На другом берегу Окса его встретила Согдиана – раскаленными добела песчаными дюнами, завываниями ветра в холодных ущельях, шепотом цветущих садов и жизнерадостным плеском воды в оросительных каналах... Звонкий девичий смех прятался за глинобитными стенами, за частоколом настороженных взглядов: «Кто ты? С чем пришел?»

Он слышал: здесь не любят чужаков. Здесь живут по обычаям предков и подозрительно смотрят на все новое. И здесь никому, похоже, нет дела до его сияющей славы и оглушительных побед.

«Кто ты? С чем пришел?» – вопрошают бойницы сторожевых башен. Словно нахохлившиеся хищные птицы...

Александр не готов ответить. Пока.

* * *

Разведчики, посланные в близлежащее село, вскоре вернулись с долгожданной и почти радостной вестью: Бесс, которого так долго преследовали, находится в селе, он один, он связан, и его готовы выдать Александру.

Наконец-то... Но лучше бы убийца Дария дал бой, а так – что это за победа? Ни славы, ни почета.

– Зато меньше крови, – угадав его мысли, тихо произнес Гефестион. – Поедешь сам?

Хм... Будь это Дарий, Александр непременно отправился бы за ним сам, а для жалкого братоубийцы – не много ли чести?

– Нет нужды. Птолемей с этим справится.

... И верно, Птолемей всё сделал, как должно. Убийцу Дария привязали нагим возле дороги, по которой шли войска македонцев. Александр, проехав мимо Бесса, униженно молившего о пощаде, даже не взглянул в его сторону. Однако... Ничтожный человек давно скрылся из виду, а мрачные думы всё не покидали Александра. Ведь Бесс называл себя Царем Азии, и величие этого титула словно померкло теперь, царственная митра казалась опоганенной после того, как побывала на нечестивой голове братоубийцы...

– Он не стоит твоего гнева, – сказал ему ночью Багоас.

– Эта земля куда больше заслуживает твоего внимания, – сказал ему утром Гефестион.

И Александр счел, наконец, что оба они правы.

Царь смотрел на пробуждающуюся Согдиану: студеная вода быстрых рек меж раскаленных песков, дурман цветущих садов в дрожащем от зноя воздухе. И жар, и холод... Земля противоречий. Каковы вожди этой страны? Найдется ли среди них тот, кто покорится не из страха перед силой и военной мощью македонцев, но поймет величие замыслов Александра, кто пойдет за ним в надежде разделить не богатую добычу, а дерзкие мечты?..

– Скажи Птолемей, а как вышло, что Бесс, – Александр поморщился, произнося это имя, – почему он остался один, кто выдал его?

– Один из его военачальников, – неохотно отвечал Птолемей. – Командующий согдийской конницей. Его имя – Спа... Спанта... Спитамен, кажется. Но в селении мы его не застали, он со своими воинами скрылся задолго до нашего прихода.

– Спитамен, вот как...

Александр уже слышал это имя, во время погони за Бессом согдийского военачальника упоминали как серьезного, опасного противника.

– Он отдал мне Бесса, но не сдался сам. Почему? Боится? Или хочет получить награду? Или это уловка, чтобы выиграть время?

Птолемей замялся, прежде чем ответить.

– Согдийцы из селения говорили: он ничего не боится, и награда ему не нужна...

«Ерунда!» – думает Александр. – «Мы все чего-то боимся. И все ищем награду – каждый по себе».

... Огромная армия беспрепятственно движется к столице Согдианы. Все те же пески и скалы, каналы и сады. Все те же зоркие глаза сторожевых башен – не враждебные, но и не приветливые. Что-то ждет в Мараканде? По слухам, именно там укрылся Спитамен – загадочный вождь загадочной страны...

– Возможно, он теперь мой главный противник. Или, может, союзник... Что думаешь, Гефестион?

Друг задумчиво смотрит на него.

– Лучше, если союзник. Говорят, его род самый знатный в Согдиане, а жена – персиянка царской крови. Но при этом Спитамен знается со скифами и даже вместе с ними совершает набеги – так говорят... Он безрассудно смел, упрям и горд...

Но этого Александру мало, рассказ Гефестиона лишь разжигает его интерес. И ночью, перебирая пальцами черные кудри Багоаса, он шепчет ласково-требовательно:

– Расскажи мне о Спитамене.

Наложник смотрит чуть удивленно.

– Он молод и красив, светловолосый, синеглазый... Он из древнего рода, но говорит и ведет себя как сущий дикарь, носит плащ из шкур леопардов и пьет так много вина...

Во сне Александр видит золотоволосого и синеглазого великана, одетого в роскошные пятнистые шкуры...

... А на следующий день, словно мираж в дрожащем от зноя воздухе, их усталым взорам предстает Мараканда. Город распахивает ворота, и пестрая нарядная толпа с веселыми песнями выходит навстречу македонскому войску.

Загадочная Согдиана, наконец, улыбнулась Александру. Но была ли эта улыбка предназначена всего лишь путнику, который погостит и уйдет восвояси? Или хозяину, вернувшемуся в дом после долгой отлучки?..

Александр не торопился выехать навстречу толпе. Он ждал... Ждал, сам до конца не понимая, чего. А понял, когда из городских ворот показались всадники, и острый взгляд Александра приметил пятнистый плащ.

