Пролог.

Йазу думал, что он умрет. Уже почти ничего не понимая, не слыша, не способный даже различать силуэты в накрывшей его липкой, масляной темноте, он только чувствовал, как его держат, не пускают, вытягивают на поверхность из поглощающего небытия смерти. У жизни были холодные и цепкие руки. Она пахла пережженным топливом и резким мужским парфюмом. Йазу знал, что это сочетание запахов называется ТУРКИ и Шин-Ра, но сейчас эти слова ему ничего не говорили.

Все, о чем он мог думать, было то, что Кадаж умер. И то, что Лоз, наверное, еще жив. А потом он все-таки провалился в темноту.

Увы, это оказалась не та темнота, которая дарует покой. Она, пользуясь его беспомощностью, бесстрастно причиняла боль, превращала в один сплошной оголенный, бьющийся нерв. Он не знал, кричал он или же нет. В том состоянии, в котором он оказался, не было места ни мысли, ни стыду.

По счастью, вскоре боль отпустила его, и стало возможно просто отдохнуть, ни о чем не думая, ничего не чувствую, паря в пустоте.

Ему снилось, что он висит в слабо щекочущих кожу потоках пузырьков, и все вокруг было мутно-зеленое. Сквозь эту зелень он смутно различал желтоватые огни ламп где-то далеко и высокий стеклянный цилиндр, вросший в массивные скопления аппаратуры. Он был заполнен какой-то полупрозрачной субстанцией, позволявшей разглядеть внутри нагую человеческую фигуру с заведенными над головой руками, от запястья встроенными в недра электронных устройств.

Этот человек – мужчина – извивался и бился, видимо, пытаясь освободить руки. Затихал, отдыхая, а потом снова начинал свою очевидно бессмысленную борьбу с аппаратурой.

Он был очень сильным. Могучий торс и широкие плечи не оставляли сомнений в том, что мужчина может продолжать свои попытки часами.

Со странным ощущением эмоционального беспамятства Йазу запоздало сообразил, что это Лоз.

Лоз.

И почти сразу же пришло понимание того, что он не спал.

Йазу дернулся. И обнаружил, что металлические зажимы крепко держат его предплечья. Запрокинул голову и уперся взглядом в сплошной потолок, куда уходили его руки. Попробовал пошевелить пальцами – и закричал.

Глава 1. Осиротелые ангелы.

Отрежут нам лапки, но
Смотри это как кино...

Тату

Знаешь, брат, а мы ведь почти что боги. В особенности теперь, когда ничто не привязывает нас к земле. И к жизни. Нам с тобой не надо ни пить, ни есть, ни даже дышать. Мы свободны от всего. Как нерожденные дети. И все, что удерживает нас в диком мире людей, – наши руки, одни только наши руки, от запястья кистями вросшие в стальное небо над нами. У каждого свое.

Что-что, милый Лоз? Порой мне трудно разобрать движения твоих губ. Там, за двойной преградой зеленого стекла. И все равно я рад, что могу хотя бы видеть тебя. Все время видеть тебя. Не надо даже поворачивать головы. Только не закрывать глаза. Последнее милосердие, которое было дано нам с тобой, и мы должны быть за него признательны.

Твое сильное тело почти непрестанно движется. И именно это немое упорство лучше, чем что-либо еще, передает мне твои слова: держись, терпи, я вытащу нас! Милый брат, я так благодарен тебе за умение не сдаваться. Прости, я не так силен, как ты, Лозу. Крохотные иголочки тока непрестанно сбегают вниз по моим воздетым рукам, пронизывают все тело и убегают прочь. Я очень устал. Прости меня.

Смешно, но сейчас заточенные в плену раствора, стекла и мирно гудящей аппаратуры наверху, беспомощные, как жертвы аборта в склянках со спиртом, мы с тобой ближе к Матери. Мы более подобны ей, нежели был Кадаж… И даже сам Сефирос. О, Лозу, как хорошо, что ты не слышишь моих мыслей, ты отругал бы меня за такое святотатство.

Но, Лозу… Кадаж погиб. И без него мы никто. Никто и ничто. Тени теней, ненужные вещи. Строки данных, уцелевшие из стертой программы и бесполезные без нее.

