День... Очередной день, как нельзя лучше подходящий для жизни. Солнце светит ярко, словно софит, краски мира кажутся сочными до ненатуральности, словно вокруг не реальность, а съемки рекламы...

Особенно сильна эта иллюзия для сидящих в засаде за кулисами... точнее, ненатурально-зелеными кустами, образующими живую изгородь. Укрытие ненадежно, если не применить невидимость. Впрочем, о таких предосторожностях не забывают.

Экраном кажется огромное витринное стекло, за которым ходят, сидят и едят люди. Преимущественно молодые. Преимущественно красивые. Явно осознающие, что с улицы их прекрасно видно... Игра в застеколье. Игра на публику.

И только один элемент выбивается из рекламно-яркой картинки. Спина, обтянутая знакомым белым плащом. Спина, повернутая к стеклу и окружающему миру. Ракурс выбран словно нарочно... Видна часть головы, рука... и сигарета в руке.

Тепло. Даже, можно сказать, немного жарко. Но по спине наблюдателя пробегает холодок. И становится все холоднее, когда в кафе входит собственно объект, за которым и ведется присмотр...

Объект ничего не подозревает. Объект зовут Тсузуки Асато, и он всего лишь идет на свидание... И белый плащ его тоже пугает... Зайдя, Тсузуки замирает от неожиданности, но только на мгновенье.

Он уже понял, что перед ним не Мураки – хотя бы по голым ногам, выглядывающим из-под плащика. Шинигами подходит ближе и, заикаясь, спрашивает:

– Х-хару? Почему ты... в этом?

– Два слова – для тебя, – она тушит сигарету в пепельнице и встает. А потом он чувствует ее руки на своей спине... и ее запах – ментоловый дым, и странные духи – пряные, напоминающие о горящих ароматических палочках...

Вопреки первому сумасшедшему впечатлению, она не голая – под плащом на ней короткое платье, тоже белое... и ей идет. А впрочем, ей всегда шло то, что она надевала. Просто в этот раз – особенно.

Асато просто обнял Хару в ответ и отдался ощущению безмятежного тепла и счастья.

Тацуми мысленно обругал свою подозрительность. Как только фигура в плаще встала, немедленно стало понятно, что это девушка. И Тсузуки... нравится такое извращение? Или он все еще под впечатлением от образа доктора? «Может, где-то подсознательно ему нужен... именно Мураки. Но это все же девушка... Что же, я рад за Асато, вот только непонятно, как он мог так сразу прийти в себя... после всего, что произошло. Этот доктор... – кулаки секретаря непроизвольно сжались, он почти утратил свое знаменитое самообладание, – и эта... странная девушка в белом плаще... да, все определенно ненормально».

Тсузуки и его спутница провели некоторое время в кафе, уничтожая две порции мороженого (Сейчиро заметил, что платила девушка), затем вышли. Тацуми направился за ними, прикрываясь невидимостью и для верности не подходя слишком близко. Благо можно было не беспокоиться о том, чтобы не отстать – бывший напарник повел свою подругу в расположенный поблизости парк.

На какой-то миг секретарю показалось, что девушка заметила слежку, но эта мысль выглядела настолько невероятной... «Нет, не может быть... она, наверное, случайно посмотрела сквозь меня. Я ведь был очень осторожен», – подумал Сейчиро и немного успокоился. Когда же парочка начала целоваться, Тацуми окончательно убедился, что это обыкновенное свидание, и удалился. Правда, нельзя было сказать, что он ушел со спокойным сердцем. Сейчиро ревновал, хотя удачно прикрывал это чувство от самого себя маской заботы о бывшем напарнике.

Аку дремала сидя на диване, когда в дверь кто-то негромко постучался. Девушка посмотрела в глазок и увидела Хисоку с букетом цветов. Открыв дверь, она впустила мальчика и поздоровалась. Встреча получилась несколько напряженной, шинигами молча стоял на пороге, пока Аку наконец не догадалась пригласить его в комнату. Куросаки протянул ей букет калл и сказал:

– Это тебе... спасибо, что помогла нам.

Тон Хисоки был настолько официален, что девушка на миг растерялась, а потом просто взяла цветы и ответила не менее сухо:

– Не за что.

В комнате воцарилось неловкое молчание, как будто оба чего-то ожидали. Первая очнулась Аку. Она протянула мальчику руку для короткого прощального рукопожатия. Ей очень хотелось задержать ладонь этого милого котенка в своих руках, но наткнулась на холодный взгляд мальчика.

«Что же, котенок... раз тебе это не нужно – то мне и подавно», – с болью в сердце подумала она.

– Всего хорошего, Хисока, – дежурная улыбка, и вот уже мальчик вышел за дверь.

