* * *

В этот день мы с удачей явно поссорились. В ту самую секунду, когда объект проходил мимо меня, у меня запуталось кольцо.

Массивное, из хирургической платины, тяжелое плетеное кольцо – родительский подарок на день окончания колледжа, самая дорогая и бесполезная вещица в моей шкатулке, которая неожиданно пригодилась сегодня, когда мне потребовалось придать себе налет респектабельности.

Я не люблю официальные приемы, бижутерию на руках и парадные блузки с жабо, а в этот раз все три антипатии сошлись в одной точке. И пока я, опустив подбородок и отчаянно стараясь не вытянуть нитку, выпутывала филигранный перстень из дурацкого кружева и проклинала тот момент, когда решила, что возьму брошку-камеру, нужный сеньор спокойно прошествовал себе в зал. Только я его затылок и видела.

Хорошее начало, ничего не скажешь.

И почему мне по жребию не достался полковник Густиоз? Мундир национальной гвардии украшает мужчину на любом снимке, а военная служба придает привлекательность даже самой скучной биографии. Но директор-фармацевт – хуже мог оказаться только школьный учитель, и шансов собрать на таком материале выигрышную статью у меня почти не было. А, значит, и приз – место стажера в редакции – пролетал мимо меня, приветливо сделав на прощание ручкой...

Я раздраженно расправила жабо, которое разлеглось у меня на груди, словно обморочный горностай, и подумала, что похожа на школьницу-переростка. А не на симпатичную и интеллигентную выпускницу факультета журналистики, желающую выгодно проявить себя на профессиональном поприще.

Ничего, все будет. Потом. Когда мне дадут и мощную камеру, и оператора, и половину первой полосы в газете. А пока хватит и того, что я наснимаю на брошку. Живой снимок, даже с такого расстояния, все равно будет лучше отглаженной физиономии с предвыборного плаката. Вот если только та спина в синем мундире перестанет мне перекрывать половину обзора...

Обладатель мундира словно услышал мои мысли и, должно быть, с присущим военным упрямством застыл возле объекта. Я быстро сделала пару шагов в сторону, одновременно прищурясь, будто снайпер, распрямив плечи и целясь в воображаемую мишень подбородком, как было написано в инструкции к дамско-шпионской технике. Впервые мне было всерьез жалко, что не вышла ростом в фотомодели. Будь я сантиметров на десять повыше, ракурс бы получился как надо, а сейчас даже на высоченных каблуках я рисковала заснять лишь верх смокинга, крахмальный воротничок и гладковыбритую мужественную челюсть моего объекта.

Кстати, у меня нет привычки подслушивать. Ни в профессиональных целях, ни в каких иных. Но акустика в этом зале была превосходной.

– ...наслаждаешься жизнью, милитарист? – с этими словами сеньор Мужественная Челюсть сам шагнул вплотную к Синему Мундиру, и, несмотря на то, что был на полголовы выше собеседника, умудрился прекрасно за ним спрятаться. Вот невезение-то. – В следующий раз лично прослежу, чтобы ты на прием приходил одетым как приличный обыватель.

Офицер поднял руку в ответ и демонстративно покрутил запястьем в свободном рукаве. Его мне было слышно хуже, доносились только отдельные слова. – ... Запонки... их терпеть не могу... – И за этим совершенно привычным жестом накрыл руку моего собеседника своею.

Ну что бы мне специализироваться на бульварных сплетнях, а не на политическом предвыборном обзоре! Камера щелкнула точно в нужную секунду, запечатлев нежно переплетенные пальцы и умиленную симпатию на обоих лицах. Романтический снимок во всей красе.

К сожалению, пока я раздумывала, заходить ли на новую позицию для фотоохоты прямо сейчас или признать свое фатальное невезение на этот вечер, сентиментальный офицер обернулся.

– ... Видишь? – продолжил он реплику, мотнув головой куда-то в сторону дверного проема за моей спиной. Оба посмотрели туда – а если точнее, смерили взглядами вашу покорную слугу в самый разгар творческого процесса. Видно, зрелище было неординарное, потому что вопросительное удивление отразилось на обоих лицах.

У меня оставалось ровно полсекунды, чтобы решить, как быть дальше. Вывод был один: шпионские игры – не моя стезя, и пора сдаваться.

Я поправила воротничок (камеру выключить!) и с обреченной решимостью человека, который первый раз прыгает с гравипарашютом, шагнула вперед, надеясь, что джентльмены видят обычную для такого мероприятия привлекательную молодую особу в протокольном костюме, а не растерянную идиотку с дохлым жабо на груди.

Интересующий меня мужчина – высокий, статный, длинноволосый, в прическе которого переплелись черные как смоль и ярко-белые пряди – выпустил руку своего приятеля (тоже довольно интересного, признаться) и сделал шаг в сторону, а выражение его лица моментально сменилось на вежливо-официальное.

– Леди? – с милой экзотической учтивостью поинтересовался он, явно намекая, что мне не худо бы представиться первой.

– Терса Яски, "Вестник Сан-Милагро", колонка городских новостей, – я склонила голову и улыбнулась. Надо не забывать, что при улыбке у меня очень милые ямочки на щеках. На мужчин обычно действует. А вот про жабо – забыть! Ко всем чертям собачьим. – Я польщена вашим вниманием, господин Эйри, поскольку надеялась с вами поговорить, хотя никак не решалась побеспокоить вас сама.

Белозубая улыбка юной акулы пера сработала и никого не испугала, ура! Мне широким радушным жестом предложили подойти поближе, выражая вежливую радость по поводу знакомства, и представили второго джентльмена: Форберг д'Эйри, законный супруг моего объекта. Любопытно. Теперь буду знать, что означала строчка "женат" в короткой биографии, которой одарил меня справочник. Ладно, зато можно презентовать им снимок в семейный альбом. Больше он ни на что не сгодится.

– К предстоящим выборам в городской совет мы готовим серию очерков о претендентах, – объяснила я самым деловым тоном. – Сочтете ли вы это, сеньор Эйри, везением или несчастьем, но вы достались мне.