Кадаж… Нам не удалось уйти вслед за ним. А без него нам нечего делать здесь. О, Кадаж… Так больно думать о тебе…

Я не знаю, сколько мы уже здесь. В этом всегда полутемном помещении нет смены дня и ночи. А редкие визиты техников, лаборантов и порой самого Руфуса Шин-Ра не дают возможности судить о течение времени.

Лозу, сквозь раствор и стекло я вижу, как твое тело вибрирует мутной белой струной. Раствор – не воздух, он противится каждому твоему броску, без всяких усилий отталкивая тебя назад, не давая размахнуться, извернуться, упереться. Но ты все еще не сдаешься, хотя ты тоже устал. Я чувствую это почти физически. С тех пор, как мы лишены возможности общаться с помощью речи, я стал ощущать тебя гораздо яснее и лучше чем когда-либо раньше, мой милый брат.

Я знаю, что, передохнув, ты снова и снова будешь биться и извиваться, пытаясь вырвать руки или ударить ногами в стеклянную стену. Ты не сдаешься. А я…

Кроме мутного белого силуэта твоего тела, у меня ничего не осталось. Я боюсь, что мне не хватит этого, чтобы удержаться на грани. Глаза закрываются. Прости…

Я люблю тебя, Лозу.

* * *

– …уникальный шанс прекратить энергетический кризис.

– Меня не волнует кризис.

Тяжелый, бухающий по полу звук шагов гулко отдается в растворе, эхом разбегаясь по всему телу. От него не убежать. Шаги все ближе. Каждый шаг, как удар. Каждый удар сердца – еще одно мгновение неизжитой, непобежденной, неудовлетворенной ненависти. Ненависти, выросшей из боли предательства и обиды. Да, ты стал только самим собой, Клауд Страйф. Движения Сефироса всегда наполняла мягкая, тягучая, до мозга костей естественная грация охотящегося хищника. Зак шел, бежал, да хоть ковылял, черт возьми, будто в припрыжку, будто приплясывая. Ни один из них никогда не пытался подошвами сапог забивать гвозди.

– Не будь таким близоруким, Клауд.

После своего чудесного исцеления Руфус Шин-Ра дышит полной грудью и живет как за двоих. Столько слухов, сколько расползлось о нем за последние месяцы, не было вокруг имени Шин-Ра за всю жизнь его отца и за все молодые годы самого Руфуса. И судя по неисчезающей складке удовлетворенной улыбки в уголках рта, с личной жизнью у него действительно все в порядке. Какие бы слухи не ходили о нем, каждый знает, что он сожительствует, по меньшей мере, с двумя своими турками. И без вариантов один из этих двоих – рыжая блядь Рено.

И только Клауд – как заноза в заднице. И пока народного героя нельзя просто незаметно убрать, приходиться с ним общаться, водить по святая святых нового проекта, показывать, объяснять. Как тупой скотине.

– Их надо немедленно убить.

Воистину, как тупой упертой скотине. Голос Клауда, его поза, взгляд – все, что живет в смертной оболочке его тела, переполнено ненавистью. Ненавистью, которая подобно священной книге, определяет все его решения и поступки. Если бы можно было убить Сефироса тысячи и тысячи раз, только тогда, наверное, он был бы счастлив. А возможно, процесс просто стал бы бесконечным. Предавших кумиров не прощают. И для Клауда два нагих беспомощных тела в растворе всего лишь куски Сефироса, которые нужно уничтожить так же, как и оригинал.

Но Руфус не тот человек, чтобы отступить под напором Клауда.

– Подожди, Клауд, просто на минуту остановись и выгляни за пределы своей раковины. Множество людей прозябают сейчас без света и тепла, тогда как единая энергетическая компания сможет вернуть их в цивилизованный мир.

– И ты будешь обогащаться на их беде и возродишь Шин-Ру? – шипит Клауд.

Руфус только коротко пожимает плечами.

– Так или иначе, будь практичен, Клауд. Не надо больше воспринимать шинентай как врагов. Ведь можно посмотреть на них под другим углом. Созданные из чистой мысли, из самой энергии Дженовы, они представляют собой мощнейшие сгустки настолько плотного вещества, что мысль стала плотью. Задача Шин-Ра всего лишь разумно использовать эту энергию. К чему добровольно отказываться от такого подарка судьбы?

– Они опасны, Руфус, – почти что рычит Клауд.

