* * *

Эйдне сразу узнала Ронана.

Трудно не узнать того, кто несколько недель возглавлял самый долгий и кровопролитный мятеж за последние сто лет. Но тогда Ронан, осознававший груз своей ответственности, казался старше и жёстче. А сейчас перед ней стоял мальчишка. Хотя мальчишеской беззаботности в нём давно уже не было, и около губ залегли горькие морщинки.

Она окинула взглядом худую фигуру в потрёпанном и плаще и, не тратя времени на приветствия, сказала:

– Вымой руки – вон там бочка и ковш. Лёд только разбей. А потом ступай в дом, я тебя накормлю.

Голубые глаза широко распахнулись, но Ронан подчинился.

Несколько раз он пытался начать разговор с набитым ртом, но Эйдне каждый раз строго пресекала эти поползновения, подкладывая ему ячменной каши, лепёшек и жареной свинины. Сестра и зять с детьми должны были вернуться от родственников только вечером.

И лишь когда лохматый бывший предводитель запил обильный обед домашним пивом, Эйдне наконец спросила:

– Что привело тебя в этот дом?

Менее всего она ожидала ответа, который последовал.

– Киран, – сказал Ронан.

Эйдне невольно поднесла руку к груди.

– А что с ним? Он же теперь у родни в Туингене.

– Нет, он теперь с отцом. И часто о тебе вспоминает.

– Как – с отцом?! Ведь повелитель Эри пропал!

– Нашёлся, – мрачно ответил Ронан, вертя в руках ложку. – И болен. А за мальчишкой нужен уход. Да за ними обоими нужен уход. Я стараюсь, как могу... и Руад помогает...

– Руад – человек надёжный...

– Ага, только приезжать может не чаще раза в неделю. А Киран юркий, как уж, не досмотришь – он уже на крышу лезет или огонь руками ловит. А от моей стряпни плюётся. Тощий стал – как щепка... чумазый, как трубочист...

Он помолчал и вздохнул.

– Тебя часто вспоминает... По матери плачет... и тебя вспоминает...

Повисла новая пауза.

– Зачем ты мне это рассказываешь? Душу потравить? И почему Эри болен? И почему нам никто не сказал, что он жив?

Ронан какое-то время смотрел на ложку.

– Мы втроём сейчас живём в пастушьем домишке в горах. Пришлось потрудиться, чтобы хотя бы одну комнатушку утеплить. Хорошо, Руад помогал. Поехали со мной, а, Эйдне? Я по дороге тебе всё расскажу. Эри не хочет расставаться с сыном, Киран никуда не хочет от отца, а присмотр нужен за обоими. Ну, Эри я худо-бедно помогаю, а вот как быть с ребёнком? Я же не нянька, делаю, что могу, хорошо, он ещё не болеет, а если вдруг заболеет?

– Сколько ты сюда добирался?

– Полдня.

– Выедем завтра утром.

Утром она подняла его чуть свет. Ночевать пришлось в кухне на полу, но Ронан не обижался – у очага, да на овчине спалось замечательно. Зевающая хозяйка, сестра Эйдне, накормила их и помогла уложить то, что не успели упаковать с вечера. Ронан, разинув рот, смотрел, как в объёмистом рогожном куле исчезают два круга овечьего сыра, завязанный горшок с мёдом, небольшой мешок муки, мешок ячменной крупы, посудина с маслом, узелок с солью...

Когда не менее сонный хозяин принёс корзинку яиц и десяток яблок, Ронан не выдержал.

– И твой зять так безропотно всё отдаёт?

– Мне просто выделяют мою долю. Я сказала, что уезжаю и вряд ли вернусь. А муж сестры – человек справедливый. Я трудилась наравне со всеми.

Ронан кивнул, побаиваясь в глубине души, что у обоих пони под этой поклажей просто разъедутся ноги.

Было морозно. Пони звонко цокали подкованными копытами по обледеневшей тропе. Ронан клевал носом, не ощущая холода под новым меховым плащом, купленным у разбуженного этим утром соседа-скорняка. Хоть и жалко было расставаться с драгоценными золотыми (натура прижимистого горожанина брала своё), покупка того стоила. А золотые... Кузен Эри не обеднеет.