Аку тихо вернулась в комнату и, бросив цветы на пол, вернулась на диван.

«Где же Хару?», – с тоской подумала девушка.

Последний поцелуй на фоне заката, на самом верху чертова колеса... Достойное завершение одного из лучших дней в жизни... Обнять своего принца, отказаться от предложения проводить до дома... Проследить, как он исчезнет... и войти в темноту аллеи, зная, что ждет впереди.

Она знала, что провела последние часы под прицелом чьих-то глаз, но это не мешало испытывать неподдельное счастье. Не мешало действовать именно так, как хотелось.

Наличие наблюдателя только пьянило, заставляя быть смелее, чем хотелось. Но одновременно принуждало к заботе о том, кто был рядом. Принц не должен ни о чем догадываться. Это – его день. День освобождения от кошмарных наваждений.

«Когда солнце сядет окончательно, кошмары моего принца придут за мной... и я их встречу».

Хару никогда ничего не боялась. Только не напоказ. И никогда не показывала своих чувств... почти никогда. Исключения были – одно делило с ней квартиру.

Девушка могла бы признаться только Аку, что испугалась в тот вечер. Но она понимала, что признаться уже не успеет. И поэтому постаралась встретить своего ангела смерти почти с той же улыбкой, с которой встречала своего принца...

Все это было игрой. Но лишь отчасти. Хару знала, в кого пытается играть... чей образ старается превратить в смешной и нестрашный... Возмездие не могло не прийти. И оно пришло – белое и жестокое, как снег на горной вершине. Кажущаяся чистота, апофеоз поддельной красоты...

– Ты понимаешь, что позволяешь себе? – холодный шепот-шипение, голос змеи или отдаленной лавины... нет, его нельзя победить. Ангелы безжалостны.

Значит, это финал. Жаль. Жить все-таки хотелось. Не зря же столько времени угроблено на образование, на попытку изображать человеческую жизнь... когда можешь каждый вечер выходить в форточку и гулять сама по себе, глядя со стороны на то, как потоки человеческих тел, обремененных душами, проплывают мимо...

Жаль единственное существо, которое не сможет продолжать быть без своей бесшабашной подруги.

И жаль принца... но сказки заканчиваются. И не всегда хорошо.

– Я позволяю себе все, – и улыбнуться в ответ на ледяной оскал. Только это и можно сделать – шевельнуться нельзя, превратиться – тоже... придется умирать человеком, как и родилась, а завещание так и не дописано...

Да, уходить – это больно, но, черт побери, Кибо Хару умрет улыбаясь, как и жила. Просто потому, что никто не должен видеть ее подлинной сущности. И никаких слез. До самого конца – с холодными пальцами на горле, с ледяной сталью в сердце – улыбаться. Потому что день был действительно прекрасным. Потому что смерть – это просто такая шутка. Потому что некоторые возвращаются...

«Потому что мой принц – это бог смерти...»

– Асато, – последним выдохом, струйкой крови из уголка улыбающихся губ.

Сгущались сумерки, а девушка на диване все еще сидела не шевелясь, словно застыла в трансе. В прихожей зазвонил телефон. Резкий звук заставил Аку вздрогнуть. Сердце странно екнуло. Девушка, не зажигая свет, подбежала к аппарату и схватила трубку.

– Да? – коротко ответила она.

– Акутагава Акико? – голос в трубке был незнакомым и почти таким же официальным, как у Хисоки.

– Да, это я, – сказала девушка. Правда, она уже отвыкла от своего полного имени...

– Простите за беспокойство... это полиция. Вы бы не могли подъехать к нам?

– Зачем? – голосом маленькой испуганной девочки...

– Я очень сожалею... но нужно опознать тело. Мы предполагаем, что это Кибо Хару... и вынуждены обратиться к вам...

На миг весь мир куда-то исчез. Затем Аку с удивлением услышала свой голос:

– Да, я сейчас буду.

Девушка быстро оделась и выбежала из дома. «Опознать... Хару», – звучал в голове голос... холодный и отчужденный.

Мертвый свет. Холод. На столе лежит чье-то тело, накрытое с головой белой простыней с алыми подтеками крови. Женщина в белом халате откидывает простыню.

«Как много крови... почему они ее не смыли? Я хочу видеть лицо... а оно все в крови, – промелькнула странная мысль. – Господи! Ее изуродовали... глаз... за что же? И волосы... обрезаны!»