Он смотрит на призраки людей в густом растворе, а видит мягкую презрительную улыбку на тонких губах и серебряный ливень волос, и спокойное ленивое издевательство в зеленых кошачьих глазах. Только это он видит. Не усталое равнодушие под припущенными веками Йазу, не обиду и бессильную злобу Лоза, только это. Только свое прошлое.

– Нет, Клауд, ты ошибаешься. Даже слепой котенок способен натворить больше бед, чем эти двое.

Руфус тоже смотрит на белые тела, но смотрит иначе и видит совсем другое. Он беззастенчиво любуется красивой оболочкой, в которую заключено ценное содержимое.

С почти сексуальной интимностью его взгляд трогает ровный живот, узкие бедра и беспомощный пах Йазу, почти смакует эстетику тонкого тела. В соседнем сосуде Лоз чуть ли не плюется в них от невозможного бессмысленного гнева.

– Если тебе так будет проще, Клауд, думай о них просто как о больших батарейках. Ты же не будешь уничтожать батарейки из-за того, что тебя когда-то ударило током?

Клауд отвечает угрюмым молчанием. Руфус не тот человек, чтобы за отсутствием аргументов спор с ним можно было решить, просто разрубив его пополам.

– Откровенно говоря, эти двое явно неравноценны.

Затянутая в перчатку ладонь небрежно гладит боковину сосуда Йазу, вызвав у Лоза дикую агонию бессмысленных телодвижений.

– Фактически сейчас мы используем для получения энергии только Йазу. В этом плане он гораздо более перспективен. Лоз – это скорее просто запасной вариант, он сжигает свою энергию практически полностью, но ее изначально было гораздо меньшее количество. Профессор был не прав, пытаясь с помощью клеток Дженовы сделать идеального воина. Он должен был…

– Сделать идеальную батарейку, – угрюмо перебивает Клауд. – Какая досада, что даже Ходжо не додумался использовать сына подобным образом.

Клауд резко поворачивается на месте.

– Избавься от них. Избавься от них сам, Руфус. Или я лично позабочусь об этом.

Стремительный и гневный, Клауд направляется прочь. Руфус стоит между двумя чанами, между двумя парящими в полу-небытие осколками великого Сефироса.

– Не бойтесь его. У Клауда руки коротки до вас добраться.

Лозу все-таки удалось харкнуть достаточно сильно, чтобы концентрированный сгусток медленно поплыл от его лица в направлении Руфуса.

* * *

Милый брат, мне не нравится, как ты на меня смотришь. Я все чаще уплываю в нечеткий, тяжелый сон, но когда прихожу в себя, ты смотришь так… ты не должен выглядеть таким напуганным и отчаявшимся, Лоз. Только не ты.

Ты не потеряешь меня, родной. Я не умру, не волнуйся. Просто я очень устал. Я так хочу спать. У меня совершенно нет сил.

А впрочем, к чему нам жить? Мы должны были умереть с Кадажем. Убить Клауда и уйти за Кадажем. Мы ничто без него. Наше общее сердце билось в его груди.

Зачем нам жить без него?

Уйдем за ним, Лозу?

Пожалуйста, постарайся. Я не хочу без тебя. Я боюсь.

Но у меня совершенно нет сил. Нет сил.

Брат, давай уйдем вместе?

Я так устал.

* * *

Истощенный физически и морально, Йазу плыл в тяжелой дремоте, уже не цепляясь за существование. Лишь мускулы на его осунувшемся лице иногда чуть подергивались, оживляя тонкие черты болезненной мимикой. Так его тело отвечало на ту бурю, которой взорвался плененный Лоз, почувствовав, как теряет последнего брата.

В движениях Лоза не было никакой логики, никакого плана, одна только чистая ярость. Но ее оказалось достаточно, чтобы заменить собой здравый смысл. Подтянувшись на локтях, почти к самому верху своего чана, Лоз сжал все свое большое тело в тугой комок злобы и со всей дури ударил обеими ногами в стекло. Раз, другой, третий… еще и еще. Обессилено повис в изнеможении. И после короткого отдыха снова удар. И еще.

С раздирающим хрустом босые ноги пробили прозрачную стену. Зеленая гадость, в которой их держали, хлынула наружу, вынуждая отвыкшие легкие Лоза кашлять и перхать, выталкивая воду и снова глотая воздух.

Времени на передышку больше не было. Где-то уже завыла сигнализация.