– И вы намереваетесь приступить к делу немедленно, если я правильно оцениваю ваш энтузиазм? – поинтересовалась моя будущая жертва со вздохом, а офицер покосился на него с усмешкой, одновременно иронической и теплой.

Нет уж, такой ошибки я допускать не собиралась.

– Ни в коем случае, сеньор Эйри, – запротестовала я с самым невинным видом. – С моей стороны было бы невежливо испортить вам удовольствие от приема. Но могу ли я взамен попросить вас о встрече в другой день, – и в порыве вдохновения я добавила, – господа? Когда вам будет удобно. Надеюсь, – я скосила глаза и разобрала, наконец, шевроны на рукаве, – комиссар Форберг тоже не откажется? Я обещаю быть краткой и кроткой, сеньор Эйри, и предоставить все написанное на ваше утверждение.

Нахальство – второе счастье. Я получила согласие на свидание сразу от обоих джентльменов, вот так-то!

На редкость удачный получился вечер.

Если не считать, что на злополучном жабо я все-таки сделала затяжку.

* * *

Увы, оптимизм был преждевременным. Неделю спустя, когда срок практически вышел, я лежала у себя дома в самой комфортной и творческой позе – ноги на диванном валике, подушка под головой, комм-планшет на животе и световое перо в пальцах, – но гениальные строки будущей статьи совершенно не шли мне на ум.

Господин Эйри оказался, как и честно предупредил, консерватором – что более простыми словами переводилось как "деловой зануда". Несмотря на всю свою галантность, он умудрился за два часа интервью не сказать ничего, что бы отложилось у меня в памяти. Конечно, диктофон меня выручал, но мне-то нужен не просто точный конспект его речей, но живой и яркий текст, залог моей победы. А тут...

Увы, даже если расцветить банальный образ теми мелочами, которые мне удается нарыть в банках комм-сети, сенсации не выходит. Господин Иллуми Эйри, натурализованный гражданин Эскобара, женат, год рождения... вот черт, и тут опечатки. Солидное вроде бы издание, а на корректора поскупилось. Посмотрели бы хоть на снимок, и сразу бы отпали все вопросы, что этому красавцу под семьдесят. Ладно, возраст не так принципиален, мне его не варить.

Я со вздохом прокрутила свою запись.

"– ... Вы избрали стезю политика в дополнение к весьма успешному бизнесу. Для чего состоятельные люди идут во власть? Особенно когда есть все и зарабатывать еще больше нет смысла?

– Это следует понимать как намек на прибыльность затеи? – тут мне явно послышался смешок. – Нет, мисс Яски. Своим теперешним делом я заработал бы больше. Скажу банальность – я чувствую себя в состоянии улучшить не только свою жизнь. И заинтересован в том, чтобы в перспективе лучше жилось не только мне".

Ну да, филантроп. Владелец и управляющий директор фармацевтической компании, учредитель благотворительного лечебного фонда, все такое. Хм, вот официальная запись в торговом реестре: совместное предприятие, часть активов размещена в Империи Цетаганда.

"– Ваш капитал имеет инопланетное происхождение. Отличается ли стиль ведения дел на Цетаганде и у нас, на Эскобаре?

– Я бы сказал – кардинально, хотя это и может быть расценено как недостаток для потенциального эскобарского политика, но такова правда. Цетагандийский делец опирается на поддержку кланов и властей, здешний же – на знание законов, в том числе и законов делания денег без чьей-либо поддержки."

Все, что общеизвестно про цетагандийцев – расисты, милитаристы, наносят на лица боевую раскраску и достигли невиданных высот в биотехнологиях. Ах да, и эта недавняя война с какой-то из отсталых колоний. Когда я училась в школе, статьями против захватнической политики Небесной империи то и дело разражались газеты. Потом стихло. Прогрессивное человечество добилось своего, Цетаганда оставила несчастных аборигенов в покое. С кем же они воевали-то? Впрочем, это неважно. Сам господин Эйри на милитариста не похож.

"– Значит ли это, что вы непременно желаете что-либо изменить в здешних порядках?

– Менять существующее всегда следует с разумной осторожностью, знаете ли. В моей жизни эпоха радикальных перемен закончилась давно, но растет и старое дерево."

Кокетничает? Как бы ни так. Я неожиданно вспомнила курс сравнительной антропологии и со вздохом убедилась, что красавец в самом расцвете сил действительно втрое меня старше. Может ли это элегантное занудство оказаться просто следствием возраста?

Я изо всех сил старалась подчеркнуть в своем интервью хоть какую-то необычную черточку в нашем кандидате, но сеньор Эйри прибивал мою затею на корню своими взвешенными скучными ответами.

"– Несмотря на ваш вполне традиционный род занятий, вы кажетесь человеком загадочным. Что привело вас на Эскобар?

– Как вы себе это представляете? – Эйри явно удивляется. – Мой супруг мог наложить решительное вето на эту идею, и я бы подчинился, но в дебри политических дел он не вникает вполне сознательно, это – не его стезя."

Да, это точно. Интервью с Форбергом было у меня на следующей дорожке, и там бравый комиссар всячески подтверждает, что, несмотря на его офицерское звание, важные решения в семье остаются все же за его партнером. Как оно там?..

"– Так вы с сеньором Эйри друг друга в некотором роде дополняете? Он производит впечатление если не абсолютного пацифиста, то человека, предпочитающего постепенное развитие резким действиям.

– Когда в нашей жизни потребовались радикальные изменения, инициатива принадлежала именно Иллуми, – решительно поправляет Форберг. – Если вы судите о нем, как об осторожном флегматике, вы видите только самый поверхностный слой, мисс".

Да уж. Если допрашиваемый мною сеньор Эйри был просто терпелив, мил и ровен, то его супруг оказался для меня вовсе сплошным разочарованием. Я посочувствовала коллегам, вынужденным брать у него интервью раньше. Как только из этого угрюмого типа без капли фантазии они делали бравого героя новостных передач?

