Чез

Tonight I’m gonna have myself a real good time

Девчонка...

С этими почти кукольными кудрями, ухоженной мордашкой, ледяным взглядом, брезгливыми губами – вылитая девчонка из богатенькой семьи. У него были такие. Они после секса всегда торопятся в душ, они ненавидят, когда одежда мнется и пахнет чужим одеколоном, они должны быть дома в восемь. Но и они не могли ему противостоять.

А Джимми МакЭлрой мог.

И противостоял.

И весьма успешно.

И это страшно бесило. В первую очередь, именно тем, что МакЭлрой так походил на девчонку.

Но катался он классно.

Вся эта отточенная техника, выверенные до миллиметра жесты, почти балетная пластика... Даже если Чез, пытаясь повторить что-то из того, что с такой легкостью делал МакЭлрой, расшибется в ледяную лепешку, ему это не удастся. Да и на хрен сдалось. Его стиль – это AC/DC, Led Zeppelin, а не какой-то гребаный Бочелли, Джордж Майкл или Вагнер. Это для баб, слабаков и пидоров...

Только столкнувшись с ним в работе, Чез понял, что по силе и смелости бывший протеже Даррена МакЭлроя почти не уступает, а по упорству – так и вовсе превосходит его, Мистера Фигурное Катание.

Что совсем не означало, что с ним легко ужиться.

Тяжелее всего ему давалось чертово «личное пространство». Сам Чез любил прикосновения. Касаясь предметов, животных, людей, он получал дополнительную информацию о них, словно убеждался, что они существуют. Но стоило ему случайно коснуться МакЭлроя вне льда, тот стремился оказаться как можно дальше. Северное сияние находится прямо перед вами, но когда вы тянете к нему руку и делаете шаг вперед, оказывается, что оно высоко, и вас уже разделяет здоровенная ледяная пропасть. По сути своей северное сияние невещественно. И точно таким же становился для него МакЭлрой, как только покидал «коробку». Глядя на него, Майклз вполне готов был поверить, что леди позапрошлого века ели, как птички, и ссали фиалковой водой. Он даже сказал ему об этом как-то раз после тренировки.

Джим улыбнулся. (Он почти никогда не смеялся.)

А потом Чезу пришлось выслушать дивную лекцию о том, что леди тех времен ели в основном утром, до того, как затягивались в корсеты, а одежек носили на себе фунтов по двадцать.

– Да они падать в этом должны были!

МакЭлрой посмотрел на его ошарашенное лицо, повел плечами.

– А они и падали. В обмороки.

Со своей фирменной убийственной серьезностью.

Он даже шутил так.

Ни на минуту не становясь ближе.

Недотрога.

Снежная королева.

Именно так – Снежная королева.

– И откуда ты столько знаешь, а?

Он тоскливо вздохнул, отодвигая пустую тарелку. Количество еды просто угнетало...

– Я окончил колледж. Заочно, конечно. И прослушал пару хороших курсов. На большее не хватило времени.

Вид у парня был виноватый.

Нашел перед кем извиняться за недостаток образования...

МакЭлрой весь был полон подобных сюрпризов.

А он-то всегда считал его выскочкой и задавакой, но на деле оказалось, что многое о нем приходилось узнавать от тренера. Или ждать моментов вроде этого, когда Джиму хотелось поговорить.

– Послушать тебя, так ничего, кроме учебы и тренировок, у тебя в жизни не было.

Он долго смотрел на него с непонятной улыбкой, как обычно смотрят на идиотов, которым из вежливости или жалости не хотят грубить. Или на пришельца из космоса, не знающего прописных истин.

– Ну почему же... У меня было время на еду, на сон, на прогулки и работу с пресс-центром.

Твою мать... Какого хера ты такой серьезный?!

– Пресс-центром?

– Ну да. Интервью, фотосессии. Ты же сам знаешь... Даррен держит собственный пресс-центр, потому что так удобнее.

Этого Чез не знал. Ему никогда в жизни не приходилось работать с собственными пресс-центрами.

– Но ты ведь, наверное, ходил в школу, у тебя были друзья...

– Майклз, я не понимаю, кого ты сейчас хочешь обмануть или переубедить.

МакЭлрой встал из-за стола и ушел в комнату. Он не запер дверь, как втайне опасался Чез (поскольку партнер уже пару раз таким образом заставлял его ночевать на неудобном коротком диванчике в гостиной), но выключил свет, отвернулся к стене и сделал вид, что спит.

Чез не стал спорить и молча устроился на своем ярусе.

Волчья шкура приятно грела пальцы, напоминая о доме. Если, конечно, можно было так назвать мрачную дыру, в которую постепенно превращался Детройт, когда-то бывший сердцем автомобилестроения в Америке. Чез не был там уже очень давно. С тех пор, как смог позволить себе дом в Рино.

– Майклз, ты спишь?

Робко.

Как кутенок, впервые оказавшийся в незнакомом доме, пытающийся пробраться под одеяло, чтобы согреться рядом с большим и теплым человеком и немного притупить свою тоску по мамке.

– Нет, МакЭлрой. Ночь – мое время. Забыл?

– А. Ну да.

Молчание.

Шорох одеяла внизу.

Утром будет невнятное гнездо – не разберешь, где голова, где пятки.

– Ну, что тебе?

– Я только хотел спросить... А у тебя отец был?

Пальцы замирают, намертво вцепившись в густой волчий мех. Он мог бы соврать. Мог. Но не стал.

