На пороге вечной мерзлоты
Там, где вся проблема – «нет проблем»
Если говорить друг другу «ты»,
Можно не касаться стольких тем!
В городе погода, то есть дождь.
Тянет, знаешь, к очагу, к плечу.
– Почему ты так себя ведёшь?
– Потому что я тебя хочу.
Тут бессилен даже диамат,
Если горло тянется к ножу.
– Как прикажешь это понимать?..
– Понимать, увы, не прикажу.
В.Вишневский

Звонок от Эммы[1] поднял меня в три часа ночи. Обматерив пока ещё неизвестного мне абонента, я нащупал трубку.

– Прости, я, наверное, поздно, только что дошло, что у тебя разница во времени...

– Эм, что за срочность?

– Да никакой срочности... Просто, раз уж всё равно разбудила...

– Ммм?..

– Помнишь, ты рассказывал о партнёре по этому твоему американскому сериалу, Роберте?

– Угу.

– Ну так я вспомнила, откуда я знаю его имя. Мы с ним снимались в одном фильме.

– Иди ты.

– Точно, «Много шума из ничего»[2].

Я попытался проснуться окончательно.

– Ммм... А, так это всё-таки тот фильм. Я, видишь, уже тоже его фильмографию просмотрел, но даже не подумал, что это английский фильм. Как его туда занесло вообще?

– Да ладно, Хью, Бобби – прелестный мальчик.

– Прелестный мальчик? – Я усмехнулся. Да, очень подходящее описание. Прямо в точку.

– Мальчик очень талантлив...

– Это я заметил.

– Очень дружелюбный...

– Это я тоже заметил.

– Гей...

– Ммм?.. – сон покинул меня окончательно.

– Ну, то есть, я точно не знаю, но мой гейдар меня никогда особо не подводил, если не считать тебя, но ты у нас вообще уникум, так что не считается. На всякий случай уточни у Стивена, этот может учуять своего за сто километров.

Я обдумал это предложение. Вообще-то ко мне и до этого приходило желание показать Роберта Стивену. Сам не знаю, почему. Похоже, теперь обстановка прояснялась.

– В общем, я передам привет «Бобби» от «тёти Эммы», – оборвал я разговор, который, как обычно с Эммой это бывает, грозил затянуться до утра, и принялся думать о Роберте. В весьма нелестных для него эпитетах. Я как-то привык жить среди открытых геев, чья-то неопределенность в сексуальности нервировала меня. Я предпочитаю знать, чего можно ожидать от окружающих меня людей.

Зачем же сразу все сводить к любви?!