Форберг за последние годы в сети засветился не раз. Если глядеть только выборку с его участием, можно было подумать, что наш городок последние пять лет находится в самом эпицентре катастроф. Наводнения, пожары, унесенные в море неосторожные купальщики, сбежавшая из зверинца пума и прорыв канализационного коллектора в бизнес-центре. Комиссар Службы Спасения Форберг давал по поводу вышеперечисленного свои комментарии.

Да, надо признать, речь у него интеллигентная, а голос довольно приятный, и говорит он без запинок человека, привыкшего работать исключительно руками и умеющего читать текст только по бумажке. Хотя карьера у него была явно не бюрократическая. Затянутый в мундир сеньор Форберг хорошо увязывался с моим представлением о типичном цете. Я со вздохом прокрутила собственную запись до соответствующего куска:

"– Так вам, можно сказать, почти не пришлось переучиваться? Серьезная работа для серьезного мужчины – или Вы любите экстремальные развлечения, мистер Форберг?

– Развлечения, – фыркает интервьюируемый, – я люблю тихие, а работу действительно выбрал по привычке. Вербоваться в эскобарские вооруженные силы мне не хотелось: я свое отвоевал. – И на мой наводящий вопрос "где" добавляет скупо, словно на весах отмеряет: – Барраярская война, наземные силы. Я капитан в отставке".

И что это такое за "барраярская война", скажите на милость? Знакомое слово... Ну конечно же! Барраяр. Я хлопнула себя по лбу. Именно это название вертелось у меня в голове, когда я вспоминала, кого там пыталась завоевать Цетаганда. По крайней мере, у меня теперь было ключевое слово для поиска. Возможно, этот сухарь и солдафон упоминал что-нибудь увлекательное из своего военного прошлого раньше? Ма-аленькая цитата из чужого интервью не будет такой уж неэтичной. Я запустила полный поиск на сочетание слов "Барраяр" и "Форберг", и принялась ждать, покусывая в нетерпении световое перо.

Мне повезло. Один из более ранних выпусков, когда Форберг не был еще никаким комиссаром, а старшим патрульным, показал его во всей красе: закопченным до черноты после пожара на складе туристического оборудования. К правой щеке герой прижимал сложенный в несколько раз бинт с какой-то мазью и говорил потому довольно невнятно. Я прибавила звук: "... рядом с плазмотроном это еще ничего, кислородные баллоны в тебя не целятся. – Вы служили в полиции, офицер? – Воевал, мэм. – Да, вы же не здешний уроженец, а с... – С Барраяра".

Он сам с Барраяра? А Эйри – с Цетаганды? С таким уточнением семейная жизнь четы Форберг-и-Эйри, и без того не вписывающаяся в традиционную схему, не имела никакого смысла.

Разве что ангелы решили меня наградить подарком, не дожидаясь дня рождения, и преподнесли в скучной, как постная овсянка, предвыборной информации настоящую классическую историю про истинную любовь, соединяющую врагов по разные стороны фронта. Сеньор Эйри, такой элегантный и весьма симпатичный, особенно когда был немного помоложе, ведь эта война случилась ужас как давно. И сеньор Форберг, не такой красивый, зато весьма мужественного вида и решительный...

Я решительно открыла энциклопедию на главе про Барраяр.

Раздел в энциклопедии был сух, зато к нему прилагались красивые картинки. Постепенно мое воображение начало подсказывать подробности. Итак, допустим: тайные встречи под барраярской луной – или там две луны? еще романтичнее – ночью, между линиями фронта... интересно, а как эти пресловутые линии выглядят? Впрочем, вряд ли изысканный гем-лорд воевал. Дипломат, скорее всего. Так как же они познакомились? М-м... переговоры об обмене заложниками подошли бы. Взгляды встречаются впервые, в них вспыхивает страсть. Как пишут в книгах – война срывает маски. С сеньора Эйри она смыла грим, а от чего отказался его муж? Барраярцы, я читала, женятся по сговору. Хорошо бы смотрелась история с разорванной из-за любви к прекрасному цету помолвкой, ранее совершенной по настоянию родных. Можно, конечно, трагически прикончить нареченную барраярца, чтобы не мешала счастью двух сердец... В любом случае: разрыв с родней, побег, или, как это у военных, дезертирство?

Статья, решила я, подождет до вечера. В конце концов, кандидат в мэры и его супруг сами виноваты, что своими отговорками разбудили мою романтическую музу. Никому не будет вреда, если я немного пофантазирую: я же не собираюсь это публиковать?

"Форбергу страстно захотелось стереть с Эйри грим, проследить пальцами линию высоких скул и дотронуться до губ – так же они горячи, как взгляды, которые кидал на него цетагандиец во время переговоров. Томление плоти заставило его почти выбежать на улицу, чтобы вдохнуть прохладный воздух, чтобы тело перестало плавиться в присутствии врага, невыносимо желанного и недосягаемого."

Нет, не так. Добавить чувств.

"– Ни к кому я не питал такой безнадежной, всепоглощающей страсти, – взволнованно заговорил Форберг, перехватывая затянутую в тонкую перчатку аристократическую кисть. – Моя жизнь готова начаться с чистого листа, озаренного лишь пламенным цветом моей любви к вам. Будь я проклят, но я не могу считать врагом того, кому без остатка принадлежит мое сердце и мое желание."

Или даже?

"– Капитан, я вижу, вас снедает та же неутолимая жажда, что и меня, – выпалил цетагандиец горячим шепотом, – разделим же эту ночь на двоих.

К черту самоконтроль! Ни строгое воспитание, ни въевшаяся в плоть привычка прятать чувства под маской суровости, не помогали сохранить контроль над собой. Никогда еще его тело так не откликалось на близость чужого".

Я отложила световое перо и мечтательно закинула руки за голову. Следующий абзац надо было прочувствовать, прежде чем доверять его экрану комма. Пожалуй...

