Вне всякого сомнения, эти коридоры ещё никогда не оглашались такими воплями и визгом. Эри колол и резал, не позволяя дотронуться до себя ни одной твари. Будь он просто человеком – давно бы уже задохнулся в раскалённом, не пригодном для дыхания воздухе. Будь он одним из огненных духов – саламандры задавили бы его массой. Но он был человеком и духом одновременно и держал в руке оружие, само существование которого было невозможным здесь, во владениях Огня.

Нож Воды вспарывал сверкающие шкуры, и из страшных ран начинала бить не кровь и даже не лава – перегретый пар. И без того огромные глаза саламандр выпучивались от боли, лишённые конечностей тела валились на пол пещеры, мгновенно превращаясь в остывающие каменные изваяния.

Эри остановился только тогда, когда споткнулся об окаменевшую отрубленную голову огненной твари. Оглядевшись, он увидел, что коридор совершенно пуст – лишь где-то далеко-далеко впереди светился вход, вероятно, в другую пещеру.

Только теперь Эри понял, что совершенно обессилел. Только теперь ощутил адскую боль в обожжённой руке – и уронил Нож на горячий пол. Чёрная каменная крошка потемнела, будто облитая водой, и словно бы спеклась.

Воздух здесь был относительно чист, не задымлён. Морщась, Эри умудрился одной рукой содрать с лица повязку и кое-как обмотал ею обожжённую ладонь.

Надо было идти вперёд – враг не оставил ему другого выхода. Если он там, среди багрового пламени, значит, Эри тоже будет там. И убьёт его.

Ослепительная вспышка прямо перед глазами. Мгновенный поцелуй в губы – и снова никого. Лишь эхо ненавистного голоса в ушах.

Ты сильнее и храбрее, чем я думал...

«Ты сдохнешь, трусливая тварь», – Эри сконцентрировался на этих четырёх словах.

«Ты сдохнешь», – он наклонился и поднял Нож.

«Сдохнешь».

И заставил себя шагнуть вперёд.

Должно быть, здесь когда-то пировали горные великаны.

Должно быть, обитатели этих мест позавидовали духам воды и создали собственное море.

Должно быть, отлив здесь наступает, когда хозяева направляют лаву на людские поселения.

А тот, кто повелевает ими всеми, стоит над раскалённой поверхностью, не касаясь её подошвами, хотя двадцать лет назад от его шагов сотряслись стены.

Эри снова увидел Бранна таким, каким тот впервые явился ему и покойному ублюдку Каснару в Друиме...

... тут, рядом, только на поверхности земли...

Он не видел ничего, кроме ненавистного лица, с которого не сходила странная усмешка. Они были слишком далеко друг от друга – Повелитель огненных духов и его преследователь. Один стоял на каменной гряде, окружавшей чёрный дымящийся берег, другой – парил над магмой. Дух был наг, крылат и увенчан короной. Человек – чёрен от копоти, в прожжённой одежде, с перевязанной рукой, в которой сжимал странной формы нож.

Глаза духа сверкнули.

Сразись со мной.

Человек хрипло засмеялся. Он уже перешёл грань безумия и жил только своей ненавистью.

– Думаешь, испугаюсь?

Ты так долго шёл ко мне... Сразись со мной. Убей меня. Я не буду сопротивляться. Смотри, я безоружен.

На чёрном лице человека жили только глаза – когда-то синие, а теперь наполненные огнём.

– Ты лжёшь и трусишь, как всегда. Выйди на берег... Возьми оружие! Сражайся, мразь!

Поверхность лавового моря пришла в движение. Небольшая волна легла под ноги огненного духа и вынесла его на раскалённый чёрный песок. Человек по-звериному оскалился, крепче сжал в обожжённой руке своё оружие и почти бегом спустился с гряды, не обращая внимания на то, что от подмёток отлетают сгоревшие куски.

Ему оставалось пересечь узкую полосу песка, когда враг сделал шаг назад. И продолжал отступать по мере того, как человек приближался. Расстояние между ними не увеличивалось и не сокращалось. Глаза духа поймали взгляд человека и больше не отпускали.

У самой кромки лавы Нож стал таким горячим, что даже в своей одержимости преследователь почувствовал это. Он с криком выронил магическое оружие – и тут же забыл о нём, поглощённый своей охотой. Да, шептали ему нечеловеческие голоса, ты один из нас, ты сделаешь всё, что задумал, тебе не страшен огонь, не страшна лава...

«Я убью тебя», – сказал он врагу.

Конечно, убьёшь, согласился враг.

И тогда человек ступил в лаву.

Крик был безумным, исполненным такой мучительной боли, что терявшийся в непроглядной темноте свод пещеры не захотел слышать его и отразил стократно. Но человеческая плоть была слишком слаба – и Эри упал лицом в раскалённый металл.

Лава был милосердна и убила его сразу.

Тот, кто стоял в пяти шагах от него, издал короткое рыдание и на мгновение закрыл глаза.

Но только на мгновение.

Потому что на том самом месте, где погиб Эри, внезапно взметнулся фонтан искр, и из пылающей глубины поднялось ослепительно прекрасное существо – такое же юное, как Бранн. Лишь пепельных крыльев не было за его плечами.

Новоявленный огненный дух поднял голову и встретился взглядом со своим Повелителем. Ресницы его покорно опустились, и сам он склонил колени – там же, в лаве.

Бранн протянул руку. Дух, ранее бывший горцем Эри, подал ему свою, поднялся – и оба снова замерли, глядя друг на друга.

А потом король опустился к ногам своего вассала и осыпал поцелуями его руки. Губы юного духа тронула улыбка.

Прочим обитателям этих мест недолго пришлось любоваться небывалым и прекрасным зрелищем. Бранн выпрямился, его крылья окутали обоих, словно тёмная мантия. А потом была яркая вспышка – и поверхность огненного моря снова опустела.

Эйдне ворочалась на постели.

Ей казалось, что полог кровати слишком тяжёл и не пропускает ни малейшего дуновения воздуха, что перина сбилась комками, что стёганое одеяло пахнет сундуком. Она то и дело глубоко вздыхала, прижав руку к груди.

В какой-то момент напряжение стало невыносимым. Эйдне поднялась, стараясь не потревожить служанку, которая спала на сеннике около кровати хозяйки. Благодарение Единому, Киран позаботился о том, чтобы приёмная мать и сестра были устроены наилучшим образом. Конечно, его дом оказался тесноват для того количества людей и скарба, что Эйдне привезла с собой, но Аина категорически отказалась останавливаться у крёстного, хотя оттон Кьярдан настаивал и был сильно огорчён её несогласием.