Одним из исключительных природных дарований шинентай было умение не щадить себя. Все еще отплевываясь от жижи, Лоз встряхнул мокрой головой, пристально посмотрел на неподвижного брата и одним рывком так перекрутился под потолком своего сосуда, что кости не выдержали. Лоз выломал руки из зажимов электроники. Сломал кости и выдрал запястья. Остальное было минутным делом.

Шипя от соприкосновения с влагой, черный дым густыми струйками поднимался от его порезанных ног, от уродливых культей, в которые превратились его руки. С трудом удерживая равновесие после многодневного заключения в сосуде, Лоз, ковыляя, преодолел несколько шагов до темницы Йазу, припал щекой к стеклу. В нескольких миллиметрах он него шевелились в растворе серебряные пряди, подрагивало, сопереживая боли брата, гибкое бледное тело.

– Я сейчас, – впервые за долгое время вновь обретя голос, прохрипел Лоз.

Хотел ударить кулаком, но вовремя опомнился. Ударил локтем…

Ломать руки Йазу оказалось сложнее, чем свои собственные, но спустя десять минут, он уже прижимал к себе скользкое от жижи, вяло поникшее тело брата. Йазу очнулся, он пытался что-то сказать, но только задыхался и кашлял. А Лоз все плакал и крепко прижимал его к себе огрызками рук, лицом уткнувшись в слипшиеся длинные волосы.

– Ты нереальный, Лоз, – наконец, удалось выдавить из себя Йазу. Мокрые стрелочки ресниц дрожали над его широко открытыми глазами, совсем почерневшими от боли. Йазу часто и неловко глотал ртом воздух. – Ты все-таки смог.

Беспалая, сочащаяся дымом из ошметков разорванной плоти, рука ласково коснулась щеки брата, бессильно соскользнула вниз.

Зареванный, хлюпающий носом Лоз только кивнул в ответ. Теперь, когда брат был рядом, был в его руках, в нем будто бы прорастало, разворачивая могучие ветки, знакомое дерево силы. Ручейки дыма становились все тоньше, позволяя ранам закрыться.

Они были вместе. Вместе они все могли. Лоз это знал. Теперь он точно знал, что они выберутся.

Рев сигнализации проник в его мысли с большим запозданием, сначала он просто смотрел, как бегут по волосам и спине Йазу мельтешащие красные вспышки.

– Руки… жалко, – прошипел еле слышно где-то в плечо Йазу.

– Жалко, – согласился с ним Лоз.

– Пойдем?

– Я смогу?

– Я тебя понесу.

Мокрые волосы Лоза непривычно облепили его голову, торча прядями во все стороны. От этого он выглядел дико и взъерошено, как еле выбравшийся из болота лев.

Минута неуклюжей возни. В перемигивании красных бликов сигнализации, – плети волос, плети беспомощных рук, ребра, отчетливо проступившие под натянувшейся кожей, – Лоз взвалил брата на плечи, как дикарь пленницу или пастух ягненка.

– Держись.

Массивная и круглая как шлюз в подводной лодке, входная дверь оказалась блокирована. Но им повезло – ее любезно распахнули снаружи. И повезло вдвойне – проверять, что случилось, явилась не охрана, а два врачебных техника. Неизвестно, с чем они ожидали столкнуться, но два голых мокрых шинентай у дверей явно не лидировали в их списке потенциальных поломок.

Лозу даже не потребовалось использовать руки. Продолжая удерживать Йазу на плечах, ударом пятки в живот он буквально вышвырнул ближайшего техника обратно в коридор. Второго как-то неловко, явно импровизируя прямо на ходу, ударил плечом, затем локтем, прижал к стене и завершил связку сокрушительным ударом головой в голову.

Коридор снаружи дышал сухим лабораторным рационализмом.

Сначала они заблудились. Не зная куда идти, Лоз доверился своему чутью, которое надежно и безошибочно завело его в тупик. Пришлось возвращаться, и на обратной дороге они напоролись на охрану.

В ответ на предложение сдаться Лоз поступил, наверное, очень грубо: крутанувшись на месте, бросил Йазу прямо в людей. А после началась бойня. Лоз еще не успел освоиться с тем, чтобы обходиться без кулаков, и ему пришлось убивать так, как он мог. А мог он, как выяснилось, по-разному.

Последнего, уже поваленного охранника Лоз добил, рухнув на него сверху и коленями сломав бедолаге позвоночник, потом повернулся к отползшему к стене Йазу.