"... дивный, манящий запах незнакомого одеколона обжигал Форбергу ноздри. Его возлюбленный был так близко, он был почти обнажен – лишь тончайшая рубашка, почти не скрывающая его мускулистое тело, трепетала от прикосновений ночного ветра, врывавшегося в распахнутое окно землянки.

– Мое тело и сердце пусты, когда ты не рядом, – проговорил Эйри ему на ухо перехваченным от нежности голосом. Он сжал барраярца в объятиях, точно драгоценность, целовал его лицо и не мог насытиться. Теплые руки на чреслах, горячие губы на губах, все завертелось в вихре любовного дурмана".

А теперь прибавить драматизма?

"– Ни зависти, ни войне, ни людской косности – ничему меньшему, чем смерть, я не позволю разлучить нас, – горячо пообещал Форберг. – Мы воистину предназначены друг для друга, и я готов сказать это в лицо любому, и моей родне, эгоистически желающей, чтобы я сочетался браком по их выбору, – тоже".

О да, подобную прелесть я готова была писать страницами. Я мечтательно покосилась на недельной давности снимок, где двое мужчин, стоявших бок о бок, глядели друг на друга с плохо скрываемым чувством во взорах, и вздохнула. Ну почему мне не заказали чувствительную статью для дамского журнала? Я бы подала эту историю с блеском. А так...

Я вздохнула еще раз и развернула файл со статьей. Время поджимало. Сеньор Эйри, богач и консерватор, любезно дал мне интервью, и надо было отрабатывать этот аванс.

Когда я дописала последнюю строчку, за окном было темно, хоть глаз выколи, но все-таки пока не полночь. Значит, в сроки я уложилась. Многоречивые ответы сеньора Эйри я ужала вдвое, убрав оттуда воду, зато нашла место для взаимных комплиментов, выгодно характеризующих обоих супругов, сделала акцент на моем объекте как на поклоннике семейных ценностей и приложила то самое фото с брошки. Не знаю, поможет ли Эйри эта статья набрать очки в предвыборной гонке, но получилась она неплохо. Без оригинальничания, но с изюминкой. Я даже ухитрилась ввернуть туда чувствительную сентенцию "Два человека, каждый по-своему блестящий и неординарный, покинули свои родные миры, чтобы обрести счастье вместе. Эскобар приютил их любовь, и они мечтают воздать ему сторицей".

Я свела черновики вместе, отправила статью в редакцию и прошлепала на кухню за чаем и горстью имбирного печенья. Пускай уже поздно, но я могу побаловать себя заслуженным угощением, пока печатающая головка трудолюбиво посвистывает, распечатывая мой очередной шедевр для личного портфолио – ах, еще такой тоненькой папочки. Так, вот она, лапушка моя. Одна страница, две, три... что, целых десять? Я перевернула последний лист и как завороженная уставилась на роскошную фразу "... весь мир сейчас составляли прикосновения его рук, жар дыхания, ласка обнажённой кожи..."

Что?!

Я метнулась к комму с надеждой: может, чертова машинка просто сбойнула при печати? Чувствуя, как по спине сбегает целая стая мурашек, я развернула текст свежеотправленной статьи. Как и полагалось, начинался он с заголовка интервью для вестника "Сан-Милагро". А заканчивался... описанием бурной страсти очаровательного цетагандийца и страстного барраярца. С фамилиями. Собирая черновики в единый текст, я в спешке нечаянно прибавила к ним и свое вечернее развлечение. Со вкусом выписанная эротическая сцена между нынешним кандидатом в мэры и его тогда еще не законным партнером, несомненно, делала статью незабываемой. О, да.

Дрожащими пальцами я набрала номер личного комма главреда "Вестника", но ответа не было. Выпускающий редактор? Его координаты были у меня только рабочие, и я не сомневалась, что с утра он успеет прочесть все пришедшие статьи прежде, чем примется отвечать на звонки. И хорошо, если он просмотрит мой двухчастный опус до конца и сообразит, что с ним не так, прежде чем ставить в набор... от ужаса я аж зажмурилась.

Несколько следующих минут я упоенно предавалась мукам сожаления. Отчего я, подобно героине романа, – тут меня снова окатило холодом, – не могу умереть на месте от позора или еще чего-нибудь этакого? Впрочем, завтра у меня будет возможность проверить эту перспективу. Содрогнувшись, я снова перечитала последнюю фразу опуса.

Нет, умереть от стыда мне предстоит еще сегодня.

С обреченностью идущего на казнь я пролистала свой телефонный список до конца и набрала домашний номер страстного цетагандийца... виновата, добропорядочного бизнесмена и политика господина Эйри. Длинные гудки шли и шли, каждый был как электрический разряд, пронизывавший меня от кончика неповоротливого языка до замирающего от ужаса сердца и желудка, в которое сердце готовилось провалиться, презрев всякую анатомическую невозможность. Лишение лицензии, а то и иск... оскорбление чести и достоинства... ну же, Терса, соберись! В одиннадцать вечера нормально, что трубку не берут сразу, это еще ничего не зна...

– Дом Эйри, – произнес наш будущий мэр. После такой, хм, рекламы господина Эйри выберут, можно не сомневаться. Все домохозяйки города проголосуют за него.

– Сеньор Эйри, извините за поздний звонок, – выдохнула я. – Это Терса Яски, я брала у вас интервью, вы, наверное, помните...

Жалкое лепетание, но оно позволяло хотя бы на пару секунд отсрочить неизбежное.

– С моей статьей случились, – я так и не смогла преодолеть косноязычие, – э, непредвиденные накладки. Мне срочно нужно с вами переговорить. Лично. Пожалуйста!

Я стиснула зубы, чтобы не всхлипнуть. Вопреки распространенному в романах – ох! – мнению, мужчины не любят женских слез. А мне отчаянно было нужно если не расположение Эйри, то хотя бы помощь.

– Сеньорита Терса, – после небольшой паузы отозвался Эйри; голос в трубке был удивленным, но злости в нем не было, слава богу, – вы можете добраться до нашего дома? Виа Аугуста, сто восемь. – На заднем фоне мне послышалось чье-то покашливание и несколько смазанных слов. Проклятье, да господин Форберг меня утопит – прямо в знаменитом на весь город потолке-аквариуме. – Возьмите такси.