Здесь, на юге Туингена, разрушительные последствия ардраханских землетрясений ощущались куда слабее, чем в предгорьях. Да, иногда сыпался пепел, иногда под ногами дрожала почва. Кое-где гибли овцы, напившиеся ядовитой воды или поевшие отравленного корма. Но урожай успели собрать вовремя, и этой области королевства голод не грозил... Точнее, не грозил бы. Но с каждым днём росло количество беженцев с севера, а вместе с ним росли цены на всё – на еду, на тёплую одежду, на строительный материал...

Окно маленькой комнаты выходило на север. Сколько раз Эйдне вечерами вглядывалась в синее небо поверх крыш! Чего она ждала? Эйдне и сама не знала. Но сегодня ледяная рука сжала сердце в комок, не давая набрать воздуха в грудь. Каждый вдох давался со всё большим трудом.

Уцепившись за подоконник, Эйдне неотрывно смотрела туда, где за крышами городских домов, за лесами и холмами прятались очертания Ардраханских гор. Во рту пересохло, мышцы свело от напряжения, но она этого не замечала.

И когда раздался пронзительный вопль Аины, поняла, что произошло страшное.

– Папа! Папочка! – кричала дочь, захлёбываясь рыданиями. – Огонь! Потушите огонь! Мама! Киран! Папа горит!

Эйдне, как сквозь вату, услышала поднявшуюся суету. Невестка что-то испуганно спрашивала, Киран вскрикнул – глухо и надрывно. Переговаривались слуги, скрипели половицы. Аина уже не рыдала, а негромко плакала. Какой-то частью ума Эйдне понимала, что нужно идти к дочери, к пасынку – и не могла.

Проснувшаяся служанка испуганно смотрела на хозяйку.

Эйдне хотела сказать, чтобы та помогла ей одеться, но сумела только пошевелить губами, а потом без сознания сползла по стене на пол.

Он плыл по волнам огненного моря, в руках своего короля. Перед широко открытыми и невидящими глазами вспыхивали и гасли россыпи драгоценных камней, отблески пламени играли на золоте и бархате убранства – хотя откуда здесь мог быть бархат? Но под щекой он ощущал шёлк шитой золотом наволочки, горячий ветер колебал полупрозрачные складки высокого полога.

Повелитель, такой могущественный и грозный, дрожал, сжимая в объятиях существо, вышедшее из огненной купели. А дух, ранее звавшийся Эри, принимал, как должное, – и эту нежность, и нескрываемую страсть, и открывшийся ему мир.

Если сутью Бранна-короля была мощь, то его возлюбленный стал олицетворением красоты. Более хрупкий и слабый по сравнению с Бранном, он обладал другой властью – соблазнять и покорять. Кто знает, кем был его дальний предок... Вполне возможно, тоже делил ложе с коронованным владыкой.

Вот и сейчас – он обвился вокруг Бранна, словно огненная змейка, оплёл его руками и ногами. Тёмные пряди перемешались со светлыми. Казалось, отблески пламени, властвовавшего здесь, касаются Бранна боязливо, а Эри – с радостью. И неудивительно – никогда ещё в этом напоенном магией мире не появлялось более чарующего существа. Прекрасный огненный дух наслаждался каждым мгновением ласк, каждым поцелуем – а уж Бранн не скупился. Сила, переполнявшая его, страсть, которую он не мог отдать никому, теперь нашли выход. И если раньше даже в мгновения полного слияния с любимым Бранн смутно ощущал непреодолимую разделённость – свою и Эри, – то теперь соединение стало совершенным. Два языка пламени превращались в один, и это повторялось снова и снова.

Этот, новый Эри был так же страстен и ненасытен, как его царственный любовник, и в глазах его горел тот же огонь. Казалось, вместе с человеческим телом он сбросил тяжкий груз воспоминаний и прежних привязанностей, обретя свой истинный статус – могущественного духа и боготворимого возлюбленного. С улыбкой, насмешливой и немного растерянной, он смотрел, как король склоняет голову, чтобы поцеловать его колени.

«Ты задолжал мне, повелитель!»

«Я знаю. Но я расплачУсь».

И дух, некогда бывший горцем Эри, снова привлекал к себе своего короля. Потому что стремился получить наслаждение. Потому что хотел утвердить свою власть. Потому что... потому что пока Бранн с ним, там, наверху, спокойно... там, где они... кого я почти забыл...

К вечеру второго дня Конлайх почувствовал себя готовым.

У него разрывалось сердце при мысли, что время утекает, как вода сквозь пальцы, но ничего нельзя было поделать – приходилось сидеть перед сменявшими друг друга магами и учиться сосредоточению.

Разумеется, если ты действительно хочешь воспользоваться нашими силами...

Конечно, он хотел воспользоваться их силами. Он хотел привести к послушанию огонь и увидеть отца. Он хотел узнать, что с дедом... отчаянно надеясь, что несгибаемый старик ещё не умер.

Эти двое, давшие ему жизнь, были на одной чаше весов, а на другой – тот, кого зачал он сам. Тысячу раз Конлайх задавал себе вопрос, кем – из тех, кого любит, – он способен пожертвовать. И в тысячу первый раз, кажется, нашёл ответ.

Образ Аины не оставлял Конлайха ни на минуту. Он рвался к ней всем своим существом, он представлял её то прежней тоненькой девочкой, то будущей матерью, в чьём раздавшемся теле рос его ребёнок...

... племянник или племянница...

Нет, стиснув зубы, раз и навсегда сказал себе Конлайх, это слишком безумно, чтобы быть правдой, и я не буду думать об этом, иначе сойду с ума. Мы с ней двоюродные. У меня была мать, и отец Аины приходится мне дядей. А то, что сказал маг – бред и выдумка. Я женюсь, у меня будет хорошая семья, а весь груз чудовищных хитросплетений я сброшу в жерло вулкана, благо, их теперь много... если они оставят камень на камне от того, что должно принадлежать моей семье.

Поторопись, Конлайх, говорил он себе, ведь там, на равнине, только немощный старик пытается удержать и спасти твой мир и достояние твоего ребёнка. Не обмани его надежд...

– Ну что ж, – проговорил Ингкел, оглядывая собравшихся. – Можно начинать.

Девятеро сильнейших магов Храма сидели, скрестив ноги, на полу, ровным кольцом окружая чашу, рядом с которой стоял Конлайх. Их руки лежали на коленях раскрытыми ладонями кверху. На каждой начертан знак Огня – красный контур треугольника основанием вниз.

