Уже около часа в Суворовском училище царила тишина: после отбоя вымотанные уроками и строевой подготовкой ребята заснули, едва коснувшись головами подушек. Майор Василюк неспешно прохаживался по коридорам, проверяя, не дремлет ли дежурный по роте на своей «тумбочке». Заглянул в казарму, с безотчетным умилением посмотрел на спящих мальчишек и повернул обратно. Однако когда майор завернул за угол, позади он услышал еле слышные шаги. Принадлежали они, как это выяснилось, Макарову, который медленно, странно неуверенно подошел к двери туалета и, взявшись за ручку, остановился. Не двигаясь с места, Василюк с удивлением смотрел на парнишку. Во-первых, минуту назад Макаров казался стопроцентно спящим и видящим десятый сон. Теперь же можно было сказать, что он еще даже не ложился: бодрый, собранный и какой-то чересчур сосредоточенный. Вот как раз это и было «во-вторых»: Макарова редко можно было увидеть таким серьезным, чаще он строил из себя клоуна цирка, который уехал без него куда-то полтора года назад.

Пока Максим мялся перед закрытой дверью, майор сообразил, что в туалете сейчас как раз должен заканчивать уборку Соболев, которому посчастливилось получить наряд вне очереди. Вроде бы, времена, когда эти двое готовы были друг друга поубивать, уже миновали, но мало ли... Как бы опять смертоносная раковина и швабра-убийца не активизировались, а то будут завтра орлы ходить с разбитыми лицами и новые байки сочинять. Когда Макаров наконец-то скрылся внутри, Пал Палыч тихонько подошел к двери, намереваясь проконтролировать ситуацию. Благо дверь Максим не до конца закрыл.

– Макар, ты чего? – раздался глухой голос Соболева. Не враждебно и не настороженно, скорее удивленно.

– Да вот пришел проверить, хорошо ли ты унитазы выдраил... напоследок, – немного натянуто ответил Макаров.

– Не начинай лучше, а? Когда ты в прошлый раз стал до меня докапываться, это не очень хорошо закончилось.

– Жалеешь? – поинтересовался Максим намеренно развязно.

– Что мы подрались тогда, что ли?

– Да.

Кирилл долго не отвечал. Все звуки вокруг, казалось, вообще умерли. Майор Василюк уже понял, что ничего страшного не случится и можно бы идти восвояси, но... но почему-то ему интересно было услышать, что скажет Соболев. Чувствуя себя неуютно из-за собственного любопытства, он все-таки остался на месте.

– А чего мне жалеть? Это не я на тебя кидался. Если помнишь, я сразу, как узнал, что ты не сос, извинился, а ты...

– Да ладно, кто старое помянет, как говорится... – перебил Максим, кашлянув. Добавил веселее: – Все со шваброй танцуешь? Тебе идет.

– А ты жалеешь? – настойчиво и серьезно спросил Соболев.

Максим за словом никогда в карман не лез, но здесь и он призадумался – на пару секунд, не больше:

– Я – да. Придурок был, признаю. Теперь и сам не вспомню: чего я так взъелся? Только из-за нашей первой встречи разве?

– Подумал, что я на место твое претендовать буду? – предположил Кирилл.

Макаров фыркнул:

– А какое у меня здесь место? Место только у собаки бывает.

– Место негласного лидера. Все-таки ты – вице-сержант, сын мэра, толковый, общительный... тебя все любят.

– И ты? – вдруг тихо спросил Максим, чуть запнувшись. Брови майор Василюка почему-то неуклонно поползли вверх. В этот момент он окончательно понял, что ему надо немедленно уйти, но странное дело – так же четко он знал, что должен остаться. Что-то тут неладное было...

На этот раз Кирилл молчал еще дольше. Из плохо закрученного крана раздражающе капала вода прямо на самые нервы.

– И я, – все-таки ответил Соболев почти беззвучно, так, что майор подумал, будто ему послышалось.

Шумно выдохнув, Макаров подошел к раковинам, мелькнув перед глазами белым пятном своей рубашки. Он пустил воду, бессмысленно намочил руки и снова закрыл кран, затянув его потуже. По звуку было похоже, что он сейчас сорвет резьбу.

– Я не просто так пришел, – сказал он. Голос звучал неуверенно без своей вечной усмешки, позволявшей каждую секунду любое слово обернуть в шутку.

– Я понял.