– Надо бы… одеть что-нибудь… – очень тихо предложил тот. Он почти что сидел, почти что ровно, почти что сам.

Лоз встряхнулся, как животное, рассеянно скользнул взглядом по разбросанным в коридоре телам.

– Нет, не получится, – задумчиво взглянув на культи своих рук, коротко и четко ответил Лоз. Стыдливые язычки черного дыма вились над его разодранными от ударов локтями, коленями, ступнями. – Слишком много застежек.

– Я не могу без одежды, – голос Йазу дрожал. – Мне нужно… прикрыться.

– Найдем что-нибудь. Иди сюда, – Лоз присел на корточки, собираясь снова взвалить его на плечи.

– Я попробую сам.

– Хорошо, обопрись на меня.

Фактически поддерживая Йазу, Лоз поднял брата на ноги.

– Подожди! А, нет, не важно…

Йазу прикусил губу, усилием отрывая взгляд от валяющегося в двух метрах от них пистолета одного из охранников.

Об этом можно было забыть навсегда.

* * *

Их бегство могло тягаться только с марафоном хромых улиток. И, тем не менее, уровнем выше была раздевалка, и в раздевалке чей-то легкий летний плащ, закутавшись в который, Йазу вздохнул спокойнее и впервые за все время светло улыбнулся Лозу. И с этого момента дела пошли в гору.

По пути Лоз разными способами убил еще нескольких человек, а затем в просторном гараже-ангаре они без труда нашли фургон с оставленным в замке зажигания ключом. Забравшись на водительское сиденье, Лоз решительно примерялся вести машину, обходясь без кистей рук. Мягко скользнувшие по его бедру серебристые волосы на миг отвлекли его: это брат зубами поворачивал ключ, заводя мотор.

Лоз улыбнулся.

Даже без рук вдвоем они не пропадут.

Взвыв как раненный зверь, машина рванулась с места.

* * *

Все получилось так нелепо легко, Лоз.

Поверить не могу: такое ощущение, что никто не гонится за нами. Нет, ты не оборачивайся, следи за дорогой. Я скажу тебе, если замечу что-нибудь.

Неужели мы выбрались?

Кадаж был бы доволен нами.

Ты спас нас, мой глупый, мой сильный, мой бесконечно упертый брат. Спасибо тебе.

* * *

Йазу уткнулся лбом в плечо Лозу. Тот только коротко одобрительно замычал, радуясь симпатии брата, радуясь возможности снова соприкасаться с ним кожей. Держать и корректировать руль с помощью предплечий оказалось совсем не сложно. Впереди лежала дорога. Йазу был теплый.

Лоз был доволен.

* * *

Когда Йазу проснулся, был уже вечер.

За окнами тянулся туман. Длинными белесыми языками лизал стекла.

Желтые огни позади постепенно таяли в тумане: видимо, они выехали на пустошь, раскинувшуюся за городом.

Рядом звучало равномерное мычание Лоза, гундевшего себе под нос какую-то несложную мелодию.

– Погони нет? – утвердительным тоном спросил Йазу. Сквозивший в приоткрытое окно жгучий ветерок холодил его открытое плечо, Йазу хотел поправить дурацкое пальто, которым он укрывался, потянулся к нему рукой и замер, бессмысленно глядя на обрубок.

– Мы уже за городом, – в сгущающейся темноте глаза Лоза зелеными огнями отблескивали в зеркале заднего вида, в лобовом стекле. – Куда теперь?

Йазу вздохнул. Лоз спас их, Лоз не нервничал, Лоз был спокоен. Он ждал указаний.

Которые Йазу был не в состоянии ему дать.

– Ты устал, – вместо инструкций сказал он. – Давай поменяемся.

– Ты в порядке?

– Да, я тебя подменю.

– Хорошо, – Лоз затормозил и выбрался из кабины.

Йазу перелез на его сиденье, теперь в зеркале отражались огоньки его собственных глаз.

Рядом хлопнула дверь, Лоз заворочался, устраивая свое большое нагое тело на соседнем сиденье.

– Держи руль с двух сторон. Вот так, – посоветовал он.

Йазу кивнул. Уверенность Лоза, его голос действовали успокаивающе. И если посмотреть ему в лицо, глаза в глаза и ответить на его ободряющую улыбку, можно подумать, что теперь все будет хорошо, они выберутся, справятся. И плевать, что у них нет рук.