Словно по команде, маги закрыли глаза и начали петь – точнее, не петь, а тянуть низкий, исторгаемый из самого нутра, из живота, где обитает скрытое пламя, звук. Конлайх тоже зажмурился и положил обе руки в чашу.

Почти мгновенно пальцы ощутили жар – на голом камне заплясали огненные языки. Они облизали кисти рук, постепенно поднялись до локтей, выше, выше... Когда Конлайх открыл глаза, ему сначала показалось, будто он смотрит в алое зеркало – настолько ровной и блестящей была пылающая стена. И отражался в ней только сам Конлайх.

Он сосредоточился на своём солнечном сплетении, извлекая сокрытую силу и надеясь, что её хватит. Действительно, отражение внезапно растаяло, и Конлайх увидел Фарелла... но только на мгновение. Почти сразу же пламя приняло обычный вид, утратив всякое сходство с зеркалом.

Проклятье!

Надо сосредоточиться снова. Надо слиться с чашей, стать чашей, в которую текут девять огненных потоков. Массивный храм, окружающий его – это иллюзия, и люди, окружившие чашу, тоже иллюзия. А вот пламя – истина, и он подчинит эту истину себе.

Конлайх понятия не имел, такой ли настрой нужен для обуздания взбесившейся стихии, но придумать что-то другое не оставалось времени. Внутренним взором он видел гигантского пылающего дракона – тот скалил сверкающие зубы и извергал из пасти огонь. И тогда Конлайх весь перетёк в свою правую руку. Он поднял её в повелительном жесте.

Казалось, вместо крови по жилам течёт лава, наполняющая руку неимоверной тяжестью. Каким облегчением было бы уронить её, открыть глаза – вернуться в привычный мир! Но Конлайх знал, что ТЕПЕРЬ это невозможно – стоит поддаться слабости, и дракон пожрёт его.

Подчиняйся мне. Я твой хозяин, приказал он, неотрывно глядя в огромные, слепяще-яркие глаза с вертикальным змеиным зрачком.

И тогда, повинуясь движению руки Конлайха, дракон склонил длинную гибкую шею. Вот его голова, увенчанная огненно-алым гребнем, опустилась на уровень колен юноши. Вот легла на землю. Проворный, как у ящерицы, язык, лизнул подъём стопы.

А потом, подчиняясь приказу, чудовище словно бы потекло, меняя форму, и перед Конлайхом оказалось огромное зеркало, по которому пробегали огненные сполохи.

Он не колебался. Он знал, кого должен увидеть первым.

Король Фарелл подошёл к окну.

В частом переплёте чудом сохранилось несколько стёкол – все остальные вылетели во время какого-то из землетрясений. В комнату залетел пахнущий гарью ветер, и старик закашлялся.

С каждым днём в Килкристе было всё тяжелее дышать.

Старый король окинул взглядом опустевший город.

Две трети жителей уже покинули столицу, и не было сомнения, что оставшаяся треть очень скоро последует их примеру. По приказу Фарелла были открыты королевские амбары. Каждый уходящий получал зерно и продовольствие. Ежедневно можно было наблюдать возглавляемые королевскими солдатами вереницы людей, направлявшихся к южным воротам.

При самом короле остались только преданные ему капитаны со своими людьми и старый медик. Все они знали, что Фарелл не покинет столицу своих предков...

Дед...

Старик вздрогнул, обернулся, обвёл взглядом комнату.

Никого.

Дедушка, это я! Я здесь – посмотри!

По какому-то счастливому наитию Фарелл сразу увидел его.

Конлайх стоял в пламени камина. Видимо, правильно истолковав ужас в глазах деда, он успокаивающе поднял руку и даже улыбнулся.

Дедушка, это действительно я! Человек, не дух. Я сейчас нахожусь в Храме огня, и маги помогают мне, иначе я не смог бы с тобой связаться.

Позабыв о возрасте и немощах, Фарелл метнулся к внуку.

– Конлайх... Конлайх... Слава Единому, ты жив! Я уже приготовился умирать среди развалин под огнём...

Всё так ужасно? Пламя перестало подчиняться, и я не знаю, как далеко зашли разрушения...

– Если ничего не изменится в ближайшие два дня, Ардрахан обречён... Земля засыпана пеплом, вода в открытых источниках отравлена... нас спасают крытые городские колодцы, но разве это надолго? Селения отрезаны друг от друга – и это на равнине, что уж говорить о горах... А ты? Как ты? Что ты делал? Что говорят маги?

Отец... Бранн короновался и воссел на трон своих прадедов. Маги говорят, он безумен...

– Как будто я этого не знал, – с горечью произнёс старик. – И теперь, обретя новое королевство, он рушит прежнее, как ребёнок, ломающий старую игрушку. Я много совершил в жизни ошибок и несправедливостей... я был неумолим... Я предавал людей смерти. Я делал это ради целостности страны! А змею, смертельно ранившую Ардрахан, я холил и лелеял – потому что это был мой сын... Единый свидетель – даже если мне простятся мои грехи, сам себе я не прощу одного. Того, что не задушил Бранна в колыбели!

Тогда и я не родился бы.

Ярость в глазах Фарелла чуть приугасла.

– Ты должен исправить то, что он натворил. Иначе Ардрахану никогда больше не быть королевством, а тебе – королём. Я согласился на твою женитьбу. Так вот – теперь я благословляю тебя и эту девочку. Спасай наследие своего ребёнка. Ты – единственный, кто может это сделать...

Его голос смягчился.

– Обо мне сейчас не думай. Я буду делать то, что должен. И ты делай то, что должен, – рука старого короля снова сжалась в кулак. – Бранн тебе больше не отец. Ступай!

В приказе старого короля было столько силы, что Конлайха просто вышвырнуло из королевских покоев.

Он пришёл в себя и обнаружил, что стоит на коленях, обхватив руками подножие каменной чаши. Адски болела голова. Из носа текла кровь. Правую руку ломило так, что лучше б её отрубили.

Чтобы сфокусировать взгляд, понадобилось какое-то время.

И первое, что он увидел, был мёртвый человек.

– Что... с ним?

Ингкела шатало, словно дерево в бурю.

– Умер, – прохрипел Верховный маг, закашлялся и сплюнул кровью на пол. – Умер, отдав тебе всю свою силу. Ты доволен? Тебе достаточно?

– Нет, – отрешённо ответил Конлайх. – К самому главному я ещё не приступал.

Этот разговор не был похож на предыдущий. Да и разговором его трудно было назвать. Конлайх, переводя взгляд с одного мага на другого, просто подтверждал протестующие вопли.

