мог доверить только мне, самому близкому человеку и верному другу. Признаюсь, я был тронут и даже прослезился. Впрочем, поводов для слез у нас было и без того предостаточно.
Итак, бегло просмотрев этот весьма занимательный труд, я даже подумал, что его можно было бы когда-нибудь издать (разумеется, с согласия моего дорогого крестника), заменив настоящие имена вымышленными. Однако при прочтении его в целом искренней и довольно полной исповеди, впрочем, скорее напоминающей плутовской роман, я обнаружил, что некоторые деликатные эпизоды Феликс упомянул либо как-то вскользь, либо вовсе опустил. Но поскольку эти истории, услышанные от самого Феликса, показались мне забавными, совершенно в духе какого-нибудь «Декамерона», я решил записать одну из них, исключительно для собственного пользования, какой я ее запомнил со слов моего крестника.
Итак, прощальный вечер перед отъездом Феликса в кругосветное путешествие в качестве маркиза Луи де Веносты было решено отпраздновать всей компанией в роскошном ресторане на Бульварах. Ужин был великолепен, шампанское лилось рекой. Все трое – мой крестник, маркиз и его возлюбленная, мадемуазель Заза – пребывали в великолепном настроении, были веселы, остроумны и выказывали друг другу самую искреннюю дружбу. Одним словом, они были в ударе, можно сказать, блистали, причем внешне эти трое также должны были производить сильное впечатление. В тот вечер все они нарядились одинаково – во фрачные пары. И если для молодых людей это было обычное платье для выхода в свет, разве только более роскошного исполнения, нежели у многих других, то мадемуазель Заза была в нем поистине неподражаема. Мужской костюм удивительно шел к ней, стройной, высокой, с гладко зачесанными и стянутыми на затылке черными волосами – подогнанная по фигуре фрачная пара с белоснежной манишкой, черный плащ-домино с белой атласной подкладкой, белый шелковый шарф, лихо закинутый на плечо, изящные лаковые туфли, а также настоящий цилиндр и трость – из нее вышел самый очаровательный денди на свете.
Все трое были почти одного роста, элегантные, молодые, обворожительные; держа друг друга под руки, чем несколько эпатируя публику, они произвели настоящий фурор.
Весь вечер публика в ресторане не сводила с их столика глаз, их настойчиво лорнировали, со всех сторон сыпались бесчисленные приглашения, официанты беспрестанно подносили посылаемые в знак восхищенного внимания бутылки лучшего шампанского.
Когда же чрезмерное внимание утомило троих друзей, решено было продолжить вечер в пансионе, где располагались апартаменты Феликса, столь великодушно одалживаемые им маркизу на ближайший год.
В пансионе их ждали – они были встречены с необыкновенным энтузиазмом. Мадам, ее «девочки» и прочие постояльцы из «богемных» шумно приветствовали троих друзей. В большом холле уже все было готово – столики сервированы, шампанское охлаждалось в ведерках со льдом. Началось всеобщее веселье. Все желали выпить «за здоровье месье Феликса, г-на маркиза, за несравненную Заза», бесконечная канонада выстреливающих пробок заглушала приветственные крики, хохот и звуки музыки. Вскоре публика разгорячилась до полного забвения виновников торжества, и те смогли незаметно улизнуть от общества, предусмотрительно запасшись шампанским и бокалами. Все трое скользнули в лифт, и он вознес компанию к благословенным вершинам, то есть к самой квартире Феликса на верхнем этаже.
Далее по общему соглашению предполагалось следующее: маркиз, из вежливости пригубив шипучего напитка, должен был удалиться, оставив Феликса и Заза наедине... Странный поворот, не правда ли? В таком случае, позвольте дать небольшое пояснение.
Итак, маркиз, принимая жертву, на которую шел Феликс, разумеется, догадывался, что причиной поступков моего крестника служит не только врожденная страсть к авантюрам, но также и особое чувство к мадемуазель Заза. Поэтому маркиз, как человек благородный, посчитал со своей стороны необходимым сделать ответный жертвенный жест, пусть и несравнимый с тем, что для него готов был сделать мой крестник, но весьма чувствительный для гордой натуры де Веносты. Маркиз счел справедливым, если Феликс получит возможность провести с Заза хоть краткие мгновения. Сама прекрасная дама нашла подобное проявление дружеских чувств достойным и полностью согласилась с идеей своего возлюбленного. Дело в том, что, несколько тяготясь ролью слишком верной подруги, она давно мечтала о какой-то новизне, тем более мой дорогой крестник был ей отнюдь не противен, а как раз наоборот, к тому же его скорый отъезд все устраивал наилучшим образом.
Итак, все заранее было полюбовно решено, все знали свои роли и играли их с безупречностью истинно светских людей. Но внезапно дело приобрело неожиданный оборот...