Мы стали вместе ланчевать с первого же дня съёмок, и очень часто. По идее это было логично – нам обоим было одиноко и неуютно в этом солнечном городе, оба мы были не совсем холосты и при этом оторваны от своих «половинок», что приводило к добровольному целебату и, значит, ограничению социальной активности. Про то, что нам было о чём поговорить, я и не говорю – такого насыщенного общения у меня уже очень давно не было, пожалуй, даже со знакомства с Итаном, когда мы ночи напролёт исторгали друг на друга потоки слов, своих и чужих. Золотое было время. Хью, конечно, не Итан, он старше, страшно подумать, на... восемь лет[3], но разница почти не ощущалась. Ещё была разница в стране, но, после привета от «тётушки» Эммы, она также потеряла смысл. Лондон не так уж далеко от Нью Йорка. В культурном, не географическом плане. Актёры из обеих диаспор снимаются в одних фильмах и ездят друг к другу на гастроли. А теперь вот ещё и совместный сериал. Конечно, Хью приходится изображать из себя американца, что, на мой взгляд, кощунство, но Хауз тоже поразительная личность, пусть даже и потерявшая британское очарование. Хотя... то, как он себя ведёт, пожалуй, является стандартом именно для англичан – «Английский юмор, или Как терять друзей и отталкивать людей»[4]. Слава богу, что я ухватил этот кусок Британии, принесенный Хью (на работе же он постоянно репетирует свой американский акцент, который ему достается с огромным трудом), и отказываться от него не собираюсь, ну разве что на каникулы. По Нью Йорку я тоже скучал. И по Габи, когда она решила, что торчать со мной в Калифорнии из-за моей работы не собирается. А я решил, что таскаться туда-сюда не собираюсь тоже, хотя свободного времени у меня всегда было с лихвой. В общем, произошёл маленький скандал в святом семействе. Когда я умолял Брайана[5] взять меня на работу, я также слёзно пообещал Габи, что мы что-нибудь придумаем, но в результате ни один ни другой не пошёл на компромисс. По правде сказать, меня самого это слегка удивило. Также, как и то, что регулярные совместные ланчи у нас с Хью начались, когда Габи была ещё в Лос Анджелесе. Она проявляла, на мой взгляд, весьма искусственный интерес к моей работе, заставляла просматривать первые созданные серии, поэтому, после её тоже не слишком мирного отъезда, я, мучаясь дурными ассоциациями, совсем забросил просмотры. Вон Хью вовсе не смотрит выходящую продукцию, и абсолютно ничего не теряет. Хотя, если бы я уговорил Хью посмотреть со мной Хауза... Хм... это было бы забавное ощущение. К сожалению, мистер Лори страдает, как он это сам называет, «самоотвращением» (self-loathing), что также выражается не только в его нелюбви к лицезрению себя (он даже зеркал дома почти не держит), но и в ненависти к любым комплиментам. Как с такими глубокими и надо вам сказать абсолютно безосновательными комплексами он умудрился стать актёром, да ещё таким потрясающим, я понять не в состоянии. Для меня самого актёрство началось также с определённых комплексов, но они, в конце концов, благополучно вылились в даже некоторое самолюбование, именно этой цели я и добивался, пойдя этим путём. Хью, несмотря на всеобщую любовь (и скажите, как такое чудо можно не любить), до сих пор в свои сорок с гаком не может признать себя достойным этой самой любви. Мне кажется, он очень болезненно относится в общем к любым знакам внимания и привязанности, это его очень сильно роднит с Хаузом. Его нужно очень долго убеждать в своих чувствах, он очень недоверчивый. После того, как мы слегка освоились с нашими характерами в общем и целом, нас очень заинтересовали корни этой самой дружбы Хауза с Вилсоном. Я тут же решил, что Хауз проверяет Вилсона. То есть устно их отношения давным-давно выяснены, ещё задолго до начала нашего за ними «подглядывания», но Хауз продолжает отталкивать Джима, чтобы утвердиться в том, что тот и правда настолько ему предан. И Вилсон с честью справляется со всеми испытаниями, несмотря на то, что не получает никаких видимых поощрений. Хью тут же предположил: «Откуда мы знаем, что он не поощряет его где-нибудь за кадром?», он не мог поверить в подобное поведение. Весьма странно, учитывая его потрясающе трогательную и проверенную временем и множеством испытаний дружбу со Стивеном. На мой взгляд, Хью должен добрую половину вдохновения для экранного взаимодействия наших характеров черпать из этой самой дружбы со Стивеном. Так же, как я – из своей дружбы с Итаном. Хотя, конечно, Итан не был настолько большим засранцем, как Хауз, но между нами также было достаточно трений, и иногда я подозреваю, что в этих отношениях именно я – отдающая сторона, что конечно не особо приятно. Когда я обратил внимание Хью на то, что, может, ему сравнить наши экранные отношения с его дружбой с Фраем, он угрюмо проворчал, почесывая подбородок, – так обычно он даёт понять, что разговор заводит нас куда-то в сторону, – что, мол, «это совсем иное», затем ещё мрачней нахмурился и выдохнул «хотя...». Так у него родилась эта странная идея насчёт гомосексуальной привязанности Вилсона к Хаузу. Я только помотал головой, так как не в моих силах представить трижды женатого человека геем. У меня не настолько богатое воображение. «Ну», – ответил он на это, – «Схвати меня за трость (grab my cane), и я скажу, куда заводит меня *моё* богатое воображение». Я только снова покачал головой. Очевидно, дружба, пусть и такая трогательная, с геем, не доводит до добра, везде начинаешь подозревать гомоэротизм. Итан в своё время, насмотревшись на «горько-сладкую парочку» Ривер+Киану, устроил мне «проверку на вшивость», заподозрив во мне подобные мотивы по отношению к себе любимому. Мы не разговаривали полгода. Но есть ещё на свете настоящая мужская дружба, была, есть и будет. Я вообще свято верю в дружбу. Я верю в дружбу между мужчиной и женщиной, между нормальными, гетеросексуальными мужчиной и женщиной. А это куда более невероятно. Вот такой я дружелюбный человек.

Как скоротечны наши отпуска!..