Да, некоторые из вас умрут. Да, многие. Возможно, все.

– Но ты-то останешься жив! – с ненавистью просипел Ингкел.

Его состояние не улучшилось – он по-прежнему кашлял кровью. Ни один из магов, принимавших участие в обряде, не отделался легко. За какой-то час все они словно «сгорели» – страшно исхудали. С бледных осунувшихся лиц на Конлайха смотрели запавшие глаза, и в них читалось всё что угодно, кроме согласия.

– Смерть всё равно придёт за вами, – его голос был холоден и звенел металлом. – Даже если вы все найдёте лазейку в огне и окажетесь на другом конце света. Вы хвалились, что овладели стихией, и многие столетия жили безбедно, обещая людям защиту. Вам платили десятину, вам отдавали детей... Сейчас пришла пора доказать, что вы не лжецы. Я не справлюсь один.

– Я не позволю тебе убивать магов! – прошипел Ингкел.

– Тогда созови их всех – может быть, мне согласятся помочь остальные, не такие сильные!

– Нет! Будь ты проклят!

– Ты безумен, Верховный маг, – брезгливо проговорил Конлайх. – Ты похож на человека, который удерживается на поверхности воды, топя других, и не видит, что идёт огромная волна. Зови всех. Зови, я сказал!

– Никогда!

– Тогда я сделаю это сам.

Конлайх поднялся со своего места, так резко, что закружилась голова – и для него преодоление огненного заслона не прошло даром.

В углу просторного покоя на возвышении стоял бронзовый гонг. Его использовали в храмовых обрядах. Конлайх поднял било.

– Не смей, – задыхаясь, выкрикнул Ингкел.

Но принц уже ударил в самый центр металлического круга. Ударил снова. И снова. И снова. Сначала в ударах не было ритма, потом он появился.

Все сюда, звал гонг. Собирайтесь на обряд жизни и смерти.

Они действительно пришли все – больше ста человек. Конлайх сначала подивился, а потом вспомнил размеры Храма. Они заполнили весь большой покой, стеснились плотной стеной, встали в дверях. Среди них было много молодых людей – в-основном мужчин, хотя попадались и женщины.

Конлайх почувствовал, что воздух сгустился и словно бы даже потрескивает, как бывает, если провести по волосам янтарным гребнем. Их – магов – было слишком много. И он уже не удивился, когда в чаше, около которой стоял, снова вспыхнуло пламя.

– Я силён, – сказал он. – С вашей помощью я хочу попытаться остановить гибель Ардрахана. Если вы согласитесь мне помочь, многие заплатят здоровьем, а то и жизнью. Если не согласитесь, мы все умрём немного позже. Умрёт Ардрахан. Умрут наши семьи.

– Кто ты? – выкрикнул молодой голос от самых дверей. – Почему ты думаешь, что справишься?

– Я – сын короля Бранна...

Ингкел хрипел и выплёвывал проклятья, когда храмовый кастелян отпирал огромные двустворчатые двери, ведущие в подземный зал. Редко, очень редко его использовали для больших собраний. Во избежание пожаров даже столы и скамьи были высечены из камня. И, как в алтарной, посреди зала оставлено пустое пространство с большой чашей посередине.

Их было двадцать семь – втрое больше, чем тех, первых. Но они и были слабее. И ещё разница – они знали, на что идут.

Остальные – те, кто не решился – образовали за спинами двадцати семи большой круг и взялись за руки.

Конлайх легко вспрыгнул с подножия в чашу.

– Я готов.

... Кто развёл огонь во дворе разрушенной крепости, Конлайх не знал. Возможно, что и Бранн. Пока что принц повторял путь Эри.

На фоне тёмного ночного неба с мириадами звёзд и ярким диском полной луны горы казались плоскими чёрными силуэтами. В стороне светлела какая-то обширная громада странных очертаний. Лишь приблизившись вплотную, Конлайх понял, что это одна из башен... точнее, то, что от неё осталось.

Задерживаться у развалин не было никакого смысла. Они возвышались нелепыми надгробными плитами – мёртвые камни над мертвецами, которых погребли под собой.

А вот горы – те жили. И в глубине самой высокой, Королевской горы Конлайх увидел багровые отблески.

Да, прямо за стеной более не существующего Друима была пещера, и не одна – целая система пещер. С обеих сторон того коридора, что вёл вглубь, то и дело открывались огромные пространства, освещённые либо сверху – слабыми лунными лучами, падавшими сквозь многочисленные отверстия в сводах, либо снизу – тревожным, тусклым ало-жёлтым свечением потоков лавы, и тогда в лицо пыхало жаром, словно из костра.

Почему-то на пути его не встретили ни драконы, ни саламандры. Даже огненный духи не показывались, хотя он кожей ощущал присутствие множества существ. Что ж... наследник идёт к королю. И он безоружен.

Конлайх знал, что Эри прошёл этой дорогой. Он не удивился, обнаружив странные каменные глыбы – стычка с саламандрами встала перед глазами так ярко, словно сражался он сам.

Но всякий путь рано или поздно кончается.

Конлайх понял, что пришёл, только когда поднял голову – и не увидел потолка пещеры. Прихотливые ребристые своды колоссальной подземной полости устремлялись вверх и терялись в непроглядной тьме.

Однако свет был. Свет просто слепил глаза. Он исходил от гигантского лавового озера, раскинувшегося внизу – от края и до края пещеры. Полоска чёрного берега казалась исчезающе узкой.

В пещере царила адская жара. Раскалённый воздух, пахнущий гарью и металлом, струился над светящейся поверхностью, то и дело выбрасывавшей вверх пламенные брызги. На берегу никого не было, но Конлайх мог поклясться, что Эри, вот так же, как сам он, некоторое время смотрел на лаву, прежде чем решился спуститься вниз по горячим камням, обжигающим ноги сквозь толстые подошвы сапог.

Юноша, казалось, видел, как темноволосый человек стоял на берегу, а потом... потом шагнул прямо в расплавленную породу. И дико закричал, когда его охватило пламя...

... но он жив, я чувствую! Я это знаю! Я хочу видеть, что с ним произошло!..

... Конлайх уже не словно бы парил над лавой, не ощущая жара, не задыхаясь от испарений металла. Лишь теперь стало видно, что в центре озера находится небольшой островок, похожий на скалу и увенчанный чем-то вроде огромного трона.

На этом троне сидел отец.

Конлайх сначала не узнал Бранна в этом могучем существе, устрашающем и прекрасном одновременно. Казалось, человеческая красота отца обрела какое-то новое измерение – и теперь эта красота не имела возраста. Бранну можно было дать двадцать пять лет – а можно и тысячу.

