"Плох тот солдат, который не мечтает спать с генералом"
(гей-пословица)

Тусклый желтоватый свет от фонаря лужей растекался по полу камеры. Его пересекали тени от решетки на крохотном окошке под самым потолком – словно свет тоже был арестантом... Гай поднялся с нар, лежать на которых было нестерпимо из-за укусов многочисленных паразитов, подошел к окну и запрокинул голову, подставляя лицо искусственным лучам. Помнится, Мак рассказывал ему про Солнце: дескать, это такая яркая звезда (вот тоже еще непонятное зартакское словечко), под которой, если долго лежать голышом, можно загореть дочерна. Чудак, разве ж такое бывает... Гай вздохнул, пытаясь представить, где сейчас Мак. Наверняка уже на пути к южной границе – трясется в набитом каторжниками вагоне. Ну что за человек такой, ведь как все хорошо начиналось: в Гвардию его приняли, зарекомендовал себя отлично, даже в рапорте был отмечен, сейчас бы уже мог действительным рядовым быть. Так не же: связался с выродками, а те, само собой, с толку его сбили. Массаракш, надо же до такого додуматься: башни взрывать! Гай в сердцах ударил кулаком в стену. Нет, думал он, Мак не виноват, его обманули, вот если бы он, Гай, успел все ему объяснить, ничего бы не случилось. Но теперь уже слишком поздно...

Гай потрогал языком разбитую губу. Позорнее всего, что арестовывать его явились ребята из его же секции. Не иначе как господин ротмистр Чачу специально это подстроил, чтобы еще сильнее унизить бывшего подчиненного. Гай вспомнил заплаканные глаза Рады, ее страх – не за себя, а за него и Мака. Само собой, господин ротмистр действовал по уставу, но все же... Угрожать ни в чем не повинной девушке, приставив к ее голове дуло автомата...

Гай в волнении заходил взад и вперед по тесной камере, пытаясь разобраться в своих мыслях. Массаракш, с появлением в его жизни Мака он то и дело начал сомневаться. Это состояние раздражало и беспокоило его, словно блошиные укусы. С одной стороны – как можно оспаривать действия начальства, даже если эти действия направлены против твоего лучшего друга. Но с другой – Мак ведь не виноват в том, что... ну, в общем, что он такой, какой есть.

Гай прислонился лбом к холодной стене, но это мало помогло собраться с мыслями. Эх, Мак, что же ты наделал с нами!.. Быть бы тебе сейчас уже действительным рядовым, вместе поступили бы на курсы для подготовки в офицеры. Днем учения, вечером – отдых дома, когда можно обращаться друг к другу просто по имени, и где можно позволить Маку поднять себя на руки или даже быть побежденным им в шутливой борьбе на диване... Дома, где есть гитара и навевающее сон «Волшебное путешествие»...

И все же, несмотря ни на что, Гай чувствовал, что не может осуждать Мака и тем более сердиться на него. Более того: за те несколько месяцев, что они прожили вместе, этот странный дикарь стал ему ближе всех, кого Гай знал и любил с детства, пожалуй, даже ближе Рады. Потому что Рада, хоть и сестра, но при этом девушка, а женщинам, как известно, недоступно многое из того, что объединяет мужчин. До появления Мака идеалом мужественности для Гая являлся господин ротмистр Чачу. Да и могло ли быть иначе: боевой командир, герой без страха и упрека, настоящий гвардейский офицер, и к тому же искренне расположенный к молодому, подающему большие надежды капралу. Неудивительно, что Гай изо всех сил стремился быть достойным такого блестящего командира, как господин ротмистр Чачу. Но рядом с Маком Гай почувствовал, что этот добродушный гигант для него гораздо дороже господина ротмистра. Может, это произошло оттого, что с господином ротмистром ему приходилось общаться только по службе?

А вот с Маком все по-другому.... Мак находится у него в подчинении и, массаракш, до чего же сложно было иметь дело с таким подчиненным! Не то чтобы Мак игнорировал его приказы или путал команды, вовсе нет... Но эта его вечная неуставная улыбка – надо же понимать, что в Гвардии – это не дома, где все можно! Массаракш-и-массаракш, разве ж это видано, чтобы кандидат «тыкал» господину капралу, обращался к нему по имени, да еще и лез обниматься чуть ли не прямо в строю! А эта его расстегнутая верхняя пуговица, которую Гаю приходилось собственноручно застегивать по сто раз на дню!..