Эйдне, в простой, но добротной и тёплой одежде, тоже, похоже, не мёрзла.

– Так что с ним?

Ронан вскинул голову.

– А?

– Я спрашиваю, где Эри был почти год?

– Э-э... В плену...

– Что?! В каком плену? Вы же всё обшарили, я слышала. Сам король поклялся, что ни в одной из его крепостей Эри нет.

– Так то король. А нашего повелителя захватил Бранн.

Эйдне пришпорила свою лошадку и подъехала ближе.

– То есть как – Бранн? Без ведома короля?

– Да.

– А для чего?

– Хотел... э-э... обезглавить мятеж...

– Так Эри держали в подземелье? Пытали? Потому он болен? А вообще – дурацкая идея. Ведь Фарелл признал за Эри право мстить. А Бранн не дурак. Мой покойный Эргарб мне не раз это говорил.

– Так ты была замужем за Эргарбом?

– А ты его знал?

– Ещё бы я не знал помощника начальника стражи! Ну, тогда понятно... Уж в Туингене-то мы все насмотрелись на Бранна. А Эргарб никогда не упускал случая назвать меня «мелким» - как же я на него злился!

– Эргарб был добрым человеком, он это делал не со зла. Просто натура такая – всех воспитывать.

Перед глазами Ронана встало лицо Эргарба, обрамлённое короткой тёмной бородкой.

«Мелкий! Поди-ка сюда!»

– Муж много чего мне рассказал о той поездке. Особенно о том, что вытворил дружок Бранна... говорят, он подох?

– Запутанная история. Я слышал, его молния поразила.

– Ага. В январе.

– Говорю же, запутанная история.

– Это неважно. Собаке – собачья смерть. А тот, кто позорит в гостях у чужих свой край – смрадный пёс.

Ронан похолодел. Но Эйдне ничего больше не сказала, и он с облегчением перевёл дух – видимо, Эргарб не называл жене его имени.

– А как ты нашёл Эри?

– Э-э...

– Послушай, парень, я еду с тобой в вашу развалюху, и, чует моё сердце, ухаживать там мне придётся не только за ребёнком. Думаю, мне стоит знать, что случилось?

– С помощью магии, – решился Ронан. – Домлен, маг, научил одному заклятию...

– И где ты его нашёл?

– В Друиме.

– Всё-таки в Друиме, – пробормотала Эйдне. – А ведь я помню, рассказывали, что Фарелл клялся...

– Фарелл не знал. Я думаю, Бранн отвёл ему глаза – он ведь сам сильный маг.

– Да зачем?! Зачем ему нужен был Эри? Не поверю, что из-за мятежа. Тогда бы он отдал пленника королю.

– Э-э...

– Эргарб говорил, что там, в Туингене... Бранн как-то странно поглядывал на Эри... А тот внезапно сорвался и вернулся домой... я слышала, покойница Ула долго извинялась перед королём Адальрихом за то, что они по какой-то причине так быстро уезжают.

У Ронана запылали уши. Он и представить не мог, что доведётся выслушивать такое.

– Так что, Эргарб был прав?

– Ты о чём? – беспомощно спросил он.

– Бранн домогался нашего повелителя?

– Да!

В ответе Ронана слышалось почти отчаяние.

– Вот, значит, как, – пробормотала Эйдне.- Ну, давай уж до конца.

– А что – до конца? Ты уже и так всё поняла. Да, Бранн похитил Эри и запер его в Друиме... людей своего отца не пощадил, ублюдок. И больше полугода держал его там... пока я с помощью той же проклятой магии его не освободил.

К его великому облегчению, Эйдне не задала больше ни одного вопроса и молчала до самого конца пути. И лишь увидев приют беглецов, тихо проговорила:

– Силы небесные...

А потом спешилась и сразу направилась к двери, предоставив Ронану снимать поклажу.

Потом был ужин, приготовленный из привезённой снеди. Потом вымытый в лохани Киран грыз краснобокое яблоко и задавал Эйдне бесконечные вопросы, пока внезапно не уснул – прямо так, с яблоком в руке. Потом она снова погнала Ронана за водой, перемыла посуду и навела относительный порядок в том закутке, который хозяева громко именовали кухней. Шоркал по земляному полу веник, потрескивал огонь в очаге.

