Первая и, пожалуй, главная их стычка была после паскудного скалолазания. Все были вымотаны, а сам Маэстро был зол. Глупый Матана, отцепивший страховку, был его другом. И Маэстро уныло бренчал на гитаре, подыгрывая Тяпе, но ему хотелось порвать кого-нибудь и пожестче. Тут еще и "гражданин начальник" пристал.

В тот самый момент, когда Маэстро хотел свалить подальше от этой курилки, из столовой что-то дожевывая, вышел Студер со своими шестерками. У Маэстро даже волосы на загривке дыбом встали от предвкушения – Студер ему не нравился давно и сильно. Поговаривали, что ему семнадцать еще в прошлом году было. Как всегда верзила начал пальцы гнуть, про сроки свои заливать.

– Четыре – сказал Маэстро.

Вова Студебеккер повернулся к нему, мгновенно отмечая про себя гитару в руках парня и нерусскую национальность.

– Чего-о-о?!

– Вчера говорил, что четыре ходки, – спокойно сказал чернявый и тренькнул на гитаре.

Краем глаза Маэстро заметил, что Кот готовиться к вполне определенным обстоятельствам. Это его только больше распалило.

А Вова Студер уже переключил внимание на чернявого с гитарой:

– А ты, сука, считал мои ходки?!

– Сядь, Студер, отдохни. А то небось замаялся – там чалился, здесь сидел, в зону – пять ходок... Получается – за что бы ты ни взялся, тебя сразу за сраку и на парашу. Надо же, уркаган в законе, и такой невезучий. То ли с талантом у тебя слабовато, то ли – лапша на уши, а? Или ты просто от фронта косишь под малолетку? – усмехнулся чернявый.

– Меня сейчас для фронта готовят, подлючий твой рот!.. – озверел от такой наглости Студень.

– А мы все здесь на экскурсии, да? – рассмеялся чернявый.

– Да ты знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?!!

– Кончай напрыгивать, Студер, – сказал ему Костя.

Пока они с Котом "мило переговаривались", Маэстро оценил обстановку и просчитал свои действия.

– А пока вот с этим черножопеньким разберусь.

И спросил, глядя прямо на чернявого:

– Ты – жид или армяшка?

– И то и другое, – скорбно покачал головой чернявый – почему все они начинают с одного и того же?

– Значит, жид! – Студер нехорошо ухмыльнулся. – Обрезанный?

Перетрусившие поначалу пацаны очухались, зашумели:

– Кончай, Студер!..

– Чего вяжешься?

– Сказали же тебе!

Студер оглянулся – нет ли поблизости начальников:

– Цыть, сявки обосранные! Жить надоело? А ты, жидяра пархатый, отвечай – обрезанный или нет?

– Нет, – спокойно сказал чернявый.

– Ай-ай-ай! – рассмеялся Студер. – Как же тебе не стыдно? Жид – и не обрезанный. Сейчас мы это поправим!..

Из-за высокого горного ботинка Студер вытащил заточку и приказал чернявому:

– Вынимай болтяру!

– Погоди, штаны спущу, – покорно сказал чернявый.

– Кончай, Маэстро! Не делай этого!

– Что, евреи – не люди?! – зашумели пацаны.

Но Студер даже внимания не обратил на их крики.

И еще Студер не увидел, как чернявый по кличке Маэстро, делая вид, что расстегивает штаны, достает из-под куртки... велосипедную цепь – страшное оружие налетчиков сорок третьего...

– Вынимай, вынимай свою мотовилу, жидяра необрезанная, – ласково говорил Студер. – Сейчас мы вернем тебя в настоящую соломоно-хаимовскую веру...

Но в эту секунду раздался звонкий голос Котьки-художника:

– Эй, Студер вонючий! Глянь-ка сюда!..

Костя резко взмахнул своей «закидухой», и тяжелый конец веревки с кожаной варежкой и камнем внутри мгновенно обвился вокруг толстых ног Вовы Студера.

Последовал резкий рывок, и Вова Студер с размаху шлепнулся на землю, ударившись головой о край скамейки. Да так и остался лежать неподвижно...

Костя подошел, смотал свою «закидуху» в кольца, наклонился на Студером, сказал удивленно:

– Живучий, гад...