Гай вздрогнул, возвращаясь от воспоминаний к реальности: за железной дверью послышались четкие строевые шаги, заскрипел открываемый засов, и на пороге появился рядовой Панди.

– Следуйте за мной, господин капрал, – по давней привычке обратился он к Гаю (видать, все еще не мог избавиться от почтительности перед разжалованным начальством)

– Панди, скажи, куда меня сейчас? – спросил Гай, поправляя (тоже по старой привычке) свои собственные пуговицы – увы, две из них были начисто оторваны.

– В канцелярию роты, господин капрал, по приказу господина ротмистра. Видать, хотят лично допросить вас, – Панди с сочувствием взглянул на рассеченную губу и свежую ссадину, украшавшую лоб Гая. – Эх, господин капрал, зря вы связались с этим Мак Симом. Ему-то что, черту здоровенному, он двужильный, все выдержит, а вот вас за него накажут так, что мало не покажется...

... В ротной канцелярии воздух был сизым от табачного дыма: господин ротмистр Чачу курил уже, верно, десятую сигарету подряд. Пожалуй, никогда еще ему не доводилось пребывать в столь смятенном состоянии духа. Даже когда он со своей ротой на южной границе попал в окружение, и хонтийцы применили против них гранаты с отравляющим газом (новейшее изобретение противника, массаракш), ротмистр Чачу твердо знал, что делать и как следует держаться. И вот теперь нервничает, словно какой-нибудь жалкий трус-выродок перед началом припадка! Массаракш, ведь дело не стоит выеденного яйца: дезертир пойман и понесет заслуженное наказание за измену воинскому долгу, равно как и все его сообщники. Точнее, сообщник. Ротмистр снова выругался. Ведь, надо признать, он сам невольно допустил то, что произошло. Нельзя, нельзя было принимать в Гвардию этого Мака Сима! Человек без документов, появившийся неизвестно откуда и решительно ничего не помнящий (или попросту не желающий ничего говорить) о своем прошлом. Но, массаракш, желание поставить такого бравого здоровяка на службу Неизвестным Отцам пересилило подозрительность.

Однако хуже всего оказалось не предательство Мака Сима, не его отказ расстреливать заключенных и даже не его связь с выродками из подполья. Хуже, что он сбил с правильного пути действительно хорошего парня, надежду и гордость господина ротмистра. Массаракш-и-массаракш, ну кто бы мог подумать, что капрал Гаал подпадет под такое влияние этого дикаря! Чачу с самого начала недоумевал, отчего Сим живет не в казармах, как положено всякому кандидату в рядовые, а в квартире Гаалов. В конце концов, это просто неприлично: ведь у Гаала есть незамужняя сестра. Как можно двум молодым парням и девушке жить в одной тесной комнатке! Господин ротмистр в раздражении закурил еще одну сигарету. Интересно, чем занималась эта троица по вечерам? Помнится, он спрашивал об этом Гаала накануне неудавшегося расстрела выродков. Тот ответил, что пели хором. Как же, массаракш, так господин ротмистр и поверил! Скверно, безнравственно, недопустимо. Но девушка и Сим – это еще полбеды. Гораздо больше ротмистра беспокоили отношения Гаала и Мака Сима. Отношения были... слишком уж тесными. Это раздражало ротмистра, имевшего на свои виды на Гаала. Молодой гвардеец нравился ему... само собой, строго по уставу. Ротмистру приятно было чувствовать обожание подчиненного, его восторг, романтическое преклонение и священный трепет перед командиром. И, что греха таить, он частенько злоупотреблял своей властью, наслаждаясь ею. Чачу мечтательно задумался, вызывая в памяти особо приятные моменты: капрал Гаал, стоящий перед ним навытяжку, преданно заглядывающий в глаза, отдающий честь, ждущий приказаний, готовый исполнить все, что прикажет ему господин ротмистр. Чачу припомнил, как заставлял Гая выполнять совсем уж не совместимые с капральским званием обязанности – просто чтобы убедиться в его преданности. Например, нарочно придирался – просто чтобы полюбоваться на то, как Гаал в десятый и двадцатый раз отдает ему честь или до бесконечности выполняет какую-нибудь строевую команду на плацу. Впрочем, разве офицер не имеет права требовать от подчиненного полного, безоговорочного повиновения?

