Они стояли на башне – Темный Властелин и его первый помощник. Задумчивый взгляд Мелькора скользил по раскинувшимся внизу землям, а свет звезд рисовал причудливые узоры на черных камнях башни.

– Зачем тебе встречаться с ним, Властелин? Он ненавидит тебя. Он постарается отомстить за отца. Он не примет от тебя мира.

– Знаю, Гор...

– Наверняка, засаду устроит...

– Да, Гор, наверняка...

– Камень ему пообещал отдать... А зачем ты их тогда притащил, эти Сильмарили? Руки, вон, болят до сих пор...

– Не сейчас, Гор... Не начинай снова...

«Всё равно, что со стеной каменной говорить. Ты хоть слышишь меня, Властелин? Понимаешь? Я боюсь... Раньше боялся только тебя. Теперь – ЗА тебя...»

Этот страх поселился в душе Гортхаура после того, как Мелькора увезли в цепях в Аман. Теперь Властелин вернулся, да... Но страх не исчез. Наоборот, стал ещё острее.

«Он изменился. Сильно изменился. Что с ним было в плену? Властелин ничего не рассказывает. И не будет, наверное... Ещё камни эти дурацкие...» Нет, идея интересная: соединить Свет и Тьму в своем железном венце. Но Гортхаур всё-таки подозревал, что дело не только в этом. Властелин так привязан к этим страшным алмазам. А ведь даже прикоснуться к ним не может...

Когда сгинул этот дерзкий нолдо («Ишь, чего вообразил – с Властелином силой тягаться! Безумец, ясно!»), Гортхаур думал: Мелькор обрадуется. А он заперся у себя в покоях и несколько дней не выходил. И Гортхаура к себе не допускал. Когда вышел – словно тень самого себя... «Что его связывало с этим Феанором? Спросить? Нет... Нет... Потом. Может быть...» Трудно сказать, что больше пугало Гортхаура, что мешало ему спросить Мелькора напрямую: дерзость такого вопроса или возможная откровенность ответа?

«Он изменился. И любит по-другому...» Нет, Гортхауру всё нравится. Даже очень. Несмотря на обожженные ладони любимого. И Властелин старается доставить ему удовольствие, более внимательным стал, более нежным. Только... У Гортхаура, который знал своего Властелина, как никто другой, возникало иногда чувство, что Мелькор в самые сокровенные мгновения близости будто далеко где-то, не с ним. Будто не ему, Гортхауру, предназначены его ласки и его страсть. Неясные подозрения отзывались уколами обиды и ревности, отравляли получаемое удовольствие...

И вот сейчас... Зачем Мелькору эти бесполезные переговоры? Уничтожить бы разом всё потомство наглеца-нолдо, развеять их пепел по Эндорэ! Пусть отправляются в Мандос вслед за своим безумным папашей! А Мелькор хочет переговоров...

«Что с тобой случилось, Властелин мой?»

* * *

Маэдрос очнулся. Он лежал на холодном каменном полу... комнаты? Или темницы? Попытался осмотреться, но не смог разглядеть даже стен. А свет факелов, казалось, не рассеивал темноту, а делал её живой и зловещей. Одно феаноринг знал точно: он в Ангбанде, в руках Врага. Глупая была затея с этой засадой, но ярость и жажда мести затмили ему рассудок. И – вот он, результат: и воинов его перебили, и сам он в плену. Как поступит с ним Враг? Ни милосердия, ни благородства от Моргота он не ждал. Но, чтобы ни сотворил с ним Властелин Ангбанда, он – феаноринг – готов был принять мужественно и с достоинством любую муку.

Маэдрос пошевелился... Всё тело изнывало от боли: эти злобные твари, орки, здорово помяли его. Но связан он не был. Приподнялся на локтях... И тут же услышал тяжелые шаги совсем рядом. Факелы осветили выросшую прямо перед ним фигуру. Это не Мелькор... Майа? Прислужник Врага? Маэдрос смотрел на подошедшего: высокий, статный. И красивый... Оливковая кожа, вьющиеся темные волосы небрежно раскинуты по плечам, острый взгляд светло-серых прозрачных глаз. «Чем-то похож на отца...» – мелькнула нечаянная мысль, но Маэдрос тут же оборвал её: не может эта темная тварь быть похожей на Феанора! Однако... Черная обтягивающая безрукавка выгодно подчеркивала мускулистый торс, открывала красивые сильные руки с крепкими запястьями и длинными чуткими пальцами. Руки мастера. Такого, как этот майа, легко было представить в кузнице Ауле. А может, он и был когда-то учеником Кузнеца? И тут же Маэдроса обожгла догадка:

– Гортхаур Жестокий!

В ответ майа рассмеялся, запрокинув голову. Потом снова посмотрел на Маэдроса, взгляд серых глаз был ледяным.

– Очухался, щенок? Да, ты правильно угадал – я Жестокий.

Трудно сказать, что больше задело гордого феаноринга: смех майа, в котором отчетливо звучало презрение, или то, что Гортхаур обозвал его щенком. Но Маэдрос поднялся на ноги, несмотря на то, что каждое движение отзывалось отчаянной болью, а голову словно сдавил раскаленный обруч, тряхнул рыжей шевелюрой и с вызовом посмотрел на Гортхаура:

– Не рановато ли веселишься, темный? Мои братья смогут отомстить вам. И за меня, и за отца.

Гортхаур снова издевательски захохотал.

– Ты ещё деда забыл упомянуть! Твои братья? Такие же глупые щенки, как и ты! Все в своего сумасшедшего отца!

