«Дальше больше, дальше ближе, до начала, до конца... Ты кончай такие штуки, ты давай не подыхай...»
Янка Дягилева, «Про чертиков»

Для eonen

1.

– Блин, ну все... Я думал, точно не доживу, – Шурик выдохнул облачко морозного пара, а потом затянулся. После пропахшего какой-то паленой дрянью кабинета химии воздух казался отчаянно острым. Со сладковатым запахом подтаявшего снега и неистребимым ароматом тушеной капусты из столовки.

Тальберг независимо пожал плечами. Казалось, что ему вообще до фонаря, что сегодня пятница и впереди два с половиной дня нормальной жизни. Тем более что Валькина мать с утра умотала в очередную командировку, а Андрей Андреевич вроде бы собирался ночевать у себя.

Впрочем, особых планов на выходные Шурик не строил. Валька в последние дни был какой-то дерганый. И уже непонятно, что теперь лучше: в очередной раз извиняться и молчать или отсиживаться дома, вспоминая, как неделю назад у них все было хорошо.

Шурик попробовал прощупать почву:

– Валь... Ну что, домой пойдем?

– А?

– Ну... С Блэком там гулять и вообще...

С «вообще» у них тоже как-то не складывалось. В понедельник Тальберг заявился в школу прямо с вокзала, весь день отмахивался от расспросов, а вечером неожиданно заорал: «Ну что ты меня вылизываешь, как котенка, надоело...» А Шурик ничего не вылизывал, просто прижимался к Валькиной спине губами. И Тальбергу всегда такие вещи нравились. По крайней мере, он сам раздевался и все такое. А теперь вот...

Впрочем, тогда все довольно быстро разъяснилось. Минут через десять Валька, привычно фыркая в чашку с чаем, признался, что у отца и его второй жены должен родиться ребенок. Не очень скоро, в августе, но все равно. И вроде бы с одной стороны он за них рад, а с другой – совсем наоборот. Шурик попробовал бормотнуть что-то утешительное, но ничего толком не получилось: Тальберг отставил чашку в сторону и откинулся обратно на диван. Поманил Шурика к себе. А чуть позже уселся за комп с совершенно посторонним видом – «Мы с папой эту программу в последний момент добили. Я на поезд почти опоздал». И Шурик еще долго выслушивал непонятные вещи про фотошоп и чего-то там, связанное с клиповой нарезкой. Но тогда Валька был хоть и взвинченным, но таким... нормальным. А сегодня он с самого утра находился в полной отключке, как будто с кем-то долго спорил, только молча.

– Валь... Я говорю, тебя там Блэк заждался.

– Что? Да нет, его Галина к себе забрала, я с утра эту суку еле уломал.

Шурик слегка обрадовался. Блэк постоянно царапался к ним в комнату, а в понедельник чуть не тяпнул Тальберга за палец, когда тот наконец открыл дверь в коридор.

– А тогда чего мы стоим-то?

Валька не успел ответить: в этот самый момент его довольно сильно хлопнул по плечу Женек Каховский.

– Пацаны, у вас до понедельника двадцатки не найдется? Я сразу верну.

– Да откуда? – отмахнулся Шурик. А Тальберг вытащил из кармана куртки помятую сотню:

– Саше в понедельник отдашь, а то меня не будет.

– В смысле, уезжаешь, что ли?

Валька молча зашуршал фольгой. Кажется, на этот раз курево он подрезал у Андрея: на фоне Шуркиной «Золотой явы» нераспечатанная пачка «Парламента» выглядела просто вызывающе.

– Саша, держи.

– Валь, я тоже возьму, ладно, – Каховский осторожно потянул на себя ослепительно-белый фильтр: – Давайте, что ли, с крыльца уйдем? А то сейчас...

– Да ладно. Ты иди, если хочешь, а мы с Сашей еще постоим, – Тальберг вместо того, чтобы закурить, неожиданно начал разминать сигарету, а потом и вовсе разломал ее пополам.

– Валь, ну ты даешь. Такой продукт переводить, – Каховский перехватил у Шурика зажигалку: – Слушай, может тебе на день рождения кубик Рубика подогнать? Будешь им нервы успокаивать. У тебя когда день рождения?