Спитамен оторвался от своих воинов и помчался в сторону македонцев. Один. Леопардовый плащ развевался на ветру. Не то доверие, не то вызов... И Александр, готовый принять и то, и другое, тоже один направился ему навстречу. И вот уже они кружат вокруг друг друга – как птицы или сильные хищные звери, скрещивают взгляды, словно проверяя друг друга на прочность, разглядывают, не таясь.

Конечно же, сон Александра оказался далек от действительности. Спитамен – среднего роста, худой и жилистый, с горбатым носом, в изрядно потрепанном плаще. Волосы словно выбелены беспощадным согдийским солнцем, а кожа загорелая дочерна. Тонкие губы чуть кривятся в насмешливой, самоуверенной улыбке, но в глазах – ярких, синих, отчаянно-раскосых – видит Александр неистребимое, почти детское любопытство. Такое же, как и у него самого.

«Вот ты каков, Спитамен!» – думает Александр. И в ответном взгляде без труда читает: «Вот ты каков, Искендер Зулькарнейн!»

* * *

Мараканда плясала и пела. И в прекрасном дворце было так же шумно, как на городских улицах – возбужденные голоса и звон кубков заглушали музыку. А воздух был тяжел от вина, разгоряченного дыхания и пьяного безудержного веселья. Пир победителей.

Взгляды Александра и Спитамена лишь ненадолго разлучались, но через какие-то секунды встречались снова. Торжественные речи, славословия казались сейчас Александру бесконечными, а все присутствующие лишь отвлекали от загадки, которую не терпелось разгадать...

И вот они – рядом, и Александр хмелеет от неподдельного открытого восхищения в синих раскосых глазах, отпуская на волю своё неуёмное любопытство.

– А правду ли говорят, что твой род самый знатный в Согдиане?

– Что значит «говорят»? – притворно оскорбился Спитамен. – Последний из согдов знает, что Спантамано – потомок древних царей. Если б не персы, властвовать бы мне по праву, это же моя земля и мой народ!

– Но ты женат на высокородной персиянке?

– Да, она хороша собой, красивейшая из женщин, что я встречал, – и это всё, что меня интересовало в ней. Мне нет нужды в её высокой крови и богатом приданом – я сам добуду столько золота, сколько захочу...

– Со скифами? Расскажи мне о них, говорят, они очень уважают тебя?

– Так и я уважаю их. Это вовсе не дикари, какими их считают спесивые персы, они сильны духом и отважны, как никто.

– Ты так восхищаешься ими... Но как же твой народ?..

– Мой народ – и согды, и скифы, и они одинаково дороги мне.

Александр улыбался: не зря этот человек так интересовал его, в словах Спитамена он находил так много созвучного собственным мыслям. Но был ещё вопрос, который мучил, не давал покоя.

– Зачем ты выдал мне Бесса? Он же доверял тебе, разве нет?

По лицу Спитамена пробежала тень, но он не отвернулся, не прятал взгляд, не попытался уйти от ответа.

– Раньше мне казалось, что доверял... А может, так оно и было. До того, как он надел митру... Он говорил, что всё будет по-другому, что ни один согдийский князь не будет ниже перса, что народы наши будут союзниками... равными... Но он забыл о своих словах, когда надел митру... Я просто увел своих людей, оставил его одного. У Бесса было оружие, он мог умереть достойно... Он разочаровал меня.

Спитамен взмахнул рукой, словно отгоняя зловещую тень – не место таким разговорам на веселом пиру. А потом стремительно подался к Александру, сократив расстояние до самого доверительного.

– А теперь, великий Искендер, позволь, я тебя спрошу?

– Да? – понизил голос Александр, завороженно глядя, как сдвинулись на горбатой переносице светлые выгоревшие брови.

– Скажи... Зачем вы портите вино, разбавляя его водой?

Александр не сразу нашелся, что ответить.

– Ну... Чтобы не запьянеть.

На лице Спитамена сначала отразилось недоумение, но тут же он решительно возразил:

– Тогда лучше совсем не пить!

– А ведь верно! – изумился Александр. Слова Спитамена вдруг показались такими разумными. Если уж пить и веселиться – так по-настоящему, вволю.

И он рассмеялся – легким, беззаботным смехом – и велел принести неразбавленного вина. И этот удивительный человек – Спитамен – смеялся и пил вместе с ним...

... К утру хмель выветрился из головы Александра, но ощущение легкого опьянения не покидало. «Я очарован им» – думал Александр. – «Так же, как я очарован этой страной. Я завоюю его сердце, и тогда Согдиана полюбит и примет меня. Это важно. Это ступень, ведущая ввысь, к исполнению моей мечты».

* * *

Все шло как нельзя лучше: крепости на реке Яксарт сдались без боя. Но прежде, чем двинуться дальше, следовало заняться обустройством этого уголка империи. Основать Александрию, назначить сатрапа...

Местные жители были превосходными наездниками, и Александр радовался, что теперь его армия пополнится согдийской конницей. А командовать ею будет, конечно же... «Спитамен ведь всё ещё в Мараканде. Надо бы пригласить его на охоту. Он наверняка любит такие развлечения».