– Хотел попрощаться, – выдавил через силу Максим.

Послышался тихий шорох: не выпуская из рук швабру, Соболев подошел ближе к Максиму, волоча уже подсохшую тряпку по полу. Теперь Василюк мог его видеть.

– Я же не среди ночи уезжаю. Завтра еще попрощаемся.

– Это не то, – упрямо, с ноткой странной обиды заявил Максим. Он помолчал и продолжил: – Месяц всего до конца учебного года остался! Ну почему ты не можешь доучиться?

Соболев тяжело вздохнул и оперся о швабру, положив подбородок на сложенные руки:

– Макс, я же говорил уже... Отца решили направить в Петербург, мы переезжаем через два дня. Я не могу остаться.

– Да почему не можешь-то? Вон Ритка твоя вообще из Москвы ради тебя сюда переехала...

– Давай не будем про нее, хорошо? – сухо попросил Кирилл, выпрямляясь. – Как переехала, так и укатила обратно. А решать, доучиваться здесь или в Питере – не мне.

– Ну да, конечно, я понимаю... Петербург – это тебе не наше захолустье. Ты просто свалить отсюда хочешь поскорее, да? Скажи уж прямо, чего там...

– Да при чем тут это?! Что там, что здесь – все одно, в принципе. Так и так по городу особо не погуляешь, увалы везде раз в неделю бывают... в лучшем случае. Зато в Питере я никого не знаю, а здесь...

– А что здесь? – с некоторым вызовом спросил Макар, подходя к нему и становясь напротив. – «Товарищи», как ты выражаешься? Ну так и там найдешь себе таких же.

– Нет, здесь у меня не только товарищи, – покачал головой Соболев. – Есть еще и один друг. То есть... я на это надеюсь.

– Есть, – кивнул Максим, нервно скрещивая руки на груди.

Хмыкнув, Соболев крепко взял его за запястье, вынуждая расцепить «захват»:

– Не стой так. Таким жестом обычно отгораживаются и закрываются, он или о неуверенности говорит, или о враждебности.

– Психолог, блин, – скептически заметил Максим, но руки все же опустил. – Так значит... завтра уезжаешь?

– Завтра, – эхом отозвался Соболев, не мигая глядя на него.

– А это, типа, наряд в качестве прощального подарка? Василюк постарался?

– Нет, Философ. Прикопался... Фигня, в общем. Нормальный такой подарок, будет что вспомнить, – невесело усмехнулся Кирилл.

– Нда... а я... у меня тоже небольшой презент есть. Для тебя, – зачем-то уточнил Максим, шаря в кармане. Мгновение спустя он извлек на свет божий какой-то небольшой предмет, при виде которого и без того немаленькие глаза Соболева округлились еще больше.

– Макс, да ты че? Ты ж этот плеер недавно совсем купил! Да он стоит...

– Так, а ну-ка цыц! – весело приказал Макар. – Нехорошо от подарков отказываться. Пофигу мне, сколько он стоит, я и без плеера перебьюсь... до своего дня рождения. Ты же свой недавно совсем в хлам разбил, я видел. А раз уж ты у нас такой меломан, то вот тебе восполнение потери. Там, кстати, музыка прикольная закачана, как раз как мы с тобой любим. Песен двести, кажется... Батарейки не дарю, уж как-нибудь сам запасешься. Будет что в поезде слушать.

– Я... Макс... спасибо. Большое, – словно позабыв все слова, растерянно бормотал Соболев, убирая подарок.

– Спасибо в карман не положишь, даже очень большое, – с улыбкой от уха до уха (которая выглядела как-то странно) заявил Макаров.

– Мне даже оставить тебе нечего как-то, – заметно расстроился Кирилл.

– Да не, что ты, мне не надо ничего. Это я так шучу тупо... вообще скатился, неоригинальным стал, – уже совсем кисло улыбнулся Макар, бодрящийся, кажется, из последних сил. – Слушай, Кирюха... Кирюш... – начал он и снова сбился, раздраженно выхватив из рук Соболева швабру: – Да убери ты хрень эту, что ты в нее вцепился.

Фирменная швабра с самонаводящимся прицелом, переименованная в обидное «хрень», со стуком примостилась у стенки. Разобравшись с мешавшимся предметом, Максим снова повернулся к Кириллу и, видимо, не зная, что делать с руками, положил их на плечи Соболеву.