– Сегодня, – Валька потянулся за следующей сигаретой. Сейчас он не смотрел ни на Шурика, ни на Каховского.

– Ты чего, серьезно? И зажал... Или ты вместе с Саньком отмечать будешь?

Шурик поперхнулся дымом и почти с ненавистью глянул на Каховского. А тот ничего не подозревал:

– Ну, у Саньки же десятого, в следующую субботу. Сань, или ты в воскресенье проставляться будешь?

– Там посмотрим, – Тальберг наконец начал спускаться с крыльца. – Саша, нам пора.

Шурик снова кивнул.

– Ну ладно, до понедельника тогда...

Ответа Каховский не услышал – из вестибюля на крыльцо вышла Надежда Петровна. Близоруко прищурилась, а потом ахнула:

– Женя, и ты туда же... Вы бы хоть за угол отошли, а то выстроились тут, как на майской демонстрации.

– А у нас выходные, – Валька и не думал прятать сигарету.

– Тальберг... Мне что, опять родителям звонить?

– Ну, попробуйте...

Надежда Петровна только рукой махнула. В эту самую секунду из дверей показалась второклассница в распахнутой дубленке:

– Мам, а я сменку найти не могу...

– Оля... – математичка развернулась и направилась обратно в школу. Каховский с сожалением разглядывал затоптанный бычок.

– Валь, у тебя правда сегодня день рождения? – Шурик упорно смотрел себе под ноги, хотя дорогу от школы до подъезда за эти восемь лет он реально выучил наизусть.

– Ну, правда... а чего?

– Ну, ты бы хоть сказал, а то у меня даже подарка нет.

– А мне не надо.

– Это как? – Шурик слегка притормозил.

– Саша... – Тальберг на секунду глянул на него. Еле заметно улыбнулся: – Ты просто сделай так, как я тебя попрошу. И все. Ладно?

– Ну... – В желудке у Шурика что-то привычно вздрогнуло, а ладони мгновенно вспотели, хотя на улице было довольно холодно. – А ты чего попросишь?

Валька снова улыбнулся. Дождался, пока Шурик наклонит голову, и очень спокойно выдохнул ему в самое ухо.

– Я хочу... чтобы совсем по-настоящему. Прямо сегодня.

Шурик никогда в жизни так не краснел. Хотя у подъезда они сейчас стояли вдвоем, да и говорил Валька очень тихо.

– А когда? – ему на секунду показалось, будто они сейчас разговаривают о какой-то не особенно приятной вещи, вроде визита к зубному или контрольной по физике.

– А сейчас, – Тальберг невозмутимо потянул на себя противно пищащую дверь подъезда.

В мутных сумерках на полу отчетливо белели рекламные листочки. Будто и правда – старые контрольные. Или рецепты из поликлиники.

– Валь... А... – Шурик еле дождался, пока они войдут в лифт. Впервые за все это время он не стал прижимать Вальку к себе.

– Да тебе-то чего бояться? – Тальберг крутил на пальце связку ключей. – Оно же вроде несложно.

Шурик совсем ничего не понял, но уточнять не стал. Тем более что Валька с какой-то отчаянной решительностью добавил:

– А я и анальгин могу выпить.

– Какой... анальгин?

– Ну, или но-шпу. Людка вчера Рудзиевской рассказывала, что когда они с Матросовым первый раз, она анальгин пила. Чтобы больно не было.

Шурика передернуло. Он внимательно посмотрел на черные кнопки лифта, а потом очень быстро выпалил:

– Валь... А если это так, ну... Ну, хочешь, давай наоборот.

– Не хочу. И вообще, с именинником не спорят, – Тальберг первым вышел на лестничную площадку.

2.

– Ну, все, с днем рождения, – Валька торопливо закинул в рот таблетку и запил ее чаем. А только потом потянулся к коньяку.

Шурик осторожно посматривал на странно сервированный стол. Чайные чашки, высокие стаканы с узором из каких-то тропических листьев, две тарелки с остатками холодного мяса. Наполовину забитая пепельница, черная фляжка загадочного «Реми Мартена», по которой фиг поймешь, сколько там осталось.