Этот поток оскорблений привел Маэдроса в ярость. Сжав кулаки, он процедил сквозь зубы:

– Как мне помнится, в Амане твой хозяин не считал моего отца сумасшедшим, когда...

Тут нолдо прикусил язык. Он вовсе не собирался обсуждать с ЭТИМ отношения отца и Мелькора. Эти обсуждения вообще были запретными для всех сыновей Феанора. Сначала сам Феанор пресекал подобные разговоры, а потом... они и сами тщательно избегали говорить на эту болезненно-постыдную тему. И вот, поди ж ты, едва не вырвалось!

Жестокий подошел вплотную к Маэдросу, сильные руки вцепились в плечи нолдо, голос перешел в зловещий шепот:

– Так что было в Амане? А, нолдо? Сейчас ты мне всё расскажешь, да? – улыбка Гортхаура напоминала волчий оскал, в сузившихся глазах появился недобрый желтоватый огонь.

Маэдросу очень хотелось сейчас выкрикнуть прямо в лицо этому страшному существу, кем был в Амане его надменный Властелин, перечислить всех, кого пропустил через себя Мелькор-пленник. Но... Отец... Тогда придется и о нем тоже... Нет! Лучше молчать!

– Кто ты такой, чтобы я говорил с тобой, раб Моргота?! – и Маэдрос рывком, на который ушли все его силы, сбросил со своих плеч руки Гортхаура. И немедленно получил удар кулаком в лицо, настолько сильный, что феаноринг отлетел к стене, стукнулся головой и сполз на каменные плиты. В глазах нолдо потемнело, несмотря на это, он попытался снова подняться... Новый удар – тяжелым сапогом по ребрам – снова опрокинул его на пол.

– Ты будешь говорить, щенок! Я всё из тебя выбью!

Красивое лицо Гортхаура пылало от гнева, он снова пнул Маэдроса сапогом. И снова. И снова. Нолдо уже не пытался подняться, только обхватил руками голову, защищая от ударов.

– Хватит, Гор!

Негромкий, но властный окрик немедленно остановил град ударов. Этот голос был Маэдросу хорошо знаком.

* * *

Мелькор оглядел пленника: спутанные рыжие волосы, грязные лохмотья, оставшиеся от одежды, синяки и кровоподтеки... Жалкий вид, нечего сказать. Но взгляд! Гордый, упрямый, с вызовом...

– Пусть его приведут в порядок. Помоют, переоденут. А после – доставят в мои покои.

– Но, Властелин...

Мелькор только вскинул глаза на помощника. Этого хватило, чтобы Гортхаур понял бесполезность любых возражений.

... Маэдрос огляделся: выглядела комната довольно скромно, так сразу и не подумаешь, что это покои Темного Властелина. Из украшений – только узоры на стенах да резные светильники. Подумалось: «Гортхаура, небось, работа». А работа была – загляденье. Поражала не только искусность мастера и красота узора, но и то, что каждая деталь была выполнена с особым чувством. Сын Величайшего Мастера знал: так работают лишь для того, кого сильно любят. «Так, значит, Гортхаур...» Маэдросу самому было не понять, что изумило его больше: то, что Жестокий мог любить своего Властелина или то, что он вообще способен на такие чувства.

– Выпьешь со мной?

Маэдрос вздрогнул от неожиданности: голос раздался прямо у него над ухом. А ведь он знал, что Темный Вала умеет двигаться бесшумно.

Мелькор держал в руках два кубка с вином. Один протянул Маэдросу, но тот резко отвел руку Мелькора, так, что рубиновые капли выплеснулись на пол.

– Я не стану пить с тобой, Моргот!

Вопреки ожиданиям Маэдроса, Мелькор не рассердился, просто поставил предназначавшийся нолдо кубок на стол. Усмехнулся, пожав плечами:

– Не хочешь – не пей! Хотя вино отменное, – и отхлебнул из своего кубка.

Маэдрос угрюмо смотрел на хозяина Ангбанда.

– Предлагаешь выпить с тобой? Ведешь себя так, словно на дружескую беседу пригласил. После того, как разрушил нашу жизнь, убил моего отца и деда! И вино это... Какое зелье ты туда подмешал? Может, ты и отца чем-то опоил?

Враз посерьезнев, Мелькор сдвинул брови:

– Не пори чушь, Маэдрос! Уж тебе-то прекрасно известно, что никаким зельем я твоего отца не привораживал! – Мелькор помолчал, затем проговорил тихо, с затаенной грустью, – Неужели так трудно поверить, что я и Феанор... Что он мог... Просто любить...

«Любить тебя?! Невозможно!» – хотел возмущенно выкрикнуть Маэдрос, но слова застряли в горле. Он смотрел на Мелькора так, словно впервые видел его. Если забыть, что это – Моргот, Враг... Что за существо стояло сейчас перед ним, держа кубок в тонких длинных пальцах? Он был высок, выше отца и Гортхаура, но стан более тонкий, изящный. Широкий пояс с узором из серебра обхватывал осиную талию. Рубашка из тонкого черного шелка была расстегнута, открывая рельефную грудь, словно высеченную из белого мрамора, длинные черные волосы шелковым плащом падали на плечи и спину. Узкие запястья, не нуждавшиеся в украшениях, выразительный изгиб бровей и глаза... Черные, бездонные, с мерцающими в глубине искорками. Как ночь над Эндорэ. И плавная кошачья грация движений... Завораживающая красота, которой Маэдрос не встречал ни среди айнур, ни среди эльфов. Красота, которая вызывала почти непреодолимое желание – немедленно обнять это гибкое тело, коснуться губами прохладной кожи, запустить пальцы в шелковые пряди. Чувственная красота... И неприличная – мужчина не должен быть так красив.