В доме появилась хозяйка.

Вместе с ней пришли перемены.

Во-первых, Эри категорически отказался занимать утеплённую часть дома, предоставив её Эйдне и сыну. Во-вторых, холодную часть утеплили тоже – после того, как Эйдне устроила выволочку приехавшему с провизией Руаду. Тот, против обыкновения, появился снова не через неделю, а через два дня – и с ним были двое крестьян, которые привезли с собой несколько вязанок дров, сноровисто заделали щели в стенах, нарастили перегородку между «комнатами», поправили очаг и перестелили часть крыши. Они от души костерили дураков, которые живут в летнем пастушьем домике и до зимы не удосужились привести его в порядок.

Судя по всему, Руад хорошо им заплатил – работа была сделана на совесть.

Эри всё это время просидел в плаще с опущенным капюшоном.

Шло время. Дни стали совсем короткими, ночи – тёмными. Рядом с домом, бывало, выли волки. Приезжал Руад, привозил еду, топливо и свежие новости.

Новый повелитель окончательно замирился с королём. Фарелл не надышится на внука. Бранн, говорят, совсем сошёл с ума, иногда к нему опасно подходить – кидается на людей, а за сына готов глотку перегрызть.

– Я вот чего не понимаю, – как-то днём задумчиво проговорила Эйдне, глядя в огонь. – Бранн одновременно держал в крепости и Эри, и ту женщину, которая родила ему сына?

Ронан, в задумчивости угрызавший лепёшку, чуть не подавился.

Он окинул взглядом «кухню», убедился, что Эри пока ещё отсутствует (тот решил проверить звериные ловушки – не всё же надеяться только на помощь кузена!). Киран, с утра набегавшийся по снегу, крепко спал в «тёплой» комнатке.

– Ну... это вроде не связано одно с другим...

– А как оно может быть связано? – удивилась Эйдне. – Просто... какой же он ублюдок! Лишить двух людей свободы в угоду своей похоти... Хотя та дурёха наверняка повелась на его красоту...

Ронан в панике откусил слишком большой кусок и закашлялся. Эйдне хлопала его по спине, потом послышались шаги, открылась дверь, и появился Эри... хвала Единому, опасный разговор был забыт...

А потом он стал замечать, что между Эри и Эйдне нарастает напряжение. Куда-то вдруг подевалась прежняя сестринская непринуждённость, которую она проявляла по отношению к ним обоим. Собственно, Ронан остался для неё младшим братишкой, а вот Эри...

Теперь они разговаривали мало и старались даже не смотреть друг на друга. У Ронана сложилось странное впечатление, что хозяин стал Эйдне как будто неприятен, хотя к середине зимы тот окончательно оправился, вернув себе прежнюю красоту и стать.

А она по-прежнему вела их небольшое хозяйство, но общаться теперь предпочитала с Кираном. Все вчетвером они собирались теперь только по вечерам, у очага. Тогда Эри рассказывал истории, которых знал великое множество. А потом расходились. Эйдне с ребёнком – на свою половину, мужчины – на свою. Ронан маялся, чувствовал себя в чём-то виноватым и мечтал, чтобы поскорее наступила весна.

Однажды, вернувшись с небольшой охоты, он обнаружил Кирана дома одного.

– А где Эйдне?

– Сказала, что пойдёт за водой. А папа сказал, что поможет ей.

Ронан присвистнул.

Но когда открылась дверь, и в дом вошли смеющиеся, румяные Эйдне и Эри, он понял, что чего-то в этой жизни не понимает. И молчание в этот вечер было совсем другим.

А ночью Эри куда-то исчез. Потом Ронану под бок сунули спящего ребёнка. Сам одуревший со сна, он ничего не понял, покрепче обнял Кирана и снова отключился от происходящего.

А оно дошло до Ронана только утром – когда Эйдне прошла мимо них с Кираном в кухню, на ходу завязывая юбку. Ребёнок даже не пошевелился, а Ронан подскочил на своём лежаке, потом поднялся и тихонько заглянул в «тёплую» комнату.