И небольшая косметичка, из которой торчали фольговые пластинки с таблетками.

– Валь... – Шурик никак не мог понять, кого из них двоих сейчас трясет больше. У Тальберга было какое-то странное выражение лица: как будто ему вообще жутко не хочется этим всем заниматься, но он себя пересиливает. Словно он с дерева прыгать собрался или, допустим, первый раз в жизни урок прогуливать. Но такие вещи люди делают классе в третьем, а у десятиклассников забавы получаются посерьезнее.

– Минут через пятнадцать подействует, тогда и пойдем, – Тальберг катал по столешнице тускло-зеленую оливку. Как крошечный мячик камуфляжного окраса.

– А тебе плохо не станет, что таблетки с бухлом мешаются?

– Да нет. Я в Инете посмотрел, там таблица есть, что смешивать можно, а чего совсем нельзя. А от чего точно умрешь, если дозу высчитать.

Шурик зябко повел плечами – форточка была распахнута настежь, но дым, кажется, все равно растекся по квартире.

– Валь, а тебе ничего не скажут, что мы это пьем? – Шурик неуверенно глянул на «Мартен», а потом осторожно плеснул себе еще, на самое дно чайной чашки.

– Не скажут. Слушай, ну чего ты все время трясешься, а? Самому не противно? – оливка закатилась куда-то под стол.

– Я за тебя боюсь. Что у тебя неприятности будут и вообще... – Шурик прислонился к кафельной стене, на секунду закрыл глаза.

– Не будут. Точно не будут. Саша... Сегодня все будет просто замечательно. Я тебе обещаю, – Валька принялся накручивать на палец светлую лохмушку, – Сигарету дай.

Шурик торопливо придвинул к Тальбергу «Парламент».

– Это Андрея сигареты, да?

– Да нет, он мне сам вчера купил в «Континенте». Сперва перекорежился, конечно... Сказал, что, если бы я был его родным сыном, я бы эти сигареты неделю вспоминал, когда садился, – Валька чуть усмехнулся, а Шурик принялся разглядывать узор на стакане. Мысль о том, что кто-то может ударить Тальберга или сделать ему больно, в Шуркиной голове почти не укладывалась. Но именно что «почти». Потому как перед глазами предательски заплясала очередная картинка, в которой невозмутимый Андрей Андреевич толкает Вальку в грудь, так, чтобы он рухнул на диван, стремительно переворачивает, а потом начинает сдирать с него одежду. А Валька не отбивается, а наоборот, почти хохочет, как тогда в ванной, в последний день каникул. Правда в тот раз всю малину испортил Блэк, решивший, что если в пене бултыхаются двое, то там найдется место и для третьего. В результате Блэк остался в ванне, а они пошли под одеяло. Типа греться.

– Саша, ты меня слышишь вообще или как? – Шурик слегка увлекся воспоминаниями.

– Извини...

– Саша, в общем, они заявление вчера подали...

– Какое?

– Ну, в ЗАГС, куда ж еще-то. Не на развод же. Так что все, через сорок дней поженятся. – Тальберг обхватил губами палец, попытался откусить заусенец. Выглядело это слегка неприлично. Наверное, потому, что Шурик прекрасно знал, какими именно солеными и податливыми могут оказаться Валькины губы. И не только губы, а весь Тальберг.

Наверняка со стороны казалось, что ему вообще по фиг, что именно Валька сейчас говорит. А это было совсем не так. И Тальберг вроде бы это понял:

– Ну а чего ты хочешь, январь же кончился. Помнишь, я тебе про испытательный срок рассказывал? Ну вот, все, короче. Мне мама ночью сказала, когда такси ждала.

– А ты чего?

– Да ничего. Она когда такси ждет – это вообще дурдом. В тот раз чуть загранпаспорт не забыла, в этот – аптечку. Наверняка Андрей потом по «Шереметьево» носился, ей всякую фигню покупал. А то у нее с сердцем не очень, мы когда возвращались обратно, то кружили долго. Маму просто по креслу размазало, я эту дрянь – Тальберг ткнул в голубоватую упаковку таблеток, – у нее в сумочке нашел, все вроде обошлось. Андрея аж перекосило. Там же все пристегнутые были, а он в соседнем ряду.