Сезон прошёл как-то даже незаметно, давно мне не было так трудно и интересно одновременно. Раз – и мы уже снимаем конечную серию сезона, и как-то незаметно для себя соглашаемся на ещё пять лет, потому что – как же так, мы же только во вкус вошли, нет, тут пока нас пинками не выгонят. Разумеется, первые каникулы мы всё равно все провели на иголках – как оно там, не забудут ли, не слишком ли мы «порезвились», не отпугнули ли аудиторию, сможем ли вдохнуть что-то новое, когда вернёмся, хватит ли пороха в пороховницах и так далее и тому подобное. Голова полна сомнений, каникулы пролетели молниеносно, я даже не понял, достаточно ли я провёл времени с детьми, потому что, вернувшись в Штаты, тут же начал скучать по ним, ибо осталось ощущение, что я не был чересчур сосредоточен на своей ипостаси отца. Джо абсолютно права, эта работа вполне может оказаться для нашей семьи гораздо большим испытанием, чем какая-то там интрижка. Когда ты влюбляешься в работу, это куда серьёзней. А я почувствовал, что так оно и есть. Любовь изматывающая, но всё-таки приносящая гораздо больше удовлетворения, чем боли. Стивен сравнил это с анальным сексом. Ну, ему лучше знать... Если содомия такая мучительно сладкая, то в душе я содомит, Стивен всегда был прав на мой счёт. Ничего лучше этого чувства нет. Я анальный, ничего тут не попишешь. Кстати о содомии... И снова Роберт, снова мучившие меня, не менее, чем проклятый американский акцент, мысли о его ориентации. Это уже наваждением каким-то стало. Может, спросить напрямую? Вы что, издеваетесь? Я ни разу этого даже у Стивена не спрашивал. Не было надобности, слава богу, он сам мне признался, при знакомстве. Ну, кто вместо “I do”[6], а кто вместо “How do you do”. А тут... Стоит всё-таки зазвать сюда мистера Фрая на консультацию, уж он-то всё прояснит. Потому что если всё так запущенно, как я думаю, это уже «Вход и Выход» какой-то, парню под сорок, а он до сих пор не догадывается о своей ориентации. Либо он настолько наивен, либо настолько ленив. А Роберт очень ленив, просто-таки феноменально ленив. Он талантлив, как сам бог, но это его и портит. Всё, что причиняет ему хоть какие-то неудобства, должно быть им безжалостно отброшено. Включая неудобные мысли. А когда над ним совершили всё-таки акт насилия и заставили что-то сделать, он готов потом жаловаться на это годами. Припев «я сделал это ради денег» был вечным укором Габи, которая заставила его хоть раз в жизни посмотреть на свой худой кошелек и сняться в сериале. Его ворчание не останавливает даже то, что он, вечный счастливчик, на самом деле беззастенчиво наслаждается этим самым сериалом так же, как и каким-нибудь спектаклем по пьесе Стоппарда. Но деньги всё равно встают у него поперёк горла, так что, боюсь, накопить их он бы не смог, если бы не Габи. О да, лёгкий сонный мотылёк...

– Ну и? – спросил я его в первый же совместный ланч после возвращения на съемочную площадку. – У тебя было время подумать. Какая твоя любимая сцена в первом сезоне? Та, которую тебе больше всего понравилось играть.

– Не считая вырезанных?

– Не считая сцену с хватанием трости.

– Тогда когда я зачитывал поэму Джорджии. Я театральный актёр, я люблю декламировать.

– Да, иногда я думаю, не хочешь ли ты вместо Вилсона отыграть выжившего Нила Перри[7]. Актёр, волею папаши ставший медиком. Тебе всегда надо играть актёра, даже когда ты не играешь актёра (you always have to act an actor even if you don’t).

– Ну... – Неожиданно обиделся он. – Наверное, я отвратительный актёр.

– Я этого не говорил, – возмутился я. Иногда он не способен отличить один тон от другого. Дружеская ирония для него ничем не отличается от сарказма. Но будем снисходительны – он не британец. – Просто знакомый симптомчик, – объяснил я.

– Хм... Ты комедиант, актёр представления, но «играть актёра»?

– Я говорил о Стивене.

– И это тебя раздражает, потому что...?

– Не потому что мне это не нравится, а потому что мне это даже слишком нравится. Меня беспокоит, что вы похожи, – чёрт, сказав это вслух, я, наконец, понял, что это именно так. Вопрос, чем же они так похожи-то? И почему, скажите на милость, меня это должно беспокоить?

– Разве? – с сомнением протянул он.

– Ну, конечно, вы не совсем похожи... – сопоставив крупную фигуру самого ироничного плюшевого мишки на свете и щуплого томного юношу перед собой, я удивился. Похожи? Чем же, позвольте спросить? Но ощущение не прошло. Тогда я начал искать у этих картинок десять различий. – Ты симпатичней, – выдал я первое, что пришло мне на ум, и поразился своему идиотизму.

– «Симпатишней»?..

– Я, конечно, имел в виду ваши внутренние различия тоже, но просто это первое, что пришло мне в голову, – признался я.

– Ты считаешь меня «симпатишней» Стивена?

– Не вгоняй меня в краску, – я и, правда, чуть было не покраснел. То, как он говорит «симпатишней» (“plittier”) своим неподражаемым голосом, который не оскверняет даже пресловутый американский акцент, уже снящийся мне в кошмарах, заставило мои коленки под столом сомкнуться. Эй-эй, меня не насилуют, успокойся, – отругал я себя. Мне жутко захотелось домой, к Джо. Отпуск был и вправду чрезвычайно краток. И чрезвычайно неудовлетворителен. В ипостаси мужа я, кажется, тоже недобрал.