Аку почувствовала, что сейчас задохнется. Крик застыл в груди, она попятилась к стенке и прислонилась к ней. Затем девушка выбежала из комнаты, и, уже полностью осознав произошедшее, громко закричала. Она видела подбежавших людей, кто-то холодно спросил, действительно ли это Кибо Хару. Она лишь кивнула в ответ, и снова завыла... слез и слов не было. Только глубокое отчаяние. Кто-то попытался успокоить ее, но Аку лишь оттолкнула надоедливого утешителя. Зачем ей эта ложь? Они видят такое каждый день а она... она потеряла самого близкого человека...

Оттолкнув предложенное ей лекарство, девушка заставила себя замолчать и выбежала из этого проклятого места. Перед глазами стояла страшная мертвая улыбка Хару.

Аку не хотелось возвращаться домой. Не было никаких сил жить в квартире, где все служило напоминанием о подруге. На кухне все еще лежала записка: «Еда в холодильнике. Попробуй не съешь!» Не съела... кто ее теперь за это поругает?

Немного постояв на улице, девушка поднялась на последний этаж и через открытый люк влезла на крышу. Накрапывал мелкий дождик, словно оплакивая ее подругу. Аку вздохнула – она не привыкла плакать. Перекувыркнувшись, девушка обратилась кошкой и спряталась за трубу, сжавшись в черный мохнатый комочек.

Для чего ей жить теперь, когда ничего не осталось? Лучшая подруга мертва, ее не вернуть. Она была единственной, кому Аку могла доверять. Да, они спорили иногда, но ведь не спорят только люди, которым наплевать друг на друга. Во всяком случае Аку всегда чувствовала, что Хару – рядом с ней. Что могло остановить ее? Хисока? Котенок... пришел и ушел, сделав вид, что не знает о ее чувствах. Ну и пусть. Он – просто дитя. Увлечение.

Кошка тихонько вздохнула и посмотрела на небо. Темно и страшно... но еще страшней жить так. Это уже не жизнь. Подойдя к краю крыши, она прыгнула вниз. И кто сказал, что кошки всегда приземляются на лапы?

«Эх, давненько не выдавалось такого замечательного утра!» – подумал Тсузуки. Сегодня шинигами не то что не опоздал, он даже умудрился прийти пораньше. И это несмотря на то, что он успел смотаться на Чиджоу за пирожными. Да и вчерашний вечер...

Асато вошел в комнату и остановился. На его столе стояла красивая коробка в форме сердца, темно-красная, перевязанная лентой в тон. Посреди комнаты стоял секретарь.

– Привет, Тацуми! – радостно сказал шинигами. – Это ты мне принес?

– Здравствуй, Тсузуки, – коротко кивнув бывшему напарнику, ответил Сейчиро, – нет, не я. Когда я пришел, все уже так и было.

Тацуми было немного неудобно за вчерашнее вторжение в личную жизнь Асато, но он изо всех сил пытался убедить себя, что следил за бывшим напарником только ради его же безопасности.

– Странно... вроде не жарко, а конфеты потекли... наверное, они с ликером, – мечтательно протянул аметистовоглазый шинигами и провел пальцем по столу, по которому растеклась какая-то жидкость. Поднеся палец к лицу, Асато внезапно побледнел. – Это... это не ликер, – произнес он и выхватил торчащую из-под ленточки записку.

«Я не сумел вырезать любовь к тебе из ее сердца, Тсузуки-сан, а потому присылаю его целиком...» – прочитал шинигами и медленно сполз на пол.

– Что с тобой, Тсузуки? – крикнул Сейчиро и ринулся на помощь бывшему напарнику.

Асато молчал. Было тяжело даже просто дышать... а говорить – и вовсе невозможно. Тацуми попытался поднять ни на что не реагировавшего Тсузуки с пола.

– Я... я убил ее, – с трудом выдохнул шинигами. – Это я... мне нельзя любить...

Сейчиро бросил короткий взгляд на записку. Сердце секретаря защемило. Он осторожно обнял Асато и почти понес его к выходу, прижимая к себе, словно стараясь защитить... поздно, удар уже нанесен...

Глаза Тсузуки были открыты, но казались стеклянными. «Он в шоке, – понял Тацуми. – Ускользает... Ксо, в таком состоянии он опасен для самого себя...»

Словно подтверждая его опасения, Асато прошептал:

– Я не хочу больше жить... я не могу так... Я всегда буду убивать тех, кого люблю... Наверное, я и в самом деле демон...

– Ты просто не в себе, – тихо сказал Сейчиро, – сейчас я отведу тебя домой, ты успокоишься и все будет хорошо, – секретарь даже не сразу понял, что шепчет бывшему напарнику, пытаясь его утешить. Звучало фальшиво, но в подобной ситуации любые слова звучат так...