– Валь... А как ты теперь с ними?

– Как-как. Об косяк. Все, пятнадцать минут прошло, пошли давай, – Валька с хрустом потянулся и решительно загасил сигарету.

А Шурику опять стало страшно.

В каком-то журнале, из тех, что сверстывала у себя в издательстве мама, были всякие советы про первый раз. Правда, про такой... стандартный. Но это неважно, Шурик их все равно запомнил.

В принципе, совсем уж первым разом это все назвать было нельзя. Просто самого главного не было, а вот всего остального.... Так что Шурик много чего знал. И про такие вещи вообще, и про Вальку в частности. Например, о том, что Тальберга нельзя целовать в шею: от щекотки тот выгибался и сдавленно хихикал, разбивая на хрен весь романтический настрой. И про то, что длина ни фига не зависит от роста человека. Потому как Валька его на голову ниже, а на всем остальном это не сказывается. Даже немножко наоборот.

А еще им сегодня будет нужна одна вещь. Причем Валька об этот вспомнил в тот момент, когда Шурик снимал с него рубашку.

– У мамы там всякая фигня косметическая стоит, сейчас найдем чего-нибудь, – Тальберг решительно поднялся с кровати. Шурик пару секунд думал о том, застегивать брюки или ну их, а потом отправился вслед за Валькой.

На полочках в ванной стояли всякие тюбики, баночки и флакончики. Рекламу чего-то из них Шурик явно видел по телевизору. Но разобраться в этой дребедени, да еще и после коньяка было невозможно. Хотя Тальберг довольно уверенно проглядывал этикетки.

– Ночной увлажняющий для век... Блин, его тут хватит... разве что два пальца смазать. Тут вообще на французском, «Кларанс» какой-то... она же еще чего-то с собой увезла. Так, блин, он не размазывается ни фига....

– Валь, может, вот это? – Шурик ткнул наугад в большой розовый тюбик.

Тальберг пригляделся к этикетке и захохотал.

– Саша, это маска для лица. Укрепляющая и разглаживающая... Тебе надо что-нибудь разгладить?

– Нет вроде... – Шурик не сдержался и фыркнул.

– А укрепить? Представь себе этикеточку – «Крем возбуждающий, для стареющего члена», – Валька хохотал еще сильнее, чем от щекотки. Даже слезы из глаз потекли. А Шурик осторожно поглядывал в зеркало на их общее отражение.

В ванной было какое-то странное освещение, с кучей лампочек у зеркала и сверкающим потолком. Так что все было видно очень четко – и то, как у Тальберга смешно проступают ребра, и еле заметные веснушки на Шуркиных плечах – он почему-то их дико стеснялся. И еще какие-то волоски, царапинки, капельки пота... Но все слегка ненастоящее. Будто грим у актеров.

– Вроде нашел... – Тальберг принюхивался к содержимому зеленовато-золотистого флакона, – тут написано, что этим косметику смывают. Нормально, скользкое. Ну чего, пошли?

Хрень из бутылочки пахла одновременно аптекой и духами. И чем-то острым, почти как болотной тиной. Шурик кивнул.

3.

– Сейчас, подожди, – Тальберг зашарил пальцами по шее, отгоняя спутанные волосы. Нащупал замок от цепочки, чертыхнулся.

– Тебе помочь?

– У тебя руки скользкие, – металлическая чешуйка крестика звякнула об пол. – Вот теперь все, – Валька послушно ткнулся носом в простыню.

Оказалось, что это можно делать и с закрытыми глазами. По крайней мере так Шурику было легче. Только вот мысли разные лезли.

Было слышно, как где-то на лестнице гудит лифт.

Пальцы почему-то прилипали к простыне.

Тальберг вцепился обеими руками в подлокотник дивана. Держался за него, как заяц из какого-то детского мультика. Только там была река, мостик и зайца уносило холодным течением. А они оба были сейчас до одури горячие. И снаружи, и изнутри.

– Сейчас... все... нормально... будет... – с каждым выдохом Шурик слегка продвигался вперед.