А Гаал был как раз из тех, кто подчиняется полностью и безоговорочно. Следовательно, достоин того, чтобы быть выделенным своим командиром из числа прочих – тоже исполнительных, но далеко не таких симпатичных, как этот молодой капрал. Гаал, определенно, был лучшим из всех. Пожалуй, чересчур впечатлителен и мягок, но это поправимо. Массаракш, в руках ротмистра Чачу и не такие становились закаленными бойцами, которые не моргнув глазом расстреливают десятки выродков! И Гаал стал бы таким, господин ротмистр в этом ни капли не сомневался.

И тут неведомо откуда появляется этот Мак Сим со своими немыслимыми белокурыми кудрями (массаракш, надо будет вкатить десять суток карцера растяпе-взводному, который с ходу не заставил этого красавчика обриться наголо!). Ротмистр раздавил в пепельнице окурок и зло выругался. Он сразу, с первого дня почувствовал, что от этого подозрительного Сима можно ожидать любого подвоха, даже измены присяге Неизвестным Отцам (хотя хуже ничего и быть не может). Но то, что он без каких-либо усилий завладел Гаалом, вопреки субординации вступив с ним в неуставные отношения!... Это...это... Не находя нужных слов, господин ротмистр с ожесточением сплюнул и налил себе полный стакан мутной хонтийской водки. Залпом выпив эту отраву, он стал представлять Гаала и Сима вместе, и от этих картин окончательно разъярился.

Ну почему он тогда, в лесу не перезарядил автомат, чтобы сделать дезертиру контрольный выстрел в голову?! Пожалел патроны, массаракш... И вот теперь – пожалуйста: Сим цел и невредим! Будь на то воля господина ротмистра, он тут же, как только Сима схватили на квартире Гаалов, повторно расстрелял бы эту горскую тварь, и стрелял бы до тех пор, покуда мозги предателя не превратились бы в кашу!..

Чачу внезапно припомнилось, как проходил свой экзамен кровью капрал Гаал (тогда еще только рядовой). Ротмистру пришлось силой вложить ему в руки автомат и заставить нажать на спуск. После, когда все было кончено, Гая долго и мучительно рвало, а потом, тем же вечером ротмистру пришлось везти мертвецки пьяного капрала из кантины в казармы. Гай рыдал, заливая пьяными слезами рукав ротмистрова мундира.

Чачу усмехнулся, вспоминая эту сцену. Затем снова нахмурился, возвращаясь к действительности.

– Караульный! Привести ко мне арестованного Гаала! – рявкнул он через дверь, после чего опрокинул в себя еще один стакан. Ротмистр совершенно не представлял, для чего велел доставить в канцелярию опального капрала. Впрочем, это неважно, сейчас ротмистру просто хотелось взглянуть на выражение лица предателя, ну, а уж что сказать и что с ним сделать – обстоятельства покажут.

– Господин ротмистр, арестованный Галл по вашему приказанию доставлен! – отрапортовал Панди, вводя в прокуренную канцелярию помятого Гая. Тот болезненно моргнул, щурясь после темноты от яркого света лампы.

– Ну что, капрал, то бишь, рядовой? – постаравшись вложить в голос как можно больше сарказма, произнес Чачу, останавливаясь прямо перед арестованным. – Видишь, до чего довели тебя неуставные отношения с этим дикарем? Понимаешь, кто ты теперь? Ты двойной предатель, массаракш! После того, как Неизвестные Отцы дали тебе шанс кровью искупить свою вину на фронте, ты подло обманул оказанное тебе доверие! Знаешь, что такое укрывательство беглого преступника? Это двойное преступление! Отвечай, почему не задержал предателя?!

– Он не пытался уйти, господин ротмистр, – Гай уставным взглядом вперился в разные (один зеленый, другой – голубой) глаза ротмистра, невольно чувствуя привычное благоговение перед командиром.

– Интересно, очень интересно.... А отчего же он не пытался уйти, а, рядовой? – вкрадчиво поинтересовался Чачу, подойдя вплотную и внимательно разглядывая лицо подчиненного. Массаракш, ну и синяки... Ах, да, кажется, это я сам приложил его о бронированную дверь автомобиля.

– Мак никого не знает в городе, господин ротмистр. Ему просто больше не к кому было идти, после того как... ну, вы сами знаете после чего, – с запинкой ответил Гай.