Маэдрос отвел взгляд.

– Отец мог... Увлечься тобой. Но разве это было любовью? Любят не прекрасную оболочку, а душу. Твоя же душа черна и безобразна. Не говори о любви, Моргот, – когда ты произносишь это слово, оно будто грязью покрывается.

Не один мускул не дрогнул на прекрасном лице Мелькора. Только погасли искорки в черных глазах, словно ночное небо лишилось звезд... Темный Вала медленно поставил кубок на стол и так же медленно подошел к пленнику. Изящные пальцы подняли за подбородок лицо Маэдроса.

– Значит, ты знаешь о любви больше меня, Маэдрос? Может, поделишься своим знанием со мной?

Маэдрос не успел ответить – Мелькор запечатал его рот поцелуем. И губы сжать не успел – язык Мелькора проник внутрь. Хотел вырваться, но руки Мелькора крепко держали его в объятьях.

Маэдрос не успел опомниться, а Мелькор отстранился внезапно, глядя на феаноринга с усмешкой.

– И вправду, кое-какое знание у тебя имеется. По крайней мере, мужчина тебя уже целовал.

Маэдрос почувствовал, что предательски краснеет. «Как он догадался? Как будто в мысли проник!» Финдекано... Всего один поцелуй и был. Но он так много значил для обоих.

– Значит, ты не так уж чист и невинен, как хочешь казаться, – Мелькор явно наслаждался его смущением. – Ну, тогда посмотрим, пробовал ли ты то, что называешь грязью.

Темный Вала легко, как ребенка, швырнул его лицом вниз на ложе, накрытое мягкими шкурами. Маэдрос пытался сопротивляться, но сильные руки (надо же, а казались такими изящными, почти невесомыми!) придавили его к постели.

– Лучше лежи смирно, – голос был обманчиво мягким, – А не то я орков позову, чтоб подержали.

Маэдрос, сразу представивший глумливые морды этих мерзких тварей, затих.

Мелькор стянул с его плеч рубашку, откинул пушистые рыжие кудри и принялся ласкать языком и слегка покусывать его шею. Пленник стиснул зубы. Поначалу прикосновения Мелькора вызывали лишь отвращение, но постепенно... Словно лопались пузырьки под кожей, и разливалось по телу что-то сладостно-тягучее. Маэдрос изо всех сил пытался вернуть чувство отвращения, чтобы тело брезгливо отторгало ненавистные ласки, но не получалось. И это было самое страшное, самое унизительное... Руки Мелькора уже хозяйничали под его рубашкой, поглаживая и пощипывая живот, спину, поясницу, безошибочно находя самые чувствительные места, затем спустились вниз, проникли под ткань штанов и занялись бедрами и ягодицами Маэдроса. Эльфа трясло, словно в лихорадке. А беспощадно-умелые руки, скользнув по внутренней поверхности бедер, добрались до его паха. И тут Маэдроса накрыло горячей волной, и его тело окончательно перестало ему подчиняться.

– О! Ты уже готов! – Мелькор чуть приподнял его, чтобы посмотреть в лицо, раскрасневшееся от стыда и невольного (и нежеланного) возбуждения.

– Я не...

– Заткнись! – и Мелькор снова накрыл его рот жадным поцелуем. И снова внезапно оборвал поцелуй, при этом чувствительно прикусив эльфу губу.

– Сейчас, мой рыженький, ты получишь то, чего желает твое нежное тело.

С этими словами он стянул с Маэдроса штаны – тот даже не пытался сопротивляться, словно впал в оцепенение. Только вздрогнул всем телом, когда пальцы Мелькора оказались между его ягодиц, затем проникли внутрь...

– Ммм... Да ты и впрямь девственник! Но это мы сейчас исправим.

Мелькор лег сверху, раздвинул бедра пленника, развел ягодицы... Острая боль пронзила тело Маэдроса, он вскрикнул, дернулся в отчаянной попытке освободиться, но Мелькор придавил его своим телом, а руки Темного Властелина цепко держали кисти Маэдроса, прижимая их к постели. Толчок внутри – и новый приступ боли. Ещё толчок, ещё... Сильнее, глубже... И вдруг – будто потянули за натянутую до предела струну, будто полыхнуло внутри жарким костром, и боль стала сладостной, желанной. «Ооооох!» – вырвалось протяжным стоном, тело Маэдроса выгнулось дугой...

Пленник, скорее, почувствовал, чем услышал, – Мелькор тихо, довольно рассмеялся. И его движения стали сильнее, стремительнее. И Маэдрос, уже и не помышляя о том, чтобы вырваться, двигался вместе с ним, ему навстречу. И жаркие волны расходились по телу, и в приторно-сладком тумане тонули мысли, оставляя одну-единственную: «Ещё!»

Натянутая струна лопнула с оглушительным звоном, костёр полыхнул в последний раз с ослепляющей силой, оставив лишь теплую, томную слабость во всем теле...

Маэдрос даже не почувствовал, как Мелькор покинул его тело, как встал и отошел к столу. Не двигаясь, пленник лежал на постели. Обессиленный, опустошенный. Раздавленный постепенным осознанием того, что произошло. Липким ручейком вытекало из него, скользя по бедрам, семя Мелькора. И такую же липкую лужицу он чувствовал под своим животом – его собственное семя. И тогда он заплакал, горько, безысходно, уткнувшись лицом в пушистый мягкий мех...