Чернявый Маэстро тихо сказал Косте:

– Напрасно ты встрял... Я бы его и сам уделал. – И показал Косте велосипедную цепь с кожаной петлей для руки.

– Выброси. А то за нее еще «вниз» спустят, – сказал Костя.

Маэстро почти незаметно утопил велосипедную цепь в бочке с водой и окурками, сказал ошеломленным пацанам:

– Чего стоите? Тащите этого барана в санчасть!.. Скажете – упал Вова Студер. Споткнулся и упал.

– Видать, торопился куда-то, – соболезнующе вздохнул Тяпа.

– И куда спешил?.. До занятий еще полчаса, – сказал Костя.

Пацаны взялись было поднимать Вову, но Костя неожиданно остановил их:

– Погодите!

Залез в карман куртки Вовы Студера, вытащил оттуда пачку папирос «Звездочка», отдал ее пацану – хозяину этой пачки:

– На высоте и так с трудом дышится, а вы, засранцы, еще и курите!.. Ну, чего уставились?! Волоките эту сволочь в медпункт, а то в натуре подохнет...

Вову понесли в медпункт.

Маэстро тренькнул на гитаре, попросил Тяпу:

– Потом напоешь мне еще раз про этого... Ну, как его?.. Про «желтого ангела»? Я, может, мотивчик подберу. Ладно?

– Ладно, – сказал Тяпа. – А ты и вправду – еврей?

– А черт его знает... На всякий случай числюсь молдаванином.

* * *

Какое-то время Вова Студер ходил с перевязанной головой. Боль частенько и не вовремя давала о себе знать. Был момент, когда он даже не мог подсчитать свой пульс – сорок пять на четыре помножить. Тогда у него кружилась голова, но он промолчал об этом. Ему перед самим собой западло было ныть. Сердце ломилось в ребра как бешеное, глаза застилала кровавая пелена, немного подташнивало, но он незаметно протер снегом лицо, и ему чуток полегчало.

* * *

Скалистый гребень, местами уже покрытый снегом.

Взрыв!!! Еще один!..

И гигантский скальный «козырек», тонн на пятьсот, нависавший на стометровой высоте над узенькой, еле заметной горной тропой...

...с чудовищным грохотом обрушивается вниз, похоронив под собою эту тропу, превращая все вокруг в мертвый непроходимый завал...

А когда рассеивается облако пыли и смрада, оказывается, что по двум сторонам бывшего «козырька», метрах в двадцати ниже верхней точки скального гребня, висят на тросах Котька и Маэстро! Это они подорвали «козырек» скального карниза. Наверху, на самом скальном гребне, расположилась вся группа.

– Не зацепило? – кричит вниз Вишневецкий.

– Порядок! – кричит ему Костя. – Только кровь из ушей почему-то течет...

– Бывает... – кричит Вишневецкий. – Потечет и перестанет. Маэстро, ты как?

– Вроде бы ничего... Только... Дядя Паша! Я коловорот выронил!.. Чего теперь будет?

– А вот сейчас вытащим тебя и к стенке поставим! Сам-то цел?

– Кажется, цел...

Вишневецкий дает знак страхующим поднимать Котьку и Маэстро наверх и кричит:

– Что-то, Маэстро, у тебя все приблизительно!.. «Вроде бы», «кажется»...

Тащут Котьку и Маэстро наверх... Покачиваясь в воздухе, Маэстро отвечает Вишневецкому:

– А сейчас, Антон Вячеславович, время такое — ни в чем нельзя быть до конца уверенным.

– Малолетний бандит-философ – это что-то новое! – говорит доктор.

Котьку и Маэстро вытаскивают на гребень. Лица черные, руки ободраны. У Котьки из ушей за воротник – кровавые дорожки...

– Ну как? – спрашивает у них переводчик. Двое немцев-подрывников напряженно смотрят на ребят, на переводчика...

– Честно? – спрашивает Маэстро.

– Желательно, – говорит Вишневецкий.

– Я лично от страха чуть не обделался, – признается Маэстро.

– А я чуть штаны не обмочил! – нервно засмеялся Котька.

– Гуте керле... – говорит один немец.

– Зо кляйн, абёр зо тарфер!.. – говорит другой.

– Что они говорят? – спросил Вишневецкий.