Автотакси приехало, едва я успела записать на датакарту злосчастное интервью с художественными приложениями. Я могла бы и сама сесть за руль, но вовремя заметила, что ручки у меня трясутся. Сама виновата, подумала я мстительно, застегнула куртку и ринулась в ночь. Если все пойдет скверно – последнюю ночь в моей жизни.

Несмотря на поздний час и непрошеное вторжение, встретили меня вполне дружелюбно: господин-будущий-мэр лично открыл дверь, и, если и сделал выводы по поводу криво наложенной помады или дрожи в коленках, ничего не сказал. Его супруг принес мне чаю и уселся напротив – а вот без этого я предпочла бы обойтись. Куда проще было бы объяснить идиотскую ситуацию кому-то одному из них.

– Господин Эйри... господа, – поправилась я на ходу. – Простите меня за беспокойство, но не уведомить вас о происходящем было бы еще большей бестактностью. – Эту фразу я успела отрепетировать в машине, с ней было легче. Дальше пошла терра инкогнита. – Я... допустила ошибку. Отправила в редакцию вместо готового варианта статьи ее черновик, содержащий, мнэ-э, материалы, тон и содержание которых вы бы не одобрили. И которые, э, не вполне соответствуют действительности.

От моих щек можно было уже прикуривать, а я так и не добралась до самого главного.

Супруги переглянулись. Судя по лицу господина Эйри, он еще не додумался до мысли о том, что дело похуже черновых наметок со стандартными для всякого журналиста "врет, как мерин" или чем-то в этом роде, зато его муж опасно прищурился.

– Черновик? – поинтересовался он. Сердце у меня ухнуло в пятки. – Мисс, а могли бы мы ознакомиться с его копией? Полагаю, она у вас сохранилась.

В этом "могли бы" звучал приказ. И я сдалась.

– Вот, – я обреченно протянула стопку листов, гадая, под рукой у офицера Форберга пистолет или за ним ему придется отлучиться, а я успею выпрыгнуть в окно. – Черновой вариант начинается, э, на пятой странице, это были просто личные наброски... ой.

Господин Эйри перегнулся через ручку кресла, и проклятую пятую страницу супруги изучали вместе. Если бы я могла, то зажмурилась бы, но я не могла – меня как парализовало – и потому не упустила ни одного из оттенков эмоций, пробегавших по лицам. Форберг покраснел, вероятно, от ярости, а что до Эйри, так его брови поднимались все выше и выше – к самой границе черных волос, заплетенных в косу.

Первым обрел дар речи именно Эйри. Железное самообладание политика. А может быть, Форберг больше привык сразу стрелять, в отличие от своего супруга. Я вжалась в кресло, мечтая стать маленькой-маленькой. Крошечной.

– Мисс Яски, – сказал Эйри на удивление нормальным голосом. У него лишь слегка дергалась щека. – Вы... поразительно щедры в описаниях.

– И неточны, – пробурчал побагровевший Форберг куда-то в сторону. Он несколько раз вздохнул, видимо, успокаивая ярость, и прибавил: – В землянке окон не бывает. Вы даже в этом ошибаетесь.

Эйри отобрал у него распечатки, пролистал до конца.

– Вот это, – он с чувством процитировал отрывок, посвященный "чистому листу, озаренному пламенным цветом любви", – не так уж далеко от истины. Но "жаркие поцелуи, дорожкой спускающиеся по твердому животу и рождающие томительное чувство сладострастия" – не то, что читатели ожидают увидеть в интервью с кандидатом на политический пост.

– Разве что, – добавил Форберг словно через силу, – понимать буквально... кое-чьи слова про бардак в политике.

– Это, – судорожно сглотнула я, – не предназначалось для читателей. И есть шанс, что не дойдет до них, если...

"Если выпускающий редактор утром успеет выпить свою чашку кофе, чтобы прочистить мозги. Это спасет реноме нашей газеты и самого Эйри, но мне уже не поможет..."

– Если что? – прервал мое блеянье Эйри. Форберг сжал его руку выше локтя, будто пытаясь удержать на месте. – Если ваш редактор прочтет этот романтический бред, у вас будут изрядные неприятности. А если напечатает, не прочитав, хотя это и маловероятно, "неприятностями" это уже не назовешь. Мисс Яски, я с трудом представляю себе, как можно предотвратить эту, ммм... катастрофу.

– Я сама не знаю! – Кажется, я сейчас разревусь. Как дура. – Я думала, вы... – Голос у меня сорвался на писк. Я вытерла глаза, схватила чашку с остывшим чаем и ожесточенно допила ее до дна.

– Вы не намерены впасть в истерику, я надеюсь? – строго спросил Эйри. – Посидите тут и поразмыслите над происшедшим. Мне нужно посоветоваться с мужем. И не делайте больше глупостей, прошу вас.

Супруги Эйри-и-Форберг скрылись, унося с собою злополучную улику. За закрывшейся дверью раздались странные звуки, словно что-то упало или морской конек из экзотического аквариума у меня над головой не упустил возможности поржать.

Мне было очень стыдно. Ужасно. А когда тебе ужасно стыдно, одни дурным поступком больше – уже не так принципиально. Только этим я могу объяснить, что вместо душеполезных размышлений я подошла к двери и плотно прижалась к ней ухом.

Сперва я разобрала нечто вроде всхлипывания, а затем:

–... Иллуми, ты у нас теперь секс-символ города, ты в курсе?

– Ты тоже, заметь!

Фух, он, кажется, смеется. Значит, речь идет не о формулировке иска в суд, и убивать меня будут по крайней мере не сразу.

– Надо же, какой ты у меня горячий и романтичный тип, просто демонического нрава!

– А вот сейчас я тебе продемонстрирую, какой я горячий... – послышалась многообещающее.