Чтобы не терять времени, секретарь просто телепортировался к себе домой с Тсузуки на руках. Там он сразу уложил Асато на кровать и попытался вывести его из ступора, но бывший напарник все так же смотрел в пустоту. Теперь он даже не пытался говорить... Сейчиро расстегнул на Тсузуки рубашку, чтобы тот мог дышать свободно, но помогло это слабо.

Асато лежал неподвижно, похожий на сломанную куклу, на смертельно раненого... Тацуми осторожно дотронулся до него, наклонился, чтобы убедиться, что он еще дышит... и неожиданно для себя приник к приоткрытым пересохшим губам.

Беспомощность бывшего напарника стала катализатором для безумия, круто замешанного на страхе окончательно потерять это невозможное существо. «Нет... ты не уйдешь... ты слишком мне нужен!» – собственные мысли пугали не меньше действий, но тело действовало словно само по себе, повинуясь подсознательной уверенности в том, что именно так и нужно поступить.

Освободить от оставшейся одежды, да и самому не мешает раздеться... прижать к себе, согреть, приласкать... разбудить, вернуть из этого полумертвого состояния... любым способом!

Нежно-нежно целовать, прочерчивая дорожку от шеи к животу и ниже, осторожно гладить безответное тело, добиваясь хоть небольшой реакции... и все равно, что он потом будет думать, лишь бы очнулся...

Осторожно коснуться языком, раздвигая тугое колечко... здесь нужно аккуратнее, ему уже причиняли боль... все, кажется, теперь можно...

Сейчиро старался двигаться как можно медленнее, больше всего боясь навредить, испортить, оборвать протянувшуюся сейчас между ними ниточку связи... он пытался быть самым ласковым и предупредительным, но первым вознаграждением за все старания стал испуганный всхлип Тсузуки.

– Тацуми, что ты делаешь? – казалось, Асато нравится, но он одновременно боится... боится, что все произойдет так же, как с Мураки. И ведь Сейчиро – его бывший напарник. Почему же он раньше не почувствовал, что его чувства к нему, мягко говоря, не только дружеские?

Секретарь ничего не ответил, продолжая ласкать Тсузуки. По щекам напарника текли слезы, и трудно было понять, были ли это слезы горя или радости. Тацуми боялся, что только испортит все, но остановиться он уже не мог. В этом было страшно признаться даже самому себе, но секретарь делал это не только ради Асато. Да, он хотел этого, здесь и сейчас, и беспомощность Тсузуки только послужила поводом для осуществления его давнего желания.

Асато с удивлением почувствовал, что ему одновременно и плохо, и очень хорошо. «Никогда не подумал бы, что Тацуми... Что же он делает? И зачем? Неужели он действительно хочет этого... а я? Хочу ли я? Кажется, хочу... но это же неправильно!» – терзался шинигами. Внезапно его охватило чувство вины и стыда.

«Хару... – вспомнил он, – как же я быстро забыл про нее... Она спасла меня и умерла, потому что мы полюбили друг друга... Я и в самом деле не достоин любви», – по щеке Тсузуки вновь скатилась слеза.

Сейчиро всегда подсознательно понимал, чем Асато привлекает таких извращенцев, как Граф или Мураки. Есть невинность, которую нельзя просто взять, растоптать, уничтожить... глубоко в душе Тсузуки оставался чистым, это делало его таким уязвимым и одновременно мешало принимать чужую любовь... Но душа – это душа, а тело всегда реагирует так, как нужно... Еще немного... закончим то, что начали...

– Я люблю тебя! – выкрик на пике экстаза... и, кажется, все действительно получилось, Асато тоже кончил... только он все еще плачет...

Тсузуки казалось, что он разделен надвое – тело захлестывало удовольствие, а сердце разрывалось от боли. Странное и страшное сочетание... и слезы катятся по щекам, а от слов Тацуми только больнее... зачем ему это? Почему он так ласков? Нельзя... не надо любить проклятого...

– Я хочу умереть, – может быть, он поймет... – Пожалуйста...

– Ты не умрешь, слышишь? – и снова крик, теперь яростный... – Я не позволю!..

– Слышу, – но все равно больно... и мир вокруг кажется серым. – Отпусти...

– Поклянись, что ничего с собой не сделаешь, – уже чуть тише, но в интонации – все та же ярость... хочется спрятаться... или просто согласиться. Только бы оставили в покое.

– Обещаю, – пелена перед глазами... все чувства временно словно притупились. Асато попробовал вытереть слезы, но ничего не изменилось. – Тацуми... я...

– Ты ни в чем не виноват, – Сейчиро мягко погладил его по волосам. – Не обвиняй себя в том, что сделал этот подонок. И... прости меня. Я ведь и правда слишком тебя люблю, чтобы дать уйти... Я не оправдываюсь, Тсузуки, но мне было страшно, и я не знал, чем тебе помочь.