– Знаю, знаю... – покивал Чачу. – И все же мне непонятно, с чего вдруг у вас с ним завязалась такая дружба? Ты ведь сам писал в рапорте, что ничего не знаешь о нем и о его прошлом.

– Понимаете, господин ротмистр, Мак – хороший, только слишком доверчивый, – горячо возразил Гай – пожалуй, впервые за всю свою службу под началом ротмистра Чачу. – Эти выродки задурили ему голову, вот он и...

– Молчать! – рявкнул господин ротмистр. – Неужели ты до сих пор не понял, капрал: он такой же, как они! Выродок, только намного сильнее и опаснее прочих! Уверен, в Департаменте специальных исследований о нем узнают много интересного. Впрочем, на Департамент мне наплевать. Но вот на что мне не наплевать – так это на то, что все случилось в моей роте! И что один из моих унтер-офицеров оказался пособником опасного государственного преступника!

Чачу отошел к столу, залпом хватил еще один стакан водки и вновь повернулся к Гаю.

– Ты хоть понимаешь, что тебя теперь ждет, болван?! Вшивая штрафная рота где-нибудь в южной дыре! Если сам через месяц не подохнешь – хонтийцы прикончат или мутанты сожрут! Соображаешь, дубина, в какое дерьмо втянул тебя твой дружок? – добавил он, особо выделив слово «дружок».

– Так точно, господин ротмистр! – Гай стоял навытяжку, следя выкаченными глазами за ротмистром, который в бешенстве расхаживал перед ним взад и вперед. Сейчас Гаю и впрямь было совестно за то, что он не оправдал доверия и подвел такого замечательного командира, как господин ротмистр Чачу. Он наказан вполне заслуженно, что уж тут говорить...Господин ротмистр – настоящий герой, имеет три значка «За ярость в огне» и даже одну благодарность по бригаде. Всем известно, что во время хонтийской кампании он в одиночку сумел подорвать белую субмарину, хотя и был тяжело ранен. Вот какой офицер господин ротмистр Чачу! Краса и гордость всей Боевой Гвардии. А он, Гай, посмел огорчить такого человека!.. – Гай почувствовал, как он жгучего стыда и раскаяния у него на глаза наворачиваются слезы.

– Господин ротмистр, я... – начал было он.

– Как стоишь, солдат?! – рявкнул вдруг Чачу, сопроводив окрик резким ударом под дых. – Почему не застегнут? Где твои пуговицы?! Смирррно! Рядовой Гаал, слушай мою команду! На пол, живо! Принять упор лежа! Встать! Упор лежа! Встать! Живее, массаракш! По команде, еще раз! Упор лежа! Встать!

Теперь Гай мог видеть только начищенные до блеска ротмистровы сапоги, но и этого зрелища было довольно, чтобы привести его в экстаз. Надо же, господин ротмистр по-прежнему командует им, как будто и не совершал Гай никакого преступления, как будто по-прежнему был он боевым гвардейцем! О, как же великодушен господин ротмистр! Гай ощутил такую безграничную признательность, что готов был целовать носки этих блестящих сапог, принадлежащих столь великому человеку, как господин ротмистр Чачу.

– Упал-отжался, упал-отжался! Нравится, солдат?! Отвечай, когда к тебе обращается твой командир!!! – яростно сверля Гая взглядом своих разноцветных глаз с расширившимися зрачками, ротмистр схватил его за шиворот и рванул вверх.

– Так точно, господин ротмистр! Нравится! – проорал Гай. От восторга у него кружилась голова, так что перекошенное яростью лицо господина ротмистра с бледно-розовым шрамом на правой щеке виделось ему словно бы в светящемся ореоле. О, это было самое прекрасное из всех лиц, которые Гаю когда-либо доводилось видеть!..

– Как ты мог, массаркш! Как ты посмел предать своего командира, солдат?! – ротмистр в бешенстве встряхнул Гая. – Как посмел связаться за моей спиной с дезертиром? Отвечай, массаракш-и-масаракш!

– Не могу знать, господин ротмистр! Виноват, господин ротмистр! Готов искупить вину! Прошу наказать меня по всей строгости! – в припадке глубочайшего раскаяния Гай рухнул на колени, порывисто обнимая ноги ротмистра.