Я запоздало отскочила от двери, сообразив, что при сцене изъявления супружеских чувств наблюдателей не требуется. Это, конечно, придало бы реалистичности моим писаниям... ой-ой! Мне вдруг стало так себя жалко, что я села на пол и тихонько разревелась. И уже не слышала, что там доносилось из-за двери. Мне было не до того: приходилось ожесточенно вытирать с лица остатки макияжа.

Слава богу, я успела это сделать прежде, чем дверь снова распахнулась.

– Я обдумал сложившуюся ситуацию, – произнес господин Эйри неприятно холодным тоном. – Вы поставили под удар наше доброе имя, и, по справедливости, вас следовало бы наказать за эту небрежность, а не помогать. Но, вынужден признать, исправление ситуации в наших общих интересах. Я прошу вас сосредоточиться и объяснить нам, где находится сейчас искомый компромат.

– Который, – добавил его муж, зачем-то поправляя воротник, – было бы крайне нежелательно кому-либо прочесть. Я на личном опыте могу сказать, насколько вредоносно он действует на человеческую психику.

Ну да, обреченно подумала я. То-то вы ржали, как целый кавалерийский полк. От шока, наверное.

– Я отправила его в редакцию, – горестно вдохнула я. – Все уже в комме у выпускающего, понимаете?

– Так позвоните ему и попросите удалить ваше творение, – с легким раздражением посоветовал Форберг. – Вы признались в ошибке, отдаю вам должное за храбрость – хотя не за ум – но теперь-то чем мы можем вам помочь?

Я помотала головой.

– Не знаю... Редакция заперта до утра, там нет никого, а офисная рассылка у нас делается автоматически, по ночам. Я... очень спешила отправить статью, ведь сегодня крайний срок, и поставила на ней метку "в печать".

– Вы хотите сказать, мисс, – медленно переспросил Эйри, – что завтра утром это будет опубликовано? Вы понимаете, что в таком случае у нас не будет иного выбора, как подать на вас в суд за диффамацию, мисс Яски?

– Нет! – испуганно вскочила я, замахав руками. – Конечно, да, понимаю, только нет, не надо! То есть, нет, не должно. В печать не должно. Это рабочие гранки... Их прочитают только в редакции.

Путаясь и спеша, я стала рассказывать, что такое автоматический робоверстальщик, которым я, кстати, уже умела неплохо управлять, и как создаются черновые гранки, и кому рассылаются, и почему редакция, где в штате всего-то пять человек, закрывается на ночь, и никакие уговоры не заставят пропускную систему впустить меня в здание ночью по дневной карточке...

– Перевожу, – хладнокровно поправил сеньор Эйри. – Подробности нашей личной жизни, вернее того, что вы представили таковой, будут известны завтра с утра всего полудюжине человек. Но стоит одному из них проболтаться, мы возвращаемся к предыдущей ситуации. Про плачевный в любом случае финал вашей профессиональной карьеры я просто умолчу.

– Погодите, – вмешался Форберг. – Вы говорите, что имеете доступ к этому вашему роботу-верстальщику. И знаете пароль? – Я молча кивнула. – Хорошо же поставлена безопасность у вас в редакции, если пароль известен каждой пига... каждой молодой стажерке, – вздохнул он. – Хорошо. Мы постараемся вам помочь.

* * *

"... через два часа. Припаркуйтесь в квартале от редакции, не включайте фары. И... переоденьтесь, мисс, на ваших каблуках вы себе ноги переломаете".

Что и говорить, Форберг умел отдавать приказы. Я только не поняла, при чем тут мои каблуки, зачем мне моток синтетроса и не перепутал ли меня комиссар с одним из своих бравых подчиненных. Тем не менее, сейчас я была готова пройтись на руках, лишь бы исправить происшедшее. Я смогу! У меня получится! Я...!

Я вздрогнула, когда бесшумно подкатила большая машина.

На встречу приехали оба. Лицо сеньора Эйри было серьезным и холодным, он плотно сжимал губы. Форберг смотрел на меня испытующе, словно сомневался в моих силах, и я мысленно пообещала сделать все, но оправдать их доверие.

– Смотрите, – сказал Форберг, ткнув пальцем в возвышающееся в темноте здание. – В двух метрах от земли начинается пожарная лестница. Вам нужно тихо и быстро влезть по ней до нужного этажа. Не сбейтесь со счета. На каждом этаже есть аварийный люк, довольно узкий, но человек пролезет. Обычно он закрыт, но мне по работе известны коды замка. За стандартные три минуты вы должны будете проникнуть внутрь и закрыть его за собой. Пока что вам все ясно?

Я кивнула. Вопрос относительно каблуков уже был снят с повестки дня, то есть ночи, насчет веревки я была не столь уверена. Может быть, это чтобы повеситься, если ничего не получится. Штраф по такому иску... я мысленно застонала, но долго страдать мне не пришлось – Форберг нетерпеливо пощелкал пальцами прямо у меня перед лицом.

– Вы уснули? Слушайте дальше. Внутри идет пожарный лаз, – объяснил он. – Он дублирует систему вентиляции и проходит над всеми помещениями. По нему вы доберетесь до нужного кабинета. Вот план здания. Изучите число поворотов и выходов внимательно, запомните наизусть, на месте может быть слишком тесно, чтобы развернуть карту. Надеюсь, вы сможете узнать собственный кабинет, поглядев на него сверху?

– А если перепутаю...? – уточнила я обреченно.

– То вы вломитесь в постороннее помещение незаконно. И главное, совершенно бесполезно, – хмыкнул Форберг. – Мы будем по возможности пеленговать ваше местонахождение и давать подсказки. Но если вы ошибетесь в счете до... – восьми, кажется? – то провалите всю операцию.

Операцию? О Боже! Вот сейчас он выдаст мне рацию и гравипарашют...

– Так, а теперь поднимите руки, – скомандовал Форберг бесцеремонно. Мне удалось не отшатнуться с писком, когда он меня обнял... уф, нет, не обнял, а всего лишь надел на меня что-то, больше всего похожее на лифчик. – Плечами поведите. Нигде не тянет? Сейчас закреплю рулетку. Это страховка, мисс.