– Не извиняйся, – «потому что не ты виноват в том, что со мной все не так...» – Мне... мне было хорошо...

«Ты ведь это хотел услышать, Тацуми? И я почти не лгу... только снова щиплет глаза...»

Секретарь встал с кровати, надел рубашку и пошел в другую комнату. Асато услышал, как оттуда донесся его голос:

– Меня сегодня не будет. Нет, причина другая... но ведь департамент не рухнет от моего отсутствия? Один день выдержите. Скажи шефу Коноэ, что объяснюсь с ним завтра, если потребуется. Хотя кто знает, может, он и не заметит... И еще, Хисока... прибери, пожалуйста, на столе у Тсузуки-сан. Только не пугайся.

По-видимому, Куросаки что-то ответил, потому что Тацуми спустя некоторое время продолжил:

– Да, опять он. Непонятно, как ему удается проникать в Мейфу, но факт остается фактом. Что? Твой напарник со мной. Не беспокойся, ему уже гораздо лучше. Нет-нет, приходить не надо. Ладно, до встречи.

Ватари колдовал над очередным зельем, когда в дверь его лаборатории кто-то постучался.

– Заходите! – вежливо, как всегда, сказал ученый.

На пороге показался Куросаки. Он держал в руках какой-то пакет.

– Бон... что случилось? – тут же смутился Ютака. Ему все еще было страшно неудобно перед этим мальчиком за тот неудачный эксперимент. Хорошо хоть, что малыш смог снова принять свой человеческий облик. Хотя, кажется, Хисока до сих пор иногда превращался в котенка...

Тем временем Куросаки-кун приблизился к ученому и сказал:

– Ватари, я положу это в твой холодильник, можно?

– Конечно, клади, – с улыбкой ответил ученый. – А что это?

– Это... – мальчик замолчал, обдумывая, как ответить на этот вопрос. Вот так, сразу... Хотя Ватари, конечно, не испугается, – сердце. Человеческое.

Ютака широко распахнул глаза.

– Чье оно, бон? – удивленно спросил он.

– Оно принадлежало девушке, которую любил Тсузуки, – серьезно ответил Хисока. – Мураки убил ее, чтобы причинить ему боль...

– Любил? Но... когда они познакомились? Кто она? – ученый откровенно недоумевал.

– Это та девушка, которая спасла нас, когда мы выполняли последнее задание... когда я еще превратился в котенка, – при этих словах Ютака покраснел до ушей, вновь вспомнив о своем промахе. – Она помогла нам, а потом как-то получилось, что Тсузуки начал с ней встречаться, – у Куросаки был такой растерянный и жалкий вид, что Ватари не стал больше мучить его расспросами.

– Теперь понятно... отчасти, – вздохнул Ютака. – Ладно, я за ним присмотрю. Тут оно будет в полной сохранности.

– Спасибо, Ватари, – сказал Хисока. У него с плеч будто гора свалилась.

Мальчик буквально вылетел из лаборатории, хорошо еще дверью не хлопнул.

– Ну и дела... опять я узнаю обо всем последним, – сказал в пустоту Ютака и вернулся к своему опыту.

После разговора с ученым Куросаки телепортировался на Чиджоу. Он считал себя обязанным увидеть то, что осталось от его спасительницы. Применив банальную логику, мальчик решил, что тело должно быть еще в морге, а нужный долго искать не пришлось. Проник в здание Хисока простейшим путем – применив телепортацию.

Увидев труп девушки, шинигами ужаснулся жестокости доктора. Конечно, кровь уже смыли, и тело выглядело не так ужасно, как тогда, когда его видела Аку, но замысел Мураки раскрылся во всей красе. Извращенец придал лицу Хару некоторое сходство со своим собственным. Куросаки решил про себя, что Асато не стоит этого видеть.

«Эта девушка спасла нас – меня и Тсузуки, – с грустью подумал мальчик, – а взамен получила смерть. Наверное, смертным нельзя любить шинигами... Из этого всегда выходит что-то страшное...»

Хисока вышел из морга и направился к дому, где жили девушки. Ему было так тяжело на душе, что захотелось прогуляться – и даже стало жалко, что идти нужно было не так уж и долго.

Внимание мальчика привлекла толпа, собравшаяся около дома. На асфальте лежало тело девушки с широко раскинутыми руками.

– Да знаю я ее. Этажом ниже жила... Наверное, с собой покончила, – услышал он голоса людей.

Куросаки подошел поближе и замер, узнав в самоубийце Аку.