– Не надо... пожалу... – Валька не договорил и, кажется, прикусил губу. А потом коротко вскрикнул.

Наверное, надо было остановиться, притормозить или хотя бы не так сильно вдавливаться в Валькину спину. Но он уже не мог, честное слово. Хотя и сдерживался, до одури, до каких-то зеленых пятен перед глазами. Шурик почти ненавидел себя за это. И себя, и, кажется, Тальберга тоже. Хотя нет, не ненавидел. Наоборот.

Оказалось, что это все-таки почти легко. Ну, как в первые секунды, когда вдруг понимаешь, что ты теперь умеешь плавать. Только там ты остаешься со своей победой наедине: воде как-то по фиг, что именно ты с ней делаешь. А тут совсем наоборот. И только буква «ш» подрагивает на Валькиных губах, будто волна во время прибоя. «Сашша», «Сашшша».

– Валь, у тебя там, кажется, синяк остался, сбоку...

– Да черт с ним, с синяком, – Тальберг перевернулся на бок, затылком к Шурику. А потом очень смущенно попросил:

– Обними меня.

Теперь точно невозможно было понять, где кончается его скользкое тело, а где начинается Валькино.

– Тебе не больно было?

– Не знаю. Наверное, анальгин подействовал, – Тальберг прижался к Шурику затылком и спиной. – Только от него спать хочется.

– Это не от него, – обрадованно выдохнул Шурик.

– Да знаю я. Слушай, давай поспим?

– А ты на поезд не опоздаешь?

– Куда? Нет... – Валька отодвинулся на край дивана и добавил каким-то металлическим голосом: – А я будильник поставлю, на девять вечера. Трубу мне с кухни принеси. И сигареты. И одеяло с пола подними.

Сигареты казались отчаянно вкусными, только вот все время норовили выпасть из пальцев.

– Сашша...

– Что? – Шурику жутко хотелось, чтобы Тальберг сказал ему что-то такое. Ну, совсем на двоих, как он сам в новогоднюю ночь. Но Валька вместо этого потерся об него подбородком. Подбородок был совсем мягкий, даже без пушка. Как у первоклассника.

– Я тебя... А мы с тобой теперь совсем взрослые, да, Саша?

Шурик проснулся от того, что кто-то осторожно тыкался ему в плечо. «Мама будить пришла. Так сегодня же суббота». Можно было свернуться поудобнее и провалиться обратно в сон. Даже не в сон, а в какой-то жутко хороший и немного страшноватый глюк. Про Тальберга и его самого. Шурик осторожно высвободил затекшую руку. Потом вздрогнул и стремительно проснулся. И так же стремительно, за секунду, а может и меньше, вспомнил все, что произошло сегодня днем. Осторожно обхватил Вальку – как будто хотел удостовериться, что все это происходит именно с ними. Голова была тяжелая, а горло сухим. И глаза то и дело норовили закрыться обратно.

Он вернулся в комнату минут через пять. Ухватился за непривычную ручку стеклопакета, вдохнул ледяной, чем-то напоминающий минеральную воду воздух.

Потом нырнул обратно под одеяло. На самый краешек, чтобы не мешать Вальке. Осторожно закурил. Все вокруг было слегка ненастоящим – из-за сумерек и тишины. Немножко как в книжке, немножко как в фильме. Будто Шурик до сих пор спал.

– Блэк, уйди, а? – Тальберг ткнулся локтем ему в бок, а потом отрубился обратно. Но совсем ненадолго. Почти сразу до Шурика донесся протяжный вздох и неуверенное: «Не надо...»

– Валь... Валя, ты чего...

Тальберг как-то смущенно потянулся.

– Да ну, фигня всякая снилась.

– Мне тоже.

– А сколько времени?

– Восемь с чем-то. Полежим еще или мне уходить?

– Полежим. Я сейчас вернусь.

В темноте Валькина кожа слегка светилась – почти как снег на крыше соседнего дома. Только вот снег имеет обыкновение таять. А Валька сейчас вернется обратно и можно будет лежать дальше, прислушиваясь, принюхиваясь, переговариваясь, надеясь, что мобильный телефон сойдет с ума и не будет звонить.