– Был, конечно. Но я знаю только мать.

Снова молчание.

Но Чез знал, что делает Джим. Смотрит в темноту и кусает губы. Он никогда этого не делал, если кто-то видел, но следы зубов невозможно было с чем-либо перепутать.

– У меня не было времени на друзей. Школу я заканчивал так же, как колледж – экстерном, – тихо донеслось снизу. – А из домашних животных отец признавал только лошадей. Мы часто ездили с ним верхом. Вот и все. Многие почему-то думают, что если ты сын богатенького папочки, то тот с тебя пылинки сдувает... Они даже не знают, как ошибаются. Тебя растят как дорогую, редкую орхидею под колпаком, вовремя поливают, проверяют температуру, подкладывают специальные подкормки в горшочек. Но тебе не с кем поговорить. Никто не приходит к тебе в комнату пожелать приятных снов. Проблемы переходного возраста волнуют его не потому, что тебе тоскливо, плохо, ты не уверен в себе, и у тебя снова вскочил прыщик над губой, а потому что это может сказаться на результатах тренировок. Призовой жеребец или ты – никакой разницы.

Майклз ему не поверил.

Тогда – не поверил.

Джим часто вел себя, как избалованный ребенок, которому все позволено. И почему-то казалось более вероятным, что Даррен носился со своим приемышем, как с писаной торбой. Стоило только взглянуть на этого прилизанного мудака!

(Действительно, трудно сразу понять, что МакЭлрой позволяет себе капризничать именно потому, что раньше ему этого не позволяли...)

– Ты спи, – добродушно проворчал он, свесившись вниз. – Нам завтра рано вставать.

– А-а... да?

МакЭлрой завозился внизу.

– Спокойной ночи.

Чезу даже мать не желала спокойной ночи. Поправляла одеяло, штопала одежду и притирала ушибы и ссадины – это да. Но спокойной ночи не желала. И даже не потому, что часто работала в ночное.

– Спи, – повторил он.

Уже самому себе.

Когда было нужно, дисциплинированное чудовище с нижнего яруса кровати умело есть, даже когда очень не хотелось, засыпать мгновенно и, проснувшись, собираться так быстро, словно сдавало норматив в армии*.

Когда-то давно Майклз еще лелеял мечту найти такую девушку – легкую на подъем, собранную и серьезную, умеющую смеяться одними глазами...

Как давно это было?

От тех времен осталась только волчья шкура, да несколько фоток, вклеенных матерью в альбом, который после ее смерти за каким-то дьяволом забрала ее лучшая подруга Бэтти.

Джимми

I’m a shooting star leaping through the sky

Чез был невыносим.

Вел себя, как животное.

Но он был первым, кто стал относиться к Джимми, как к человеку. Живому человеку. Не манекену, не экспериментальной модели чудо-ребенка, не источнику богатства и удовлетворения тщеславия, не младшему помощнику продавца и – бррр! – уж точно не как к объекту поклонения, чья шкура должна быть обязательно снята рано или поздно...

Они когда-то ненавидели друг друга.

Они и сейчас никак не могли полностью сработаться.

Но каждый для другого был – личность, безусловно, стоящая внимания. Всегда. С самого первого дня знакомства.

Если раньше единственно возможной для обоих формой контакта была перепалка или драка, то теперь им пришлось по-настоящему взаимодействовать. А взаимодействие невозможно без создания связи.

Роберту даже не нужно было напрягаться, разнимая их и разбираясь, кто прав, кто виноват. И Чез, и Джимми – оба до смерти хотели вновь выйти на лед.

Победителями.

Этого аргумента было достаточно в любой склоке.

К тому же, Джимми не нравилось жить в состоянии постоянного конфликта, и он изо всех сил старался смириться с присутствием в своей жизни (в одном доме!) бывшего соперника.

Что было не так-то просто.

Чез был шумный.

Он пел в душе, пел на тренажерах, болтал, шутил и громко храпел по ночам.

Чез был большой.

Вернее, казался большим. В его присутствии комната словно становилась меньше. Джимми постоянно натыкался на него или следы его присутствия, и это просто убивало.

Чез бывал несносен.

С ленивой грацией хищного самца в вечном поиске самки. Со своими подначками на тему девственности партнера и откровенным сомнением в его мужественности.

Ох...

Чез просто был.

Вся проблема.

Но он умел быть другим.

Ответственным, заботливым.

Надежным.

И...

Да, пожалуй, Джимми доверял ему.

Первому – за долгое время.

Несмотря на то, что все еще влетал на тренировках в мешки с вонючей рыбой, несмотря на обидные комментарии. Он знал – Чез не допустит, чтобы с его партнером случилось что-то плохое, пока он рядом.

Майклз быстро учился работать в связке.

Не так быстро, как Джимми, но тут уже выбирать не приходилось.

– Тебе надо, чтобы кто-то заботился о тебе. Ему – заботиться о ком-то. По-моему, вы идеальная пара.

Роберт читал спортивные новости. Он не любил, когда ему задавали глупые вопросы. Вроде того, что ему только что задал Джимми. Сам виноват. Нечего было лезть со своими проблемами к этой старой язве. Как будто он его не знал с двенадцати лет...

– Жесть.

Они оглянулись – Майклз стоял в дверях, сложив руки на груди.

– Всю жизнь мечтал тренироваться в паре, да еще под присмотром старого фрейдиста. Мало мне собственных проблем...