– А... зачем? – оторопела я. Не могла же шутка про парашют оказаться правдой?

Форберг хмыкнул. – Вы здоровая молодая женщина, но даже для вас может предоставить известное затруднение спрыгнуть в кабинет с четырехметровой высоты, не повредив оргтехнику и не переломав себе ноги. Да и спускаться по пожарной лестнице сложней, чем подниматься. Я не хочу ни при каких обстоятельствах обсуждать с коронерами, как именно отскребать вас от асфальта. – Действуйте осторожно и не торопясь, – вмешался Эйри, до этого момента молчавший. Его молчание пугало меня еще сильнее, чем деловитые инструкции комиссара. – Мы будем на связи... в случае чего.

"В случае чего?" – в панике подумала я, оценивая взглядом лестницу. Сердце у меня ухнуло в пятки. Какой идиот придумал размещать редакцию на шестом этаже?

В качестве бонуса мне вручили налобный фонарик – "надеюсь, вы не боитесь темноты и паутины?" – гарнитуру для комма – "может включиться сигнализация; сохраняйте самообладание, мы вас предупредим – вам хорошо слышно в наушнике?", – и пару тонких перчаток – "надеюсь, вы понимаете, что оставлять отпечатки пальцев нежелательно?".

С каждым новым предметом мой ужас возрастал. Я не солдат, не спецагент, я не умею!

К счастью, начал накрапывать дождь, он охладил мое лицо и помог собраться. Здание высилось надо мной, как Нуэво-Монблан, и, черт побери, если я не достану проклятущее письмо из комма, завтра я свалюсь с этого Монблана с таким треском, что прошлогодний скандал с опубликованным не на то имя некрологом (шума было много, страховая компания вчинила иск, пострадавший запустил похоронным венком в физиономию доброжелателя, а замредактора спешно покинул газету) покажется мелочью, не стоящей внимания.

Сеньор Форберг подсадил меня на нависающую над головой лестницу – и слабым утешением в предстоящем испытании было то, как крепко и аккуратно он придержал меня за талию. Я бы предпочла, чтобы он пошел со мной, а еще лучше – они вдвоем, сильные мужчины, наверняка имеющие опыт штурма, взлома, спасения попавших в беду девиц и всяких тайных операций. Увы, это было невозможно. То, что с моей стороны в худшем случае обернулось бы нарушением пропускного режима, для почтенных граждан Эйри и Форберга граничило бы с преступлением.

"Удачи", прозвучало мне в спину, негромко и уверенно. От кого из супругов исходило пожелание, я так и не поняла. Мокрая от дождя лестница меня занимала куда больше. А еще больше – возможность с нее не рухнуть. И пакостная мыслишка о том, что это ведь только начало...

Мысль, кстати, была совершенно справедливой. Но оценить это я смогла только через час, когда, вся в пыли и грязи, стояла на четвереньках на полу кабинета. Руки-ноги у меня дрожали, и не от физической нагрузки. Ощупывать очертания каждого выходного люка – а там действительно была паутина, бр-р... ползти на животе, чтобы не задеть свисающие сверху кабели – к ним, о чем предупредил свистящим шепотом комиссар Форберг, подведена сигнализация... по его же приказу, замерев до полной неподвижности, вслушиваться в какое-то отдаленное тиканье, чтобы нажать ручку ровно на десятом щелчке... А закрывать-открывать аварийный выход по секундомеру – как я только вниз ничего не уронила! Или сидеть в полной темноте, выключив даже фонарик и хроно, потому что, как мне сообщили взволнованным голосом, внизу проезжает патрульная машина. А потом супруги Эйри никак не могли нащупать мой пеленг, и мне пришлось десять минут подряд, не двигаясь с места, подавать голос – я никогда не думала, что помню со школы наизусть столько стихов. Когда я увидела сквозь пожарную решетку кусочек знакомого стола, я чуть не прослезилась от радости. Я не подозревала, что мне осталось самое тяжкое испытание – медленно спуститься туда на веревке, пристегнутой к страховке чуть повыше попы. Несколько томительных минут я болталась в воздухе, послушно растопырив руки и ноги, молилась, чтобы эта штука не оборвалась, и давала себе самые страшные клятвы всегда проверять свою почту перед отправкой...

Ничего. Главное, я на месте.

Я торопливо обтерла грязные ладони о собственные штаны и включила общий комм. Передо мной развернулся полупрозрачный ворох страниц, светящийся в полутьме комнаты. Световым пером я подцепила за уголок менеджер автоматической верстки. Пароль... какой там пароль? С перепуга я чуть было не спутала буквы и ввела его только со второго раза. Список поступивших заданий... очередь на обработку... где, ну где же эта несчастная статья?! Нету. Как будто растворилась в сети, не дойдя до адресата. А скорее всего – спряталась в робоверстке там, где я не могу ее отыскать, чтобы утром выпрыгнуть, словно тигр из засады, и погубить меня, несмотря на все мои старания.

Я просмотрела все папки, облазила меню, успела не раз назвать себя безрукой склеротичкой, вообще не умеющей работать с коммом, и, наконец, обессиленно осев на стул, заметила в углу экрана мигающий значок почты. Я уставилась на него, точно кролик на внезапно подмигнувший ему глаз удава, и открыла ящик.

"Дражайшая мисс Яски, – читала я, обмирая, письмо главреда, – вынужден сообщить вам, что до сегодняшнего вечера я недооценивал особенности вашего художественного стиля, а также всей степени вашей журналистской отваги. Однако я не могу одобрить область, в которой они нашли применение. Неаккуратность и вольность в обращении с фактами – не те качества, которые я поощряю в своих сотрудниках. Исключительно благодаря удачному стечению обстоятельств и своевременному звонку сеньора Эйри я успел удалить ваши измышления из общего доступа. Надеюсь, что этот случай послужит вам достаточным уроком, и вы исправите последствия вашей ошибки добросовестной работой в ночную смену. К завтрашнему полудню я жду от вас готовый материал, на сей раз полностью завизированный, – это слово было выделено красным, – лично Иллуми Эйри. Если вы справитесь с этим заданием в срок, в дальнейшем, полагаю, ваши способности найдут лучшее применение не в политических новостях, а в нашей колонке "дамское счастье". Эстебан".