– Наказать, говоришь? – не отталкивая Гая, Чачу усмехнулся. – Солдаты – это дети офицера. Если дитя допустило ошибку, его наказывают. Встать!

Ротмистр вспомнил, что однажды, давно, только–только став кандидатом, он нечаянно, выпив лишнего, отозвался о Неизвестных Отцах недостаточно почтительно. Его офицер решил не давать делу ход, но сказал, что Чачу должен запомнить недопустимость такого поведения. Чачу вспомнил, как стоял перед своим ротмистром, который вытянул ремень и высек его, как ребенка. А потом... Потом последовало другое наказание...От этих смутных воспоминаний на его скулах загорелись два ярко-алых пятна. Как же давно все это было, массаракш...

Ротмистр толкнул Гая к столу:

– Корпус на стол, руки перед собой! Ноги на ширину плеч! Стоять смирно, солдат! Повторять: «Слава Неизвестным Отцам и Боевой Гвардии!»

Железные пальцы нетерпеливо и грубо расстегнули форменные пуговицы штанов Гая и стянули их до колен. В ладонь Чачу легла тугая кожаная лента. Массаракш, все в точности как тогда, только ремень сейчас находится в его собственных руках...

Удар! Удар!

Гай вздрагивал, выкрикивая «Слава». Было больно, было стыдно, но Гай готов был терпеть, ведь ротмистр наказывал его заслуженно! Он, Гай, виноват, его надо наказать! Наказание! Оно очистит от преступления перед Отцами! Боль смоет вину перед ротмистром!

Удар! Удар!

Чачу с каким-то болезненным наслаждением смотрел, как выступают красные полосы на коже. «Наказать! Испытать! О, Отцы! Я обязан проверить, насколько предан вам этот солдат! Я должен знать, принадлежит ли он еще Гвардии и мне! Его нужно испытать на верность!»

Удар! Удар!

Непроизвольно Гай принялся выкрикивать гимн Боевой Гвардии, и, кажется, это было по душе господину ротмистру, который подхватил:

– Боевая Гвардия тяжелыми шагами... Ты любишь Отцов?!

– Да!

– Ты предан им?!

-Да!

-Ты предан своему командиру?!

-Да!

– Я твой командир, только я один! Я хочу, чтобы ты принадлежал мне душой и телом!... Идет, сметая крепости!... Любишь меня, солдат? Любишь своего боевого командира? Отвечай!

– Так точно, господин ротмистр, люблю! – выдохнул Гай.

В щеку Гаю впился острый край расстрелянной снарядной гильзы, служившей господину ротмистру пепельницей. Впрочем, он даже не замечал этого: разве ж можно обращать внимание на такие пустяки, когда тебя наказывает, тебя очищает сам ротмистр Чачу?!

Алые полосы от ремня на молочно-белой коже.. Красиво, массаркш... Отшвырнув ремень, Чачу провел ладонью по набухающим кровью рубцам. «Наказать! Испытать на верность своему офицеру!». В сознании вновь навязчиво всплыла картина: он стоит на коленях перед своим командиром, непослушными пальцами неловко расстегивая пуговицы форменных офицерских брюк... Рука обожаемого офицера, властно лежащая на стриженом затылке кандидата Чачу...

– Сейчас ты узнаешь, как надо любить своего командира! Я проверю твою любовь! Молчать и терпеть!

Чувствуя на своей шее горячее дыхание господина ротмистра, ощущая его сильные ладони на пылающей коже, Гай понял, что сейчас потеряет сознание от блаженства: сам ротмистр Чачу, этот опаленный огнем герой, этот доблестный бог войны прикасается к нему! Внезапно Гай почувствовал, как резкая боль, другая боль, прошила тело и, не удержавшись, вскрикнул.

– Я сказал – молчать! – ротмистр коротко выдохнул: осуществить задуманное наказание оказалось не так-то легко. Пришлось воспользоваться собственной слюной, это немного помогло. Гай застонал сквозь крепко стиснутые зубы. Сам ротмистр тоже испытывал изрядные неудобства, но боль сладка, когда она во славу Отцов и Гвардии! Схватив Гая за бедра, Чачу резко рванул его на себя, войдя наполовину.

– Ты должен радоваться боли! Радоваться тому, что принадлежишь Отцам и своему офицеру, ты должен наслаждаться этим! Ты наслаждаешься? Ты радуешься?