... Мелькор молча стоял у стола, допивая вино. Он не мог смотреть на Маэдроса. А ведь вначале он хотел... Чего? Просто поговорить? Объяснить? Попытаться понять? Какая разница, чего он хотел? А вышло – вот так. Прав в чем-то Маэдрос: любовью это не было. Не любил сейчас Мелькор – мстил. Мстил братьям-валар – за желание сломить его, за унижения, за оскверненное свое тело и надломленный дух. Мстил тому, кого любил, тому, кто клялся в любви, а потом отвернулся и предал... «Грязь? Ну, и пусть! Сейчас ты барахтался в этой грязи вместе со мной, сын Феанора, и тебе это нравилось!» И всё же Мелькор не мог на него смотреть. Не было торжества, было – комком в горле – раздражающее чувство вины...

Вызвал орков.

– Уберите его!

– Куда, Властелин?

– Куда?.. В подземелье, в темницу.

* * *

– Ну, и зачем ты это сделал, Гор?

– Властелин... Я подумал, так будет лучше. Его братья теперь пребывают в растерянности. Они боятся: боятся тебя, боятся за своего брата. К тому же, следовало хорошенько проучить этого щенка и показать остальным, что их может ждать.

– Разумно, Гор. Только командую здесь всё ещё я.

– Я готов принять любое наказание, Властелин.

Покорно склонил голову. «Н-да... И доводы привел практичные – впору похвалить за проявленную инициативу, а не наказывать. Хитрец! Но меня не проведешь, Гор. К чему эта глупая ревность? Этот мальчишка для меня ничего не значил. Не то, что его отец... А уж ревновать своего Властелина к какому-то заурядному рыженькому эльфенку! Это уже оскорбительно, Гор.»

– Ладно, будет тебе наказание. Сегодня же ночью. В моей спальне.

«Ага, вскинулся, глазки заблестели. От радости... Ах ты, порочное создание! Впрочем, таким я тебя и люблю.»

Гортхаур уже вышел было, но обернулся на пороге:

– А как же Маэдрос?

– А что Маэдрос? Пусть висит.

* * *

Поначалу он не верил, что это происходит наяву – в последнее время действительность так тесно переплеталась с бредом. Песня, отраженная гулким горным эхом, огромный орел, лицо Финдекано прямо перед ним. Разве это могло быть явью? Он поверил, что не бредит, лишь тогда, когда почувствовал резкую боль и запах собственной крови – отрубленная кисть осталась висеть на скале. А его уносил орел. Уносил прочь от Ангбанда. И друг держал его в объятьях... Финдекано, который пустился в смертельно опасное путешествие, преодолел скалы Тангородрима. Ради него... того, кто недостоин был такого подвига, недостоин нежных слов, что шептал сейчас ему друг.

– Финдекано... Не надо... – еле слышно прошептал он. Он должен сказать, он обязан признаться. Пусть Финдекано не прикасается к нему, его тело обесчещено, и он позволил надругаться над собой, позволил своей плоти взять верх над духом, он наслаждался той мерзостью, что творил с ним Враг. Он пустил в свою душу низменную похоть.

– Финдекано, я... Прости... – не было сил говорить, он только смотрел в глаза друга и слезы лились по осунувшемуся измученному лицу.

– Не говори ничего, – Финдекано прижимал его к себе, ласково гладил его потускневшие рыжие волосы. И тоже плакал. – Всё это позади. Это был страшный сон... А теперь он кончился. Я с тобой, я рядом. И всё теперь будет хорошо.

* * *

Мелькор расслабленно вытянулся на постели.

Как-то легче на душе стало, когда этот эльф исчез с Тангородрима. Мелькор не знал, что с ним делать. Убить не мог почему-то, отпустить – самолюбие не позволяло. Так и получилось, что всё решили за него: сначала Гор, приказавший повесить пленника на скале, потом – Фингон, освободивший своего друга. Мелькор мог помешать этому освобождению, но не захотел – пусть убирается, не мозолит глаза. Не нравилось Темному Властелину то, как он поступил с сыном Феанора, чем меньше напоминаний об этом, тем лучше.

Властелин Ангбанда блаженно запрокинул голову, черные волосы разметались по подушкам. Хорошо-о-о. Дела подождут. После такой бурной ночи ему требовался отдых. Хотя помощник был, похоже, иного мнения... Смуглые руки Гора снова нежно заскользили по телу Мелькора, а язык щекотал кожу за ухом. Интересно, Гор когда-нибудь устаёт от ЭТОГО?

– Гор, ну... довольно тебе... Совсем измотал своего Властелина, – добродушно пожурил его Мелькор.

Гор не ответил, но его язык и руки стали ещё проворнее. Вскоре Мелькор снова был возбужден...

Когда смуглое тело под ним обмякло, перестав биться в судорогах наслаждения, Мелькор обессилено выдохнул:

– Ну, что? Доволен теперь?

Гор поднял голову. Он тяжело дышал, мокрые волосы падали на лицо, но в блестящих глазах явственно читалось – нет, ещё не доволен. Мелькор с нежностью провел пальцами по его лицу, стирая капельки пота, но на немой вопрос в глазах помощника ответил тихо и твердо:

– Нет, Гор. Хватит на сегодня.

И снова устало откинулся на подушки. Майа чуть подвинулся к нему, он лежал спокойно, больше не пытаясь пробудить в нем желание, только поглядывал искоса, с робкой затаенной надеждой.