– Я что-то сказать тебе хотел... когда сюда шел... все из башки вылетело. В общем ты там, в Северной Венеции, не забывай нас, ладно? Меня... не забывай. Взвод наш, – поспешно поправился он. – Смс-ки там шли хоть или как-то...

– У меня сотового нет, – пробормотал Соболев, пристально глядя ему в глаза.

– Хочешь, я тебе свой отдам, а? – выпалил Максим, чуть придвигаясь к нему.

Кирилл покачал головой, слабо улыбнувшись:

– Я куплю. Обещаю, как только – так сразу. Хоть какой-нибудь. А свой побереги лучше, у тебя там фотки такой красотки...

– Нету там уже их. Удалил на хрен, – быстро проговорил Максим, словно боясь, что ему не поверят.

– Зря.

– Нет, так... правильно. Я себе нервы все вымотал, почти год мучился... надоело. Толку-то чуть. Не знаю даже, где она. А главное... не хочу знать. Больше уже не хочу, – закончил Максим сумбурный, явно тяжелый для него монолог. Скорее всего, он никогда об этом ни с кем не говорил. Возможно, даже с самим собой.

Совесть майора Василюка, замершего у дверей, вопила дурным голосом, потому что вовсе не для него были предназначены эти глубоко личные откровения пораненной мальчишеской души. И он бы ушел, непременно ушел, если бы ему не казалось, что расстояние между парнями мало-помалу сокращается, словно они микроскопическими, не заметными глазу шажками подходят все ближе друг к другу. И было в этом что-то пугающе неправильное, хотя и не говорили они ничего необычного.

Из напряженных раздумий Пал Палыча вырвал хриплый голос Соболева, каким часто говорят, пытаясь скрыть сильное волнение и чувствуя, как сердце трепыхается где-то в горле:

– Не хочешь? Точно?

Не утруждая себя ответом, Макаров кивнул. Руки его по-прежнему покоились на плечах у Кирилла. Майору казалось, что они подрагивают, как будто необходимая, желанная опора обжигает ладони сквозь тонкую ткань рубашки. Соболев не обращал на это внимания. Бледный, как-то вмиг осунувшийся, он снова задавал вопросы, которые явно им обоим были столь же в тягость, сколь и важны.

– Чего же ты тогда хочешь, а, Макс? Не определился еще? – он опустил голову, не пытаясь высвободиться из хватки Макарова.

– Не знаю, – мученически простонал Максим, словно он именно теперь искал ответ на этот жизненно важный при всей своей абстрактности вопрос – и не находил его. Как будто истратив на два слова дневной запас энергии, он тоже опустил голову, осторожно прикоснувшись ко лбу Кирилла своим лбом.

Они стояли неподвижно всего несколько секунд, потом... встретились взглядами. Они были близко... Соприкасались всем телом, от ног в форменных брюках (Макаров зачем-то надел их вместо штанов от пижамы) до торсов. А лица их, одинаково белые, немного испуганные и растерянные, тянулись друг к другу, как тянется к магниту увесистый кусок железа: медленно, но неуклонно. Майор Василюк понял, что сейчас может случиться что-то невозможное, что-то недопустимое, из ряда вон выходящее, неестественное и... если две пары губ соединятся в постыдном поцелуе. Он не мог этого допустить. Не имел права – в первую очередь, как их офицер-воспитатель. Майор трясущейся рукой взялся за ручку двери. Потревоженные петли отозвались жалобным, но почти неразличимым скрипом...

И в эту секунду что-то нарушилось в сложной системе противовесов, удерживающей равновесие в небольшой, тускло освещенной комнате. Соболев прикрыл глаза, как будто сдаваясь, а Максим, вдруг что-то решив для себя (или, может, все-таки расслышав тоненький голосок дверных петель), застыл на секунду, чуть повернул голову и, скользнув губами по щеке Кирилла, крепко его обнял.

Василюк замер.

– Я знаю, чего хочу, – словно не своим голосом проговорил Макаров. – Хочу, чтобы ты никуда не уезжал. Чтобы остался с нами. И этого я хочу сейчас больше всего.

Лица Максима видно не было, но едва ли оно сильно отличалось сейчас от лица Соболева: Кирилл зажмурился, как от сильной боли, и закусил дрожащую губу. Но когда он заговорил, голос его звучал ровно и твердо:

– Я тоже, Макс. Я бы никуда не поехал, если б смог. И я... – дыхание все же сбилось. Он замолчал на полуслове.