– Ну а ты как... успел повидаться дома со всеми друзьями? – сменил я тему.

– Да, Итан, Крэйг... Был у Льюиса Блэка.

– Крэйг... Крэйг... Твой друг Крэйг... Случайно не Крэйг Чарльз?

– Нет.... Крэйг Бирко.

– Точно, он самый.

– Бирко, не Чарльз.

– Это американский Крэйг Чарльз. Слушай, я хочу его увидеть, познакомишь?

– Почему он американский Крэйг Чарльз, и... кто такой этот Крэйг Чарльз?

– Как тебе сказать... Есть такой британский, подчеркиваю британский ситком, называется Красный Карлик[8]. В котором, если что, я мог бы запросто стать Риммером. Меня отбраковали. Наряду с Аланом Рикманом, между прочим, так что я не обижаюсь, чем я лучше Алана? К счастью для Криса Барри, Риммером стал он. К счастью для Листера, Листером стал не он, а как раз Крэйг Чарльз.

– И?

– Американцы пытались сделать своего Красного Карлика. Американским патриотам прошу зажать уши, потому что сейчас будут маты. Несмотря на то, что сценарий был практически оригинальный и Крайтон был оригинальный, всё остальное они уделали настолько, что даже сами америкосы отказались смотреть этот ужас. Точка (Period). Одно то, что Кот у них, после многочисленных дискуссий, стал Кошкой, уже говорит о подростковом сознании этой псевдонации. Точка. Но самое смешное, что твой друг Бирко и его коллега по несчастью Крис Игеман были кастированы на роли Листера и Риммера соответственно исключительно из-за своих имён – Крэйг и Крис. Крэйг Чарльз и Крис Барри. До сих пор остается невыясненным, был ли это тонкий британский юмор Роба Гранта, повлиявшего на кастинг, или тупая вера в некую мумбо-юмбо америкоских создателей, а может и то и другое, твоему дружку лучше знать. Вот я и хочу с ним познакомиться, чтобы это выяснить.

– Хорошо. Не знаю, у кого лучше теперь спрашивать записи сериала – у него или у тебя?

– Оригинальный – у меня. Потом попроси у Бирко их несчастную пилотку, я знаю, из сентиментальных соображений он держит её где-нибудь в подвале. Кстати, не он ли играл в последнем Страшном Кино, я не ошибаюсь? Я напугался, когда его там увидел. Это было поистине страшное кино.

– Он.

– Ничего удивительного. У тебя страсть связываться с плохими комиками.

– Ах вот значит как... Как вы всё-таки не любите конкуренции, мистер Лори.

– Вообще-то это я как раз так самоуничижался, но раз ты сам исключил меня из списка твоих друзей тире плохих комиков... – Я сделал вид, что расцвёл от комплимента. – Я просто пытаюсь сказать, что твоё чувство юмора не идеально. Хотя, признаю, доля ревности тут есть. Почему это ещё кто-то, кроме меня, должен тебя смешить?

– Я свожу тебя на Льюиса Блэка, и тогда посмотрим, у кого плохие друзья-комики.

– Замётано, – быстро сказал я, даже не заметив это «плохие друзья-комики», то же мне, конкуренция Стивену Фраю, фры. «Свожу» – это значит в Нью Йорк. В Нью Йорке с Робертом... Заманчиво. Пусть даже и за каким-то там Блэком. Такими предложениями не разбрасываются.

Соври хоть раз – скажи, что я твой друг...

– Как Дэниел?... Угу.... Ага... Понятно... – Я застал его стоящим в коридоре «больницы», который мы уже давно не использовали, но не стали разбирать на всякий случай, с трубкой у уха, выслушивающим очередной отчет Стивена о своей Лондонской жизни. Я затаился, поняв, что он меня не заметил. Мне всегда хотелось его подслушать, что он рассказывает Стивену обо мне. Фрай собирался навестить Хью в связи с каким-то своим очередным проектом, и вот я, наконец, увижу их вместе. Как эта дружба работает «вживую». Мы оба здесь с Хью были оторваны не только от семей, но и от близких друзей, но Итан появлялся здесь чаще, в конце концов, добрая половина и его съёмок проходит именно в Голливуде. Стивен же приезжал впервые. По крайней мере, это был первый приезд, в который я был посвящен. И даже был приглашён на прогулку по Сансету, на которой настаивал сам Фрай.

Моё имя так и не было упомянуто, я пропустил самое интересное – отчёт Хью о его Голливудской жизни. Завершая разговор, он бросил «Я тоже» и закрыл телефон со щелчком, от которого я вздрогнул. Но я всё ещё не был замечен и чувствовал себя неловко – то ли сделать вид, что я только что пришёл?

– Роберт, – услышал я. Хью всё ещё стоял спиной ко мне. Давно он знает, что я здесь? Ноги мои стали ватными.

– Хью?