... Охота не удалась. Но Александра это не огорчало: сегодня его целью было вовсе не загнать дичь. То есть, не совсем... Удовольствием было смотреть на Спитамена, который держался в седле так, словно бы в нем родился, не меньшим удовольствием – слушать его рассказы о местных обычаях. Александр умел и любил слушать, особенно, когда это доставляло такую радость рассказчику.

– Тебе всегда так интересна жизнь покоренных тобой народов? – изумлялся Спитамен.

– Не покоренных, нет. Я не хочу, чтобы это было так, не хочу быть всего лишь ещё одним завоевателем. Помнишь, ты говорил: «союзники, равные»? Вот этого я и добиваюсь.

В самую точку. Стрела, пущенная умелой рукой, без промаха поразила цель.

– Хотелось бы верить...

– Так верь! – Александр смотрел прямо в глаза Спитамену. «У него красивые глаза. Особенно сейчас, когда выглядят такими... влюбленными...»

Вдвоем они ехали по берегу реки. Поднявшийся сильный ветер кидался в них пылью и песком. Пришлось спешиться. Спитамен подошел в воде, ополоснул лицо и волосы. Александр последовал его примеру.

– Ты так доверяешь мне, что отпустил охрану? – неожиданно спросил Спитамен.

– Да, доверяю, – ответил Александр. Хотя, чувствовал – тут какой-то подвох, вот и раскосые глаза лукаво блеснули...

– А зря! Потому что я намерен искупать тебя в реке!

И, прежде чем Александр успел понять услышанное, согд обхватил его, сжал в объятьях и увлек за собой в ледяную воду. Фонтан брызг, смех, борьба друг с другом и с коварным течением, норовящим протащить их по камням...

Наконец, выбрались на песчаный берег, по пути стаскивая с себя мокрую одежду. И тут же ветер принялся безжалостно хлестать их по обнаженным телам. Александр, недолго думая, навалился на Спитамена, не давая опомниться, прижал, вдавливая в песок.

– Что... Что ты... – хрипел согд, задыхаясь от бесполезных попыток выбраться.

– Это месть, – выдохнул прямо ему в рот Александр. – Ты заморозил меня, теперь согревай!

– Но я... я не евнух, чтобы...

На лице Спитамена, как в открытой книге, читалось... нет, вовсе не отвращение, скорее, смятение или даже... испуг? И Александр понимал причину: то, что меж ними сейчас происходило, видимо, противоречило местным обычаям. Но отнюдь не противоречило желанию самого Спитамена, тело которого весьма охотно стремилось к близости.

– Нет же, конечно, не евнух, – как можно мягче возразил Александр. Высмеивать или ругать местные предрассудки было нельзя – это и оскорбит, и оттолкнет Спитамена. Требовалось убедить... – Я хочу, чтобы мы стали ближе, не просто как вожди – как единомышленники. Чтобы наши души могли соприкоснуться... Хочу разделить с тобой и замыслы, и славу... И... в следующий раз мы поменяемся местами, обещаю.

Мысленно Александр поблагодарил богов, столь щедро одаривших его красноречием. Но, похоже, все решила именно последняя фраза...

* * *

Работа предстояла трудная. Многие согдийские князья были невежественны, бедны и промышляли разбоем. Это нужно было изменить. Прежде всего, следовало сделать безопаснее караванные тропы, чтобы развивалась торговля, и укрепить приграничные крепости, чтобы набеги степняков не опустошали согдийские села... Но трудности всегда только подстегивали Александра. Настроение было превосходным, энергии столько, что хоть горы сворачивай, а воля к действию такова, что мир казался мягкой глиной в руках. В мечтах Александр уже видел не отсталую нищую провинцию, не лоскутное одеяло враждующих друг с другом уделов, а процветающую цивилизованную страну, с дворцами и садами... Это будет одно из красивейших мест в его огромной империи...

... Но в это утро настроение было хуже обычного. И испортил его Александру не кто иной, как послушный ласковый наложник, главное достоинство которого до сей поры состояло в умении говорить царю именно то, что тот хотел слышать. Какой из здешних злых духов вселился в Багоаса?.. Накануне вечером Александр поделился с мальчишкой своим желанием изучить местный язык, а тот в ответ возьми да и ляпни, что, мол, согды – все до одного кровожадные разбойники.

– Не все! – принялся возражать Александр, больше удивленный, нежели рассерженный. И вот тут с губ царя как-то само собой слетело имя Спитамена.

– Спитамен... – надул пухлые губки Багоас. А потом посмотрел на Александра почти умоляюще. – Он не знает слова «верность», он не умеет быть благодарным, он не ценит ничего, кроме своей дикой свободы...

И уже эти слова рассердили Александра по-настоящему... В результате – провел ночь в одиночестве, а утром чувствовал себя невыспавшимся и раздраженным...

Александр надеялся, что обсуждение с Гефестионом планов строительства новой Александрии развеет неприятный осадок от более чем странного поведения Багоаса.

– ... теперь ты понимаешь, почему я выбрал такое место для строительства? Это будет не только город, но и сильная крепость.

– Чтобы защитить Согдиану от скифов, – понимающе кивнул Гефестион.