– Говорят, хорошие парни, – переводчик понизил голос. – Такие маленькие, говорят, а такие смелые...

– Это мы и сами знаем, – в сторону проговорил Вишневецкий, а всем громко объявил:

– Будем считать – задание «Завал тропы» выполнено. Разбор ошибок – в расположении школы. Инструкторам и тренерам подготовить свои замечания. А сейчас продолжим наши игры на свежем воздухе...

А Маэстро размышлял над тем, что пронеслось в его голове во время взрыва. Он думал все, трындец ему. И годы свои недолгие вспоминал. И мелькнула шальная мысль, связанная со Студнем: "не успел", правда оформиться она не успела – окликнул Антон Вячеславович.

* * *

Ледник Туюк-Су. Вторая половина дня. Под ногами уже слоистый лед, редкие снеговые проплешины, а три большие группы разделены на несколько маленьких — по три-четыре человека. Каждая группа идет «в связке».

На ногах «кошки» с десятисантиметровыми стальными шипами, на головах капюшоны, на изможденных лицах — черные солнцезащитные очки с «боковинами».

Расстояние между восходителями восемь – десять метров. Без ледоруба не сделать и шагу.

Каждый ведущий инструктор отдает распоряжения своей «связке» хриплым, срывающимся голосом:

– Не наклоняться!.. Корпус держать вертикально...

– Через трещины – никаких прыжков! Только обходить!.. И внимательнее...

– Шаг короче, ноги шире!.. Только след в след...

– Не торопиться, не отставать... Сохранять дистанцию!..

...Потом все группы вместе отрабатывали приемы спасения партнера, упавшего в глубокую ледяную расщелину, или «камин»...

Задыхаясь, на пределе мальчишечьих сил, из ледяной могилы глубиною метров в тридцать вытаскивают тяжелого Вову Студера.

– А если бы он был раненым или покалечился там? – спрашивает Тяпа у Вишневецкого. – Как тогда?..

– Если такое происходит в условиях чистого довоенного спорта, вы обязаны его спасти, – отвечает Вишневецкий. – Но если вы в боевом диверсионном рейде на задании, то арифметика простая: жизнь одного не стоит жизней остальной группы...

– То есть?.. – не понял Котька-художник.

– Если нет времени – просто обрезать трос. Если время позволяет – вытащить, убедиться, что партнер не может самостоятельно продолжать движение, и пристрелить его... – спокойно ответил Вишневецкий.

Ведущий одной из групп, инструктор по рукопашному бою, невозмутимо дополнил:

– Но выстрел может привлечь внимание противника. Лучше всего перерезать ему горло – и надежнее, и без шума.

Старый альпинист седой дядя Паша отвернулся и злобно сплюнул.

– Кстати, – сказал Вишневецкий – насчет стрельбы... Хоть мы вас и учим стрелять из любого оружия, должен заметить, что хороший диверсант тот, которому стрелять не приходится. Если дело дошло до пальбы, значит, ваше дело – пиздец.

– Тогда я бы Студеру перерезал глотку, – рассмеялся Маэстро.

Несмотря на невероятную усталость и напряжение, все тоже засмеялись.

Вот когда здоровенный Вова Студебеккер, «косящий под малолетку» бандит и налетчик, посмотрел на Маэстро нехорошим глазом. Но промолчал...

* * *

К тому времени за ними уже почти перестали наблюдать ночью. Раньше бдели только так! А теперь знают, что пацаны устают, да и самим не сладко – инструкторы-то тоже не на завалинке сидят.

Поэтому к середине ночи, где-то часа в два, когда внимательность упала на самый низкий уровень, Студер тихо, как мышь, прокрался из своей палатки в ту, где была команда Маэстро.

Среди знакомых преступников он мгновенно выцепил чернявую голову. Студер тишайше подкрался к его спальному мешку и зажал пацану рот.

Маэстро тут же проснулся и испуганно распахнул глаза. Увидев старого неприятеля, он заметно успокоился. Тот прижал палец к губам, убрал ладонь. Кивнул в сторону выхода – мол, выйдем.

Чернявый кивнул, и Студер вышел на улицу – ждать. Когда тот вышел, Студер повел его в сторону курилки – там обычно никто не ошивается.