Эри спал – на той деревянной кровати, которую Эйдне делила с его сыном всё это время. И спал, судя по всему, без одежды. А сама одежда был аккуратно сложена на скамье.

Ронан почувствовал, что заливается жарким румянцем – от корней волос буквально по самые уши.

Идиот! Ведь это всё так просто и понятно!

Он вздохнул и подумал, что можно было бы ещё поваляться. Но неудержимый зов природы потянул его наружу.

Что ж. Придётся привыкать к тому, что всё изменилось. И, вполне возможно, к лучшему.

Зима подходила к концу.

Как-то за ужином Эри, собирая куском лепёшки остатки мясной подливы с тарелки, произнёс:

– Надо выбираться из этого глухого угла.

– И куда ты намерен отправиться? – негромко спросила Эйдне, которую вдруг очень заинтересовало пятно на столе, и она принялась оттирать его рукавом. – В Брик? Сместишь Фиада? Я не уверена, что теперь он так легко отдаст тебе власть.

Ронан не увидел, а почувствовал, как вздрогнул Эри.

– В Брик? С чего ты взяла? Меня считают мёртвым – и слава Единому. Нет, если уж и отправляться отсюда, то только в Туинген. Полагаю, там можно найти занятие, чтобы прокормиться и прокормить семью. В конце концов, я неплохо владею оружием – есть шанс стать наёмником.

– Хорошая мысль, – ровно проговорила Эйдне. – Только тебе снова придётся подыскивать семью, куда бы ты смог отдать Кирана на время своего отсутствия.

Эри внимательно посмотрел на неё.

– Наёмничество – крайний вариант. И потом – разве ты не отправишься со мной? Впрочем, ты свободная женщина, решай сама.

– А разве ты что-то мне предлагал?

Ронан сжался, ощутив приближение грозы. Яснее ясного было, что сейчас эти двое начнут распутывать клубок своих отношений и тянуть нить за оба конца.

– Киран, пойдём, я вырежу тебе туингенского кнехта, – прошептал он на ухо мальчику, который с любопытством переводил глаза с отца на Эйдне и обратно.

И, не дожидаясь ответа, утащил его в «тёплую» комнату.

А голоса за их спинами уже звучали куда резче, чем обычно.

Выстругивая ребёнку солдатика, Ронан краем уха прислушивался к тому, что происходило за спиной.

Эйдне почти кричала, что не навязывается, а если Эри хочет ей что-то предложить, пусть говорит прямо, не виляя, а не хочет – она и так переживёт; говорила, что постель – дело хорошее, но и без неё вполне можно обойтись, что держаться подальше от этого урода Бранна – совершенно правильная мысль, но как мальчик воспримет переезд? И, в конце концов, это жестоко – они уже успели привязаться друг к другу...

Ронан не совсем понял, кого она имела в виду – себя и Кирана или себя и Эри.

Сам Эри большей частью молчал, лишь иногда пытаясь вставить реплику наподобие «Выслушай меня». Но Эйдне разошлась не на шутку. Да, она знает, что некрасива и незнатна, и, вполне возможно, хозяйка не их лучших. Поэтому пусть Эри скажет сразу, что решил – она, Эйдне, навязываться не будет.

– Да ты дашь мне слово сказать?!

Ронан аж вздрогнул. И вздрогнул ещё раз почти тут же, потому что Эри, судя по всему, грохнул кулаком по столешнице. Киран смотрел на Ронана огромными испуганными глазами.

– Они поссорятся, и Эйдне уйдёт? – тихо спросил он. – Я не хочу, чтобы она уходила.

Ронан прислушался. За стеной было тихо. Он рискнул выглянуть.

И увидел, что Эри и Эйдне целуются прямо посреди кухни.

– Нет, малыш, – переводя дыхание, проговорил он, когда вернулся к Кирану. – Они не ссорятся. И Эйдне никуда не уйдёт. Я думаю, теперь она всегда будет с вами.

«А я?» – горестно подумал он.

И был прав, потому что ранней весной они расстались. Фиад, стремившийся одновременно избавиться от опасного родственника и помочь ему, нашёл Эри место начальника стражи у одного из самых богатых оттонов – нелюдима Кьярдана, чьи владения находились на севере Туингена.