– Да, – продолжал Александр. – Пока я полностью не устраню эту угрозу. Хотя... Может быть, война и не понадобится. К скифам сейчас отправился Спитамен...

– Ты поручил ему вести переговоры от твоего имени? – перебил Гефестион, нахмурившись.

– Да нет же! Он просто узнает их намерения. Возможно, после того, как я усилил гарнизоны крепостей на Яксарте, скифы не решатся нападать.

– Возможно... – рассеянно отозвался Гефестион.

– Тогда что тебя тревожит? Ведь тревожит, я вижу?

Гефестион потер лоб, словно раздумывая: говорить – не говорить? Потом начал с непривычной осторожностью:

– С согдами трудно договариваться. Со скифами, должно быть, ещё труднее. А Спитамен знает оба народа. И ты только поэтому заинтересован в нём?

Александр покачал головой.

– Гефестион, ты же знаешь, я не стал бы его к себе приближать ради одного лишь выгодного союза.

– Знаю. Это-то меня и беспокоит.

Да уж! Друг – не наложник, не отделаешься, просто выкинув из постели. Придется выслушать.

– Договаривай!

– Некоторые называют его Леопардом... Опасный зверь. Он будет есть мясо из твоих рук, позволит тебе почесать его за ухом и, может, даже будет при этом мурлыкать от удовольствия. Но едва ему что-то придется не по нраву, он откусит руку, которая кормила и ласкала его... Этого зверя тебе не приручить.

– Посмотрим! – хмуро отрезал Александр. И они вернулись к планам строительства Александрии.

... Эх, Гефестион! А ведь знал: говорить Александру, что он чего-то не сможет, означает – ещё больше раззадорить его...

* * *

Александру доложили о том, что Спитамен вернулся от скифов, что устроился со своими людьми на ночлег, разбив лагерь неподалеку, что уже утром прибудет в Мараканду... Утром... До утра слишком далеко, а Александр не хочет ждать, ему не терпится услышать о намерениях скифов, не терпится увидеть... «Оказывается, я скучал по нему...»

... Разгоряченный скачкой, Александр врывается в шатер Спитамена... и тут же оказывается в петле крепких рук, горячее дыхание обжигает висок, в ноздри бьет запах вина и конского пота.

– Как я тосковал по тебе, – шепчет Спитамен, не отпуская, опрокидывая на беспорядочно наваленные шкуры – воистину, дикарское ложе.

– Теперь моя очередь, помнишь, ты обещал?..

Ну что ж, ладно, коли так... слово Великого Царя... К тому же, Александру смертельно хочется узнать, каков Леопард в иной роли.

Спитамен покрывает поцелуями его шею, грудь... не касаясь, а будто бы впиваясь губами – страсть без нежности, а затем... останавливается внезапно, хитро блестя глазами.

– Сперва выпей со мной.

Александр находит взглядом кубок с вином, тянется к нему, но Спитамен перехватывает его руку. Отбирает кубок, делает большой глоток и... приникает ртом к губам Александра. И Алекандр пьет... неразбавленное вино Согдианы, смешанное с дымом костров, степным ветром, воем ночного зверя... и поцелуем – столь же крепким и острым, как это вино... Огонь, священный огонь – в крови, в голове, в сердце... «Мы оба любим огонь и поклоняемся ему... Как жаль, что он не видел горящий Персеполь! Он бы понял...»

... Это самый необычный доклад, какой когда-либо принимал Александр: они оба нагие, на потертых шкурах, залитых вином. И голос Спитамена – хриплый после утоленной страсти.

– ... я встречался и с массагетами, и с другими. Рассказывал им о Великом Искендере... Они не хотят войны с тобой. Сказали, что не станут нападать, если у тебя не будет намерения напасть на них. Им можно верить.

Александр смотрит на него с восхищением. «Спитамен, мой удивительный Леопард, благодаря тебе мечта моя стала немного ближе и реальнее».

– Спантамано, – прочувствованно говорит Александр. По-согдийски. – То, что ты сделал, очень важно. Клянусь, я найду способ достойно вознаградить тебя.

И довольно улыбается, видя беспредельное изумление согда.

– Да, я же говорил тебе, что не хочу быть обычным завоевателем. Я решил выучить ваш язык и, как видишь, преуспел в этом.

Последние слова Александр едва успевает произнести, как Спитамен снова накидывается на него, осыпая поцелуями.

– Награда? Какой ещё награды мне желать?! Верно, ты послан богами – Согдиане... Мне...

... И ночь на исходе, а они всё не могут наговориться. Тратить время на сон – сейчас это кажется Александру расточительством.

– А знаешь, – горделиво улыбается Спитамен, – Я ведь тоже времени даром не терял. Хотел побольше узнать о твоей стране... Нашел в Мараканде греческих актеров, которые прибыли с твоей армией, они пересказали мне историю... о давней войне, об осаде города... Троя, да?.. Её написал греческий поэт... Омар?..

– Гомер? «Илиада»? – теперь изумлялся уже Александр. «Илиада», великое творение великого поэта, столь любимое самим Александром... Не иначе, воля богов привела к нему Спитамена. – Так что же, тебе понравилась... история?

Спитамен прикрыл глаза.