– Чего тебе? – процедил сквозь зубы Маэстро, ёжась от холода.

– Разговор есть, – сказал Студер и замолчал.

Не дождавшись продолжения, Маэстро раздраженно бросил:

– Так говори!...

Студер как-то тормозно окинул взглядом полураздетого Маэстро, снял куртку и накинул тому на плечи. Парнишка удивленно посмотрел на Вову Студебеккера, но промолчал. И Студер не торопился говорить. Он теперь уже рассеянно осматривал Маэстро, словно сам не понимал, что ему было от него нужно.

Наконец, Студер начал двигаться. Прежде, чем Маэстро успел среагировать, Студер прижал его всем телом к стене барака и с полузакрытыми глазами начал шарить по всему телу пацана. Маэстро, после секундного замешательства, начал вырываться, но не смог – Студер был раза в два больше его, поэтому он прошипел:

– Ты что творишь, гнида?

– Закрой пасть, – рыкнул Студер. Его рука нашарила член Маэстро.

Быстрыми движениями Студер поглаживал оживающий член, его собственный уже упирался Маэстро в бедро.

Маэстро тоже прикрыл глаза. Кровь стремительно разносилась по телу. К его члену еще никто, кроме него, не притрагивался, а сам он дрочил в последний раз месяцы назад, когда их еще не успели погонять. Его щеки уже пылали от стыда и удовольствия. Студер покрывал судорожными поцелуями все еще нежную кожу шеи Маэстро. Страх заставлял их сердца биться еще чаще – если их застукают, то спустят "вниз". Если на воле это была статья, то здесь верная смерть. Но их уже ничто не остановило бы.

С глухим всхлипом Маэстро кончил. Студер стянул с него куртку и отпихнул от стены, к которой секундой позже прижался лбом, и процедил:

– Вали, а то я тебя щаз так отъебу, что неделю ходить не сможешь.

И Маэстро смылся. А когда оглянулся перед поворотом, увидел ожесточенно дрочащего Студера.

* * *

Следующий раз был через две недели. Маэстро уже знал, почему он вышел. Потому что ему уже две недели каждую ночь снится дрочащий Студер. И каждый раз, несмотря на усталость, он просыпается с болезненно стоящим членом. Так что когда Студер разбудил его во второй раз, он вышел. Только сначала оделся потеплее.

И Вова Студебеккер снова повел его туда, где их не засекут. Но на этот раз у него были планы посерьезнее.

На самом деле у него было две ходки. Первая – по малолетке, год. А вторая эта – роковая. Еслиб знал, лучше бы свой настоящий возраст сказал.

А вот в первую ходку он многое увидел. Тогда просто увидел. Как пацанчиков послабее и поженственней опускали и у параши спать заставляли... как любимчиков старались не порвать... как некоторых рвали и оставляли кровью истекать...

Он сам не понимал, что заставило его в первый раз прикоснуться к Маэстро не так, как он намеривался. Просто в какой-то момент его мозг отказался рационально думать. За него думал член, который почему-то болезненно напрягся при виде мёрзшего мальчишки. Может, причиной было то, что у него, восемнадцатилетнего парня, уже около полугода не было секса.

Студер старался с Маэстро осторожней быть – не хватало еще, чтобы их запалили. Смазкой служило затыренное масло.

А Маэстро даже не знал что может быть так хорошо. Впрочем, они оба не знали, что может быть так хорошо. Они вообще мало что знали. Днем все было как всегда. Но ночью, раз в две недели...

...Пожалуй, они делились чем-то, что было в них, чем-то неизведанным. Не злостью, не желчью, не обидой – это они выплескивали днем. Чем-то другим, нежностью что ли. Они даже не знали, как это назвать – не умели.

А как-то раз после секса они сидели прижавшись друг к другу. Тогда мороз был уже выносим, и они не разбегались по койкам сразу после секса, а какое-то время сидели, отдыхая. И Маэстро сказал:

– Я не хочу на эту войну. Не наша это война.

Студер понял. Это и была не их война. Она была тех, кому было за что воевать, у кого было детство, кто знает, что такое мать и отец, а не их, не беспризорников, не воров, убийц и налетчиков, не их война.

– Повесься, как Митька Калуга, – равнодушно сказал Студер.