Там, где никто не заинтересуется небогатой молодой семьёй.

Там, где нет Бранна, безумного, здорового – неважно, подумал Ронан, когда узнал об этом.

Там, где Эри ничего не услышит о Конлайхе.

– Ты приедешь к нам в гости, – Эри улыбался, но в его глазах была печаль. – Видишь, Фиад не обманул – и у тебя, и у меня есть возможность заработать свой кусок хлеба.

– Я слышал, Кьярдан живёт полным отшельником... Смотри, не перейми его повадки, – попытался пошутить Ронан.

– Я ему не дам, – беззаботно сказала Эйдне. – Будь Кьярдан хоть трижды оттон... что за дурацкое слово... это ещё не повод смотреть на людей букой.

Эри рассмеялся.

– Из-за того, что он смотрит на людей букой, у меня есть возможность тренировать его кнехтов. Полезная иногда штука – человеческий страх... Впрочем, Ронан, ведь и твоя служба не из самых тяжёлых.

Ронан почувствовал, что в носу предательски защипало.

– Мне тяжело, что я расстаюсь с вами, – прошептал он. – Эри, пожалуйста, возьми меня с собой!

– Пора взрослеть, малыш, – серьёзно проговорил Эри. – Мы давно выпали из гнезда. Но я всегда с тобой, помни это.

– И я, – сказала Эйдне. – И Киран. И ты же приедешь к нам в гости, правда?

– Конечно.

Так они и расстались на развилке дороги. Юноша поехал в Альценау, а мужчина, женщина и ребёнок – в замок Кьярдана.

– И всё же – почему ты не взял его с собой? Он ведь ради тебя свернул горы. Я в жизни не встречала такого преданного человека.

– Я... Мне слишком тяжело постоянно видеть его рядом и знать, что он был свидетелем событий, которые я хочу забыть. Я люблю его, Эйдне, очень люблю, он мне как брат... и всё же... Я не могу. И только прошу Единого, чтобы Ронан меня простил...

* * *

Конлайх выехал из леса к какому-то то ли небольшому городку, то ли большому селению. Он не слишком хорошо знал эту часть Северного Туингена, куда королева Ирмард притащила его поохотиться, и только предполагал, что это владения оттона Кьярдана – того самого легендарного нелюдима, который появился при дворе один раз, на свадьбе покойного короля Адальриха. Правда, не менее легендарных кнехтов Кьярдана было не видно.

Конлайх устал и мечтал только о тарелке жаркого, бадье с горячей водой и мягкой постели. По идее, все перечисленные блага можно было найти в гостинице. Оставалось только разыскать гостиницу.

Появление молодого, богато одетого господина с длинными светлыми волосами до пояса, да ещё и красивого, как посланец небес, вызвало у местных жителей взрыв жгучего интереса. Конлайх поморщился, когда какая-то молодка дотронулась до его стремени. Следом бежали ребятишки, едва не цепляясь за конский хвост. Впечатление было такое, будто эти люди никогда не видели знатного вельможу. Впрочем, учитывая характер их господина – неудивительно.

Гостиница в городке (по некотором размышлении Конлайх решил, что это всё-таки городок) имелась одна, называлась «У горного великана» (видимо, намёк на близость Ардраханских гор) и выглядела достаточно презентабельно. Конлайх въехал в чисто выметенный двор, спешился, бросил поводья лошади подбежавшему слуге и прошёл внутрь белёного двухэтажного домика.

В общей комнате воцарилась мёртвая тишина.

Конлайх чертыхнулся про себя, почувствовав, что даже уши покраснели. Нет, за двадцать лет своей жизни он так и не привык к тому, как люди реагируют на его появление. И если в детстве его норовили потискать, как котёнка, взять на руки, угостить вкусненьким, то теперь окружающие впадали в ступор.

Гость откашлялся.

– Добрый хозяин...

Трактирщик за стойкой наконец очнулся.

– Что прикажет благородный оттон?

– А что у вас есть?

Спустя минуту хозяин, его помощник, жена хозяина и две служанки вихрем носились вокруг маленького столика, который ради столь важного посетителя застелили белейшей скатертью из личных запасов да ещё и украсили живописной обливной кружкой с несколькими душистыми хвойными ветками.