Он отлепился от притолоки.

– Идем, принцесса. Нечего слушать всякую муть.

МакЭлрой возмущенно посмотрел на него. И пошел за ним. Как бы Чез ни называл партнера, в конечном итоге он был прав. Слушать Роберта было неприятно.

Потому что он прав. Ты привык, чтобы о тебе заботились. Ручная зверушка. Глупая, ни на что не способная ручная зверушка!!!

Чез положил руку ему на плечо, и Джимми не отстранился.

Впервые.

– Поехали пить, МакЭлрой.

– Я не пью.

– Да брось. Бокал вина или кружка глинтвейна пойдут тебе только на пользу.

Он сильно сомневался в этом, но очень не хотелось сидеть дома.

Глинтвейн и в самом деле оказался вкусным, а Чез в качестве сопровождающего – на редкость неплох. Его знали, он всех хорошо знал. То кто-то подходил к их диванчику, то Майклз срывался, увидев кого-то в толпе, и вскоре возвращался – один или с кем-то.

Джимми даже представить не мог, что многие фигуристы, которых он знал только по льду, могут делиться опытом, травить профессиональные байки, сплетничать или жаловаться друг другу на тренеров. Для него, которому с детства внушали, что пустая болтовня – это глупо, что секреты ремесла и самостоятельно найденные приемы нельзя выдавать, а тренер является непререкаемым авторитетом – для него все это было настолько странно и ново, что свежие впечатления и горячее вино со специями смешались в один дивный вечерний коктейль. Видит Бог, сегодня он почти любил Чеза за то, что тот позволил ему узнать все это.

К тому времени, как они добрались до дома, Джимми уже крепко спал на переднем сидении. И не мог знать, что Чез на руках втащил его в спальню, раздел и накрыл одеялом, а сам отправился воевать с Робертом, очень недовольным разгульным и своевольным поведением подопечных.

Наутро он довольно смутно представлял, как оказался в постели, так что решил, что каким-то образом сам поднялся на второй этаж и устроился спать.

И, пожалуй, прошедший вечер вполне стоил того нагоняя, полученного от тренера за завтраком.

– Нет, ну ладно этот, – Роберт небрежно ткнул пальцем в сторону сонного Майклза, завернутого в халат. – Дикарь... Что с него возьмешь. Но ты, Джимми?!

– Мне было скучно. Почему я не мог поехать с ним?

– Чтобы нажраться...

– Э, тренер... Парень даже всю кружку глинта не осилил. Какое там нажраться?

– Так...

Роберт встал, мрачный, словно грозовая туча над Гудзоновым заливом.

– Давайте-ка к делу. Чтобы до конца чемпионата я ни о каком пиве и глинтвейне даже не слышал. Доедайте. У меня есть, что вам показать. Надеюсь, вам это поможет в работе, посему прошу отнестись к этому со всей серьезностью...

К концу тирады ему пришлось возвысить голос, потому что Майклз втихаря очень похоже его передразнил, и МакЭлрой не удержался и тихонько прыснул.

– ... потому что мне уже надоело повторять, что от вашей точности и мастерства будет зависеть жизнь одного из вас. Все, мальчики. Приятного аппетита. И пошевеливайтесь.

Чез невозмутимо показал ему в спину язык.

– Я все вижу, Майклз.

Роберт вышел и закрыл за собой дверь.

– Вот ведь зануда...

Чез вздохнул, глядя на беззаботно хрустящего хлопьями партнера.

– Интересно, что он там придумал?

– Не знаю. Но, чур, я первый в душ!

– Эй! Это нечестно, Чез! Ты был первым в прошлый раз.

– Я всегда первый.

Проще было уступить, чем спорить.

Может, в этом и беда?

Он слишком податливый, и именно поэтому Чез не может выбросить его нормально?

Джимми замер, не дожевав.

Кажется, правы те, кто говорят, что думать во время еды – вредная привычка.

Зато полезная.

Чез

I’m burning through the sky yeah!

Наверное, Джимми был единственным человеком на земле, с кем Чез смог бы (и действительно сумел) научиться работать в паре. Ему с легкостью удавалось то, что до сих пор не удавалось никому вне зависимости от пола. Чувствовать ритм Чеза Майклза и подстраиваться под него, не теряя своей индивидуальности. Это было классно!

Он когда-то играл на басу и даже на ритме. И он хорошо знал, как трудно найти лид-гитару, которая своими выкрутасами не заслоняла бы все и вся, а оплетала костяк мелодии аранжировкой, как кружевами, превращая композицию в совершенное произведение искусства.

Так вот если сравнивать фигурное катание с музыкой, то Джимми был как раз такой лид-гитарой.

С ним получалось из разрозненных по своей сути элементов, которые раньше Чезу приходилось соединять импровизациями, придуманными прямо на ходу, создавать единое целое. И когда он представлял, как это будет смотреться с трибун, его охватывало совершенно детское желание пуститься в пляс.

Да. Это будет что-то. Реальное «БУМ!».

Он смотрел, как Джимми выходит из тройного акселя, пружинит и практически без зазора уходит в либелу.

Заклон.

Партнер выгибается, ловит лезвие, тянет ногу назад и вверх...

– Эй, МакЭлрой! Кончай выделываться. Работать надо.

Чеза злит голос Роберта, так некстати прерывающий Джимми. А тот уже снова опускается в либелу и останавливается на перекидном. Пожимает плечами.