– Не, я так не хочу... вот если б случайно сорваться в пропасть на этих ебанутых учениях... чтоб красиво.

– Заткнись, а! – приказал Студер и снова притянул пацана к себе.

А сам подумал: "Я тоже, я тоже..."

* * *

Маэстро немного нервничал. Правда, только про себя, с виду он был спокоен. А дело было в том, что он проигрывал.

Тяпа сделал приличную колоду карт. Он, конечно, не распространялся об этом, но все понимали, что картон ему дал дядя Паша. Карты получились хорошие и даже не крапленые.

Они собрались большой группой в курилке и резались в буру. На желание. И Маэстро чувствовал что проигрывает. Было бы не так беспокойно, если бы выиграл не Студер. А тот сидит и наблюдает за игрой, время от времени поглядывая на Маэстро.

Студер выиграл все четыре партии. Маэстро не хотел играть в этот раз – Студер желал довольно неприятные вещи вроде ста отжиманий, но решил сыграть еще одну, последнюю партию. Как оказывалось зря.

Чутьё не подвело Маэстро – он проиграл.

Все замерли в ожидании приговора Студебеккера. По его довольной морде было ясно, что его названного врага ничто хорошее не ждет.

– Ну. Говори, Студер, своё желание: отжаться, пробежать вокруг базы десять раз...

– Отсосать.

Нависла тишина, мальчишки не верили своим ушам – это было слишком даже для Студера. Маэстро встал со своего места, в его глазах горели злые огоньки, он был готов порвать Студера на сотню маленьких студебеккеров:

– Ты чё, совсем охуел, пидор ср...

– Карточный долг – дело чести, – с ехидной ухмылкой напомнил Вова. – Или у таких как ты её нет? Так нахер садился играть?!

– Студер, остынь, – встрял Котька – Ты же сам понимаешь что это глупо и все признают что он может не выполнять это.

Студер сплюнул в сторону Кости:

– Не лезь не в своё дело, – и добавил уже для Маэстро: – А что тебе сделать я придумаю потом и расскажу.

Студер поднялся и ушел. За ним потянулись его шестерки.

А Маэстро прошипел ему в спину:

– Гнида.

* * *

Той же ночью Студер вытащил Маэстро из палатки. Когда они дошли до места, чернявый процедил:

– Сука, ты что устроил там?!!!!!!

Студер прижал вырывающегося парня к стенке и прошептал в его ухо:

– Да ладно тебе ломаться-то. Я же видел, что ты этого хотел. А теперь встань на колени и выполни свой карточный долг.

– Нет.

– Я сказал...

– Нет, ублюдок.

Глаза Студера налились бешенством, вены на шее вздулись. Он развернул Маэстро спиной к себе и спустил с него штаны. Тот сопротивлялся, но Вова был крупнее его и сильнее.

Студебеккер достал свой член и без подготовки вошел в тугую задницу Маэстро. Он двигался быстро, но, даже в таком состоянии, осторожно. Неосознанно, по привычке он нашел простату партнера и начал трахать его в том направлении. Маэстро перестал вырываться. Тело подводило его, к тому же Студер, хоть и ебал его в жестком ритме, все же ласкал соски чернявого, временами спускаясь к уже напряженному члену парня. Видимо это уже тоже вошло в привычку. А Маэстро уже ничего не соображал, подмахивал и негромко стонал. Было почти не больно, но все равно ощутимо жгло. Волна оргазма накатила на Студера, он с глухим рычанием кончил в тугое нутро Маэстро и уткнулся носом тому в основание шеи, а рукой довел его до экстаза.

– Твою мать! Я всё равно заставлю тебя отсосать мне.

– Мечтай, – усмехнулся чернявый.

* * *

На парашютные прыжки возили «восьмерками». На специально приходящем «додже – три четверти». Тоже с фургоном и тоже без окон, как и в белом ЗИС-5 «Казплодовощторга»...

Все переодеты в гражданское, но одинаковое.

Трижды «додж» останавливает энкаведешная охрана. Проверки.

Аэродромчик пустынный, занюханный. Несколько самолетов связи У-2, парочка «Дугласов» – они же ЛИ-2, один СБ, ремонтные мастерские, караульное помещение, склады, барак для переукладки парашютов, метеослужба и медпункт...