Конлайх получил миску горячей мясной похлёбки со специями, а на вертеле уже срочно зажаривался молочный поросёнок. Хозяин, сияя от гордости, притащил оплетённую бутыль айсвайна – редкого даже на королевских столах «ледяного вина», которым славился этот край. Хозяйка бдила, как часовой, держа полотенце, пока знатный посетитель мыл руки в медной чаше.

Кланяясь чуть ли не при каждом слове, трактирщик осведомился о дальнейших планах благородного оттона. Узнав, что гость намерен заночевать здесь, хозяин поглядел на супругу и выразительно задвигал бровями. Дородная матрона легко, словно девчонка, снялась с места и унеслась наверх.

Утихшие было разговоры прочих посетителей постепенно возобновились, хоть и на порядок тише. В окна то и дело заглядывали любопытные физиономии, народ всё прибывал и прибывал. Хозяину пришлось одалживать столы у соседей.

Вместе с чувством сытости вернулся интерес к происходящему вокруг. Неожиданно для самого себя Конлайх посмотрел в дальний угол, где за таким же маленьким столом сидели двое – молодой мужчина и совсем юная девушка, оба темноволосые, одетые как зажиточные горожане. Но что-то безошибочно выдавало в них знатность рода – то ли скупое благородство жестов, то ли тонкие черты. Явно не супружеская пара – скорее брат и сестра. Конлайху вдруг до смерти захотелось услышать, о чём они говорят. Звуки вокруг словно бы приглушились, и он отчётливо услышал обрывок фразы:

– ... известил бы через огонь. Значит, будет завтра...

Это произнесла девушка.

Парень ответил:

– Ладно, лишь бы не позднее.

– Ну вот что ты сам себя накручиваешь?

– Да просто если отец задержится, мы опоздаем на обряд! То-то Ронан будет рад – воцерковление первенца, а от нас никого. У меня на обрядах он небось присутствовал, ну так моим уже сколько?

– Жаль, нельзя послать ему весточку...

– Ты знаешь, он ведь как-то обмолвился, будто одно время тоже владел Даром.

Девушка недоверчиво рассмеялась:

– Никогда не замечала за ним склонности приврать. Ладно, не волнуйся, папа появится. Всё будет хорошо.

Конлайх глядел на них расширившимися от изумления глазами. Этого просто не могло быть! Откуда туингенские оттоны могут знать о магических свойствах огня?! Его изумление переросло в шок, когда девушка машинально сняла пальцами огонёк со свечи и принялась с ним играть.

Конлайху показалось, что он бредит. Что происходит? Откуда взялись эти странные двое, имеющие власть над огнём?

Парень ощутил его взгляд, поднял голову – и мягким настойчивым движением направил руку девушки к свече. Язычок пламени снова затанцевал на фитиле.

Она посмотрела на Конлайха – и тот почувствовал, что тонет в её глазах.

Он сидел далеко от них, но видел каждую деталь – сапфирово-синий цвет этих самых глаз, одинаковых у обоих и казавшихся почему-то очень знакомыми, и изящный пошив платья, и золотую цепочку на тонкой шее, и манящую ложбинку в вырезе корсажа... Потом в поле зрения попала рука её, предположительно, брата, сжавшаяся в кулак. Взгляд у этого, несомненно, сильного парня был мрачный и многозначительный.

Конлайх чуть заметным кивком подозвал хозяина.

– Кто эти люди, вон те, за дальним столом?

– А-а, господин Киран и госпожа Аина? Это дети оттона Эри. Они гостили у родни в Ардраханских горах, а теперь ожидают приезда отца, который должен забрать госпожу Аину домой. Господин Киран уже давно живёт отдельно.

– Так они родом из Ардрахана?

Трактирщик кивнул.

Ну вот, что-то прояснилось. Хотя... всё равно странно. Конлайх не знал никого, кроме отца и себя, кто был бы способен подчинить огонь, как это на его глазах сделала дочь загадочного Эри. Маги горных храмов были не в счёт.

– Благородный оттон доволен?

Голос хозяина вернул Конлайха в реальный мир.

– Да, благодарю. Вполне. А кто такой оттон Эри?