К счастью, это был не будильник, а просто звонок.

– Ага, здорово... Спасибо, Нон. Ладно. Ага, празднуем. Обязательно, – казалось, что Тальберг всю жизнь разговаривал по телефону только в тот момент, когда его... В общем, гладили. А может, ему и правда это нравилось. Шурика этот приветливо-равнодушный тон просто заводил. Фигово только, что Валька с такими же интонациями отвечал на уроках. Получалась просто пытка какая-то. Шурик понятия не имел, что слова «параграф тридцать семь» или «двуокись водорода» могут звучать так непристойно.

– А оно уже толкается? Хорошо. Знаешь, пускай лучше девочка. Ну все, пока.

Валька привычно скинул мобилу на пол, но она сразу же отозвалась недовольным воем – девять вечера, подъем.

– Валь, это Нонна звонила, да?

Валька кивнул, а потом медленно подцепил с пола одежду.

– А чего ты ей не сказал, что ты к ним едешь?

– Что? А, пусть сюрприз будет, – Тальберг почему-то фыркнул.

Шурик тоже стал одеваться, хотя пальцы ни фига не слушались.

– Валь...

– Ну чего еще? – казалось, что Тальберг сейчас не просто отключился, а ушел и дверь за собой захлопнул. Поэтому Шурик сказал совсем не то, что собирался.

– Слушай, на следующий год прикольно будет. Ноль два – ноль два – ноль два...

– В смысле?

– Ну, второе февраля две тысячи второго года.

– А, ну наверное. Я как-то не думал. Саша, ты иди. А то мне еще собраться надо.

– Хочешь, я тебя на вокзал провожу?

– Проводишь еще, – Тальберг смотрел на него так внимательно, будто решил пересчитать все немногочисленные Шуркины веснушки. – В общем, меня в понедельник в школе не будет. Ты... не удивляйся, ладно? – на секунду Шурику показалось, что Валька хотел сказать что-то другое.

– Ну ладно. Я с тобой уже вообще ничему не удивляюсь, – Шурик осторожно притянул его к себе. Зарылся носом и губами в спутанные светлые волосы. Постоял так несколько секунд.

– Саша, ты иди... А то я... не успею.

Шурик нехотя подхватил с пола рюкзак. Снова хотел что-то спросить, но Тальберг будто прочел его мысли.

– Саша... Все классно было. Такие вещи... Они на всю жизнь запоминаются. Ты запомнишь?

У Вальки снова появились какие-то странные интонации, будто он сейчас расплачется. А может, и правда расплачется. В том самом журнале было написано, что это как раз нормально.

– Ну конечно. Валь, ты...

– Ага. Спасибо, – Валька осторожно заскрежетал задвижкой на двери.

4.

Второй раз Шурик проснулся от пронзительных мультяшных голосов за стенкой. Полседьмого утра, отец собирается на дежурство. К торопливому жужжанию бритвы примешивались умиротворенные родительские голоса. Пахло табаком и жареной рыбой – мама собирала отцу обед и ужин на турбазу.

– Сереж, ну чего ты его так врубил? Сашку сейчас разбудишь.

– Его разбудишь... – отец не ворчал, а наоборот, посмеивался. Наверное, они с мамой давно не спали. Может быть, даже всю ночь. А вот интересно, когда им с Валькой будет под сорок... Шурик улыбнулся. И с удивлением понял, что спит на самом краешке дивана, как будто Тальберг лежал рядом с ним и фыркал ему в плечо.

Жужжание бритвы прекратилось, голоса зазвучали чуть четче.

– Да ты что, не видел, какой он вчера домой пришел...

– Пьяный, что ли?

– Типун тебе на язык. Глаза размером с блюдца, губы зацелованные и духами пахнет за километр.

Ой, бля... За духи мама, наверное, приняла эту жидкую дрянь из косметического флакона. Шурику очень хотелось натянуть одеяло на уши, но он боялся пошевелиться.

– Во молодец, пацан...

– Сереж...

– А чего? Самое оно, ему шестнадцать через неделю.

– Ты ему еще презервативы подари.

– И подарю. А где это он так, кстати?