Вылезая из «доджа», Котька спросил:

– Антон Вячеславович, а чего, нас в разное одеть не могли? А то мы все как из одного детсада!.. Хренотень какая-то.

– Прав, Котька. Ни черта не возразишь. Но... что прислали, то прислали.

Вова Студер выпрыгнул из машины, рассмеялся:

– А тебе нужен пиджачок шевиотовый, брючки диагоналевые и «прохоря» хромовые, да?

– А чего? – сказал Маэстро. – Неплохо! Мне б такое шматье, я бы самую классную маруху заарканил бы!

– Все, все! – скомандовал Вишневецкий. – Кончили болтовню! Забирайте «инструмент» из машины... Сегодня будете прыгать со снаряжением...

Пацаны стали доставать из машины оружие, рации, переговорные устройства.

Вова Студер незаметно приблизился к Маэстро, тихо сказал ему:

– За тобой должок, сучонок. Помнишь?

– А как же!.. – тихо улыбнулся ему Маэстро. – Кто же тебя, такого долбоеба, забудет?!

...В бараке на очень длинном столе лежали с десяток уже уложенных парашютов. На каждом парашюте приколота записка с кличкой или именем – кому он предназначен.

На краю стола – инструменты для укладки парашютов: крючки для протаскивания строп в «соты», грузики для куполов, «швайки», плоскогубцы...

Пацаны с интересом и удивлением разглядывают лежащие парашюты.

– А почему без запасного? – удивляется Тяпа.

– Замолкни и слушай, – сказал инструктор. – На прошлой неделе вы прыгали с «ПэДэ-шестым» – «парашютом десантника» с принудительным раскрытием. Теперь и всегда будете прыгать с «ПээЛ-третьим» – «парашютом летчика» третьей модификации. К нему запасной не полагается...

– Секунду, Николай Николаевич, – говорит Вишневецкий и поворачивается к пацанам. – Это чтобы вы могли на своем корпусе разместить оружие, взрывчатку, рации... Продолжай, Коля!

– За каждым записан конкретно его парашют. Видите записочки? Это чтобы вы потом научились сами свои парашюты переукладывать. Мало ли что может произойти... По первопутку мои укладчики вам помогут. Итак! Сегодня – раскрытие парашюта самостоятельное!.. Еще только приготовились к прыжку – уже рука на кольце! Отделились от борта, на счете «три» выдергиваете кольцо и... Смотрите, что происходит...

Николай Николаевич дергает за кольцо лежащий с краю парашют без записки, и все видят, как моментально раскрывается клапан ранца и тонкий стальной тросик вытягивает из конусообразных «люверсов» три стальные запорные шпильки, освобождая вытяжной парашютик и основной купол...

– И парашют раскрывается, – говорит Николай Николаевич. – У «ПээЛ-третьего» квадратура меньше, чем у того десантного, с которым вы уже прыгали, поэтому учтите – скорость снижения больше, приземление жестче... Понятно?

– Так! Все выходим на воздух – попробуем примерить амуницию, – говорит Вишневецкий. – Парашюты наденем позже...

Все гурьбой выходят из барака, разбирают оружие...

– О, бля!.. – говорит неожиданно Вова Студер. – Одну штуку забыл там...

И бегом возвращается в барак.

* * *

Самолет ЛИ-2 набирает высоту.

В самолете все сидят на своих парашютах. Автоматы, пистолеты, рации, пояса со взрывчаткой, манильские тросы наглухо приторочены к мальчишечьим телам.

А поверх всего этого – подвесная парашютная система ПЛ-3... Все неотрывно смотрят на альтиметр – указатель высоты, вынесенный в салон. Николай Николаевич и инструктор по рукопашному бою тоже поглядывают на медленно ползущую стрелку прибора.

– Открываешь только на счете «пять»!!! – кричит Тяпе инструктор. Тот согласно кивает головой.

– Скольжение влево – левые стропы тянете, вправо – правые!.. Помните?!

Но вот альтиметр показывает тысячу двести метров. Из кабины летчиков выходит штурман, коротко говорит:

– Над целью!

Николай Николаевич отодвигает дверь фюзеляжа:

– Встать! Взяли кольцо в руку! Внимательнее... Первый – пошел!