Возможно, Луи ударило в голову выпитое шампанское либо по иной причине, но маркиз решил, что ему необязательно уходить, и пожелал остаться. Неловкость складывающегося положения была им тут же разрешена следующей речью: «Мой дорогой Крулль! Друзья мои! По правде говоря, я чувствую себя не в силах лишиться вашего общества так скоро, тем более с одним из вас нам завтра предстоит длительная разлука. Надеюсь, вы будете столь любезны и позволите наслаждаться вашей компанией еще некоторое время. К тому же, покидая вас, я желаю убедиться, что оставляю дорогих мне людей в гармонии и согласии. Давайте же проведем отпущенные нам краткие часы с удовольствием и пользой!» – провозгласил маркиз. Феликс и Заза переглянулись, ожидая продолжения речи, которое последовало тотчас. «К вам, Феликс, – продолжал де Веноста, – я питаю самое искреннее расположение, чувствую, что успел сродниться с вами, – вы почти мой близнец! Я знаю о вас многое, почти все, как и вы обо мне, что естественно в нашем положении. Однако есть вещи, которых я до сих пор в вас не понимаю, ибо не имел возможности увидеть и почувствовать их непосредственным образом. Постойте, Феликс, дайте мне закончить мысль!
Вот мы с вами осуществляем самый деликатный из возможных обменов – обмен персонами. Но скажите, друг мой, можно ли хорошенько узнать человека, чтобы достойно представлять его в окружающем мире, если за обнажением душевным, которое есть всего лишь набор банальных жизненных подробностей, не следует, так сказать, обнажение телесное? Можно ли по-настоящему понять человека, не пронаблюдав, каков он в самых интимных своих проявлениях, таких, например, как любовь?» – Феликс насторожился, пытаясь понять, к чему клонит маркиз. Де Веноста в своем риторическом задоре распалялся все больше, его рассуждения приобрели причудливый оттенок.
«Мой дорогой Феликс! – продолжал Луи, – не приходила ли вам в голову когда-либо мысль испробовать удовольствия столь же утонченные, сколь и непозволительные, с точки зрения отсталых буржуа, разумеется, а не современных мыслящих людей! Я говорю об удовольствиях, примеры которых в изобилии являет нам античность – чему же еще и подражать, как не высоким классическим образцам!
Не спешите возражать, дорогой друг! Подумайте, ведь жизнь коротка, а молодость и того короче! Следует ли с ложным презрением отворачиваться от редких возможностей, даримых нам судьбой, осуществить наши самые смелые и тайные мечтания, и лишь потому, что так называемое «общественное мнение» мелочных обывателей из лицемерия находит их «непристойными»?! К тому же следует иметь в виду, как непросто отыскать подходящего друга, товарища, который бы был способен разделить с вами необычное и, быть может, странное желание. Мне представляется, что я его нашел, как вы полагаете, мой дорогой Крулль?» – маркиз выжидательно замолчал, сощурив один глаз и разглядывая Феликса в монокль. Мадемуазель Заза так же со вниманием и легкой усмешкой смотрела на него. По блеску ее глаз можно было понять, что выдумка Луи пришлась ей по вкусу.
Феликс был в смятении – два этих насмешливых взгляда чрезвычайно его смущали. Однако надо совсем не знать моего крестника, чтобы сомневаться в его способности наилучшим образом находить выход из самых деликатных ситуаций. Взвесив в уме все «за» и «против», Феликс довольно быстро разрешил для себя этот вопрос в пользу предложения де Веносты – она нашел доводы маркиза вполне убедительными. Легкое напряжение тут же исчезло, все почувствовали себя счастливыми и растроганными. Достигнутое согласие немедленно скрепили взаимными поцелуями и новыми возлияниями. Молодые люди весело, без всякого смущения расстались с одеждой, и вскоре все трое очутились в одной постели...
Молодые люди с восторгом рассматривали друг друга. Зрелище этих прекрасных тел было воистину соблазнительным!
Де Веноста относился к тому изнеженному сибаритскому типу, которому впоследствии свойственна некоторая склонность к полноте. Пока же его отличала элегантная стройность, сложением своим он походил на томных юношей совершенно в боттичеллиевском духе.
Что касается моего крестника, меня всегда поражала его способность выглядеть удивительно изысканно в любом костюме, но восхитительней всего был он вовсе без костюма.
Мадемуазель Заза, какой мне ее обрисовал Феликс, представлялась существом неземным. Следуя за его живейшими описаниями, я будто вижу ее тонкое и в тоже время сильное тело цирковой артистки, узкую талию, ее длинные стройные ноги с тонкими щиколотками, хрупкие запястья рук, гладкую смугловатую кожу, длинные, темные, чуть раскосые глаза, высокие скулы, алые губы, черные волосы, плащом закрывающие плечи...