– Ну как же! Он ближний советник нашего владетеля Кьярдана. Именно благодаря ему кнехты Севера считаются лучшими в Туингене! Наш господин Кьярдан был восприемником его дочери от купели, так что они кумовья. Говорят, в завещании госпожа Аина не обижена. Ну да и правильно. Богатство – к красоте, а к ним – достойный брак. К ней уже не раз сватались, но оттон Эри всем отказывает.

– Почему?

– Видать, не нашёл достойного.

– Почему же такие знатные постояльцы сидят в тёмном углу?

– Они не любят привлекать внимание, как истинно благородные господа... как оттон, что почтил нас своим вниманием.

Конлайх понял, что хозяин говорит о нём самом.

Тем временем пара, привлекшая столь пристальное внимание высокого гостя, поднялась из-за стола. Парень знаком подозвал помощника хозяина, расплатился за ужин, потом набросил на плечи своей спутницы плащ – и дети оттона Эри покинули гостиницу.

Глядя им вслед, Конлайх ощутил какое-то странное дежа вю. Он не знал этих людей, а душа заныла так, как бывало только при расставании с отцом. Даже разлуки с дедом не переживались настолько сильно. Конлайха охватило неудержимое желание броситься вслед брату и сестре, окликнуть их, заговорить... И почему-то он был уверен, что у них найдутся общие темы для разговора.

Но принц Конлайх, внук короля Фарелла, наследующий корону через голову своего безумного отца, остался сидеть спокойно.

Должно быть, эти двое загадочным образом задели что-то тёмное и глубоко скрытое в его душе, потому что ночью ему приснился кошмар.

... Засыпая в удобной мягкой постели, укрывшись, по туингенскому обычаю, периной, Конлайх снова подумал об отце. Перед глазами встал высокий беловолосый человек с самым прекрасным на свете лицом, одетый в чёрное. Всегда только в чёрное.

...– Папа, ты носишь траур?

– Нет, солнышко. Я всегда так одевался.

– Дедушка говорит, ты носишь траур по моей маме. Папа, а почему мне нельзя всё время жить с тобой? Почему ты не хочешь жить со мной и с дедушкой?

– Понимаешь, малыш... я умею вещи, которые не нравятся дедушке. Иногда мне становится очень грустно, и тогда я перестаю ими управлять. Помнишь, ты просил покатать тебя на Бестии? Ты сам держал поводья, и конь тебя слушался, но только потому, что в седле позади тебя был я. Как думаешь, ты справился бы с ним один?

– Нет...

– Вот так и я. Внутри меня такой же дикий конь. Иногда я теряю над ним власть, и рядом нет никого с более сильной рукой. И тогда я могу причинить вред.

– Но ты же никогда не делал плохо мне или дедушке.

– Только это меня и утешает. А дедушка боится. Всё равно боится. Не за себя – за тебя. Именно поэтому я и согласился, чтобы ты жил с ним. А здесь я могу выпустить своего дикого коня на волю, стоит только подняться высоко в горы.

– Папа...

– Что, дорогой?

– А я тоже умею вещи... которые не понравятся дедушке...

Вспомнилось напряжённое, пытливое выражение в глазах отца при этих словах, и негромкое: «Покажи-ка».

И Конлайх показал.

На улице царила тишина. Похоже, хозяин застращал всех – гости и постояльцы расходились едва ли не на цыпочках. Конлайх закрыл глаза и незаметно для себя самого погрузился в сон.

Во сне горели чудовищные костры, всё качалось, было расплывчатым и огромным. Слышались какие-то великанские голоса, отдававшиеся эхом в пустых пространствах. Конлайх ощущал нарастающую панику – творилось что-то страшное, а он ничего не мог изменить. Он даже ничего не мог понять.

А потом накатило чувство вселенской утраты. Во сне он знал, что это уже было когда-то, но теперь оно повторилось – ещё страшнее, чем в первый раз. Великаны что-то говорили друг другу, послышался странный, гортанный, надрывный звук – словно кто-то причитал на одной ноте. В этом страшном мире невозбранно гулял огонь – везде чувствовалось его жаркое дыхание. А ощущение утраты становилось всё острее, всё больнее – горе рвалось наружу. Где-то вдалеке звучал детский плач, а неузнаваемо искажённый голос отца снова и снова выкрикивал одно и то же слово. Конлайху казалось, что ещё немного – и он расслышит и поймёт, но гулкие звуки накладывались один на другой. Его безутешный плач слился с плачем далёкого ребёнка...