Последнее, что мы увидим в самолете, – то, как посмотрел Вова Студер на Маэстро. Но это же увидел и Тяпа...

* * *

Аэродром НКВД.

Полковник Вишневецкий, второй инструктор, укладчики и еще несколько человек смотрят...

...как от самолета отделяется первая фигурка... вторая...

– Три... – считает Вишневецкий. – Четыре... Пять... Что это?!!

Он растерянно оглядывается, кричит:

– Что это?!! Что такое?!!

Уже раскрылись все парашюты, но одна фигурка продолжает падать камнем вниз, так и не открыв спасительный купол!..

...А затем раздается глухой удар о землю, и Вишневецкий обхватывает голову руками...

Стоят вокруг искореженного тела Маэстро пацаны, взрослые энкаведешники, укладчики, наземные службы...

– Кто укладчик?! – кричит Николай Николаевич. – Кто парашют укладывал?!!

– Я укладывал, – говорит пожилой старшина. – У него трос оторван. Смотрите...

И тут все видят, что в правой руке у мертвого Маэстро зажато вытяжное кольцо с обрывком троса.

– «Скорую» бы надо вызвать, – говорит кто-то из обслуги.

– Какую «скорую«?.. Кому «скорую»? – глухо спрашивает Вишневецкий.

Николай Николаевич становится на колени у тела Маэстро, осторожно переворачивает его на живот, освобождая нераскрывшийся парашют. Он отстегивает клапан парашютного ранца, и все видят...

...что стальные запорные шпильки загнуты намертво крючками в «люверсах»!..

– Вон оно что... – говорит старый укладчик. – Это кто же так хорошо сообразил?

Николай Николаевич поворачивается к стоящим вокруг и оглядывает каждого...

И вдруг раздается дикий, душераздирающий крик Тяпы:

– Студер, сука!!! Это ты, подлюга позорная!.. Ты шпильки загнул, пидор гнойный!.. Ты его убил, сволочь!!!

Тяпа рвет с груди автомат, но Вишневецкий хватает его в охапку. Тяпа пытается освободиться от его сильных рук, рыдает в голос и страшно орет на весь аэродром:

– Антон, блядь!!! Пусти меня!.. Я ему кишки выпущу!.. Антон, миленький, пусти меня!!! Зарежу падлу, гниду вонючую!!!

Вишневецкий отбрасывает Тяпу на руки Котьке и инструктору рукопашного боя, подходит к Вове Студеру:

– Ты?

– Ну я... – криво ухмыляясь, отвечает Вова Студер.

– Зачем?

– Я еще месяц тому назад его в «буру» проиграл. А для вора карточный долг – сами знаете... Все руки не доходили. Ну и хотелось как-то посмешнее устроить... Ничего получилось, да?

Оружие и амуниция уже были разложены по чехлам. Все рассаживались в кузовке «доджа», а Вишневецкий уже собирался сесть за руль...

Подошел инструктор по рукопашному бою:

– Как дальше, Антон Вячеславович?

– Покойного мальчика осмотрите – нет ли на нем каких-нибудь подтверждений о принадлежности его к нашей школе и... Не везти же его наверх, в горы? Закопайте в районе дальнего поста охраны аэродрома.

– Слушаюсь. А того, который его «проиграл», куда везти?

– Никуда. Там же и закопать.

– Но ведь он еще живой!..

– Ваши проблемы – моя ответственность. Выполняйте! – жестко приказал Вишневецкий. – Мы подождем вас в машине...

Инструктор быстро ушел. Вишневецкий заглянул в кузов «доджа»:

– Курево у кого-нибудь есть?

Кто-то протянул полковнику папиросы «Звездочка».

Вишневецкий прикурил, затянулся, сказал Котьке-художнику:

– Чернов, будешь старшим группы.

– Слушаюсь, Антон Вячеславович.

И в эту секунду раздались два пистолетных выстрела.

Вишневецкий сел за руль, завел двигатель. Подошел инструктор, сказал:

– Ажур. Там обслуга закончит. Можно ехать.

* * *

... Они прожили недолго и не знали что такое счастье, но умерли в один день. Они не хотели умирать так, как им прикажут. Пожалуй, они не знали, что такое любовь, но их положили в одну могилу...