– Он задержится на пару дней, так что наше свидание откладывается.

– Свидание?

– Прогулка по Сансету само по себе свидание. Ещё он предложил проехаться по Малхолланд, опять-таки втроем, и обязательно на закате.

– Зачем?

– Уж не затем, чтобы полюбоваться красотами...

– В смысле?

– У него очередной период. Вот уж чего я не хотел, так это его тут в его дурацком периоде.

– Периоде?

– Прости, – наконец повернулся он ко мне. – Это не твои проблемы. Поэтому нам придется отменить эту глупую свиданку на троих.

– Почему?

– Потому что... Это сложно объяснить. Надеюсь, Дэниел приедет с ним.

– У Стивена приступ биполярности? – наконец догадался я.

– У него период, – отрезал он, видимо слово «биполярность» не особо ему нравилось.

– Ты понял это по телефонному звонку?

– Он становится безумно болтлив, но потрясающе несмешон. Я называю это «семь ступеней биполярной дури Стивена Фрая». Сначала он начинает зыркать глазами – знаешь, когда от одного взгляда хочется спрятаться под стол, а глаза у него горят, как в лихорадке. Затем идёт стадия ржача – плюс и минус чередуются – когда он может ржать часами над абсолютно тупыми шутками, в основном тут же им сочиненными. Третья стадия – обида на всех и вся, это мистер Брюзжащий Фрай. Стадия четвертая – всепрощение. Кончается обычно изливанием слез счастья на груди у неосторожно оказавшегося поблизости друга и признанием ему в любви. Дальше – хуже. Пятая стадия – отвращение к себе, часто пытающееся кончиться самоубийством, к счастью, этому мешает шестая стадия – надежда на чудо, ожидание чего-то лучшего, обычно сопровождается переменой мест, занятий и вообще какими-то переменами, но заканчивается всё всегда одним и тем же – седьмой стадией – стадией онемения. Он как бы умирает внутри. Если повезёт, все семь стадий он может пройти за неделю, две, а раз всё это случилось аж за сутки, к счастью, я лицезрел только начальные стадии, и уже утром следующего дня он был в порядке, отсыпался. Так он придумал Гиппопотама. Придумал и прожил в его шкуре эти самые сутки. Книжку он писал позже, когда разобрался с сюжетом.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– На всякий случай, вдруг я всё-таки решусь прогулять вас по Сенсету.

Я смущенно потоптался на месте, представляя нас на Сансет бульваре со Стивеном в каждой из его семи стадий. Хотя первые можно уже отбросить, раз период уже начался.

– Дэниел не отпустит его одного в таком состоянии, – предположил я осторожно.

– Поэтому он и сделал вид, что проект задерживается. Это его работа, даже Стивен об этом догадывается. Если период не закончится за пару дней, будет несколько вариантов развития, в зависимости от стадии. В худшем случае ему придется платить неустойку... Чёрт, он опять бросил таблетки, а Дэниел не доглядел. Когда-нибудь пятая стадия угробит Стивена насмерть, а я убью этого мистера «Я всегда буду рядом» собственноручно.

– Я ненавижу Тарантино.

– Прости, это и, правда, не твои проблемы. Давай поговорим о кино. Я тоже ненавижу Тарантино, хотя, надо признать, кое-какие вещи у него откровенно удались.

– Я не про это. Я ненавижу его за то, что он увёл Уму у Итана.

– А разве она не ушла после измен Итана? Прости, ты, очевидно, осведомлен лучше, – я фыркнул. – Погоди-ка. Не саму Уму? Ненавидишь не её?

– Мы друзья, нельзя ненавидеть друзей, даже если они настолько безмозглы, как Ума. Я поддерживал с ней отношения, даже когда Итан ненавидел её так, что хотел запретить ей приближаться к детям. Любовь превращается в ненависть. Вот так, запросто.

– Ты всё это рассказал, чтобы показать, что я «не одинок в своей беде»? – иронично произнёс Хью с американским акцентом. – Прости, Хауза иногда трудно сдержать, особенно на работе.

– Мистер Джекил и доктор Хайд, – прокомментировал я его поведение. Иногда это случалось, и я не обижался. Если бы мой персонаж так же сильно отличался по своей натуре от меня, я бы тоже свихнулся.

– Боюсь, что если мы всё же застанем период мистера Фрая, ты можешь пострадать. Так что, пожалуй, я не рискну...

– Он настолько опасен для окружающих?

– Нет, если только окружающие не являются объектами его ненависти.

Я похолодел от страха. Ненависти?

– Почему?

– Он меня к тебе ревнует, почему же ещё. И, возможно, завидует, но это одно и тоже.

– Ревнует? – эхом отозвался я. Господи, неужели? – Стивен любит тебя? – догадался я, и волосы на моём загривке встали дыбом.