– Да у Вальки своего на дне рождения гулял. Знаю я эти дни рождения... Пришел и спать свалился. Даже не поел.

– Да там, наверное, кормили.

– Да уж наверное. Сереж, где термос, я тебе туда сейчас лапши налью. И крышку мне дай.

– Это чего, палтус?

– Навага. Палтус у тебя после аванса будет, товарищ капитан.

Отец смущенно закашлялся, а потом сменил тему.

– Юль, а ты не знаешь, к кому неотложка ночью приезжала? Я покурить высунулся, смотрю – стоит.

– Это когда? Когда я в ванной была?

– Ну да, в первом часу.

– Да к Ямщиковым, наверное. У них Ванькина жена родить должна. Я ее вчера в магазине видела, там живот в пальто не помещается.

– Это какого Ваньки?

– Ну с пятого этажа. У него еще старший брат был, журналист, это который потом спился. Не помнишь, что ли?

– Так он же пацан, вроде Сашки.

– Кто, Ванька? Какой пацан, ему тридцатник скоро. Слушай, а помнишь, как он помидорами в твои «жигули» швырялся, когда ты нас из роддома забирал? Я чуть со страху не умерла.

– Помню. Сам теперь жену из роддома забирать будет. Е-мое... Юль, еще чайку сделай.

– Ты за рулем-то не уснешь? Ты мне с базы позвони, как приедешь.

– Теперь точно не усну. Я, может, днем подремлю, прямо на КПП.

– «Часовому на посту запрещается...» – мама засмеялась и произнесла неразличимым голосом что-то совсем ласковое. Раньше Шурика такие вещи немного раздражали, а теперь – совсем наоборот.

Родительский разговор свернул еще на каких-то соседей, а потом и вовсе растворился. Шурик потянулся и подумал, что когда отец уйдет, надо будет и правда смотаться на кухню, хотя бы молока попить. Сколько сейчас? Без десяти семь? Еще пять минут, и все. А Тальберг, наверное, уже подъезжает к Питеру.

Выходные прошли тихо и незатейливо – как и всегда, когда Валька был где-то в отъезде. В субботу вечером, пока отца не было дома, к маме заехала ее институтская подруга тетя Вера, и Шурик под благовидным предлогом смылся на «решетки».

В подъезде дома со сберкассой сидели Вовчик с Нелькой Рудзиевской, Тарханов, Маринка Спивак и сиротливый Юрка Матросов. Выяснилось, что они с Людкой сегодня поругались и, наверное, навсегда. Маринка, внимательно изучая почтовые ящики, пообещала «поговорить», а потом быстро ушла. Она с того декабрьского вечера старалась вообще не попадаться Шурику на глаза. Юрец отдирал с пивной бутылки фольгу и требовал понимания. С пониманием вышли проблемы – руки у Вовчика сегодня были заняты и вообще ему явно было не до гитары. Потом Нелька поправила куртку и начала осторожно прищелкивать пальцами. А Драников торопливо подбирал аккорды.

– Нашим теплым ветром
Будет черный дым с трубы завода,
Путеводною звездою
Будет желтая тарелка светафоооора... – судя по всему, Рудзиевская пыталась копировать Янку. Выходило лучше, чем когда Вовчик пел под Летова.

До конца Нелька не дотянула, сбилась. Потом начала мурлыкать песню про телевизор.

– А «железный Феникс», это кто? – поинтересовался повеселевший Юрка.

– Памятник Дже... Дзержинскому, раньше на «Китай-городе» у «Детского мира» стоял... – откликнулась Коробейникова, входя в подъезд вместе с Маринкой. – Юра, пошли, сигарет вместе купим.

Юрчик поднялся. Остальные радостно заухмылялись. Нелька забрала у Драникова гитару.

– Луна появилась
И лезет настырно
Все выше и выше...
Сейчас cо всей мочи
Завою с тоски ...

– Сань, давай, – Пашка толкнул Шурика в бок.

–Ууууууууу, – с готовностью выдал Шурик.

– Никто не услышит...