Трудоголик.

Золотой мальчик.

Но работать и правда надо.

– Давай, Майклз, шевели задницей...

Джимми уже послушно стоит в исходной позиции, смотрит нетерпеливо.

Бо-о-оже...

Чтоб хоть одна женщина когда-нибудь позвала его в постель таким взглядом, каким МакЭлрой зовет на лед! Может, хоть тогда немного утихнет вечно пожирающий его огонь...

Блять, ну нашел, о чем думать!

Нет пути эффективнее для осложнения себе жизни, чем во время тренировки думать о бабах и хорошем трахе.

Поддержка.

Сердце МакЭлроя бьется размеренно и ровно. Предыдущее его почти не разогрело, хотя на щеках уже выступил слабый румянец. До чего забавно – он уже не ждет, пока Чез его выкинет. Короткий взгляд-предупреждение, и они наконец-то делают это одновременно.

Браво, братишка!

Если бы у него был брат, он, наверное, был бы похож на Джима.

Да брось. Вы бы перессорились из-за баб.

Параллельный винт.

Обратный винт.

Джим уходит в спираль и вновь оказывается у него в руках.

Захват.

Ну, нет, крошка, только не тодес...

Но партнер уже уходит вниз. Вчера они уйму времени потратили на эту обводку, которую Чез никак не мог осилить – непривычный захват, смещение центра тяжести, а самое главное – Джим. В сознании Майклза тодес по-прежнему оставался элементом парного катания. Для пары мужчины и женщины.

Кажется, это называется когнитивным диссонансом...

Знаешь, что парень. Но в этот момент видишь в нем девчонку. Красивую девчонку. Охуенно красивую, беззащитную и зависящую от тебя.

– Черт, Чез!..

Майклз виновато улыбнулся, поднимая прочертившего лопатками лед партнера.

– Прости...

– Послушай... Если тебе так тяжело обводить тодес со мной, ну представь ты себе, что я – это не я, а абстрактная девушка!

Он знает, чего Джиму стоит это сказать: уж очень болезненно тот воспринимает попытки сравнить его с бабой.

Но в нем действительно много женского, часто даже женственного – что в самом Джимми, что в том, как он двигается, как катается. И, похоже, сам он этого просто не осознает.

– Слушай, извини. Я... задумался. Давай попробуем еще раз.

Ненавижу чертов тодес!!!

Спираль.

Поддержка.

Снова тодес.

И безупречное тело Джимми, кажущееся невесомым. Только кажущееся. Чез лучше, чем кто бы то ни было, знает, сколько весит это воздушное создание со всеми его костями и мышцами. (Иногда он был свято уверен в том, что голова у МакЭлроя перевешивает.)

Джим закрыл глаза, полностью доверяясь партнеру. Чез однажды спросил, зачем. «Чтобы лучше чувствовать лед и тебя», – сказал тот.

Сам Чез никогда бы на это не пошел. Если уж предстояло во что-то врезаться или упасть, то он предпочитал это видеть.

Перехват. Полуобвод. И он выводит партнера из тодеса и выкидывает его в луп.

– Здорово.

За жизнерадостным тоном партнера явственно угадывалось «всегда бы так». В общем, понимать друг друга без лишних слов они умели еще три года назад. Some things never change*...

И на короткое, очень короткое мгновение Чез был уверен – сейчас не выдержит, притиснет к себе этого мистера Безупречность и вопьется в эти без сомнения сладкие губы.

– МакЭлрой, Майклз, давайте сюда.

Чез тряхнул головой. Определенно, тренировки до добра не доводят по части личной жизни, раз уже начал заглядываться на МакЭлроя...

Нет, Майклз, посылай всех нахуй и срочно по бабам!..

А потом ему с чего-то взбрела в голову эта глупая во всех отношениях идея научить Джима целоваться. Стоял бы себе и смотрел на городок, но вот втемяшилась же блажь в башку.

Заморочка.

С принцессами из богатеньких домов всегда одни заморочки и проблемы.

Даже когда не они в них виноваты, а чье-то чересчур бурное и пошлое воображение и чрезмерная чувственность.

К концу чемпионата ему страшно захотелось уехать в полном одиночестве к черту на рога. И подумать. Много подумать. Чем больше, тем лучше.

А поскольку кататься ты с такой ногой все равно не можешь, ты имеешь право на перерыв. И Роберт может идти в задницу со своими системами тренировок и воздержания. Вот так.

Чез Майкл Майклз едет в Неваду.

Home sweet home!

Роберт

Don’t stop me now I’m having such a good time

У каждого из нас, часто – с самого детства, есть мечта. Без мечты, без этой эфемерной сказочной субстанции, что кажется нам то вожделенной Чашей Грааля, то проклятием, что всегда впереди, как быстро ни догоняй – без нее человек – бескрылое нелепое создание, неумело ковыляющее на таких иррациональных конечностях. Достигнутая же мечта обречена. Она должна немедленно стать обыденной реальностью, чтобы человек вновь мог поместить перед собой уже другую кость, подвязанную к палке, и гнаться за ней, волоча за собой семью, друзей или единомышленников, как древнекитайская собака – дырявый мешок с кормом для кур. Иначе жизнь остановится.