Машина тронулась с места, и будто некое подводное судно поплыла сквозь темноту и туман. А где-то там, далеко в небе, сияли звезды.

Лоз сонно вздохнул, позвал:

– Эй, Йазу.

– Что, Лоз?

– Ты слышишь Маму?

Йазу смотрел в темноту, по едва уловимому в ночи силуэту угадывая дорогу. Йазу не надо было даже прислушиваться к себе: внутри него было пусто. Раньше он умел слышать чувства и эмоции Кадажа и незамысловатые помыслы Лоза, но призывы Матери он чувствовал только через Кадажа. Больше он не слышал ее. Кадаж был той артерией, которая соединяла его с Матерью, но ее перерубили. С ним остался один только Лоз.

– Нет, Лоз. Мы больше не услышим ее. Остались только мы с тобой.

Туман сочился в приоткрытое окно, но закрыть его без пальцев было ему не с руки.

Лоз шумно зевнул.

– Придется справляться самим, брат.

– Да, брат.

– Понятно. Я посплю?

– Спи.

По звукам дыхания и внутренним ощущения Йазу понял, что Лоз почти мгновенно уснул. Йазу коротко и бесшумно втянул ртом воздух, перед глазами все плыло от накопившихся слез. Он раздраженно сморгнул несколько раз, не решаясь отпустить руль.

Йазу не знал, что им делать без Кадажа. Просто не представлял. Он не был готов принимать решения.

Ему необходимо было найти какой-то путь. Для себя и для Лоза, для них обоих.

Ему до судорог необходимо было ощущать близость последнего оставшегося брата. В этом был весь смысл. Единственный смысл.

* * *

Горючее кончилось, когда они добрались до развалин Мидгарда. Они так и не решили, куда ехать. И, не сговариваясь, приехали к Кадажу. В той единственной форме, в какой было возможно.

Стояло раннее утро. В безалаберно брошенной на заднем сиденье сумке водителя, которую они как псы распотрошили зубами, нашлась половина шоколадки. Этим «обильным» завтраком им пришлось обойтись.

Что делать дальше, братья не знали.

Голый и полуголый шинентай долго брели по развороченным плитам бывшего здания корпорации Шин-Ра, пока сморенные жарким солнцем не уселись прямо на одной из лежащих под наклоном бетонных плит.

– Что теперь? – спросил, щурясь на солнце, раскинувшийся на спине Лоз.

– Не знаю, – Йазу свернулся на боку, положив голову на плечо брата.

– Надо достать еду и одежду.

– Надо.

– Мы еще можем пугануть. Я неплохо дерусь и ногами тоже, как выяснилось. Бац-бац, – не поднимаясь, Лоз с силой пнул пяткой воздух.

Йазу крепче зарылся лицом в его кожу.

* * *

Брат, если бы я мог просто раствориться в тебе. В твоей силе, в твоей уверенности.

Брат, нас осталось всего двое. Мне нужно знать, что мы живы. Мне нужно быть ближе к тебе. Как можно ближе.

– Обними меня, Лоз.

Твои руки ни о чем не спрашивают. Нет, ничего надежней твоих объятий. Да, держи меня крепче, прижми к себе.

– Что случилось, Йазу? Ты дрожишь.

– Лоз, милый Лоз. У Сефироса было одно крыло. Мы втроем унаследовали это крыло от него. Одно на троих. Но без Кадажа у нас нет даже одного крыла. Что нам делать, Лоз? Я не знаю.

– Ты придумаешь, Йазу. Мы придумаем. Я с тобой. Вдвоем мы все можем.

– Лоз, – Йазу вскинулся на локтях.

Твое лицо так близко: мощный подбородок, растрепанные волосы, глаза. Ты нужен мне, Лоз. Мне необходимо слиться с тобой. Иначе я не смогу. Ты нужен мне.

– Лоз, пожалуйста, трахни меня.

– Чего?

Ты не понимаешь, о чем я. Твое могучее тело невинно.

– Я научу. Это нужно мне, нам обоим. Тебе понравится.

Твоя кожа пахнет теплом и солнцем. Чуть солоноватая от пота. Широкая грудь вздымается как скала, пока я упоенно целую твою шею и плечи.

Я чувствую, что тебе хорошо, тебе приятно. Твое удовольствие резонансом отдается в моем собственном теле.