«Я знаю, чего ты хочешь, Гор. О чем не решаешься попросить. Я вижу это в твоих глазах. Но я не могу... Не могу отдаваться тебе и не думать при этом о нём, не вспоминать, как это было с ним, не повторять мысленно его имя. Нам с тобой хорошо вместе, но это другое. Он был первым, Гор... Да, первым! Неважно, кто до него владел моим телом, но только ему я смог отдаться и телом, и душой. Ты поймешь это, Гор, ты распознаешь фальшь и не сможешь мне этого простить. А я не хочу потерять тебя...»

Серые глаза пытливо вглядывались в лицо Мелькора, словно пытаясь проникнуть в его мысли.

– Властелин, ты не рассердишься, если я спрошу?

– Что, Гор?

– У тебя... ТАМ... был кто-то?

Конечно... Гор – умница. Он не мог не догадаться, не мог не почувствовать.

«Что ответить тебе, малыш? Рассказать, как Тулкас и Оромэ насиловали меня вдвоём? Как я безуспешно пытался отбиться (да разве с этой цепью отобьёшься!). Охотник без труда скрутил меня и держал, пока Воитель, смеясь, брал сзади. А потом они поменялись местами... Я пытался сдержать крик. Тоже безуспешно. Словно раскалённое железо вонзалось в тело, разрывая внутренности, – не кричать было невозможно... Но я не стану рассказывать тебе об этом, Гор. К чему тебе знать о позоре своего Властелина.

Или поведать, как Владыка Мандоса с холодным любопытством овладевал моим истерзанным, окровавленным телом? О, тогда я был бы рад возможности кричать! Но Намо не позволял мне этого – он не выносил шума... Нет, я не стану рассказывать тебе о том, как твой могущественный Властелин превратился в беззащитную жертву. Пусть твоя любовь ни на миг не замутнится жалостью.

Кто ещё? Снова Тулкас... И его ученики-майар... Не помню их имен. Как они выглядят – тоже не запомнил. Запомнил лишь уже привычное насилие. И изощренные издёвки – тоже ставшие привычными... Да, твой Властелин тоже может быть слабым. Но хочешь ли ты знать об этом, Гор?

Может, рассказать, как я отдавался Ауле? Как последняя шлюха. Мне с ним даже приятно иногда было. Но это не было любовью, Гор. Моё тело могло отзываться на ласки Кузнеца, но душа – никогда. Для меня это ничего не значило. Вот и тебе не стоит знать.

Но есть то, что я не могу не открыть тебе. На это признание ты имеешь право.»

– Кто-то... Да, Гор. Был... один нолдо.

– Феанор.

Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. «Ты всегда был умницей, Гор.»

* * *

Феанор! Проклятый нолдо! Как жаль, что он в Мандосе! Вытащить бы его оттуда, да убить снова. Потом опять вытащить и опять убить. Убивать снова и снова, пока сил хватит. За то, что посмел. За то, что до сих пор крадет любовь Властелина...

«Ну, почему, Властелин мой?

Да, я хочу обладать тобой так же полно, как ты всегда обладал мной. Хочу, чтоб, хотя бы, на ложе любви ты принадлежал мне так же, как я всегда принадлежал тебе. Хочу, чтобы хоть на несколько мгновений ты был только моим. И ничьим больше.

Проклятый нолдо! Почему ты не изгонишь его из своих мыслей, не вырвешь из своего сердца? Почему он стоит между нами?

ПОЧЕМУ ЕМУ БЫЛО ПОЗВОЛЕНО ТО, ЧТО НЕ ПОЗВОЛЕНО МНЕ?»

... Ещё одна ночь. Ещё одна попытка Гора, чуть более решительная, чем раньше. Попытка, разбившаяся о его твёрдое «Нет!»

И недоумение в серых глазах: «Почему?»

В самом деле, почему? Ведь Гор уже знает о нем и Феаноре, и давно понял, что он подпустил к себе нолдо гораздо ближе и позволил гораздо больше. И именно поэтому – нет! «Я не хочу так, Гор! Не хочу твоего заочного соперничества с Феанором, твоего желания взять реванш. Не хочу снова чувствовать себя призом в поединке.»

* * *

– Лекарей сюда! Сейчас же!

«Да что же это такое?! Да как же это?.. Властелин, зачем ты вышел к нему? Почему не доверил мне? Все они безумцы! И этот был безумцем. Сам смерти искал, раз вызвал тебя... Что он там кричал о Феаноре, о мести? Ну, ясно, – одного поля ягоды, одна семья, одна порода... Тварь! Это я должен был прикончить его! Будь ты проклят, Феанор! И все твои безумные родичи! А ещё орел этот... Зачем ты вышел, Властелин?!»

Гортхаур не отходил от постели раненого Властелина ни днем, ни ночью. Бросал гневные взгляды на суетливо хлопочущих целителей, придирчиво следил за тем, как залечивают раны, сам подавал снадобья.

Потом Властелин встал. Попробовал пройтись – и прекрасное лицо исказилось болью. Целители только виновато разводили руками:

– Прости, Владыка, мы сделали всё, что могли.

Гортхаур прогнал их. Он едва сдерживал слезы. Не будет больше летящей походки, то стремительной, то плавной и грациозной, завораживавшей сильнее самого искусного танца. И шрамы на лице останутся...

Мелькор почти не выходил из своих покоев. И зеркала приказал убрать – он больше не желал смотреть на свое отражение. Зря! Эти шрамы, они его вовсе не уродовали. Даже наоборот – сейчас тонкий, вечно юный лик Властелина стал ещё более выразительным и оттого влекущим. Словно добавили недостающие штрихи, и получилось изысканное сочетание изящества и мужественности. Гортхаур сказал ему об этом, но Властелин только отвернулся, нахмурившись.