Роберт бредил фигурным катанием с детства, как иные мальчишки бредят небом и космосом, морем или войной. Это была его мечта. Его собственный звездолет с портом в совершенно другой галактике. И, как и многие фанатики, в своем стремлении создать нечто невиданное, сделать больше, чем кто-либо когда-либо делал, он порой переходил все границы. И терял, и упускал возможности, и совершал ошибки, загонял себя и людей. И давал себе зарок: больше никогда.

И только когда он увидел этих двоих вместе, оценил их потенциал, понял – все, что было «до», было всего лишь подготовкой, репетицией, долгой прелюдией к дивному, смертоносному произведению искусства, состоящему из Мистера Воплощенное Совершенство и Его Величества Шила-в-Заднице.

Именно эти двое.

Джимми МакЭлрой с его холодностью, обманчивой – как осенний ледок на холодной быстрой реке.

Чез Майклз с его заводным темпераментом, способный зажечь даже такого, как Джим.

Идеальное сочетание огня и льда там, где нужны и короткий запал, и азарт, и трезвый расчет.

И как только раньше никому в голову не пришла эта идея?..

Он, разумеется, знал, как.

Просто не случалось столкнуться сразу трем безумцам, двое из которых столь явно терпеть не могли друг друга, что не могли жить порознь, потому что это было просто скучно. Когда же Джим стал рваться на лед, чтобы надрать задницу именно Майклзу? Он не помнил, но точно знал – давно. Так было до дисквалификации, а сейчас, наверное, все эти эмоции достигли предельной концентрации, и дальше должен был последовать взрыв, способный смести все вокруг. Но если пользоваться этим жаром мудро, можно получить дивный по своим качествам сплав.

И все же...

Они способны были достать любого вечными склоками по малейшему поводу, постоянными попытками выяснить отношения, не обращая внимания, есть кто-то рядом или нет.

– Милые бранятся – только тешатся, – проворчал Роберт как-то раз.

Мгновенно прозвучавшее синхронно «Что?!» порадовало его несказанно. Джим и Чез ссорились как старые супруги. И реагировали на внешние раздражители точно так же. Многие пары фигурного катания достигали такого единодушия, отзанимавшись как минимум пару лет...

Я в бурю кинулся подобно кораблю,
И света белого и звезд в ночи не вижу.
Я так тебя люблю, что ненавижу,
И ненавижу то, как я люблю...

Это вполне естественно, когда один жалуется, что его посадили на диету и убивают лишними тренировками, а второму наоборот не хватает нагрузки. Жалобы, недовольство едой, собой, тренером всегда были, есть и будут есть тренерское терпение. Но пара Майклз-МакЭлрой его прямо-таки умиляла, когда первый мрачнел и отмалчивался, а второй жаловался на партнера – и черствый он, и грубый, и невоспитанный... Насколько чувствовал Роберт, причина там крылась совершенно в другом.

Просто его подопечных неизбежно потянуло друг к другу, как всегда бывает при тесном взаимодействии, когда не знаешь, где кончается твое собственное тело и начинается тело партнера, когда каждый должен знать другого до последнего сухожилия, как этот другой не знает сам себя. Джимми на тренировках словно становился сиамским близнецом Чеза, его естественным продолжением, так четко, идеально вписывался он во все, что бы ни делал партнер. Словно читал его мысли. И, естественно, он имел право жаловаться, поскольку подавляющий процент ошибок на льду допускал именно Чез, который со своим дурацким комплексом одиночки никак не мог заставить себя прислушиваться к партнеру и подстраиваться под него.

– Индивидуалист хренов!

Ну вот, опять...

Блондин в очередной раз поднялся со льда, потирая бедро.

– Все, с меня хватит на сегодня...

– МакЭлрой, вернись немедленно! Что это еще за самоуправство?

– Тренер, я не боксерская груша и не подушка. Хочет кататься один – вперед!

Дрожа от ярости, Джимми стащил коньки, швырнул их в угол, обулся, набросил куртку и вышел, хлопнув дверью.

Роберт вздохнул.

В принципе, удивительно, что мальчик продержался так долго – любого другого Чезово самодурство давно довело бы до истерики. Особенно если бы Майклз работал с женщиной.

Ее бы он достал еще в первый день, если бы не уложил в койку. Да и Джимми не баба...

Только Чез, кажется, постоянно об этом забывал.

Роберт повернулся ко второму фигуристу.

– Иди за ним и проси прощения.

– Что?!

– Ну знаешь... Найдешь другой способ с ним помириться, флаг тебе в руки.

И пропеллер в задницу...

Тренер в таких случаях по-любому виноват.

Взгляд, который бросил на него Майклз, лишний раз доказывал эту аксиому.

Откровенно говоря, Роберт плевать хотел на все эти высокие материи. Ему было интересно наблюдать за подопечными. Если бы это были парень с девушкой, они с Джесси уже заключили бы пари, когда они затащат друг друга в постель. А в данном случае тренера больше интересовало, когда они, наконец, научатся работать вместе. Если для этого им понадобится трахнуть друг друга, его это не касается, лишь бы пришли уже к консенсусу.

Примерно час спустя оба фигуриста вернулись – все еще немного дувшийся МакЭлрой и самодовольно улыбавшийся Макйлз.

– Ну что, леди, отдохнули?

Если им и не по душе было его ехидство, то показать они это не могли – и без того устроили балаган.

Но если судить по их работе, определенного согласия они все же достигли. Оба откатали всю произвольную программу без сучка без задоринки, завершив выступление отличным двойным синхронным лупом. Оба молчали до конца тренировки. (Благословение Небес!) И вечером в таком же молчании ужинали.