Ты мне нужен.

* * *

Укрытый плащом, гибкий силуэт поверх раскинувшегося нагого тела, они целуются рот в рот, самозабвенно и жадно. И Йазу не приходится учить Лоза, в большом организме сама собой поднимается большая жажда. Надо было только спустить курок. Йазу спустил, и теперь его брата уже невозможно остановить.

По счастью, у них нет нужды возиться с одеждой: стащить с Йазу ворованное пальто – секундное дело. И вот уже Лоз в восторженном упоении осыпает поцелуями плечи и грудь своего брата.

* * *

Твои губы потрясающе мудры, Лоз. Наверняка, твои руки никогда не были бы так нежны и внимательны как твои губы. А главное, ты хочешь меня. Твой возбужденный член вжимается в мою ногу, и твое нетерпение эхом стучит в моей крови. Но подожди…

* * *

Йазу не вырывается из сокрушительных объятий брата, но как змея струится по его телу. Утыкается лицом в растревоженный пах.

– Что ты де..? – Лоз стонет в голос и бьется затылком о плиту.

– Тише, тише, родной. Так надо, – на мгновение оторвавшись, улыбается Йазу, – чтобы ты был влажным. Иначе мне будет больно.

Брат коротко одобряюще улыбается и снова жадно припадает ртом к гениталиям Лоза.

– О, Йазу, я…

Тело Лоза само выгибается навстречу, мощные рывки сотрясают его бедра, культи рук неуклюже и в то же время почти жестоко прижимают голову брата к паху. Первый оргазм шинентай приходит не вовремя и неловко, как и с обычными людьми.

Йазу приподнимается, у него изо рта, с губ и с подбородка стекают белые дорожки спермы. Он улыбается расширившимся от удовольствия зрачкам брата.

– Ты сладкий.

– Ты дурачок, – Лоз расслаблено закрывает глаза. Ему так потрясающе хорошо.

Большой ребенок не ведает стыда и не знает условностей. Он равно далек от таких понятий как гомосексуализм и инцест. Он просто знает, что ему было очень приятно. И он хочет разделить это удовольствие с братом.

– Давай я тебе тоже так сделаю.

– Тсс, подожди. У тебя еще будет такая возможность, а сейчас я хочу от тебя немного другого.

Обрубком руки Йазу едва ощутимо трогает основательную мошонку брата, ласкается щекой об его обмякший корень, снова пробуждая в теле Лоза здоровый интерес к своему телу.

– Что нужно делать? – Лоз полностью доверяет ему. Если бы Йазу хотел сейчас сам трахнуть его, Лоз без колебания дал бы ему и был бы счастлив. Но Йазу нужно не это.

Убедившись, что брат снова готов к бою, Йазу нетерпеливо поворачивается к нему спиной, опускается на колени и локти. Почти сразу же Лоз без вопросов прижимается к нему сверху.

– Так потрясающе классно, – охрипшим от желания голосом шепчет он Йазу в затылок и трется между его ягодиц. – Хочу еще. Еще ближе.

– Лоз, – Йазу изнывает и стонет от жажды близости. – Там есть отверстие. Ну, ты знаешь. Вставь мне туда, Лоз.

Согласное сопение в шею. Лоз отстраняется. Культи его рук раздвигают ягодицы Йазу.

– Такая маленькая дырочка, – будто зачарованный брат медлит. – То сжимается, то разжимается.

– Не тяни. Ты еще влажный. Давай скорее.

– Чтобы смягчить трение, нужна смазка, – с торжеством достигнутого понимания заявляет Лоз.

И теперь уже настает черед Йазу дернуться и задохнуться от изумления, ощутив прикосновения рта и языка брата к своему анусу.

* * *

Лоз! О, Лоз! Что ты придумал? Ты же меня с ума сведешь. Мой огромный нежный великан. Зачем ты меня так дразнишь? Я же изнываю, я хочу тебя, как животное.

* * *

Йазу стонет и содрогается. Эхо этих звуков отдается в развалинах, стирая все разумные мысли и заполняя сознание одним только восторгом и похотью.

– Лоз, я не могу! – воет Йазу. – Вставь мне уже или я умру.

* * *

Язык брата выскальзывает наружу, и ему на смену медленно впихивается в Йазу каменно-твердый горячий член. Йазу запрокидывается ему навстречу, опускаясь на колени Лозу, прижимается спиной к его груди.