– Она поразила меня в самое сердце. И там есть один великий герой... я всё думал, думал о нем... И сейчас думаю... Погоди, дай вспомню его имя...

– Ахилл? – затаив дыхание, спросил Александр, не сомневаясь в утвердительном ответе.

Но... Спитамен покачал головой.

– Нет, не Ахилл. Тот тоже великий герой, но таких много. А я о том, которого он убил... Гектор, да... Он же знал, что всё погибнет в конце концов, и Троя сгорит, и жену его в рабство уведут. Каково это – сражаться без надежды на победу, но вселяя надежду в своих соплеменников? Чтобы те, кого он защищает, прожили ещё хоть день без отчаяния и страха?.. И вот теперь я всё думаю, думаю – а смог бы я так же?..

Он снова прикрыл глаза, видимо, захваченный своими размышлениями. А Александра кольнуло неприятно: словно фальшивая нота закралась в доселе безупречную мелодию. Спитамен смотрел на легендарную историю совсем иначе, нежели Александр. Странно смотрел... Что-то в его словах настораживало Александра... Но в ту ночь македонец сказал себе: «Я просто слишком многого ждал от него, поспешил убедить себя в поразительном сходстве наших взглядов и мыслей. А оказалось, что на некоторые вещи мы смотрим по-разному. Я немного огорчен, но ведь это не причина отказывать ему в моем доверии».

* * *

Зимовать Александр намеревался в Бактрии, в Зариаспе, где должен был состояться суд над Бесом. Всем согдийским князьям уже были разосланы приказы явиться на этот суд. И присутствовать они там будут как часть армии Александра, как его военачальники. И там же и тогда же он объявит о подготовке нового похода, который уже начал планировать...

Собственно, кое-кого из согдов он хотел увидеть в своем войске прямо сейчас. Вот и случай подходящий – не был ещё взят Кирополь, а без этого города, основанного самим Киром, Александр не считал своё владычество над Согдианой полным и окончательным... Однако, приказывать Спитамену он пока не хотел, просто предложил...

– Киресхата? – пожав плечами, уточнил Спитамен: так местные жители называли Кирополь. – А чего я там не видел? К тому же, уверен – моя помощь тебе там не понадобится.

«Пожалуй, так и есть» – мысленно согласился Александр. Он уже начал привыкать, что все в Согдиане дается ему легко. А потом спросил нарочито весело:

– Ну, а к океану ты со мной пойдешь? Океан-то ты точно не видел?

– Видел, – хитро прищурился Спитамен, – В своих снах я его часто вижу – там он прекрасен. А наяву... Вдруг, он совсем не такой прекрасный? Я не люблю разочаровываться.

– Никто не любит, – кивнул Александр. Однако, пожалуй, сейчас он чувствовал именно разочарование...

– Так ты теперь собираешься к океану? – уже серьезно поинтересовался согд.

– Позже, – уклончиво ответил Александр. «После того, как эта часть империи станет полностью спокойной и безопасной».

... И сейчас он размышлял: «Может, назначить Спитамена сатрапом Согдианы? А что – умелый, надежный человек...» Но потом решил, что лучше сначала поговорить откровенно, обещал ведь поделиться своими замыслами. «Всё же, общего в нас много. С его острым, гибким умом и, главное, с его умением мечтать, проникать сквозь завесу обыденности – неужели он не поймет меня, не примет то, что я задумал?..»

* * *

Строительство согдийской Александрии шло полным ходом. Сюда и привез Александр Спитамена – открыть ему будущее Согдианы, будущее мира, поделиться тем священным огнем, что зажгли в Александре боги...

Он рассказывал согду о том, каким будет новый город – детище Александра – он помнил каждую деталь, каждую мелочь, ведь он сам всё тщательно продумывал... Он был так увлечен, что не сразу заметил, как потускнел взгляд Спитамена.

– Что-то не так?

И Спитамен впервые отвел взгляд, не захотел смотреть Александру в глаза.

– Эти города, которые ты строишь... Так нужно, чтобы греки и македонцы везде чувствовали себя, как дома?

Александр в первый момент опешил. Потом горячо запротестовал:

– Нет! С чего ты взял?! Александрии свяжут воедино все народы, все страны, любой человек из любой страны будет чувствовать себя в них, как дома... Понимаешь?

Но Спитамен упрямо не понимал.

– Но я чувствую себя здесь чужаком. Этот твой город – он в Согдиане, на моей земле, но я здесь – чужой!

Как бы объяснить ему, подобрать нужные слова... Дар красноречия, который был так необходим сейчас, изменял Александру, ускользал от него, постепенно уступая место досаде и раздражению.

– Перестань, наконец, делить всё на «моё» и «чужое», как... – Александр вовремя сдержался, чтобы не сказать «как варвар». – Я хочу создать единый народ. Великий народ, сильный, могучий, народ будущего, который наследует лучшее – от греков, от персов, от бактрийцев и мидян, от согдов и скифов...

И тут Спитамен вскинул глаза, но взгляд его не понравился Александру – там была неприкрытая враждебность.

– Так ты хочешь воевать со скифами?! Такой поход ты готовишь? Для этого созываешь согдийских князей?

Да, в одном Александр не ошибся – у Спитамена действительно очень острый ум.