Что Майклз сказал коллеге, оставалось загадкой, но, похоже, это подействовало.

До конца дня оба не проронили ни слова.

Бальзам на уши...

Даже если это был бойкот.

Он почти любил их такими. (Впрочем, Джимми-то он и впрямь любил, как собственного сына, поскольку тренировал его с самого детства и знал почти как себя самого.)

От любопытства, что же Чез умудрился сказать мальчику, это не избавляло.

Чез

I’m a rocket ship on my way to Mars

Мотоцикл мерно пожирал милю за милей, довольно урча и изредка фыркая. В наушниках вовсю звучала одна из любимых песен. Было чертовски жарко и пыльно. Было хорошо. Он мог лететь и лететь по дороге. И не думать ни о чем.

Невада, как она есть.

И если где в Америке вам могла попасться длинноногая красотка с роскошной гривой вьющихся волос (о-ла-ла, да и все остальное при ней) прямо на хайвее, то непременно на дорогах, ведущих к Золотому Городу или из него.

– Привет...

Он заглушил мотор, выключил плеер, стянул очки к кончику носа и окинул девушку оценивающим взглядом. Она была старше, чем казалось с первого взгляда. Зрелая красавица, встретившая его взгляд своим – таким же.

– Хай. Я Трикси.

О, отлично. Хоть Бабита. Все равно. С такими буферами и бедрами ты можешь быть кем угодно.

– А я Чез. Куда едем, Трикси?

– В Рино, большой парень. Ты ведь не откажешь бедной девушке в такой малости, подбросишь меня до Рино?

Хоть до Небесных Врат, лишь бы не очередная ледяная статуя, крошка. Разве ты не видишь?

Она вся такая... ну, из Вегаса. Пустынная львица. Кожа пахнет дорожной пылью и солью, потом и духами – не то Amarige, не то Anais. Руки прохладные (это от жары, у многих женщин так), а ладони изящные и очень горячие.

– Поехали, ковбой.

Она шепчет это ему на ухо, прижавшись крепко, так крепко, что он спиной чувствует, какие мягкие и упругие у нее груди. И знает, что сейчас она чуть отстранится и обведет пересохшие от жары губы языком – в нескольких миллиметрах от мочки его уха.

Он всех их знает – от Западного побережья до Восточного, от Канады до Флориды. Дешевых шлюх и дорогих элитных проституток, одиноких женщин, робких, со взглядом побитой собаки, и опытных семейных хищниц, зрелых нимфоманок и свежих, молоденьких девочек. Все они – как прочитанные книги. И ни одна не смогла заставить его думать только о ней и ни о ком больше. Были такие, о ком он вспоминал с довольной улыбкой. Иногда.

А вот сейчас совершенно неожиданно вспомнилось – холод, замерзающее на губах дыхание и совершенно другие руки на талии. Робкие, неуверенные, вечно озябшие. И еле ощутимое касание щеки к спине...

Встряхнись, парень. Вегас явно тебя утомил...

Байк рванулся вперед.

Чезу не нужно было смотреть на дорогу, он знал ее чуть ли не наизусть, каждую трещинку, каждый поворот. Он даже в нетрезвом виде мог ехать до самого дома на полном автопилоте, часто не один.

Сколько раз за все это время он пытался серьезно обдумать происходящее между ним и Джимми? И сколько раз забывал, встретив очередную штучку, обольстив которую, тут же вновь возвращался к той же мысли? И сколько уже раз уходил от новой знакомой рано утром или даже прямо ночью? Потому что знал – когда очередная принцесса проснется, им будет не о чем говорить, и ничего нового она уже не покажет ему ни в постели, ни вне ее.

Уходил от женщин к выпивке и азартным играм, от которых потом вновь искал спасения у прекрасного пола.

Зачарованный круг.

Они остановились заправиться в Сильвер-сити, и Чез уже точно знал, что она не против перепихнуться. Он всегда это чувствовал каким-то особым, почти звериным чутьем, развитым за годы скитаний в поисках подходящей гавани.

– Где тебя высадить в Рино?

Все по правилам – начинать игру должен он.

– Ну вообще-то я живу в Западном Рино.

Любопытно.

– Я тоже.

– Недалеко от Маунтин Вью*.

– Я по счастью тоже не на самом Маунтин Вью, а в двух кварталах оттуда.

Это не шутка. Просто Чез ничего не может с собой поделать, и дурацкие фразочки вроде этой вырываются у него сами по себе. Но она смеется. У нее обалденная улыбка, очень непривычная, чуть кривоватая.

– По правде говоря, у меня дома ремонт, отключили воду...

Старо как мир. Но безотказно.

Да хоть прямо здесь, в мотеле, детка!

Но, конечно, так не делается. То есть, делается, конечно, но не с такими, как она.

Так что они без приключений добираются до его дома в Рино, и он показывает ей, где душ, халат и полотенца.

И когда она выходит, Чез получает долгожданную награду в виде ее сочных, мягких губ, наконец-то коснувшихся его рта.

Но он отвечает ей чисто на автомате.

Что за чертовщина!

Тебя обнимает охуенная баба с классными сиськами, можно сказать, сама падает тебе в руки, как спелый плод в райском саду. И о чем же ты думаешь в этот момент?