И на коленях у него сидел Эри – тоже невероятно изменившийся. Руки Бранна сомкнулись вокруг его обнажённого тела нерасторжимым кольцом. Конлайх смотрел на них – они оба казались двумя прекрасными скульптурами из расплавленного металла, который чудом удерживается в форме.

Эри, положивший голову на плечо Бранну, выглядел странно хрупким и тонким рядом с мускулистым телом своего любовника. Конлайх откуда-то знал, что они теперь любовники, и почему-то это открытие его не ужасало. Точно так же он знал, что Эри-человек будет едва ли слабее человека-Бранна. Но теперь всё изменилось. Там, наверху, они были практически равны – опальный принц и изгнанник. Здесь же – повелитель и вассал.

Руки Бранна пришли в движение, лаская прильнувшее к нему гибкое тело. Эри закрыл глаза и откинул голову, провёл языком по мгновенно пересохшим губам...

... как, разве у них тоже пересыхают губы?..

... а потом вдруг по-змеиному извернулся – и вот он уже стоит на ногах, призывно и насмешливо глядя на Бранна. Дерзкий вассал...

Конлайх готов был поклясться, что Бран и Эри ведут беззвучный диалог – слишком выразительно мерцали их глаза. Но ведь и самому Конлайху тоже не требовалось слов, чтобы разговаривать с Аиной через огонь.

Удивительно... Эри был по-прежнему строен, широкоплеч, узок в бёдрах, никакого намёка на женственность, но его лицо сияло красотой андрогина – нежный овал, тонкие черты, мягкие губы. Сидящий Бранн не отрывал от него голодного взгляда. Потом поднялся – олицетворённое Вожделение протянуло руку к воплощению Соблазна. Оба нагие, никакая одежда не прикрывает их возбуждения.

Лава вокруг них забурлила, вздымаясь волнами и фонтанами искр. В этом мрачном слепящем сиянии Конлайх вдруг увидел мелькающие с невероятной быстротой образы – словно кто-то менял декорации. Пещера превращалась то в тронный зал с колоннадой, то в поразительный золотой сад, то в анфиладу роскошных покоев. Раскалённый воздух сгустился вокруг любовников, принимая форму тяжёлого занавеса, как будто хотел укрыть их от нескромных глаз.

Только теперь Конлайх понял, что Бранн и Эри не одни в этой пещере. В лаве обрисовался контур похожего на ящерицу существа... вот ещё одно, и ещё и ещё...

Саламандры, верные слуги Бранна. Купаются в огне.

А на островке двое, соединившись в объятии, любили друг друга – на мгновение Конлайху показалось, что сверкающий металл их тел слился в одно странное, двухголовое и двуспинное существо. Эри снова сидел на коленях Бранна, лицом к нему, и двигался – так пластично и гибко, что можно было залюбоваться. Он то опускал голову на широкое плечо любовника, то откидывал её назад, словно в изнеможении. Ладони Бранна сжимали узкую талию, гладили упругие ягодицы. Он двигался тоже – вонзаясь в тело Эри мощными толчками. И в такт его движениям бушевала лава.

В этом был тягучий, возбуждающий, завораживающий ритм. В этом была такая дикая, стихийная красота, что Конлайх очнулся, лишь когда призрачный занавес исчез, оставив обессиленных (обессиленных?) любовников приходить в чувство.

... Эри повернул голову, удобнее устраиваясь на плече Бранна. В этот момент он походил на свою дочь как никогда.

Это от отца я унаследовал любовь к ней... к нему... к ним обоим... Но разве тот, кто сидит на троне – мой отец?

Внезапно ему стало горько и тяжело.

А потом всё исчезло. Он снова очутился на каменной гряде, и внизу расстилалось озеро лавы.

Смысла стоять на гряде всё равно не было.

Конлайх медленно – нога за ногу – начал спускаться вниз. Жара чёрного песка, который так обжигал ноги Эри, он почти не замечал, хотя от подошв прочных сапог остались обгорелые лохмотья.

Ну вот – он пришёл сюда. И что?

Словно в ответ, над поверхностью лавы, в отдалении, появилось свечение, ещё более яркое, чем пылание магмы.

Откуда столько безнадёжности, сынок?

Конлайх замер.

В стремительно приблизившемся свечении он разглядел отца... то существо, в которое превратился его любимый отец. Ослепительный венец на голове, сверкающие украшения на широкой груди и на запястьях, летящие складки странного одеяния, подходящего более для южных народов ... И крылья, огромные, тёмные по контрасту со всем этим блеском, сложенные за спиной.

«Теперь ему есть для кого себя украшать», – подумал Конлайх. И ещё: «Интересно, зачем нужны эти крылья?»

Словно прочитав его мысли, отец усмехнулся. Перед глазами Конлайха встала картина – вершина вулкана, освещённая мрачным багровым огнём, и облако пепла. Всё вместе складывалось в образ могучего существа, огненного и крылатого.

Такими века назад нас увидели люди. Такие мы есть на самом деле.

– И ты хочешь всё повернуть вспять?

Да. То, чему люди со свойственной им наглостью дали свои имена, на самом деле принадлежит нам, духам огня. Мы – плоть от плоти этой неспокойной земли, в наших жилах течёт её пламенная кровь. Мы были здесь изначально, и мы останемся здесь, сколько бы времени ни прошло. Людям нечего делать в наших владениях.

– Отец... а если я попрошу тебя остановить разрушение? Если я буду королём на поверхности, как ты – в подземном мире? Ведь в твоих жилах течёт и человеческая кровь!

– Нет!

Бранн впервые заговорил с ним – впервые с того достопамятного прощания в Друиме. И голос у него по-прежнему был низкий, рокочущий... страшный.

– Нет. Моим детям нечего делать на поверхности.

– Детям?!

Оцепеневший Конлайх увидел, как из багрового полумрака выступает ещё одна фигура. Эри, в отличие от Бранна, был обнажён. По-прежнему строен, гибок и текуч, как непостоянное пламя – но сын понял всё, едва бросив на него взгляд.

Рука Бранна властным жестом легла на живот возлюбленного.

– У тебя будет брат... Много братьев. И каждый из них получит свой удел. Я расширяю королевство Огня, чтобы моим детям не было тесно. И мой внук не останется обиженным. Приводи сюда свою жену – этот мир принадлежит ей тоже. Эри будет рад её увидеть. Правда, любимый мой?