... а потом раздался стук в дверь.

– Благородный оттон...

Конлайх очумело подскочил на кровати.

– Что?

Голос был хриплым – не только со сна, но и из-за пролитых во сне слёз. Опершись о подушку, Конлайх почувствовал, что наволочка промокла насквозь.

– Там, внизу, во дворе... толпа благородных господ... Спрашивают, здесь ли его высочество принц Конлайх. Ва-ваше высочество, что мне им сказать?

Даже крепкая дверь не могла заглушить стука хозяйских зубов.

Конлайх беззвучно выругался про себя.

– Скажи, что я скоро спущусь. Пусть подождут или едут – как хотят. Я не потеряюсь.

Как же было хорошо одному! Как же неохота возвращаться в привычную рутину!

– Завтрак прикажи подать в комнату.

– Как будет угодно вашему высочеству!

Когда Конлайх спустился вниз, то обнаружил, что большинство столов занято ожидающей свитой. Хозяин вертелся, как юла, предлагая знатным гостям то одно, то другое, но напрасно – их взгляды были прикованы к лестнице.

Стоило Конлайху появиться на деревянных ступеньках, как придворные испустили вздох облегчения, а потом загомонили все разом.

За этим шумом появление ещё одного человека должно было пройти для принца практически незаметно. Но не прошло.

Он возник в дверях – высокий тёмный силуэт в дорожной одежде и плаще, даже лица толком не разглядеть. Но взгляд Конлайха словно прикипел к вновь вошедшему – тот как раз попал в полосу солнечного света, падавшую из окна.

И окружающий мир исчез.

Глаза, казалось, впитывали каждую чёрточку этого лица – узкого, бледного, с суровыми складками в уголках рта и резкими поперечными морщинами на лбу. Конлайх сначала увидел, потом осознал, что у этого человека – глаза сапфирового цвета, такие он видел только тогда, когда смотрел в зеркало – и ещё у тех двоих. Тонкие, безупречно правильные черты, впалые щёки, тени под глазами. Обильная седина в тёмных, до плеч, волосах.

Этот человек не казался моложе своих, похоже, сорока с лишним лет, но у Конлайха было странное чувство – как будто он смотрит на пришельца чужими глазами и видит перед собой юношу.

А ещё – мучительная, жаркая боль в груди, словно к сердцу, в котором были отец и дед, прирастили огромную недостающую часть.

Этого человека он звал и искал всю свою жизнь, сам того не понимая. Об этом человеке плакал неведомый ребёнок. Имя этого человека выкрикивал в смертельной муке отец.

Этот человек умер, когда Конлайх родился. А теперь он был жив.

... может быть, всё это нашептал огонь?..

И тоже узнал Конлайха.

Принц увидел, как расширились, стали огромными бездонные синие глаза. В них можно было утонуть, как в глазах той девушки, Аины. Бледное лицо стало белым до голубизны. Темноволосый пошатнулся и был вынужден ухватиться за столешницу, чтобы не упасть. Бескровные губы шевельнулись.

– Ты...

Конлайх ничего не услышал, но всё понял.

Перед ним возникали, как в калейдоскопе, всё новые лица, что-то говорил главный доезжачий, что-то втолковывал оттон королевской крови, дальний родственник Ирмард. Конлайх не понимал ни слова. Его взгляд оторвался от темноволосого человека лишь однажды – когда по боковой лесенке спустились давешние брат с сестрой, уже одетые в дорогу.

– Папа, папа...

– Отец, что с тобой?

– Не оставляй меня снова, – почти беззвучно вырвалось у Конлайха.

Находившиеся рядом люди не услышали ничего – а темноволосый вздрогнул и на мгновение прикрыл глаза рукой. Потом сделал сыну и дочери резкий знак следовать за ним – и исчез.

«Я всё равно тебя найду! – подумал Конлайх. – Не может быть, чтобы я тебя не нашёл!»

Конец