Шампанское всем кружило головы, усиливая чувство взаимного расположения. Заза оказалась между двумя юношами. Взоры обоих туманились от страсти, к ней потянулись две пары рук и губ.
Феликс осторожно коснулся Заза под одобрительным взглядом де Веносты. Тот с азартом наблюдал за их первыми робкими поцелуями. Когда же их ласки стали смелей, а поцелуи не такими робкими, глаза его загорелись странным блеском, он придвинулся к Заза ближе, водя губами по гладкой смуглой коже плеч, гладя ее тело своими тонкими длинными пальцами.
Вскоре все трое были сплетены теснейшим объятием, обменивались звонкими поцелуями, трогали друг друга самым откровенным образом. В пылу взаимных ласк руки Луи все чаще касались Феликса. Наконец маркиз одной рукой с силой стиснул пальцы юноши, другой притянул его за шею и прильнул губами к его губам в долгом сладостном поцелуе. Задыхаясь, они оторвались один от другого, но тут же потянулись друг к другу вновь.
Заза отстранилась и наблюдала за происходящим в некотором ошеломлении. Юноши были столь увлечены друг другом, что, казалось, совершенно забыли о ней. Чувствуя досаду и ревность, Заза осторожно соскользнула с кровати и, завернувшись в длинный бархатный халат, устроилась в большом кресле напротив. Хмуря брови и покусывая губы, она наблюдала за ласкающими друг друга юношами. Порой в ее глазах вспыхивали злые огоньки. Она нервно плескала шампанского к себе в бокал, быстро опустошая бутылку. Понемногу глаза ее начали слипаться, пока не закрылись совсем – Заза уснула.
На ложе тем временем буйствовала страсть – юноши предавались любви с упоением. Давно уже были отброшены всякое стеснение и стыд, разум молчал – сейчас говорили их тела. В эти мгновения для них все было внове, каждый жест был откровением, каждое движение – открытием. Каждый привносил в их пылкое общение свой собственный любовный опыт. Но такая любовь все ж не походила на любовь с женщиной, когда приходится действовать «на ощупь», не понимая до конца чужое тело, столь отличное от твоего. Оба обнаружили, что чувствуют друг друга, знают, как действовать. Ведь зная, что доставляет удовольствие тебе самому, легко дать наслаждение другому.
Не следует думать, что эти юноши были порочны и развращены. Они были обычными молодыми людьми со здоровыми инстинктами и юными жаждущими телами. Сейчас они действовали по наитию, поддавшись минутному наваждению либо желая удовлетворить давнишнее любопытство.
Испробовав все способы любви, подсказанные им фантазией, утомленные и измученные, они лежали теперь друг подле друга, не произнося не слова.
Первым нарушил молчание Луи. Он робко коснулся губами плеча Феликса и произнес: «Ну, дорогой друг, как вам понравилось любить мужчину?»
«О! – ответил с улыбкой мой крестник. – Почти так же! Честно говоря, дорогой Луи, я не нашел особенной разницы. Ведь тело отзывается, как я успел заметить, на действия и движения, а вовсе не на признаки пола».
«Мой дорогой Феликс, вы очаровательны! – рассмеялся маркиз. – Иного я и не ожидал от вас услышать. Вы истинный дипломат и настоящий джентльмен! – и Луи шутливо поцеловал Феликса в кончик носа. – Однако вы тоже находите, что в этом есть элемент нарциссизма? Ведь это все равно что смотреть на свое отражение в зеркале, не правда ли?» – допытывался маркиз. Феликс в ответ сдержанно улыбнулся.
Произошедшее, несомненно, привнесло в их отношения известную непринужденность, но все же коренным образом ничего не могло изменить. Они оставались прежними добрыми товарищами и безупречно светскими людьми. Пережив вместе этот опыт однажды, они отнюдь не собирались его в дальнейшем повторять.
Однако пришло время вспомнить о Заза. Юноши чувствовали себя немного виноватыми. Гладя на нее спящую, неудобно свернувшуюся в глубоком кресле, Феликс сокрушенно вздохнул, на что Луи лишь пожал плечами. Осторожно, стараясь не нарушить ее сон, Заза перенесли на постель. Луи поцеловал свою возлюбленную в лоб, быстро привел себя в порядок и, обменявшись с Феликсом понимающими взглядами, покинул жилище моего крестника. Довольно насвистывая и вертя тросточку в руках, маркиз стал спускаться по лестнице вниз.
Едва за Луи закрылась дверь, Феликс возвратился в спальню. Заза ждала, откинувшись на подушки. Молодая женщина, о которой он так долго мечтал, улыбалась ему и тянула к нему руки.