На мгновение оба брата замирают, до предела опьяненные своей близостью. А затем без единого слова начинается бешеная скачка. Лоз хрипит, целиком отдавшись порыву страсти, его культи так крепко прижимают брата к себе, что, кажется, вот-вот хрустнут ребра. Длинные пряди Йазу неистово хлещут Лоза по лицу. А сам Йазу вцепился зубами в запястье левой руки и только стонет и воет непрерывно от невыносимой радости их соединения.

* * *

Лоз! Лоз! Лоз! Еще! Еще!!! Как давно мне это было нужно! Да, мы живы! Живы вопреки всему. Я люблю, я так люблю тебя, Лоз. Ну, еще же, еще, еще!!! Родной мой!

* * *

ЙАЗУ!

* * *

От двойного, совершенно нечеловеческого крика, растревоженные птицы поднимаются над развалинами старого города. Одновременный оргазм выворачивает братьев наружу, смывая все внешнее и оставляя лишь то, что, по сути, они есть целое. Воссоединившееся после долгого мучительного прозябания порознь.

– Я люблю тебя, – сквозь сбившееся дыхание шепчет Йазу, запрокинув голову на плечо брата.

– Я тебя тоже, – обеими руками удерживающий расслабленного брата Лоз, утыкается лицом ему в шею.

Впервые за долгое время им так хорошо, как еще не было никогда. Даже когда их было трое.

Кое-как укрывшись пальто, чтобы не обгореть, они дремлют, на законных правах любовников, прижавшись друг к другу.

Йазу сладко и томно, и совсем немножечко стыдно от того, что Лоз не спросил, делал ли Йазу это раньше. И очень приятно, что он знает: Лоз и так все понял, но ему все равно, с кем это было раньше и почему.

Первым у Йазу был Тсенг. Смуглый, пленительно властный, пленительно беспомощный вутаец, которого они поймали вместе с девушкой-турком и мучили, пытаясь выяснить судьбу Матери. Это он научил не в меру любопытного Йазу плотской любви, получив в результате свободу для себя и Елены.

Все равно они были уже не нужны Кадажу.

Кадаж…

Ты лежал бы сейчас между нами, если бы был жив.

Наша любовь сама собой подразумевает любовь и к тебе тоже.

Кадаж.

Кадаж…

«Кадаж, – щурясь на солнце, думал Лоз, – нам будет сложно без тебя. – И без всякой логической связи. – Тебе бы понравилось трахать Йазу».

* * *

Растворяясь в черноте горизонта, солнце плескало кипящим ядом на застывшие утесы развалин, на переплетенные между собой голые ноги двоих шинентай.

Йазу мягко улыбнулся в блаженном полусне.

– Знаешь, Лоз, я сейчас вспомнил одну вещь

– Какую?

– Человеческих детей.

– Ммм? Почему?

– Дети – это ведь маленькие люди, правильно, Лоз?

– Я думаю, да.

– Значит, люди – это просто большие дети.

– И что с того?

– А то, что я пришел к детям и сказал им то, что они хотели услышать, и они поверили мне, и пошли за мной. И пили отравленную воду, как сказал им Кадаж, и мы смогли использовать их. Один раз поверив нам, они были послушны, как скот.

– Да, я помню. Получилось забавно.

– Так вот, Лозу, – Йазу трется спиной о подмышку брата, устраиваясь удобнее; прищуренные глаза отблескивают зеленым в тени ресниц. – Люди любили Сефироса и так до конца и не поняли, что их любовь не была взаимна. Сефирос был их героем. Он оставил людям страх, но и преклонение тоже. Возглавляемые Кадажем мы сделали им новое впрыскивание страха и благоговения: мы показали им, что Сефирос бессмертен. Что наделенные силой Матери, мы являемся существами, стоящими выше них.

– И фто это нам дает? – как всегда практично поинтересовался Лоз, рассеянно играясь зубами с мочкой его уха.

– А то, мой родной, что сегодня и сейчас мы стоим на пороге рождения новой веры. Религии Дженовы, Кадажа и Сефироса.

– И что? – по голосу Лоза слышно, что он не очень-то понял, о чем речь, но уловил, что новость хорошая.

– Лоз, теперь я знаю, куда нам идти дальше. Мы возвращаемся. К Руфусу Шин-Ра. И теперь он будет играть по нашим правилам.