Глаза Эри больше не были синими. В них плясало то же сумасшедшее пламя. Непередаваемо красивым движением головы он откинул назад длинные волосы и одной рукой обнял Бранна за шею. Король поднёс другую его руку к своим губам и поцеловал пальцы. Конлайх вдруг остро ощутил, что для Бранна он всегда будет стоять на втором месте после Эри.

Особенно теперь.

Что же говорить про людей, гибнущих сейчас по воле безумного короля безумной стихии?!

Но Конлайх не мог отвести взгляда от этих двоих, сомкнувших объятия. Он понял, что хочет к ним – и они пустят его к себе, примут, обнимут, утешат и защитят. Ведь он – их сын, их плоть и кровь, их наследник. Осталось так немного – избавиться от этого смешного и слабого человеческого тела. Всего лишь шагнуть вперёд, в огненную кровь земли – и измениться навсегда.

И люди с их бессмысленными заботами и страхами перестанут его волновать.

Перед глазами Конлайха всё плыло, он горел, как в лихорадке, в ушах гудело – а до двух прекрасных существ было рукой подать, и лава уже не казалась чем-то страшным. Наоборот, она звала, обещая забвение.

Он сделал шаг вперёд, споткнулся обо что-то – и вот тут-то ногу действительно обожгло. Конлайх невольно бросил взгляд вниз, отвлекаясь от завораживающей, гипнотической картины.

Просто кучка спёкшегося песка. Но почему обычный для этих мест раскалённый песок кажется... мокрым?

Бранн, неотрывно смотревший на Эри, не заметил, что сын нагнулся, а потом выпрямился, держа в руке какой-то предмет.

... Нож обжигал руку. И одновременно заставлял вспомнить зелёные горы, и прихотливо изгибающиеся водопады, и зеркальную гладь озёр в золотой рамке осенних деревьев. Жар этого странного оружия наводил на мысль о зимних снегах и весенних ручьях, о плавании под парусом, о подвесных мостах и водяных мельницах.

О красоте и о простой человеческой жизни.

Перед глазами встала Аина, смеющаяся, держащая в руке глиняную кружку, полную ледяной – такой, что зубы ломит, – воды. Конлайх шевельнул пересохшими губами, пытаясь сделать глоток – и опомнился.

Он не знал, сколько времени прошло. Наверное, немного. По крайней мере, Бранн и Эри ещё только поворачивали головы, наконец вспомнив и про него.

Нож как будто бы сам собой нырнул в рукав.

– Отец, – сначала получился какой-то сип, и Конлайху пришлось прокашляться. – Я люблю тебя...

Улыбка, вспыхнувшая на лице Бранна, была почти прежней, почти... почти папиной. Но существо с огненными глазами больше не было отцом, папой, папочкой.

– Я люблю тебя, – того, кем ты был, – почти с вызовом продолжил Конлайх. – И его, – он кивнул в сторону Эри, – я тоже мог бы полюбить. Там. Наверху.

Бранн нахмурился.

– Вот только жизнь и наследие моего ребёнка мне важнее. Тебе нужно было убить меня, когда я ещё шёл этими бесконечными коридорами.

Он метнул Нож именно так, как когда-то его учил отец, почти без замаха, вложив в одно движение всю свою душу. И не промахнулся.

То, что произошло потом, он похоронил на самом дне своей памяти.

Он не хотел помнить – и забыл. Навсегда.

... Нож мелькнул в воздухе, подобно голубой молнии, угодив Бранну прямо в центр груди. Король схватился за рукоять, его неверящие глаза были устремлены на Конлайха. С лицом, искажённым от напряжения, он попытался выдернуть Оружие Воды, но не смог – и своды подземной пещеры потряс небывалый, исполненный муки вопль.

Из небольшой раны, как раз под сверкающим ожерельем, ударила струя – только не крови, а огня. А потом рана вдруг расширилась.

Конлайх не представлял, что такое может быть.

Бранн раскинул руки, словно отдавая собственное сердце. Это Конлайх увидел отчётливо – пульсирующий источник слепящего света. А потом всё взорвалось.

Мощь Короля вырвалась наружу, сокрушая и сжигая. Если бы кто-то мог наблюдать сверху, с каменной гряды, он увидел бы расходящиеся от смертельно раненого существа в сверкающем венце концентрические огненные кольца. Высвобожденная сила сшибла с ног второго духа. Сам Конлайх едва успел вскинуть руку в бесполезной попытке защитить глаза. Он ещё успел заметить, что поднялась огромная волна расплавленного металла, и понял, что ему конец – от лавового прибоя его отделяла какая-то пара шагов.

И они пришли одновременно – волна огня и волна лавы.

Конлайх горел и кричал, его крик сливался с несмолкаемым воплем того, кто когда-то был его отцом, а сейчас умирал, разрываемый собственной силой... умирал и всё не мог умереть – как сам Конлайх.

У Конлайха уже не должно было остаться плоти, сожжённой огнём, слуха и зрения – но он слышал, видел красное сквозь сомкнутые веки и ощущал, что по-прежнему стоит. Он чувствовал свои ступни и колени, и локоть, прикрывший лицо, и то, как шевелятся волосы, отброшенные назад потоком раскалённого воздуха... И в какой-то момент – когда страшный вопль стал утихать – решился открыть глаза.

Бранн уже не стоял. Он оседал, завалившись назад, и не падал лишь потому, что его успел подхватить Эри. Взгляд умирающего Короля не отрывался от лица прекрасного духа. Конлайх не поверил собственным глазам, но Бранн улыбнулся, шевельнул губами, произнося неслышимые слова, и попытался поднять руку, чтобы коснуться щеки Эри. Однако жизненная сила его почти иссякла. Рука упала, светловолосая голова откинулась назад – и корона, века венчавшая подземных владык, упала в лаву.

Конлайх смотрел на всё это, словно окаменев. Тот, кто умирал на руках своего возлюбленного, действительно не был больше его отцом. Отец исчез, ушёл по каким-то своим важным делам, как уходил, случалось, в детстве... может быть, вернётся, может быть, нет, но Конлайх будет его ждать. А умирал... умирала безжалостная стихия.

Что-то изменилось. По пещере – по всем пещерам, всем подземным рекам, по всему миру Огня – прошла дрожь, и Конлайх услышал беззвучный многоголосый крик отчаяния. Умирал Король, и подданные поняли это.

Ноги Бранна постепенно уходили в лаву, не сгорая, а словно бы растворяясь. Эри пришлось наклониться, чтобы по-прежнему удерживать его. Вот исчезли голени, колени, бёдра... Эри, не отрывая взгляда от неподвижного лица, уложил Короля спиной на огненное ложе, а потом без особого труда выдернул из его груди Нож – то ли оказался достаточно сильным, то ли Нож выполнил своё предназначение.