В понедельник вечером Шурик торопливо сбросил на знакомый номер две эсэмэски. Тальберг не откликнулся – может, некогда было, а может – связь лажала, особенно если поезд уже отправился. Перезванивать Шурик не стал – денег на мобиле было с кошкин хрен.

Все равно ведь завтра увидятся. Уже через двенадцать часов, даже меньше.

На первом уроке Валька не появился. Шурик поглядывал то на дверь, то за стекло, надеясь различить в знакомом окне неоновую вспышку: может, Валька после вокзала решил заскочить домой переодеться или там учебники забрать. Такое уже было. Но и ко второму уроку Тальберг тоже не пришел. Это было не то чтобы странно, но как-то неспокойно. А тут еще Тарханов неожиданно начал его тормошить:

– Сань, а где Валька-то?

– А я знаю?

– Ну мало ли... Вы же с ним вроде...

– А зачем он тебе нужен? – немедленно напрягся Шурик.

– Надежда сказала, на геометрии самостоялка будет, а я в ней вообще не бум-бум.

– Ну и? У вас же разные варианты.

– Так он бы тебе решил, а я бы у тебя...

– Может, еще придет, вдруг там билеты на дневной поезд были.

– Так он в Питере, что ли?

– Ну да, еще с пятницы.

– Тогда хана. Он после поезда совсем чумной становится.

Пашка хотел добавить еще что-то нелестное, но биологиня и без того на них косилась.

А перед самой переменой мобильник в Шуркином кармане отозвался знакомым писком. Шурик торопливо глянул на экран и еле слышно матернулся – вместо сообщения от Вальки там оказалось извещение – «Сумма на вашем счете...» Наверное, мама получила аванс и сразу положила ему полтинник, «чтоб звонил и не заставлял волноваться». Шурик дождался звонка на перемену, а потом наскоро набрал телефон Тальберга.

Первые два раза трубку никто не снял, а потом, уже перед самым уроком, в телефоне откликнулся мужской голос. Шурик сперва перепугался, а потом неуверенно протянул:

– А Валю можно?

Теперь голос был точно знакомым. Андрей Андреевич.

– Саша, это вы? Валя только что уснул, перезвоните позже.

В ухо понеслись привычные сигналы отбоя.

– Санек, ну чего там? – оказывается, все это время рядом ошивался Тарханов и другие жертвы геометрии.

– Сань, так он придет или нет?

– А я знаю? Он спит сейчас. Наверное, приехал только что.

– Чтоб я так жил, – выдохнул разочарованный Юрчик.

– Все, пацаны, накрылась геометрия.

Шурик только вздохнул, в очередной раз отгоняя от себя воспоминания про Валькин диван.

На последней перемене он снова попробовал дозвониться. Оказалось, что «абонент недоступен или находится вне зоны...» Наверное, Валька вырубил мобилу, чтобы не мешала спать. Жалко, что у него дома сейчас Андрей торчит, можно было бы сразу после уроков постучаться. А чего этот хрен вообще делает днем у Тальберга дома? Шурик так увлекся подозрениями, что чуть было не врезался в спускавшуюся по лестнице Надежду Петровну. А она что-то торопливо рассказывала англичанке Маргарите.

– А жалко все-таки мальчика... у отца голос просто мертвый...

– А что там, он так и не сказал?

– Да вроде аллергия на лекарство, что ли...

– Кошмар, – выдохнула Маргарита. А потом торопливо добавила: – Зато ты хоть от него отдохнешь, он тебе за эти полгода столько крови попортил... Елизаров! У тебя глаза есть?

Шурик неразборчиво извинился. Надежда Петровна посмотрела на него каким-то странным взглядом: наверное, уже проверила самостоятельные. Ну и фиг с ними.

Телефонная трель раздалась, когда Шурик вышел за школьные ворота.

– Саша? – он не сразу узнал голос Тальберга – тот был неимоверно хриплым и каким-то тусклым.

– Да. Валь, ты где?

– Ты ко мне приедешь?

– Валь, да я уже к дому подхожу, сейчас поднимусь. Ты там чего, простудился, что ли?

– Нет. Саша, я в больнице. Я сейчас трубу Андрею дам, он адрес скажет, а то я не знаю. Саша, ты приедешь?