Хью кивнул. Потом внимательно посмотрел на меня, отвёл глаза и произнёс почти шёпотом:

– Не существует такой вещи, как дружба... Есть только страсть и равнодушие.

– Но... Ты дружишь с ним.

– То, что я никогда не имел желания переспать с ним, ещё не означает, что я испытываю то, что называется дружбой. Друга нельзя ненавидеть, как ты справедливо заметил. С другой стороны любовь очень даже склонна менять плюс на минус когда ей вздумается.

– Но у тебя есть друзья, – вспомнил я первое прозвучавшее утверждение. – Такая вещь как дружба существует, даже у тебя. То, что твой лучший друг... вовсе и не друг...

– Все остальные? Есть просто хорошие знакомые, коллеги, – я вздрогнул. Неужели это про меня? – И те, к кому я действительно привязан эмоционально. Либо бывшие любовники, – я вспомнил Эмму. И правда, могут ли бывшие любовники остаться просто друзьями? – Либо потенциальные. И секс тут не всегда при чём. Любовник – это что-то большее, я бы употребил слово «возлюбленный», если бы его так не боялись. Корень «любовь», не «трах».

Я замер. А это что должно было значить?

Ещё тот выбор. Между просто коллегой и потенциальным любовником... возлюбленным. Я бы тоже предпочёл это слово... Если бы...

Если я ему не докажу, что настоящая дружба существует. Я не согласен быть «просто коллегой», что-то с ужасом восставало против такого. И хотя мне казалось, Хью не вложил в эти два определения ничего применительно ко мне лично, сердце моё съёжилось от страха. Пусть я не то и не другое, пусть я просто друг. Возможно новый лучший друг, раз уж старый оказался вовсе и не другом.

Почему меня так сильно влечет к нему? Почему я так цепляюсь за эту дружбу? Почему я так страстно понимаю Вилсона, что иногда не могу отличить себя от него? Почему даже перспектива стать «потенциальным любовником» не может меня отпугнуть от Хью, а возможность оказаться «просто коллегой» убивает желание жить?

Нет, тоже самое я бы испытал и к Итану, если бы в этом возникла необходимость. Это просто дружба. Очень крепкая, но ещё не оформившаяся, ей нет и пары лет, дайте нам притереться друг к другу. И спросите лет через десять – что это? Дружба? И даже Хью не сможет ответить отрицательно.

Как надоел я любящим меня!..

К счастью, период у Стивена уже кончился – он признался, что в самолете ему как будто выключили мозг, и он отрубился на весь полёт, а при посадке проснулся слегка вяловатым, но, тем не менее, уже здраво оценивающим свои действия. Дэниел посадил его в самолёт, зная, что осталась только шестая стадия, а она обычно безобидна, если, конечно, от Стива не требуется немедленная бурная деятельность.

– Хорошо, я звоню Роберту, будем гулять по Сансету, – я взялся за телефон.

– Ну, я вообще-то пошутил. Хочу тихую кафешку где-нибудь в твоём районе.

– Я уже пообещал человеку. Так что теперь – Сансет и Малхолланд. Не разочаровывай. К тому же тебе нужно ожить, Сансет Стрип, Малхолланд Драйв, Что там ещё такого красивого и захватывающего... Может, тебя в Диснейленд отвезти? Или ты предпочитаешь студию Уорнер Брос?

– Уорнеры, Вако симпатишней, чем Мики[9], – я вздрогнул. Вот откуда это «симпатишный». Начавшаяся пару месяцев назад игра «найди десять различий между Стивеном и Робертом» была официально переименована в «найди десять схожестей». – Нет. Правда. Не хочу ничего такого... Хотя... Может, мы поедем присматривать тебе приличный домик?

– Я не собираюсь покупать дом, Стивен.

– Ну разумеется, а кто обещался привезти сюда всю семью, если у Хауза будет удачный год? Обещания надо выполнять, дорогуша.

– Ох... Стивен... Только не Беверли Хиллс.

– А кто говорит об этом рассаднике порока? Есть и более удачные спальные районы.

– Я уже присмотрел себе квартирку в Западном Голливуде. Если честно, то я в неё уже вселился. Типа сюрприз. Я даже Джо пока не говорил.

– И я понимаю почему. Квартирка означает, что дома и переезда всей семьи не будет. Тогда пока туда, клятвопреступник, – махнул он слабо рукой, и мы, наконец, вышли из аэропорта.

В такси я позвонил Роберту, хотя ещё не знал, когда и куда мы поедем, Стивен сонно ворочался, прижимая меня к окну. Иногда я начинаю забывать, насколько он большой. И с возрастом и приобретенными килограммами он становится ещё больше. Гиппопотам, – фыркнул я.

– Признайся, ты ездишь на своём Триумфе, отказываясь приобретать машину, только затем, чтобы нормальных людей возить на такси? – спросил он.