«Я был прав... действительно, общаться с шинигами опасно. Любим мы людей или нет – мы несем им смерть, – ему почему-то вспомнилась принцесса Тсубаку, попросившая его убить ее. – Почему она не сделала этого сама? Только потому, что я – шинигами, бог смерти... Мы сеем гибель, и... отчасти наша вина, что эти девушки погибли. Вина Тсузуки... и моя тоже».

Асато по-прежнему находился словно в коконе из мутного стекла. Он мог воспринимать окружающий мир и даже реагировать на него... если прилагал немного усилий. Только делать этого не хотелось. Даже поворачивать голову и смотреть на Тацуми. И так было понятно, что он следит... не верит данному слову.

Но слово все равно придется держать. Хочет он того или нет – он переживет смерть еще одного дорогого ему человека, девушки, с которой он провел не так много времени, но которая успела стать для него по-настоящему близкой. Переживет, как переживал смерть многих. И, в конце концов, хочет он того или нет – это именно он, а не Мураки, убил ее...

– Не спится? – ласковый голос Сейчиро прервал его размышления. – Ты весь дрожишь, – секретарь заботливо укрыл бывшего напарника одеялом.

Тсузуки боялся заговорить. «Тацуми слишком хорошо меня знает... он сразу поймет, о чем я только что думал, стоит мне только слово сказать!» – подумал он, молча наблюдая, как секретарь подоткнул одеяло со всех сторон.

«Почему он молчит? – мучился Сейчиро. – Я бы отдал все, лишь бы он освободился от этого груза. Я тоже терял родных и близких, но видеть его страдания просто невыносимо!»

Стук в дверь разрушил напряженную тишину...

– И кто это еще... – заворчал секретарь, открывая. На пороге, как ни в чем не бывало, стоял Куросаки. – Хисока, я же просил не приходить!

– Я волнуюсь за своего напарника, что в этом такого? – негодующе спросил Куросаки.

– Он в надежных руках... или ты мне не доверяешь? – Тацуми наконец взял себя в руки, и говорил уже совершенно спокойно. – Что ты можешь сделать, мальчик?

– Я... тебе... не мальчик! Я уже помогал Тсузуки, когда ему было плохо! Я знаю, что делаю! – крикнул Хисока, и перекувыркнувшись, превратился в маленького котенка. Не успел секретарь опомниться, как Куросаки очутился в его спальне и забрался на грудь напарника.

– Хисока... малыш, – ласково сказал Асато и погладил котенка по спине.

Секретарь заглянул в комнату. Другой на его месте наверняка растрогался бы при виде этой идиллии, но Сейчиро строго изрек:

– Хочешь помогать – помогай. Но если ему станет хуже – пеняй на себя. Я вообще-то животных не мучаю... но тебя точно утоплю!

Котенок повернул голову и злобно зашипел. Тацуми удалился на кухню – надо же кормить Тсузуки. «Может, купить ему пирожных?» – подумал секретарь.

Когда он вернулся в фартуке и с подносом, заставленным едой, в руках, то застал напарников все в том же положении лежа. Эта умильная картинка его явно раздражала. Поставив поднос, Сейчиро угрожающе сказал:

– Брысь с него! Да, я тебе, пушистик. И не доводи меня, а то... вычту у тебя из зарплаты за прогулянный рабочий день! Тебя никто не отпускал!

Котенок промяукал было, что и самого Тацуми вроде никто не отпускал, вот только его никто не понял. Пришлось слезть с Тсузуки и устроиться рядышком, пока ревнивый Сейчиро пытался накормить бывшего напарника. Однако Тацуми и тут не оставил его в покое.

– Ну куда ты залез с грязными лапами, чучело? – снова заворчал он. – Кошкам не место в кровати!

Куросаки не выдержал и перекинулся в человека.

– Сам ты чучело! Так и скажи, что ревнуешь... или думаешь, я не вижу? И подавись своей зарплатой – мне напарник дороже!

Асато, и без того жевавший весьма вяло, чуть не поперхнулся куском рыбы.

«Ну вот... опять они меня не поделили... – подумал он и покраснел от внезапной догадки. – Хисока все понял, а то с чего он стал бы обвинять Сейчиро в ревности?»

– Не надо, – тихо произнес Тсузуки, наконец закончив сражение с рыбой. – Мне и так плохо... Тацуми, я больше не хочу...

– Хорошо, хоть это съел, – секретарь убрал почти нетронутую тарелку. – Будешь спать?

– Да, – Асато закрыл глаза. Спать ему не хотелось, но слушать перебранку бывшего напарника с действующим – тем более...

Тацуми вывел Хисоку из комнаты, придерживая во избежание повторения финта, и закрыл дверь. После чего набросился на мальчика:

– Все из-за тебя! Болтаешь тут гадости и портишь ему аппетит! А потом еще говоришь, что ты о нем заботишься! Ты хоть понимаешь, каково ему сейчас?