Они больше не занимались любовью, Властелин и слышать об этом не хотел. А потом и вовсе отослал его. Зачем ему нужен был этот остров и эта эльфийская крепость? Гортхаур понял, что Властелин просто не хочет больше видеть его рядом...

«Чем я провинился перед тобой, скажи? Только тем, что люблю тебя без меры? Что хочу быть рядом и доказывать тебе любовь каждым мгновением своей бессмертной жизни? За что ты со мной так поступаешь, Властелин мой?»

* * *

Он был в ярости. Как они посмели! Камни.. Все, что осталось у него от Феанора... И теперь один из них похищен. И ведь сам виноват – размяк, песенки о любви захотел послушать, повел себя, как последний дурак. Ну да, конечно, чего ему бояться в собственной крепости! А ведь этого бы не случилось, если бы Гор был с ним...

Ох, Гор! Мелькор не переставал думать о нем все последнее время. Плохо поступил, несправедливо. Не хотел выглядеть в глазах помощника жалким и слабым. И незаслуженно обидел...

И вот оно – наказание. Подлые воры воспользовались его слабостью, похитили самое дорогое. Теперь, небось радуются, насмехаются на ним. Над ним – самим Темным Властелином! Догнать, уничтожить! Он должен вернуть сильмарил. Немедленно! Он сам займется похитителями – они пожалеют, что родились на свет!

Огромная летучая мышь, разбив окно, влетела в зал и беспомощно упала на каменные плиты пола. Под ней расплывалось кровавое пятно.

– Гор?..

Мышь превратилась сначала в огромного черного волка с израненной шкурой, а ещё через мгновение на полу лежал окровавленный Гортхаур. Прозрачные серые глаза виновато смотрели на Мелькора, помощник силился что-то сказать, но из порванного горла хлестала кровь. Одного взгляда хватило, чтобы понять – лекари тут не помогут, надо самому. И Силы потребуется много. И времени...

«А как же похитители? А сильмарил?..»

Мелькор посмотрел на венец с оставшимися двумя камнями, перевел взгляд на Гора... И с силой швырнул венец об стену. Бесценное украшение с жалобным звоном покатилось по полу.

«Хватит! Хватит жить прошлым! Хватит этого нытья об утраченной любви! Да будь они прокляты, эти алмазы! Да пусть уходят, пусть забирают... Пусть подавятся этим камнем! Я же чуть не потерял самое близкое и любимое существо.»

И он склонился над израненным помощником. Всё, ушли, растаяли в призрачной дымке и Феанор, и его чудесные камни. Был только Гор, нуждавшийся в его помощи. Его Гор. Любящий и любимый.

– Сейчас, Гор. Я помогу тебе. Всё будет в порядке.

* * *

Что он мог сказать в свое оправдание? Обида и глупая ревность настолько застили ему рассудок, что его одолели жалкий пес и девчонка-полукровка. Нечего сказать, хорош первый помощник! Крепость потерял, врагов упустил. Властелин вот на ноги его поднял, столько с ним возился, а он... Что же сказать-то?

Гортхаур просто распахнул сознание: пусть Властелин сам всё увидит, пусть судит его, растяпу, за глупость, пусть выносит приговор – он заслуживает самого жестокого наказания.

Мелькор смотрел на него и... улыбался.

– Властелин?

– Не Властелин, нет. Называй меня просто Мелькор.

– Ааа... Эээ?..

– Ты всё ещё хочешь меня, Гор?

Будто пол покачнулся под ногами. И голос отказывался повиноваться. «Властелин... Мелькор... Зачем ты спрашиваешь? Моё сознание открыто перед тобой, смотри! Нет для меня в этом мире никого желаннее тебя. Потому, что ты и есть – мой мир!»

А Мелькор улыбался. Он никогда ещё не улыбался ему ТАК, и никогда ТАК не смотрел на него.

– Возьми меня, Гор.

Мелькор потянул было за ворот рубашки, собираясь снять, но Гортхаур, будто спохватившись, вдруг с жаром воскликнул:

– Нет! Позволь мне! Я так долго ждал. Я хочу сам.

Он снимал с него одежду. Медленно, наслаждаясь каждым движением, каждой мелочью. Любуясь, как сползает черный шелк с мраморных плеч, как открывается взору плоский мускулистый живот, обнажаются упругие ягодицы. Он гладил и покрывал поцелуями нежную кожу, чувствуя, как она становится горячей от его ласк, целовал его приоткрытые губы.

А потом сам, бережно, как величайшую драгоценность, отнес Мелькора на ложе. И снова целовал. Его губы не желали пропустить ни единого места на любимом теле. Его язык упоительно долго играл с сосками Мелькора, затем проделал влажную дорожку на его животе, спустился ниже...

– Ох, Гор, – только и смог выдохнуть Мелькор, когда мягкие губы и горячий язык коснулись его восставшего естества.

Не в силах больше терпеть эту сладостную пытку, Мелькор хотел перевернуться на живот, но Гор снова остановил его.

– Не надо. Я хочу смотреть на тебя, и хочу видеть, как ты на меня смотришь.

Он развел бедра Мелькора и его пальцы осторожно и нежно проскользнули между ягодиц. Он словно дразнил Мелькора, но тот не торопил, лишь мотал головой и покусывал губы в нетерпении. Наконец, он понял, что и сам больше не в силах терпеть, приподнял бедра любимого и вошел одним быстрым стремительным толчком. Мелькор издал протяжный стон и скрестил ноги на спине Гортхаура, теснее прижимаясь к нему.... И комната словно завертелась вокруг сплетенных тел. Жаркий водоворот затягивал всё быстрее, всё глубже. А на дне этой огненной воронки ждали мириады ослепительно ярких вспышек...