Потом он выпрямился и посмотрел на Конлайха.

Спасения не было – на таком расстоянии не промахнёшься, в этом Конлайх убедился сам. Но Эри и не думал убивать. Лава понемногу успокаивалась, окончательно забирая себе тело Короля, яростное свечение утихло, и Конлайх увидел лицо своего второго отца – ясное, спокойное, совершенно человеческое. Теперь Эри выглядел его ровесником. И глаза у него снова были синие.

– Спасибо, сын, – проговорил человек, стоявший на поверхности лавы.

Конлайх не успел ни помешать, ни даже крикнуть.

Эри вонзил Нож себе в грудь. И на сей раз из смертельной раны хлынула кровь.

А потом лава забрала и его.

Конлайх, глядя перед собой пустыми глазами, рухнул на колени. Он смотрел на лавовое озеро, и в голове было пусто, как под сводами этой огромной пещеры. Он не хотел ни двигаться, ни разговаривать, ни думать.

Он сделал то, что должен был сделать. Пускай теперь другие...

Но пустота заполнялась с угрожающей скоростью. На озере готовилась разгуляться настоящая буря. Подданные того, кого он убил, готовились мстить. И они приближались.

– Ах да, – пробормотал он, поднимаясь.

... Правая рука привычным движением выброшена вперёд – и вот уже она наливается знакомой тяжестью...

Конлайх тянул магическую силу из озера, пока поверхность его не стала ровной, как поднос. У самых ног плеснула последняя волна, вынеся на чёрный песок сверкающий венец и исходящий паром Нож.

– Смотрите, вы, все – хрипло крикнул Конлайх, поднимая символ королевской власти. – Я короную себя! Короную сам! Я – ваш Король!

Тяжеленный венец всё-таки можно было удержать. И даже поднять. И даже надеть на голову, не уйдя по колени в песок.

Он чувствовал их злобу, и страх, и неистовство. Он забирал эти чувства себе – всю силу, какой в своём безумии наделил подданных Бранн. Прежний Король даровал духам волю, новый – пришёл с бичом.

Когда сила переполнила его, едва не проливаясь, Конлайх шагнул прямо в лаву – как был, нагой и босой. Вся одежда, всё, сделанное руками человека, сгорело на нём, когда умирал Бранн. Осталось только человеческое тело, человеческая суть.

Лава послушно легла под ноги нового Короля. Он шёл, сам не зная, зачем и куда. Лишь когда перед глазами встал островок, увенчанный троном, Конлайх осознал цель своего недолгого путешествия. Трон Пламенной Мощи, так? Значит, нужно ещё это, чтобы окончательно утвердить свои права. Хорошо. Он утвердит.

... Они проходили перед ним – сотни, тысячи прекрасных и чудовищных созданий. Они явились яркими огнями, когда он сел на трон. Они приносили ему неслышимые клятвы верности.

Они смертельно боялись.

И когда Король Конлайх поднялся на ноги, духи, драконы, саламандры – все склонились перед ним. Они знали – в правой своей руке владыка держит бич.

Конлайх смотрел на своих подданных. Он знал, что сейчас – в эту минуту – успокаиваются вулканы, затихают землетрясения, затягиваются глубокие трещины-раны земли. Ему не нужно было королевство Огня.

Спите, приказал он. Засыпайте на века. А уж я постараюсь, чтобы мои потомки не утратили власти над вами.

Лавовое озеро забирало уснувших духов одного за другим. Казалось, только что их были мириады – и вот не осталось ни одного. Даже огненные звери – большие и малые – и те исчезли. Конлайх глубоко вздохнул. Он смертельно устал. Сейчас ему больше всего хотелось оказаться в Храме огня, чтобы успокоить магов.

Он хотел оказаться там – и он там оказался.

Люди, стоявшие и сидевшие в большом подземном зале, ахнули, когда пламя, взвившееся из чаши почти до потолка, приняло форму нагого человека. От венца, сиявшего на голове пришельца, исходило невыносимо яркое сияние. В левой руке человек сжимал невиданный нож с голубым лезвием, готовый, казалось, выкипеть. Правая... правая была пуста, но каждый из собравшихся здесь магов мог бы поклясться, что видит мерцающий хвост длинной плети.

Лишь когда человек спрыгнул на пол, заставив вздрогнуть весь храм, собравшиеся начали узнавать в нём Конлайха.

– Бранн мёртв.

Ингкел выронил посох и с трудом подавил желание зажать уши – слышать этот низкий рокочущий голос было невыносимо. Несколько человек упали на пол.

Конлайх, видимо, понял, что происходит. Он на мгновение зажмурился, а потом словно бы потускнел. Когда заговорил, его голос звучал почти обычно.

– Теперь я – король Ардрахана.

– Ты уже знаешь, повелитель? – робко спросил кто-то.

– Что?

Знание пришло в тот момент, когда Конлайх поворачивался к заговорившему с ним магу, и на мгновение грозный король исчез – остался мальчишка, рыдающий по умершему деду.

Фарелл скончался от приступа удушья примерно час назад.

Маг нерешительно коснулся плеча Конлайха и тут же отдёрнул руку.

– Повелитель, взгляни, что творится на побережье.

Конлайх вскинул голову, сделал едва заметный жест – и из воздуха прямо перед ним возникло огромное огненное зеркало. Но те, кто стоял в проходе и сидел на скамьях, могли видеть силуэт юного короля и всё, что показывало ему послушное пламя.

В море далеко на севере - но, ах, как близко от берега! – двигалась и набирала высоту стена воды.

– Было несколько взрывов вулканов на дне, – прохрипел Ингкел. – Казалось, огненные духи решили сцепиться с Водой. Но вулканы обрушились, создавшиеся кальдеры заполнило море... Похоже, духи воды решили взять реванш, раз их соперники внезапно ослабели...

Да, я же сам приказал им спать. А ведь они по воле от... Бранна вторглись в чужие владения.

– Северное побережье пусто, – продолжал Ингкел . – Но если вся эта масса воды обрушится на землю, Ардрахан просто расколется.

Конлайх видел всё это. Как видел и то, что первая волна – ещё не самая страшная. Океан долго набирал силу, долго копил обиду – и вот теперь за огромным валом идёт второй, а за ним третий.

Третий смоет все ардраханские горные хребты.

– Время больших перемен настало для Ардрахана, – пробормотал Конлайх. – А теперь молчите все.