– А при чем тут я? – изумился Куросаки. – Я бы посмотрел, как бы ты сам ел в его ситуации!

– Ты помолчать можешь? Ну иногда... для разнообразия? – секретарь глубоко вдохнул и продолжил чуть тише: – Ты хотя бы мое поручение исполнил?

Хисока вспомнил морг, мертвую Хару и ее подругу и вздрогнул, так ничего и не ответив. Сейчиро, ожидавший прямого ответа, удивленно посмотрел на помрачневшего мальчика.

– Что-то еще случилось? – уже почти без раздражения спросил он.

Куросаки закусил губу. Сейчас ему больше всего хотелось просто уйти. Здесь он все же был лишним, это эмпат ощущал буквально кожей... действительно, не стоило приходить.

– Ничего. Я сделал все, как ты сказал. И шеф про вас не спрашивал, – холодно ответил мальчик.

С другой стороны, оставлять напарника наедине с секретарем не хотелось. Хисока никогда не мог точно сказать, о чем именно думает Тацуми, но его отношение к Тсузуки было окрашено как-то не так...

Сейчиро выжидающе уставился на Куросаки, но тот просто нахально посмотрел ему в глаза и спросил тоном, не терпящим никаких возражений:

– Ты не против, если я останусь переночевать?

От наглости юного коллеги у шинигами перехватило дыхание. Но у мальчика был, как ни крути, серьезный аргумент. Он тоже волновался за Асато. Секретарю осталось лишь молча развести руками.

Тсузуки, прекрасно слышавший эту беседу, даже не попытался намекнуть на это. Против присутствия Хисоки он в принципе не возражал. Хотя, конечно, со стороны Тацуми это было некрасиво – вмешивать ребенка в эту историю только потому, что он уже замазан...

Асато завернулся в одеяло. На секунду он почувствовал себя мухой, которую не поделили два паука в банке. Точнее, даже не два... Нет, он действительно проклят, и не имеет никакого права выбирать. За проявление собственной воли жестоко наказывают... тех, кому он позволяет подойти ближе.

«И зачем я всем им нужен? – с грустью подумал Тсузуки. – Хотя нет, зачем – я знаю... Но все равно не понимаю...»

Он уставился в стенку. Перед глазами стояла Хару – живая девушка, с которой он только вчера попрощался... навсегда. Воспоминания казались реальней, чем все произошедшее за этот страшный день. Если бы можно было сейчас вернуться во вчерашний день... он не отпустил бы ее одну...

Внезапная мысль резанула сознание. Асато вспомнил, как Хару вела себя в тот вечер. «Она знала... Знала – и прикрыла меня! А я...»

– Я – идиот, – отчетливо произнес Тсузуки. Обычно согласный с этим мнением напарник застыл на пороге.

– Что с тобой? – с изумлением и жалостью спросил Хисока.

– Хару... она хотела защитить меня, а я... я ничего не понял! Если бы я пригляделся повнимательней и не был так глуп, она бы сейчас была жива! Нет мне прощения, малыш... – шинигами прикрыл глаза ладонью и горько заплакал.

Куросаки обнял напарника, и теперь всем телом ощущал его вздрагивания от всхлипов.

– Ну что ты... это был ее выбор. Ты же знаешь, какой смелой она была... Не плачь, не надо, – говорил он, в полной мере чувствуя боль Асато. Ответом ему стали громкие рыдания.

К ним подбежал секретарь и набросился на эмпата:

– Чем ты опять его огорчил?

Но Хисока сказал очень спокойно:

– Не вмешивайся. Я ничего ему не делал. Просто Тсузуки очень плохо.

– Тацуми, – Асато приподнял голову, услышав голос Сейчиро, и вдруг окончательно осознал то, о чем никогда не думал. Что, если по крайней мере для его бывшего и настоящего напарников он – не только ценный приз, а еще и дорогой человек? Кто-то, кого нужно защищать любой ценой, оберегать... Он так привык к этому отношению, что принял его как должное от смертной девушки, – Хисока... Я хочу сказать... я очень вас люблю...

«И я больше никогда не дам вам страдать из-за меня...»

– Мы тоже, Тсузуки, – Куросаки покосился на секретаря, но говорить только за себя не осмелился.

– Послушай, – Тацуми сел рядом, – я вот что спросить хотел... тебе, наверное, нужно время...

– Нет, – Асато решительно отстранился от напарника и вытер слезы. – Спасибо, конечно... но от безделья мне станет только хуже. Завтра я вернусь на работу.

