Первой парой в универе у меня начертательная геометрия. Я бы с удовольствием поспал подольше, но препод по начерталке – зверюга. На улице темно и мокро, даже кепка не спасает, а зонт открывать лень – у меня в руках тубус. Все-таки октябрь – отвратительный месяц.
В маршрутке, как обычно, не протолкнуться. С радостью занимаю освободившееся место. Сиденье боковое, терпеть его не могу – все ноги перепачкают, но сейчас выбирать не приходится. Может, подремлю. Но сон не идет, а идут разные мыслишки об учебе, о курсовиках, об Иринке из параллельной группы.
Мой взгляд скользит по телам, нависающим над нашим боковым сидением. Необъятная тетка с такой же необъятной хозяйственной сумкой начинает проталкиваться к выходу, и ее место занимает парень в джинсах и кожаной куртке. Толкотня и ругань в маршрутке такие, что кажется – едут не люди, а бешеные собаки. Задом тетка подталкивает парня, но он удивительно уравновешен в этом общем сумасшедшем доме и даже не огрызается – просто спокойно возвышается надо мной. Конечно, лучше бы на его месте оказалась девчонка в короткой юбке или обтягивающих брючках... У него новенькие джинсы – не какое-то потрепанное барахло – и они здорово сидят на нем, именно так, как надо. На мне-то любые штаны сидят мешковато. Из ушей в карман куртки тянутся проводки наушников то ли к плееру, то ли к телефону. Он стоит здесь, среди злобы и раздражения, но его как бы и нет.
На очередной остановке оголтелая толпа входящих штурмом берет переполненную маршрутку, и парня, как прибоем, вносит между моих расставленных коленей. Мне некуда деваться: полы его куртки почти касаются моей щеки, и я по неволе упираюсь взглядом в его пах. Почему-то я не решаюсь посмотреть ему в лицо и просто автоматически продолжаю скользить взглядом по его груди. Парень, как парень: не качок, не бычина, но и не доходяга. Тоже, наверно, студент. Правая рука мне не видна – она вверху на поручне, левую он держит в кармане джинсов. А у него приличный бугор в штанах! Есть, чем перед девчонкой похвастаться. Я смотрю в пряжку его ремня и понимаю, что неприлично так пялиться – тем более что ему сверху очень хорошо видны мои взгляды. Я почему-то краснею и закрываю глаза. Пусть лучше думает, что я сплю.
Очередная остановка, очередная толпа, снова колыхания, грубые возгласы, толкотня, и его ногу прижимают к моему бедру. Куда-то пропадают все ощущения и звуки, а в голове слышится только легкая капель – теплая, весенняя, искристая. Я сижу, почти парализованный. Водитель не церемонится, будто дрова везет, и от каждого резкого торможения у моего бедра возникает трение, приводящее меня в ступор. Мне некуда отодвинуть ногу, а ему некуда отойти – в автобусе, как в консервной банке. Все ежатся от промозглой сырости, а меня бросает в жар, но тут же прошибает ледяной пот, потому что я понимаю – у меня встал. Судорожно хватаюсь за тубус, как за соломинку, открываю глаза: он стоит близко, совсем рядом, так, что я даже чувствую его запах. Немного кожи – от куртки, чуть-чуть какой-то пряной туалетной воды и свежесть дождливого утра. Опять беспомощно упираюсь глазами ему в пах, опять краснею, опять пытаюсь отвести взгляд и опять безуспешно. Ругаю себя последними словами, готовый провалиться сквозь землю. У меня?! На парня?!! Рядом освобождается место, но он не садится, а продолжает стоять у меня между ног – спокойный и отстраненный, погруженный в свои мысли, а может в музыку. Его ладонь в кармане совершает несколько стесненных движений, как будто он ищет монетку или что-то еще, и замирает. А меня снова бросает в жар, и я тороплюсь закрыть глаза. Но, оказывается, так еще хуже, и в темноте проплывают непрошенные картины. Я вдруг начинаю воображать, что он мог бы делать похожими движениями, и ощущаю пронизывающую дрожь. На смену этому видению приходит другое – совсем уж сладостный кошмар – он мог бы делать это мне... Дальше моя фантазия не идет, даже не знаю толком, как происходит у парней. Я просто кусаю губы, потому что до боли ощущаю врезающийся шов на брюках, и их тесноту, и свое отчаяние. Когда снова открываю глаза, вижу, что мои пальцы дрожат. Его бедра так близко, что кажется, нет ничего естественнее обхватить их ладонями, почувствовать не только свой, но и его жар. Раздеть... Ласкать... Блядь!
Мы подъезжаем к универу. Рывком поднимаюсь, он чуть отстраняется. Спокойно и равнодушно скользит серым глазами по мне, как и по другим пассажирам. Я пытаюсь протолкнуться к дверям, но там затор – пол-автобуса выходит. Его прижимают к моей спине, и я обостренно ощущаю этот контакт. На мгновение в мои ягодицы напряженной тяжестью упирается тугой ком – и я чувствую его... чувствую... чувствую...
Я выскакиваю на остановке. Он едет дальше.
Сейчас я пойду на начерталку. Послушаю, как нудит препод. Предложу Иринке встретиться вечером. Она согласится, и мы пойдем в кино, чтобы не мокнуть на улице. Будем смеяться над глупой американской комедией или нестрашной страшилкой. И, может быть, у подъезда она позволит себя поцеловать. Все будет хорошо.
Только останутся серые глаза и весенняя капель посреди октября.