– Только если они не покорятся по доброй воле. Подумай: сейчас это просто дикая степь, а будут – торговые пути, вырастут города...

– Дикая степь, – бесцеремонно перебил Спитамен, – воспитывает мужчину и воина. Всё, что тебя восхищает в скифах, дала им дикая степь!

Может, в другой момент такая точка зрения показалась бы Александру интересной и заслуживающей внимания, но сейчас... Сейчас они всё хуже слышали друг друга.

– Думай что хочешь, но я не собираюсь оставлять таких сильных врагов у самых границ моей империи!

– Твоей империи?! – теперь Спитамен уже почти кричал. – Это моя земля, мой народ, по праву! А ты – пришлый царь... Ты говорил, что не хочешь быть обычным завоевателем? Верно, ты – много хуже! Обычный завоеватель возьмет своё: золото, рабов... Ты же... Ты хочешь переделать народы по своему вкусу!

И Александр тоже сорвался на крик:

– Вот как? Значит, Дарий, которому ты служил, был лучше меня?

– Дарий?.. – лицо Спитамена вдруг исказилось, будто он терпел муку. – Дария я ненавидел и презирал, а тебя...

Если бы он только договорил... Если бы Александр услышал – пусть даже невысказанное вслух... Если бы... Но – не сказано, не услышано. Ушло водой в песок...

Спитамен прыжком вскочил на коня, не глядя больше на Александра. А тот, глухой и слепой от гнева, бросил вдогонку:

– Согдиана моя, как бы тебе ни хотелось думать иначе! Не явишься по моему приказу в Зариаспу – потеряешь всё!

Согд вздрогнул, как от удара, но не ответил, и в следующее мгновение ускакал прочь.

* * *

Переход через скалы был нелегким. Вдвойне нелегким из-за того, что Александр, который всегда казался энергичнее всех и подбадривал своих воинов в трудных походах, сейчас выглядел мрачным и подавленным...

Капли холодного дождя кололи кожу, как острые иглы, черные тучи, заполонившие небо, даже не собирались рассеиваться... Но в мыслях Александра было сейчас куда темнее, чем в этом ущелье. Согдиана вдруг потеряла для него всё своё очарование. Теперь он видел лишь камни и песок...

... Он почти не удивился нападению. Да, в общем-то, и некогда было задумываться, с чего это горцы, принадлежащие к народу узрушан, вдруг решили атаковать его армию – когда сверху летят стрелы и камни, нужно действовать, и как можно расторопнее.

Горцев окружили и сбросили в ущелье, они дрались, как безумные, даже перед лицом верной гибели. Возможно, в другой день Александр оценил бы их храбрость и счел, что она достойна уважения, но сегодня – они были частью опостылевшей Согдианы, он без пощады убивал эти камни, это песок, этот проклятый дождь... И только резкая боль от вонзившейся в голень стрелы отогнала наваждение.

Рана не была серьезной, но к ночи Александра охватил жар, и в полусне-полубреду он блуждал по темному ущелью, чувствуя, как за ним неотступно следует острый ненавидящий взгляд. Он озирался – в темноте мелькали горящие желтым светом глаза и пятнистая шкура. Вдруг он поскользнулся на камнях, залитых то ли дождем, то ли кровью... И тогда зверь прыгнул ему на спину, вцепился когтями, зубы лязгают у самой шеи – вот-вот доберется до горла, а из пасти несет... пахнет терпким неразбавленным вином...

... Он полностью пришел в себя, когда они уже были у самого Кирополя. Город отказался сдаться. И, пока Александр готовил осаду, пришло известие: на другом берегу Яксарта собираются крупные отряды скифов, которые настроены весьма враждебно.

«Они не хотят войны с тобой. Сказали, что не станут нападать, если у тебя не будет намерения напасть на них. Им можно верить».

«Значит, нельзя им верить? Или... кто-то сообщил им о моих намерениях?..»

Всё стало ясно через несколько дней, когда прибыл гонец с известием из Мараканды.

– Согды восстали. Они захватили все приграничные крепости, перерезав наши гарнизоны, и взяли в осаду Мараканду. А руководит восстанием...

... Клыки вонзились в шею Александра, зверь лакал его кровь...

– ... Спитамен.

Александр застонал, покачнулся, и Гефестион, стоявший рядом, подхватил его, повел в шатер, громко – так, что все слышали, выговаривая:

– Я же предупреждал, тебе рано подниматься, рана может открыться.

«Да, ты предупреждал. А я не слушал»

Уже в шатре, когда лекари осматривали его ногу, он шепнул Гефестиону:

– Моя рана не там...

– Я знаю, – тихо отозвался друг.

* * *

Александр смотрел на улицы Кирополя, доверху заваленные трупами его жителей.

«Твоя страна, говоришь? Твой народ?..»

Черный дым пожаров и черные тучи воронья...

«Я предам огню все, что ты назовешь своим. Твоим владением станет выжженная пустыня. А народ... Я не оставлю тебе народа, ты будешь править мертвецами!»

... Он вел армию по берегу Яксарта и одну за другой штурмовал приграничные крепости. Огонь и смерть следовали за ним. Воды Яксарта загустели от крови, почернели от пепла, а дикое зверье разжирело от человечьего мяса...