О сладком – доверчивом, неумелом – поцелуе, полученном на зимней смотровой площадке, о выпитом с невинных губ вздохе, возбудившем тебя так, как ничто до того. И о том, как льдистые глаза вдруг оказываются невыносимо близко, и в них – растерянность и первые всплески желания, и они топят холод. И о том, что никто, ни одна женщина не дарила тебе ощущения дома просто потому, что кривила ротик при виде полуголого тебя в кухне с таким обыденным: «Ну я же тут ем!»

И о том, что пора бы перестать притворяться, что ничего не происходит.

Он, наверное, впервые в жизни это сделал.

Он легко, но решительно отстранил ее. Улыбнулся.

– Мне кажется, душ столько не стоит.

В ней нет удивления.

Кажется, она понимает.

Потому что она кивает и проводит по его щетинистой скуле ладонью.

– Если она – лучшая, то что ты делаешь здесь, со мной?

«Потому что это не она», – хочется сказать ему.

Но он молчит.

Потому что все слишком ясно. И потому что он терпеть не может чувствовать и выставлять себя идиотом.

Ему совершенно не хочется сейчас думать о том, как он будет объясняться с Джимми. Чез Майкл Майклз – человек действия, и фраза «Завтра будет новый день» – определенно не про него. И поэтому он проводил Трикси и набрал до боли знакомый номер, чтобы услышать до боли знакомый ответ: «If you can dream it you can do it»*.

– Привет, братишка. Это Майклз. Помнишь такого? Я тут подумал, что было бы здорово увидеться. Может, перезвонишь, подскажешь, где тебя искать?

Ему хватило времени принять душ (в ванной все еще витал легкий запах Трикси) и сварить кофе, когда мобильник ожил.

– Чез! Я думал, ты про меня забыл.

Голос вроде жизнерадостный...

Признаться, он немного беспокоился, что парень умудрился во что-то вляпаться и потому не берет трубку.

– Я в Кеноше.

– Где это? В Небраске?

– Хорошего ты обо мне мнения... Это в Висконсине.

Смех на том конце провода.

Очень тихий, сбивчивый.

Джимми действительно не очень-то умеет смеяться.

– Ну значит, я сегодня вечером прилечу.

– Встретить тебя?

Он мог отказаться. Но не стал. Потому что соскучился. И потому что предпочитал не прятаться, раз уже попал под обстрел.

– Давай. Это будет здорово.

Аэропорт – это особое место.

Здесь человек может провести всего пять минут и никогда больше не вернуться сюда, а может бывать здесь многократно. Люди встречают, провожают, прилетают, отбывают. Ссорятся, мирятся, плачут, смеются. Пьют кофе и читают, глазеют на других людей, прячут бомбы и пакетики героина, передают друг другу посылки.

Живут.

Маленький, совершенно отдельный мир среди сотен тысяч таких же на планете Земля. Чез любил аэропорты. Некоторым образом они были как он сам. Через них проходило огромное количество людей, а они оставались после них такими же, какими было до них. Собой. И только изредка находился один человек на миллион, который решал связать с аэропортом (не с самолетами, а именно со зданием) всю свою жизнь.

Джимми и Чез

I’m burning through the sky yeah!

Джимми приехал в аэропорт раньше, чем надо – от волнения никак не мог вспомнить, во сколько прилетает в Кеношу самолет Чеза и рассчитать время поездки, хотя переспрашивал по телефону два раза.

Все ему было в новинку, несмотря на то, что за четыре года, казалось, можно было привыкнуть. И общение, и люди, и особенно – немного пугавшая его самостоятельность. Оставалась еще прямо-таки неистребимая привычка. Чтобы кто-то приходил и говорил, когда и что есть, как одеваться, как вести себя на конференциях, на льду и в доме, и когда идти спать.

И поэтому сидеть в полном одиночестве в кафе аэропорта было ничуть не привычнее, чем самостоятельно водить автомобиль или назначать свидание.

Когда-то ему даже в голову не могло прийти, что собственное тело может доставлять какие-либо неудобства, а то и вовсе подводить в самый неподходящий момент, как, к примеру, во время первого их с Чезом выступления.

– Как давно ты перестал принимать ту гадость, которой тебя пичкал Даррен?

Прекрасно знавший его Роберт, естественно, первым заметил неладное: милый, застенчивый, покладистый Джимми МакЭлрой, которого он знал, теперь в любой момент мог превратиться в злобную фурию, мечтающую вцепиться в глотку первому, кто попадется под руку. Причем, как правило, первым попадался Майклз.

– Именно ту? Давно. Еще когда ты решил перевести меня с нее на тренировки с удвоенными нагрузками.

Роберт сильно удивил его, когда ухмыльнулся и посоветовал найти себе девушку...

– Привет, принцесса.

Майклз с шумом сбросил на пол сумку и уселся рядом.

– Когда ты перестанешь меня так называть?!

Чез улыбнулся, похлопал его по плечу.

– А тебе идет.

Джимми зло фыркнул.

Он ненавидел эту самодовольную усмешку – он не знал, как реагировать на нее, что отвечать. Да, признаться, и всякое желание злиться попросту пропадало, когда Чез улыбался так.

– А Кейти дома оставил?

Причем тут Кейти?!

– Да мы... вроде как...

– Что, поругались? – понимающе хмыкнул Чез.

– Да нет. Просто не подошли друг другу.