– Да, я так сортирую людей. Ненормальных, которые соглашаются ехать со мной на мотоцикле, я складываю в особую папочку.

– Бобби соглашается?

– Хм... Надо попробовать, – подумал я вслух, и тут откликнулся собственно сам Роберт, как всегда сонным голосом и нечто нечленораздельное.

– Привет, не разбудил? – очень сомневаюсь, что нет.

– Да ладн... Ну что, прилетел? Период?

– Нет, слава богу. Всё нормально. Но пока не знаю, что с Сансетом, может, мы выберем более спокойное времяпровождение. В любом случае подъезжай...

– Завтра, – пропыхтел Стив.

– Завтра, скажем, часов в...

– Семь, я буду свободен к семи вечера.

– В семь вечера. Адрес я тебе давал, не потерял?

– Ага, хотя не знаю, как подъехать... Ничего, разберусь.

– Роберт?

– У?

– Ты бы согласился проехаться со мной на Триумфе?

– Ммм... А куда мы денем мистера Гиппопотама? Привяжем на багажник?

Я рассмеялся. Если бы только «мистер Гиппопотам» слышал. Впрочем, ушки у него на макушке, может и слышал, но вида не подал – я кинул на него украдкой взгляд, проверяя.

– Не, не завтра, в принципе, вдвоём.

– Разумеется. Мало того, я каждый раз еле удерживаю себя от того, чтобы попросить. Я тоже ездил на мотоцикле, пока Габи не заставила купить машину.

– Она отказывалась ездить с тобой на мотоцикле?

– Угу.

– Нормальный человек, – кивнул я себе.

– Что?

– Не обращай внимания.

– Роберт в списке ненормальных людей, – закрыл телефон я. – Это симптом?

– Вообще-то да. Не будь я такой... большой, я бы тоже попросился, – всё-таки слух у него отменный. – Нет ничего лучше, чем прижаться к кому-то всем телом, когда мчишься со скоростью 90 миль в час по ночной дороге. Лучше, чем секс. Во всяком случае, хороший его заменитель.

Просекши, что я переехал в Западный Голливуд, который, господи, до меня самого это только что дошло, является центром гейской ночной жизни Лос Анджелеса... это подсознание, я не виноват! Стивен вообще решил никуда не ехать, а пробежаться по местным злачным заведениям. На свидание втроем это как-то не тянуло, но никакие уговоры не дали результата – Стивену действительно надо было «ожить», а нет способа лучше дать ему почувствовать, что он всё ещё жив, чем бурная ночная жизнь. Я вспомнил Дживса с его записками о ньюйоркской ночной жизни. Это Стивен, Стивен и ещё раз Стивен.

Поэтому мне пришлось позвонить Роберту ещё раз. Я выбил у Кети[10] этот единственный вечер, обычно мои съемки заканчивались куда позже семи, и в этой связи я не знал, как поступить. Мы-таки прогуляемся по Сансету, но слегка не в том направлении, что я имел в виду.

– Роберт, я не знаю, как тебе это сказать... В общем, Стивен решил, что похитит меня для бурной ночной жизни в моём богатом гей-клубами районе, поэтому нам даже машина не нужна. Если тебе это не по нутру, то...

– Он решил потратить единственный вечер вместе на гей-клубы?

– Ну... Я пробовал уговорить его на менее экстремальное времяпровождение...

– И он тащит тебя за собой?

– Ну, я вообще привык. К тому же никогда не помешает знакомство с собственными соседями.

– Он не хочет, чтобы я приезжал?

– Э... вообще-то наоборот. Это была его идея пригласить тебя.

– Тогда я еду.

– Ну? – спросил напомаживающийся Стивен, восседая перед моим единственным зеркалом в доме.

– Он едет.

– Крокодил в Ниле (Crocodile in the Nile), – сказал он без тени сомнения. Эвфемизм для тех, кто находится в отрицании (in denial). Так он обзывал меня первую пару лет знакомства. Потом, после очередного периода, тогда это был просто «период», о биполярности мы ещё не знали, он забил на свою сексуальную жизнь вовсе, став весьма эксцентричным монахом на многие годы. До очередного периода и Дэниела.

– И что с этим делать? – вопросил я голосом трагика.

– А тебе обязательно надо что-то с этим сделать?

– Ну... желательно бы.

– Зачем?

– Потому что это безобразие.

– Хм... Будешь изображать из себя героя, хочешь сказать 36-летнему парню, что он гей? Добро пожаловать в пасть к крокодилу. В Ниле. Крокодилы в Ниле – опасная штука, знаешь ли... Не советовал бы я тебе купаться в Ниле... Там большие крокодилы...

– Роберта нужно только подтолкнуть, он просто ленивый, – я усмехнулся. – Лёгкий сонный мотылёк. Я дал ему определение, – объяснил я.

– Весьма... лирическое определение... Ты ничего не хочешь мне сказать?..