И в тот момент, когда их страсть достигла кульминации, Мелькор резко прогнулся, руки его обхватили Горхаура за плечи, взгляд черных глаз, устремленный на любимого, затуманился, а с губ сорвался то ли стон, то ли всхлип:

– Гор...

И не было в этот момент в Арде существа счастливее Гортхаура Жестокого.

* * *

Ну, и зачем он пришел сюда?

Маэдрос и сам себе не мог объяснить, что привело его в лагерь войск Амана. Уж точно не желание поздравить их с победой. Тогда что? Хотел посмотреть на Врага, скованного и жалкого? Того, кто лишил его всего, чем он дорожил в этой жизни. Посмотрел... Мелькор был скован, но жалким не выглядел. Смотрел надменно, держался с достоинством, даже побежденный, он вызывал у окружающих страх и ненависть. Маэдрос поймал себя на мысли, что готов сейчас поменяться с Морготом местами, потому, что на самого Маэдроса в лагере смотрели с брезгливой жалостью. Может, они и правы. Кто он теперь? Жалкий калека, осколок некогда великого и славного дома Феанаро. Чего он достиг, к чему пришел? Братьев не уберег, армию не сохранил, клятву не исполнил. Враг побежден, да. Но побежден не им, а теми, кого он и его братья считали трусами. А он свою битву Морготу проиграл. И не на поле боя... И даже того, кто спас его, кого он любил больше жизни, он не смог уберечь от гибели. Маэдрос-слабак, Маэдрос-неудачник – вот отныне звания, достойные его.

– Майтимо! – окликнул тихий голос.

Феаноринг обернулся:

– Дядя Арафинвэ?

Златокудрый король нолдор Амана, брат его отца, выглядел сейчас усталым и измученным. Не было в его глазах победного блеска, который Маэдрос наблюдал у всех окружающих. Ну, да, велика ли радость победы, если сыновей уже не вернуть... Но он не сторонился Маэдроса, как остальные, даже, вроде, обрадовался, увидев его.

– Пойдем ко мне в шатер, поговорим, – Финарфин произнес это как-то робко, словно боясь, что Маэдрос откажется.

... Уже несколько кувшинов вина опустели, а они всё продолжали говорить, вспоминали прошлое, мирную жизнь в Амане. Далекое время, жизнь, которая тогда казалась Маэдросу скучной и которую сейчас он считал счастливой. Навсегда утраченный покой...

Финарфин был вежлив и внимателен, Маэдросу нравилось с ним общаться. Лишь одну тему из прошлого они оба, не сговариваясь, обходили стороной – они не говорили о Феаноре.

Маэдросу было хорошо здесь, и он не собирался уходить. Но Финарфин спросил его о Маглоре – единственном оставшемся в живых брате, и этот вопрос вернул Маэдроса в действительность.

– Ах, да! Макалаурэ ведь ждет меня. Жаль, но я должен покинуть тебя.

– Так скоро? – лицо Финарфина сделалось печальным. – Но ведь мы... увидимся ещё?

Маэдрос тоскливо улыбнулся.

– Боюсь, что нет, дядя Арафинвэ. Ты ведь знаешь, для меня путь в Аман закрыт навсегда. По крайней мере, пока я жив.

– Да... Пока жив... – как эхо, повторил Финарфин.

Он выглядел сейчас таким потерянным, таким слабым, что Маэдрос, который ещё совсем недавно чувствовал себя, наверное, самым несчастным существом во всей Арде, пожалел его. Феаноринг обнял своего родича, пригладил единственной рукой его золотые локоны.

– Ну, может, всё не так плохо. Как знать, может, когда-нибудь великие Валар смилостивятся, и двери Мандоса распахнутся...

Синие очи Финарфина смотрели на него с затаенной надеждой.

– Ты веришь, Майтимо? Ты, правда, веришь в это?

На самом деле, Маэдрос не очень-то в это верил, но ему так хотелось утешить того, кто в этот трудный момент был добр к нему.

– Да, я верю.

Финарфин крепко обнял его в ответ и заговорил быстро, горячо:

– Да, да... Я тоже верю, так и будет... Что мы снова будем все вместе... И он тоже вернется к нам... Феанаро, твой отец... Я, Майтимо, знаешь... Я всегда его любил... Его нельзя было не любить... Ведь он такой... необыкновенный...

Потом он посмотрел прямо в глаза онемевшему Маэдросу, одной рукой ещё крепче прижал его к себе, а другой нежно погладил по щеке.

– И ты так похож на него. Такой же гордый. И сильный. И... ты красивый... Ты очень красивый, Майтимо.

Маэдрос не отстранился. Ему было хорошо в этих жарких объятьях, ему нравились и эти нежные слова, и мягкие губы, покрывавшие его поцелуями. И так хотелось забыть обо всем, отдаться на волю ласковых рук...

Когда он проснулся, то не сразу понял, где находится. А потом увидел спящего рядом Финарфина, и воспоминания о прошедшей ночи придавили тяжким грузом.

«Что я наделал? Зачем? Воистину, жалкое я создание! Готов лечь в постель к любому, что приласкает да скажет на ушко несколько нежных слов... Финдекано, друг мой, я снова предал тебя. Нет мне прощенья! Что же теперь? Что мне остается?»

Решение пришло мгновенно: он не позволит больше жалеть и презирать себя. Он исполнит клятву. Хотя бы, часть её. Он добудет камни. Сейчас. А потом...

«А потом, Финдекано, друг мой, единственная любовь моя, я уйду вслед за тобой. И мы снова будем вместе. Уже навсегда!»