Но для Александра очаги сопротивления были не более, чем препятствием на пути в Мараканду. К Спитамену... И каково было узнать, что согды, видимо, проведав о приближении македонской армии, сняли осаду и решили уйти за реку, в степь, к скифам.

– Ну, нет! – в бешенстве рычит Александр и, не раздумывая, бросается преследовать... Спитамен не должен уйти...

Преследование было долгим и бесплодным. Сама степь сражалась на стороне Спитамена: палящий зной и вонючая гнилостная вода, которую они вынуждены были пить, – убивали не хуже, чем скифские стрелы. И через несколько суток, когда кровавый понос начался у самого Александра, они вынуждены были повернуть назад... Александр в отчаянии бил кулаком по сухой растрескавшейся земле и выкрикивал куда-то в бескрайние просторы:

– Бежишь? Где твоя доблесть, гнусный изменник?! От меня не скроешься, не надейся!

И силы покидают его. И снова – шатер, лекари, снова бред, во время которого он хрипит в лицо склонившемуся над ним Багоасу, глядя на него воспаленными невидящими глазами:

– Ты никто... А меня ведет воля богов... Мой огонь... священное пламя... меня будут помнить... слава бессмертная... а тебя... лишь за то, что ты посмел... противостоять мне...

... Наложник мягко уговаривал его:

– Это наверняка скифские жрецы отравили воду. Так они могли наслать нечистых духов... Теперь нужно жертвы принести, но, главное, – время и покой...

И Гефестион словно бы вторил россказням мальчишки:

– Сначала рана, теперь вот – тяжелая болезнь. Неудачи и дурные знаки преследуют тебя... Мы справимся со Спитаменом, но сейчас тебе необходим отдых...

Но Александр отмахивался от этих увещеваний, как от назойливых насекомых. И свирепел, если пытались настаивать...

– Ерунда! Я здоров и полон сил!

Он метался по Согдиане яростным вихрем, стремясь туда, где происходили особенно опасные нападения согдов, бросался в самую гущу сражения, выискивал мятущимся взором пятнистый плащ. Даже если ему докладывали, что Спитамена там нет и быть не может... Александр не слушал... «Я знаю, где он. Я чувствую его».

А порой ему казалось: Спитамен везде, стоит только оглянуться – а он уже за спиной... готовится к новому прыжку... Где бред, где явь? Всё смешалось, перепуталось. В свисте вражеских стрел слышалось: «Спантамано!», в криках нападающих варваров неслось: «Спантамано!»... И даже когда шевельнулись, в последний раз перед смертью, окровавленные губы распятого пленного согда, до Александра отчетливо донеслось: «Спантамано!»

... Заливал безумие вином. А протрезвел, только когда убил Клита... Обычная ведь была попойка, все устали, всех измучила эта странная согдийская война, а бедный Клит не сказал ничего такого страшного, случалось Александру вещи и похуже слышать, и ссоры были, но обходилось... Но в тот раз – не Клита он видел перед собой, не Клит запальчиво бросал ему в лицо обвинения, не Клита пронзал он копьем... Клита увидел, когда уже стоял над окровавленным трупом. Тогда и очнулся от бесконечного бреда...

Или прав Багоас – и впрямь, кровь Александра скифским колдовством отравлена? Это было бы удобное объяснение... Как бы то ни было, но Александр твердо решил излечиться. Помнится, в Персии один жрец говорил ему, что можно очиститься, отказавшись надолго от пищи и воды... «Что же, проверим... Или просветлеет разум, или... на все воля богов?..»

... Он всегда был предельно настойчив в достижении цели, он изнурял себя голодом до тех пор, пока Спитамен-леопард, терзавший Александра в видениях, не ушел, не отпустил добычу, и остался лишь Спитамен-человек... враг, которого нужно победить, уничтожить, перешагнуть через его труп и двигаться дальше... вперед, к мечте...

* * *

Военная удача вернулась к Александру. Спитамен терпел одно сокрушительное поражение за другим, и наиболее знатные соратники начали оставлять его, предпочитая защищаться в одиночку, – расползались, прятались по своим норам-крепостям. Но это не спасало их от гнева Александра. На этой земле не должно было остаться ничего, что не подчинялось бы его воле, ни единого уголка, где Александр не был бы властелином.

... Крепость Орлиное Гнездо прежде считалась неприступной, но Александр, к которому, казалось, вернулся былой азарт, захватил её довольно быстро. Хозяина крепости, Оскиарта, он велел пощадить, узнав, что тот был до недавнего времени другом и союзником Спитамена.

– ... Да-да, Гефестион, ты не ослышался, только поэтому я сохраню ему жизнь. И не надо на меня так смотреть, я не безумен... уже не безумен. Просто... Мне нужно о многом его спросить.

... Он оставил Оксиарту всё, кроме власти, о чем дал понять, заняв на победном пиру, устроенном в крепости, место хозяина. Был ли Оксиарт благодарен или просто рад, что легко отделался, смирился ли с поражением или чувствовал себя оскорбленным – понять это было трудно, так как выражение лица знатного согда оставалось непроницаемым в течение всего пира. Да, впрочем, Александру не было дела до таких мелочей.