Но я пропустил это мимо ушей. Мне ещё не хватало, чтобы Стивен думал, что я влюбился, тогда я тоже буду думать, что я влюбился, а это уже и до последствий недалеко. Последний раз меня так накололи с Одри[11]. Когда про меня распускают грязные слухи, я поневоле начинаю им верить. Это свойство моей безвольной натуры. Матушка во всём виновата, я уже понял, доктор. Два года психоанализа превращают всю вашу жизнь в очень логичный кошмар.

– Потом он, правда, будет всю оставшуюся жизнь ворчать, что это именно я раскрыл ему глаза, но он будет доволен. Жить во лжи – это плохо.

– Когда ты стал таким моралистом? – удивился он.

– Это не моралите, это долгий опыт.

– А, так ты всё-таки живёшь во лжи?

– Перестань меня путать, чудовище, я не то имел в виду, – надулся я. Я правда имел в виду другое. Я имел в виду то, что на самом деле не знаю, что такое жить НЕ во лжи. Мы, британцы, живём во лжи с пеленок и до смерти. Это британский образ жизни. Пара лет не-британского опыта, и я уже могу сказать, что этот образ жизни в корне своем порочен, хотя с молоком моей проклятущей матушки я впитал священный трепет перед этим образом жизни. Стивену же всегда было насрать на чужие образы жизни, у него свой образ жизни – биполярный, поэтому ему не понять нас, нормальных британцев.

– Разумеется, – он вздохнул так, как будто я неизвестно как ему заврался.

– Если ты про мою личную жизнь, то у нас с Джо всё в порядке.

– Разумеется, именно поэтому ты здесь, а она там. Ты обещал их сюда перевезти, но, вижу, речь об этом даже не идёт.

– Во-первых, тогда мне придётся перевезти сюда и тебя, а это прямо скажем, нереально, даже нереальней, чем перевести трёх подростков, во-вторых, да, я в какой-то мере скрываюсь как от Джо, так и от тебя, если уж на то пошло.

– Ты от нас скрываешься? – типа удивился он. Конечно, собака, хотел вытащить это из меня уже давно, наконец, получи, фашист, гранату.

– Я не знаю почему. Возможно, это просто дурацкий кризис среднего возраста. Может он у меня быть в 46 лет? К тому же я чувствую, что ни тебе, ни ей я уже не нужен.

Он подавился.

– Как так?

– У тебя есть Дэниел, а Джо... Для секса я ей уже точно не нужен...

– Менопауза?

– До тебя дошло. Она женщина, и она старше меня. Всё нормально. Только никто не говорил, что в таких случаях делать мужчине.

– Ну... полагаю, завести любовницу помоложе... Или любовника... – поиграл он на меня бровями.

– Разумеется... Только вот как-то не хочется.

Я обратил внимание, что он оставил тему Себя Любимого Избегаемого в покое. Ну ладно, будем хотя бы знать, что он принял это к сведению. Тот вопрос мы так и спустили на тормозах. Когда ты чувствуешь вину за то, что оказался плохим другом именно тогда, когда в тебе больше всего нуждались, не стоит обвинять кого-то в том, что он занял твоё место. Во всяком случае, не стоит показывать, что ты этим недоволен. А я был очень недоволен, что Дэниел занял моё место, он лишил меня перспективы когда-нибудь передумать насчёт Стивена. Он лишил меня душевного покоя. И теперь Стив даже флиртует со мной не по-настоящему. Он уже не просто не надеется, он этого не хочет. А это поганее всего. Знать, что тот, кто тебя любит, любит тебя уже немножко меньше... Что ты не стоишь в его списке приоритетов на самом верху.

[1] Emma Thomson – актриса, была в юности одно время официальной девушкой Хью, ответственна за то, что познакомила Хью со Стивеном.

[2] “Much Ado About Nothing” 1993 года, Эмма Томпсон – Беатриче, Роберт Шон Леонард – Клаудио, Киану Ривз – Дон Джон

[3] Хотя Роберт младше Хью на десять лет, в интервью иногда попадаются оговорки Роберта, уменьшающего эту разницу на два года.

[4] How to Lose Friends and Alienate People – книга Тоби Янга, недавно экранизирована, а в русском переводе выглядит именно так, с «Английский юмор» в начале.

[5] Bryan Singer, продюсер, старый друг Роберта.

[6] Аллюзия на далее буде упомянутый фильм «In & Out».

[7] Neil Perry, персонаж Роберта в “Dead Poets Society” (1989).

[8] “Red Dwarf”, в который Хью и правда не прошёл кастинг.

[9] Wakko Warner и Mickey Mouse – персонажи из компаний соответственно Warner Bros и Disney World.

[10] Katie Jacobs – продюсер «Хауза».

[11] Audrey Cooke – режиссер, с которой у Хью был непродолжительный роман.