Он в принципе уже сильно сомневался, что на свете существует девушка, с которой он сумел бы поладить. За свою жизнь он так и не научился разбираться в женщинах, понимать их. Они казались ему инопланетянками с совершенно чуждым менталитетом. Они говорили на другом языке, мыслили другими категориями. И научиться чему-либо мешало прежде всего воспитание Даррена, ни во что не ставившего противоположный пол и относившегося к нему крайне брезгливо. Словно женщины были опасными бактериями. Бактерии вообще были бзиком у старшего МакЭлроя.

– Не подошли?.. А вроде была такая любовь...

– Не путай симпатию с гормонами и любовью.

– О! А ты, конечно, разбираешься в этом лучше всех.

Джимми молча поднялся, взял со столика ключи.

– А по-моему, это одно и то же, – еле слышно пробурчал Майклз, взваливая сумку на плечо. – Эй! Не знал, что ты водишь.

– Я сдал на права через неделю после совершеннолетия.

МакЭлрой почувствовал себя несколько задетым. Вечно Чез принимал его за красивую блондинку... Мило, конечно. Роберт всегда говорил, что лучше всего, когда тебя недооценивают, но Джимми и в этом был весь в приемного отца – терпеть не мог, когда его ценили ниже истинной стоимости. Тем более обидно было видеть подобное отношение от собственного партнера.

Слишком много Даррена было в его жизни.

До сих пор.

– Это твое?! Силен, брат.

Искренне восхищение в голосе Чеза, как всегда, польстило ему больше, чем завистливые взгляды на улицах Кеноши.

Этим был новенький Jaguar XK совершенно ожидаемого лазорево-голубого цвета. Джимми сомневался в этой покупке до последнего момента – все-таки он привык к тяжеловесному надежному бизнес-классу Mercedes или Bentley. Но когда он сел за руль, понял – это его. Маленький голубой монстр требовал точности и быстроты реакции, водить его было все равно что откатывать трудную и невероятно красивую программу, и Джимми просто влюбился в него.

– Мое. Садись.

Чез устроился впереди, кинул сумку назад и с интересом воззрился на партнера.

МакЭлрой умел удивлять.

Сам он считал себя скучным занудой и, как подозревал Майклз, втайне гордился этим. Но на самом деле с ним всегда было интересно. Не занятно, не весело, не забавно – интересно. Джимми конечно же умел и достать и довести до белого каления, но всегда мог предложить что-то новое.

Например, как сейчас.

До сегодняшнего дня Чез даже не подозревал, что эта принцесса (ну а как еще назвать эфемерное воздушное созданье, стремящееся все делать исключительно красиво и правильно и утомленно морщащееся при виде окружающих?) умеет водить спортивное купе с мастерством пилота «Формулы». О чем он? Он не думал даже, что Джим вообще умеет водить!

– Ну, о чем ты хотел поговорить?

МакЭлрой со стороны мог бы показаться холодным или даже отстраненным. Но Чез прекрасно знал, что партнер даже в такой простой вещи должен «разогреться». Это в спорах и ссорах Джимми заводился с пол-оборота. Для простого человеческого общения ему просто не хватало опыта.

Вот она. Польза теплицы... Зато воспитанный и культурный.

Парень явно был ему рад, но не очень знал, как это выразить и стоит ли вообще как-то выражать.

– Я...

Ну, и что же он собирается ему говорить? Что хотел бы, чтобы он был девушкой? Да тогда он его не увидит до начала чемпионата.

И, скорее всего – вообще не увидит.

– Чез?

– Знаешь, я давно хотел тебя спросить про Даррена.

Сказал и понял, что это правда. Он когда-то считал партнера высокомерным, заносчивым ублюдком, но на деле ничего о нем не знал, как и о его приемном отце, кроме того, что тот мудак.

– И ради этого ты сорвался из Невады? Ну спрашивай...

Кому-кому, а Джимми точно было не привыкать к самым неожиданным выходкам Чеза. Тот был прямо как ураган. Мог возникнуть ниоткуда, все поставить с ног на голову и исчезнуть в неизвестном направлении.

– Ну...

Как назло, в голову ничего не лезло. Пусто, как в старой консервной банке.

Джимми терпеливо ждал, ловко лавируя между немногочисленными в этот час машинами.

Чез проводил взглядом уходящий назад Thunderbird 1975 года выпуска, выкрашенный в безумный красно-оранжевый цвет. Там, где ехала машина, казалось, что шоссе полыхает огнем.

Оторвавшись от созерцания этого феерического зрелища, он уставился прямо перед собой.

– Расскажи мне все, – тихо попросил он.

– Про себя?

– Про себя, Даррена, Роберта... Просто расскажи все, с самого начала. Я тут просто подумал – нам еще долго вместе кататься, а я о тебе только и знаю, что ты не любишь женщин, стремишься все облить антибактериальным спреем и отлично катаешься, а это практически ничего.

Джимми сделал потише.

Из динамиков Фредди Меркьюри словно обращался к Чезу:

Don’t stop me now
I’m having such a good time
I’m having a ball
Don’t stop me now
If you wanna have a good time
Just give me a call
Don’t stop me now
I don’t wanna stop at all.

Когда разбег уже взят, а бросаться в огонь все равно страшно, надо же с чего-то начинать...

1. Стандартное время сбора с момента побудки по тревоге в армии 75 секунд.
2. «Кое-что никогда не меняется». Устойчивое выражение.
3. Mountain View Cemetery – кладбище Маунтин Вью в Рино.
4. Если можешь мечтать, то можешь и сделать.