Письмо было написано два часа назад. Как раз тогда, когда я спешила домой переодеться для ночной вылазки.

Вылазки... Шесть этажей по пожарной лестнице. Ползком по трубам. Попой кверху на веревке.

Гр-р! Вскипевшая во мне благородная ярость вытеснила начисто испуг и стыд за содеянное. Эйри знал. И они оба наверняка подсмеивались надо мной все то время, пока я изображала из себя суперагента. Хотя какое там "наверняка"! Что-то мне подсказывало, что декламирование стихов и ползанье по-пластунски под проводами как раз из этой области.

Я трясущимися руками выключила комм, решительно прицепила карабин к поясу и включила рулетку. Теперь мне совсем не было страшно. Подумаешь, провода, паутина, пожарный лаз, скользкая лестница! Внизу меня поджидала цель, одна в двух лицах.

– Операция закончена, – мрачно произнесла я в наручный коммлинк. – Возвращаюсь.

– Мы ждем вас, мисс Яски, – невозмутимо отозвался Форберг. – Будьте осторожны на обратном пути.

Черта с два, осторожна! Теперь мне стало понятно, что половина предосторожностей, которые я так тщательно соблюдала по пути сюда, оказались просто розыгрышем. Я подтянулась в отверстие, защелкнула решетку, за десять минут преодолела на четвереньках путь, по которому ползла почти час, и вывалилась на пожарную лестницу. Снаружи припустил мелкий противный дождь, но и он меня не пугал.  

– Терса, – у меня в наушнике щелкнуло, и озабоченный голос Форберга добавил: – Не спешите. Пристегните к лестнице страховку, пожалуйста.

– Зачем? – огрызнулась я, еще не растеряв свой боевой задор.

– По технике безопасности, – пояснил он неожиданно сухо. – И это серьезно. Прошу вас, не заставляйте меня подниматься за вами, мисс.

Я с минуту раздумывала, послушаться ли мне и этого распоряжения, но благоразумие взяло верх над злостью. Ступеньки были мокрые, а лестница казалась ужасно высокой – такой, что припаркованный внизу автомобиль выглядел маленьким блестящим жучком. Мне хватило уже того, что в голосе комиссара прозвучало неподдельное беспокойство.

– Ну, – произнесла я, едва ступив на твердую землю, – и как прикажете это понимать?

Комиссар Форберг распахнул передо мной дверь. – Садитесь, сеньорита, прошу вас. Если вы хотите поговорить, нет необходимости делать это под дождем.

Я хотела было отказаться, но потом подумала и мстительно плюхнулась прямо на их чистенькое сиденье в перепачканном грязью мокром комбинезоне.

– Вы знали, что этого чертова файла там нет, сеньор Эйри! – обвиняюще заявила я.

Эйри обернулся. – Знал, – признался он совершенно спокойно. – Эстебан убрал его по моей просьбе, через удаленный доступ. К сожалению, для этого он был вынужден предварительно прочитать ваш рассказ. Так что у него есть аудитория в три человека. Как минимум на одну персону больше, чем нужно.

– Надеюсь, это не означает, что вы намерены меня пристрелить, – съязвила я, избавляясь от опостылевших фонарика и обвязки. – Это может дурно сказаться на вашем предвыборном имидже.

– Да, – кивнул Эйри, усмехнувшись. – Это может тоже дурно сказаться. А я похож на людоеда, который кушает наивных девиц? Или все же Эрик?

– Если уж говорить о мифологических персонах, вы, сеньор Эйри, своей молчаливостью похожи на графа Дракулу, – сказала я неожиданно и хихикнула. Нервное, должно быть. – А вам, сеньор Форберг, я еще подберу сравнение, не беспокойтесь. Столь же злодейское. Никогда бы не подумала, что благородные джентльмены пойдут на такую глупую, мальчишескую, несправедливую выходку!

– Мальчишескую, каюсь, – Форберг кивнул. – Вы нас изрядно выбили сегодня из колеи, Терса. Сперва вы получили удовольствие, высмеивая нас, – потом мы посмели разыграть вас в ответ. Это было эгоистично с нашей стороны, да. Но в каком-то смысле справедливо.

– А вот простить такого рода эскападу за одни только женские слезы было бы несправедливо, – сухо добавил Эйри.

– И все же ситуация нами исправлена и ущерб предотвращен, – примиряюще сказал Форберг прежде, чем я успела выпалить, что уже взрослая девочка и не нуждаюсь в воспитательных мерах, – вы не лишились работы, вашей газете не будет выставлен иск, а наша личная жизнь не станет предметом несуразных сплетен. Как вы полагаете, это чего-нибудь стоит?

– Я полагаю, что это стоит ваших извинений, – фыркнула я. В его словах был резон: я получила место в редакции, о чем успела благополучно забыть, пока в гневе штурмовала пожарную лестницу. И великодушно добавила: – Ладно, и моих. Я сожалею, что вмешалась, э, в вашу семейную и политическую жизнь, господа. Сеньор Эйри, ваша очередь.

– А я сожалею, что связался с такой пробивной и бесцеремонной юной особой, в мои-то годы, – Эйри возмущенно тряхнул своими странными, черно-белыми, но без намека на седину, волосами. – Еще немного, и вы договоритесь до того, что это я вам должен компенсацию за недостойное обращение.

– Конечно, должны, сеньор, – радостно подхватила я. – Мы с вами еще не закончили статью, вы не забыли? Как насчет завтра... нет, уже сегодня, после завтрака?

Иллуми Эйри посмотрел на меня обреченно, а его воинственный супруг несколько раз свел вместе ладони, аплодируя.

– Вот это храбрость! – заметил он.