Майор медленно и аккуратно, стараясь не произвести ни малейшего шума, убрал руку с дверной ручки и отошел. Он почему-то знал, что сейчас они просто закончат этот трудный разговор и разойдутся. А завтра Соболев уедет навсегда, и такая ситуация больше никогда – никогда! – не повторится. Бросив последний взгляд на до сих пор не отпустивших друг друга мальчиков, он еще успел заметить, что Макаров что-то тихо-тихо шепчет на самое ухо Соболеву, а тот словно невзначай кончиками пальцев поглаживает золотистые завитки уже заметно отросших волос Максима. Но это уже не выглядело неправильным, запретным и опасным. Почему – Василюк и сам не смог бы толком объяснить.

Пережевывая все увиденное и услышанное, Пал Палыч побрел в свой кабинет.

Он не мог слышать, как Максим бормочет, судорожно вцепившись в Соболева:

– ... чтобы остался с нами... со мной... Останься со мной...

А Кирилл не знал, что ответить.

Потом они в самом деле разошлись, только молча – боясь, стесняясь посмотреть друг на друга, стыдясь так легко выплеснутых эмоций, слов и прикосновений. Максим вернулся в свою постель, укрывшись одеялом с головой, чтобы не видеть, как придет закончивший уборку Кирилл. И все равно, не удержавшись, проводил взглядом темный силуэт, проскользнувший мимо него к дальней кровати. Ночь показалась нескончаемой. Ни один, ни второй так и не уснул.

* * *

В столовой было оживленно: суворовцы уплетали завтрак, при этом умудряясь болтать без умолку. В тот момент, когда майор Василюк, задумавшись, проходил мимо столов своего взвода, его чуть не сбил с ног резво поднявшийся Соболев. Увидев, что он покусился на своего офицера-воспитателя, Кирилл смутился и принялся извиняться, но Пал Палыч мигом перекрыл его словесный поток. Неловко кашлянув, Василюк спросил:

– Ну как, Соболев, все вещи собрал уже?

– Какие вещи, товарищ майор? – удивленно моргнул Кирилл.

Майор растерялся:

– Ну... как же? Ты ведь уезжаешь сегодня, разве нет? Переезжаешь с родителями в Петербург...

– А, так это родители переезжают, а я здесь остаюсь, – бодро доложил Соболев, улыбаясь. – С отцом сейчас разговаривал, убедил его, что мне лучше не переводиться в другое училище, учебу здесь закончить.

– И что, он согласился тебя здесь одного оставить? – немного заикаясь, спросил Василюк.

– Почему одного? У меня компания есть, целый взвод вон, – улыбка Соболева стала еще шире. Одновременно с этим майор стал еще бледнее.

У него были иные соображения по поводу «компании», которую Кирилл имел в виду. И эта самая компания сейчас сидела неподалеку, справа от того места, с которого только что поднялся Соболев. Макаров не участвовал в бурной дискуссии сидящих с ним за столом Синицына и Трофимова, он казался задумчивым, но лицо его как будто светилось изнутри. При виде этой невыразимой радости у Василюка сердце сжалось. Снова припомнился весь вчерашний разговор в уборной, все до мелочей... Что-то ему подсказывало, что не к добру все это. Неровен час... Интуиция у майора была неплохая, а помноженная на годы преподавательского и житейского опыта, она говорила, что у вчерашней истории, как говорится, «продолжение следует». Хотя... Пал Палыч глянул сначала на довольного, счастливого Кирилла, потом на сияющего ярче начищенного медного пятака Максима и мысленно махнул рукой. Что заранее гадать? Там видно будет. Да и что он сделать мог?

– Рад, что ты нас не покидаешь, – вполне искренне сказал Пал Палыч, улыбнувшись.

– Спасибо, товарищ майор. Я тоже рад. Разрешите идти?

– Иди, иди, Кирилл.

Соболев бодро направился к дверям. И Василюк не удивился, когда через пару секунд Макаров, словно у него из стула гвоздь торчал, подскочил и, бросив товарищам пару слов, пошел следом.

Майор вздохнул, нахмурился и покачал головой. Происходящее ему не нравилось.

Вот только двум мальчишкам из третьего взвода не было до этого абсолютно никакого дела.

Конец.