– Почему я ушел от него? – Оксиарт, казалось, не удивился вопросу. И отвечал прямо, не осторожничая. – Спантамано всегда был вспыльчив и непредсказуем. Но эта война... С ним творятся странные вещи: он всё время пьян и напоминает иногда безумца... Бросается в бой, едва заслышав, что ты в нем участвуешь... И чем дальше, тем хуже становится... Он будто одержим тобой.

«... так и я был одержим. Но ведь это уже позади?..»

– Но почему ты и остальные князья не сдались мне сразу, как ушли от него? Почему вы вообще поддержали Спитамена? Я – Царь Азии, я разбил Дария и освободил вас от персов, я дал вам возможность стать сильнее и богаче. И, кроме того, вы просто не смогли бы победить, неужели это не понятно?..

Оксиарт задумчиво созерцал вино в своем кубке.

– Нууу... – наконец, проговорил он нехотя. – Такой уж мы народ: без устали грыземся меж собой, как собаки за кость, но стоит появиться чужаку... царю со стороны, так сразу вспоминаем, что все мы – согды.

«А ты – пришлый царь...»

«Вот как. Я выучил язык, обычаи, но этого мало, чтобы стать своим. Вот если бы я...» Александр хлопнул себя по лбу. А ведь решение было совсем простым!

– Девица, что танцевала передо мной на пиру, твоя дочь?

– Старшая, – растерялся Оксиарт. – Рохшанек. Она...

– Остальное неважно! Я женюсь на ней. И хочу, чтобы вся Согдиана узнала об этом как можно скорее.

«Теперь я повязан родственными узами с местной знатью. А родственные узы значат здесь многое, если не всё... Моя жена родит наследника с согдийской кровью... Теперь Согдиана моя, даже по вашему варварскому праву. Я всё у тебя отобрал, Леопард. Тебе больше ничего не остается, кроме как бежать или сдаться мне на милость!»

... Но Спитамен не сбежал и не сдался. Он уничтожил Александрию.

Адександр бродил среди мертвых развалин. Песок и камни... И призраки памяти. Он сам выбрал это место, проводил здесь дни напролет, придирчиво наблюдая, чтобы всё было сделано в точности, как он задумал. Город его славы, его гордости, живой монумент, воздвигнутый в честь его побед, то, что останется после... Вот здесь, на этом самом месте, он открывал Спитамену свои мечты...

Головы македонцев, насаженные на колья, смотрели на своего царя кровавыми провалами глазниц. Слетевшиеся на пир вороны каркали – будто смеялись какой-то злой шутке... Да, здесь должна была быть базарная площадь...

«Понравился ли тебе мой свадебный подарок, Искендер Зулькарнейн?»

«Он будет сражаться до конца. Даже без всякой надежды. И пока он жив – Согдиана принадлежит ему. Пока он жив – нет мне покоя... У каждого Ахилла свой Гектор...»

* * *

Они хотели видеть Александра, и Александр принял их. Послы одного из скифских племен. Они сообщили, что Спитамен сейчас в их становище. И они могли бы... Дела у племени сейчас плохи, год выдался неудачный, но когда Великий Искендер двинет своё войско в степь... если они станут союзниками Царя Азии, то хорошо выгадают от этого, возьмут много добычи...

«Видишь? Ты защищал их, и чем они тебе отплатили?»

Теперь, наконец-то, всё было в его руках. И как Великий Царь он должен сурово покарать изменника, а как македонец – отомстить за македонцев... Выставить Спитамена нагим возле дороги и бичевать, как Бесса? Посадить в клетку, как дикого зверя, и держать там до конца его дней? А может, привязать за ноги к колеснице и протащить так по всей Мараканде? Подобно Ахиллу... Но Ахилл никогда не поступал так, как должен, а лишь так, как хотел...

«... он мог умереть достойно...»

«Да, именно так. Это всё, что я могу сделать для тебя. И эту мою милость ты не сможешь не принять»

Он был спокоен, когда сообщил скифам о своем решении. И так же спокоен, когда в Мараканду доставили голову его врага. Взгляд Александра едва скользнул по таким знакомым светлым волосам, по мертвым открытым глазам.

– Похороните с почестями, на земле его предков! Он был достойным противником.

И он поспешил покинуть залу. Только у самого выхода обернулся, чтобы взглянуть в последний раз, чтобы увидеть в раскосых глазах – пьяную шальную свободу...

* * *

Он пересмотрел свои планы и отказался от похода на скифов – они недостойны быть частью его империи, его будущего великого народа...

Он подарил роскошное золотое ожерелье Багоасу и, со словами: «Спасибо за то, что ты есть!», крепко обнял Гефестиона...

А потом... Его ждал новый поход. Вперед, всегда только вперед. Через горы, в Индию, к океану... На край света, за своей мечтой.

Александр уходил всё дальше на восток, и Согдиана – неверная, непонятая – прощалась с ним. Ветер окликал знакомым голосом, и память эхом билась о скалы, а небо смеялось, глядя сверху ярко-синим взором.

«Спантамано?»

«Я – ветер... Я – леопард... Я – небо над Согдианой...»

«Спантамано...»

«А ты – всего лишь Великий Царь...»