* * *

Огромный черный волк брёл по лесной чаще, оставляя за собой кровавый след. Он был ранен и слаб. Иногда он падал, обессиленный. Но и тогда самые матерые лесные хищники не решались не то что напасть, а даже приблизиться к нему. Может, потому, что даже израненный, он оставался слишком страшен и силен для них. А может, чуяли своим звериным чутьем, что и не волк это вовсе.

... Гортхаур очнулся под обломками рухнувшей крепости. Он с трудом смог подняться на ноги. Вокруг стояла пугающая тишина. Из последних сил он оборотился волком – звериный нюх давал возможность чувствовать лучше. И он почувствовал... Запах крови и боли. Запах отчаяния. Запах поражения. Только одного он не чувствовал, не находил среди этого пиршества смерти и разрушения. «Где же ты, Властелин мой?» И он понял: Мелькор снова в руках врагов. Его снова заковали в цепи и увели. Так уже было... И сейчас он опять не смог защитить того, кого любил больше жизни. «Чего я стою тогда? Слабак, неудачник...»

Кто сказал, что волки не плачут?..

А потом он долго блуждал по лесной чаще. Раны затягивались медленно – Гортхаур потерял слишком много сил в этой битве. Но он уже решил: хватит хныкать! Он найдет лагерь светлого воинства, он попытается помочь, освободить. Только бы залечить раны хоть немного...

...Сколько прошло времени? Гортхаур потерял счет дням и ночам. Восстанавливая силы, он строил планы, но все они казались ему глупыми и безнадежными. Вряд ли он сможет что-то противопоставить светлому воинству и Эонвэ сейчас, когда он так ослаблен. Да, и Властелина уже могли отправить в Аман... При этой мысли Гортхаур содрогнулся: как-то один из пленных эльфов рассказал ему, насмехаясь, о том, что было с Властелином в Амане. Умирал этот эльф особенно долго и страшно – Гортхаур оправдал данное ему прозвище «Жестокий».

И теперь – он не должен допустить, чтобы его любимого вновь подвергли ТАКОМУ. Он все сделает, на все пойдет. Даже, если придется отправиться в Аман, даже, если придется попасть в Мандос. Эонвэ?.. Если Гортхаур не может справиться с ним силой, у него есть и другое оружие. Да, и умом командир светлого войска никогда не блистал.

Распрощавшись с волчьим обликом, тёмный майа умылся в ручье. Критически осмотрел своё отражение: вид измученный, да. Взгляд какой-то затравленный, но это дело поправимое. А в целом – вполне привлекательный, в Амане, помнится, его считали красавцем. И Властелин тоже... И умений такого рода ему не занимать. Только вот... Гортхауру была отвратительна сама мысль о том, что придется соблазнять ненавистного Эонвэ. Не было у него никого, кроме Властелина, и никого он не желал.

«Ну, и что же с того? Так нужно – это главное. Если уж Властелин смог перенести такое, то и от меня не убудет.»

... Голова чуть опущена в знак покорности, так, что вьющиеся темные пряди красиво падают на смуглое лицо. В чистый взгляд светло-серых глаз добавлено немного чувственности – самую малость, ровно столько, чтобы пробудить смутные желания.

Таким увидел предводитель светлого воинства Эонвэ бывшего помощника Темного Властелина Мелькора. Как было не залюбоваться? И как не поверить таким искренним, таким проникновенным словам раскаяния (и те же несколько капель чувственности – в низком гортанном голосе)? Победитель сдался на милость побежденного.

Весь день и всю ночь Гортхаур воплощал в жизнь самые сладостные мечты Эонвэ, исполнял самые потаенные желания. И, в конце-концов, Эонвэ уже ничего не мог утаить от своего пленника-соблазнителя.

– Раз уж ты раскаялся, зачем тебе тут оставаться? Поедем в Аман вместе со мной. Я замолвлю за тебя словечко перед Манвэ, он сейчас в таком добром расположении духа, после того, как избавился, наконец, от Мелькора.

У Гортхаура перехватило дух при упоминании любимого, но он сдержался, только улыбнулся самой обаятельной из своих улыбок.

– Как? А разве Мелькор не в Амане?

– Нет, конечно. Ах, да ты не знаешь ещё: твоего бывшего хозяина отправили за Грань Мира. Хвала Эру, навечно...

Эонвэ ещё что-то говорил, рассказывал, кажется, как им будет хорошо вдвоем в Амане, ведь у него теперь особое положение среди майар, сам Король ему благоволит...

Гортхаур уже не слушал. Его мир рухнул, выгорел дотла и серым пеплом навсегда застыл в некогда прозрачных глазах. «За Грань Мира! Навечно!» – пульсировало в висках острой болью. Опоздал...

... Он ничем не выдал себя. Терпеливо дождался, пока Эонвэ уснет, – все-таки, Гортхаур здорово его измотал. Потом, с трудом переборов желание перерезать ненавистному майа его светлую глотку, покинул шатер. Никто не остановил его – пусть бы только попробовали!

... Огромный черный волк мчался, не разбирая дороги. Все, кто попадались на его стремительном пути, даже не успевали испугаться и пожалеть о такой страшной встрече – их смерть была мгновенной и неотвратимой.

«И всё же, я не сдамся! У меня ещё будет Сила, и я ещё смогу бороться. Я найду способ вернуть тебя, Властелин моей души, даже если для этого мне придется потопить в крови всё Эндорэ! А если... Если у меня не получится... Тогда я уйду вслед за тобой, любовь моя. И мы будем вместе. Навсегда!»