– Да, господин ротмистр! Я радуюсь и наслаждаюсь!

Чачу, протянув руку вниз, обхватил еще не вставший член Гая и сжал пальцы – достаточно сильно и в то же время так, чтобы перейти от боли к удовольствию. Гай протяжно застонал (теперь уже не только от боли) выгибая спину, вцепляясь пальцами в край стола.

Чачу резким, грубым ритмом сжимал ладонь. Гай под ним, такой послушный, «Мой!» , такой покорный, «Мой!», такой податливый «Мой, только мой!»!

– Тебе это нравится, солдат! Я хочу, чтобы тебе нравилась эта боль! Ты должен запомнить ее! Я хочу видеть, что тебе это нравится!

Чачу чувствовал, как после приказа Гай начал двигаться ему навстречу, расслабляясь и позволяя войти до самого конца. Член в ладони начал набухать.

– Именно так, солдат, – сбившееся дыхание не позволило говорить приказным тоном, – Вооот, даааа... Я хочу услышать, как ты стонешь...

– Дааа, – Гай не мог не выполнить приказ обожаемого офицера, который так заботился о нем. Ведь командир не обязан думать об удовольствии подчиненного, а господин ротмистр ласкает его рукой, слово Гай ему ровня. – Дааа, сильнееее...

Чачу рывком задрал майку на спине Гая, и, наклонившись, провел языком вдоль выступающих на шее позвонков. Солоноватый вкус – страха, боли и...наслаждения.

Гай стонал все громче, все энергичнее двигал бедрами. Его офицер хотел видеть его удовольствие, как он смеет отказать?! Господин ротмистр должен почувствовать, что солдат Гай Гаал принадлежит ему, только ему! Что солдат Гай радуется тому, что может выполнить любой приказ своего офицера! Что он наслаждается, выполняя этот приказ!

Чачу с жадным восторгом смотрел на покорно раздвинутые бедра отдающегося ему Гая, на его напряженную голую спину с знакомой татуировкой у основания шеи... Боевая Гвардия... Гаалу ни за что не вытравить этот знак со своей кожи, массаракш ... «Ты больше и не вспомнишь о своем выродке, ты мой! Такой узкий, такой тесный... Никого до меня! Я первый!».

– Ты мой, слышишь, мой! – Чачу в последний раз, судорожным рывком, резко и грубо вошел в Гая и тут же почувствовал, как по пальцам, сжимающим член Гая, потекла теплая сперма.

– Да, вот так, одновременно... Я доволен тобой, солдат... Я очень тобой доволен... Ты действительно предан мне, а, значит, предан и Гвардии, и Отцам. Теперь встань и приведи себя в порядок.

– Который час, Панди?

– Почти половина одиннадцатого, – караульный слегка покачал головой, сочувственным взглядом окинув своего бывшего командира.

По дороге обратно в камеру Гай едва держался на ногах, его пошатывало, словно пьяного, в голове шумело, вспоротая ремнем кожа горела огнем, тело раздирала ноющая тупая боль.

– Видать, крепко вам досталось от господина ротмистра, – жалостливо вздохнул Панди. – А все из-за него, из-за горца проклятого! Сбил он вас с пути правильного ...

– Замолчи, Панди, – прервал его сетования Гай. – Мак мне как брат. И о господине ротмистре не смей говорить плохо – он лишь исполняет свой долг, как подобает гвардейцу, – он, как мог, оправил на себе изодранную одежду (массаракш, даже на штанах пуговицы отлетели!). Все произошедшее казалось Гаю чем-то нереальным, словно все это было не с ним и не здесь. Осталось только четкое сознание выполненного приказа.

Господин ротмистр Чачу затуманенным взором тупо смотрел на валяющуюся на столе опрокинутую бутылку. Остатки водки растеклись по казенной столешнице. Массаракш, надо же было так напиться!.. Впрочем, кажется, с Гаалом он вел себя согласно субординации.

Чачу потянулся за сигаретой, и тут почувствовал, что сжимает в кулаке какой-то небольшой металлический предмет. Разжав ладонь, он обнаружил пуговицу от форменных армейских штанов. Некоторое время ротмистр вертел ее в пальцах, словно пытаясь вспомнить, каким образом попала к нему эта вещь, после чего небрежно кинул ее в пепельницу, решив, что офицеру не по чину думать о каких-то там солдатских пуговицах.