Мир все еще казался бесцветным и бессмысленным, когда Тсузуки шел к своему рабочему месту. Ничто не напоминало о вчерашнем: стол был вытерт начисто, что с ним редко случалось, и отбрасывал легкие блики, а явно предупрежденные коллеги старательно отводили взгляды.

«Они стерли кровь... наверное, очень старались, но разве это что-то меняет? Оно было здесь, ее сердце в коробке... Кровь можно стереть со стола. Но разве смоешь ее с моей совести?» – с горечью подумал шинигами.

Асато отодвинул стул, сел и уставился в пустоту. Он мог врать Тацуми, что чувствует себя лучше, мог притворяться всего лишь впавшим в понятную депрессию... невозможно было лишь выдернуть занозу, глубоко вонзившуюся в сердце.

Смерть Мураки не вернет Хару. Месть ничего не изменит.

Шинигами потянулся за дожидавшимися своего часа бумагами, но раскрыть взятую папку не успел. Из коридора послышался слишком знакомый женский голос...

– Это ведь Секан, правильно? У меня друг здесь работает... я только поздороваюсь!

Тсузуки вылетел в коридор, свернув по дороге урну и чью-то сумку со стола. Он знал, что выглядит глупо, но не мог не поддаться этой безумной надежде, смешанной с отчаянным страхом...

«Невозможно... но это ее голос! Я не могу ошибаться... это она! Но... если я ошибся... я точно не переживу этого...»

Хару стояла возле таблички с названием отдела и безмятежно улыбалась.

– Доброе утро, Асато, – сказала девушка, обнимая своего принца. – Неужели ты думал, что от меня так легко отделаться?

– Нет, кои, – шинигами прижал ее к себе, боясь, что все это окажется лишь сном. – И я больше никогда не позволю тебе...

Хисока выбежал к коридор вслед за напарником и увидел Хару, живую и невредимую. У ее ног свернулась черная кошка.

– Хару... это ты? Ты стала одной из нас, – выдохнул мальчик. Но девушка, по-видимому, была слишком занята Тсузуки, так что ему пришлось переключиться на кошку.

– Аку? – сказал эмпат и кинул на нее вопрошающий взгляд. Кошка грациозно потянулась и сверкнула глазами. «Все... не могу больше молчать», – подумала она, и, перекувыркнувшись, превратилась в девушку, одетую в черный топик и юбку чуть выше колен такого же цвета.

– Да, это я, котенок, – сказала Аку, скрестив руки на груди, и оскалилась. Куросаки ошарашено смотрел на свою знакомую. С одной стороны вроде действительно она, с другой...

– А где твои очки? – ошеломленно спросил он.

– Очки? А... ты о тех... так они же бутафорские были. Понимаешь, я была репетитором, а дети не воспринимают всерьез людей с внешностью вроде моей. Зато очки у них почему-то ассоциируются с ученостью и строгостью.

– А почему ты... – мальчику было неудобно задавать этот вопрос, он не знал, как его сформулировать, так что в конце концов спросил прямо: – Почему ты прыгнула? Неужели не было никого и ничего в твоей жизни, что могло бы удержать тебя?

Девушка-кошка флегматично пожала плечами и ответила:

– После смерти Хару... не думаю. Я надеялась встретить подругу по ту сторону, чтобы больше никогда с ней не расставаться. Если честно, ты мне нравился. И даже очень. Но наверное все же недостаточно сильно, чтобы я хотела остаться и завоевать твою любовь. Не смотри на меня так, – девушка улыбнулась, поймав на себе удивленный взгляд Хисоки, – оборотни – вообще очаровательные существа, и могут влюбить в себя кого угодно, если захотят. И сопротивляться невозможно, котенок, – глаза ее снова как-то странно сверкнули.

– Действительно невозможно... – пробормотал Куросаки, краснея до кончиков ушей, – но я ничего не знал о твоих чувствах.

– Ой, давай не будем, – сказала Аку, грациозно махнув рукой, – Хару сказала об этом в тот день, когда спасла твоего напарника, – в глазах девушки мелькнуло что-то вроде обиды.

– Да ты сама вела себя отчужденно! – возразил Хисока.

– А что мне было делать? Ты всем своим видом показывал, насколько тебе безразличны мои чувства... таким тоном со мной разговаривал, будто мы на деловой встрече! И вообще, по мне – так ты был гораздо адекватней в кошачьем обличии!

С этими словами девушка вновь перекувыркнулась и превратилась в кошку.

Куросаки вздохнул.

– Ну... раз я котенком адекватней, то... – мальчик тоже кувыркнулся. Черная кошка сначала зашипела на котенка кремового окраса, а потом они вполне мирно о чем-то замурлыкали.