У него было два орудия – Нож Воды и огненный бич. Мало, мало, надо больше...

Но сначала – попытаться ударить врага первым.

Забыв об окружающем мире, Конлайх сосредоточился на видении огромной волны в огненном зеркале. Когда масса тёмной воды заполнила собой всё, он вытянул левую руку и вонзил нож в зеркальную поверхность, а затем резким движением провёл горизонтальную черту, словно бы подсекая что-то.

Зеркало отозвалось рёвом протестующего пламени, но ещё слышнее был грохот обрушившейся воды. Конлайх знал – чуял, – что та волна, которую он подрезал в зеркале, уже не доберётся до берега.

Оставались ещё две.

Нож исходил паром и казался странно лёгким. Если дело пойдёт так и дальше, от него ничего не останется, а второй вал ещё не близко.

Теперь Конлайх думал только о своей правой руке. Бич стал её продолжением и, подобно воронке, начал засасывать силу отовсюду, где только мог найти. Первыми были выпиты маги. Не жизненная, нет – сила огня покинула их. Они в растерянности смотрели друг на друга, ощупывали себя, вдруг став пустыми, обычными людьми.

А бич тянул и тянул – из огненных подземных жил, из лавовых озёр. Спящие духи умирали, так и не поняв, что произошло. Ардрахан отдавал своему королю всё до последней капли. Южный хребет, север, центр, юг Туингена... Последним, что ощутил Конлайх, была сила Кирана – совсем небольшая, сила Аины – сокрытая мощь – и сила ребёнка, жаркая, как солнце.

Как же я подниму всё это?

Вторая волна заполнила почти всё пространство зеркала. Конлайх посмотрел на Нож – тот стал прозрачен и почти не ощущался в руке.

Давай же!

Хорошо, что в зеркале уже была пробита магическая брешь, потому что второй раз сделать это уже не получилось бы. Силы в Ноже осталось слишком мало, чтобы обрушить всю волну целиком, но оружие Воды, направленное против своих создателей, всё же смогло лишить морской вал наступательной энергии.

Нож хрустнул, словно был сделан из стекла, и распался на мелкие осколки. Спустя мгновение на каменных плитах испарялись капли воды.

Конлайх взглянул в зеркало.

Тупица! Идиот! Неужели трудно было догадаться, что третий вал заберёт себе силу второго?!

Невозможно было поверить, что водяная стена способна подняться так высоко – и не перевернуть весь мир! Но он видел это собственными глазами. Духи воды напрягли все свои силы, чтобы отомстить, их не волновало, что там случится с человеческим племенем. А теперь, когда извечные враги, проявив непонятную беспечность, погрузились в сон, можно было уничтожить их дома и принести в дар Великой Воде новые владения.

Третий вал, подошедший к побережью, казалось, замер, словно бы в раздумье. Духи воды примеривались, куда лучше обрушить свой страшный удар. Им нечего было бояться – они мстили.

И когда прибрежное дно внезапно раскалилось, они даже не поняли, откуда взялась новая напасть.

Конлайх вскрыл прибрежье, словно взрезал изнутри тысячей ножей. Огненная кровь земли, которой он теперь владел безраздельно, ринулась на поверхность, вступив в единоборство с ледяной водой. Но этого было мало – громыхнули самые северные вулканы Западного и Восточного хребтов. Лава – густая, жидкая – хлынула в море, и волна оказалась подрезана в третий раз.

Уха, с запредельным юмором подумал Конлайх, наблюдая в зеркало это противоборство. Изначально солёная, приправленная пеплом уха для великана, которому и акула – на один зуб.

Он знал, что сейчас моря отхлынули от других берегов, что вся мощь водной стихии направлена только на Ардрахан. Он чувствовал панику духов земли и воздуха.

Эй, вы! Хотите сохранить свой дом – помогите мне!

Разумеется, они не поверили ему. Он слышал хор их возмущённых протестующих голосов.

Да знаю я, знаю, что никто и никогда так подло не нарушал мира между стихиями. Но я вошёл во вкус – если не дадите мне свою мощь добровольно, я заберу её сам.

Огненный бич рыскал в поисках силы – и нашёл. Земля и Воздух притихли, в ужасе наблюдая, как противоборствуют Вода и Огонь.

Духи воды видели стоящего на берегу гиганта с бесконечно длинной пылающей плетью в руке. Они даже представить не могли, что с ними сражается хрупкий человек, находящийся за сотни миль отсюда. А гигант продолжал хлестать их своим бичом, превращая драгоценную воду в облака пара.

И в конце концов духи воды побежали.

Третий вал, уже безвредный, горячими брызгами обрушился на берег...

Королева Аина отошла от колыбели дочери и выглянула в окно.

Снова шёл слепой дождь, и водяные нити сверкали, словно чистое золото. Таким же золотом сияло озеро, образовавшееся на месте одной из трещин.

Стучали топоры, слышались крики каменщиков, рабочие сновали с носилками, полными строительного раствора.

Килкрист отстраивался заново. Как, впрочем, другие города, городки и деревни равнинной части Ардрахана.

... А вулканический пепел, оказывается, может служить прекрасным удобрением...

Конлайха ещё долго не будет дома – он объезжает страну. Многих похоронили. Многие народились.

Дочка завозилась и захныкала, мать шагнула к колыбели, но ребёнок уже заснул.

Там, на юге, снова растёт виноград. Крёстный наверняка пришлёт ардраханскому королю бочку айсвайна.

Люди говорят, почти из всех открытых источников уже можно брать воду. Расцвела торговля поделками из обсидиана. Купцы-южане отрывают их прямо с руками.

Да, и ещё – огонь теперь жжётся. И в нём ничего больше не увидишь.

В Ардрахане больше нет места магии стихий, сказал ей Конлайх, когда она, уже на сносях, приехала к нему в Килкрист.

Она отвернулась от окна.

Потому ли, что золотое сияние слепило глаза, или по другой причине – Аине почудилось, что в пламени камина мелькнуло лицо отца, а потом ещё чьё-то, но этого человека она не знала.

Нет, конечно, показалось... Папочка, как мне тебя не хватает...

– Ну что, малышка, дедушка нас оставил, но сейчас придёт бабушка. Не капризничай при ней.

Как интересно... Когда дочь родилась, глазки у неё были голубые, но теперь с каждым днём они становятся всё зеленее.

Конлайх говорит, зелёные глаза были у его отца.

Аина взяла на руки проснувшуюся дочку и вместе с ней подошла к окну, чтобы показать маленькой ардраханской принцессе её наследство...

Конец