У него зеленые глаза.

Это важно, черт знает почему. Зеленые.

Я никогда в жизни не интересовался цветом глаз у людей, с которыми путешествовал. Я не помню, какие глаза были у моей жены. Но у него – зеленые, блестящие, как бутылочные осколки.

Я заказываю еще виски и сажусь вполоборота, так, чтобы видеть крайний левый стол, застланный зеленым сукном. Он не смотрит на меня, занятый своим соперником, богатым джентльменом, который к концу вечера останется без гроша в кармане. Из этого положения я не могу видеть его глаз, только руки в щегольских сборчатых манжетах, с небрежной рассеянностью перебирающие карты.

Виски обжигает горло. Он смеется и что-то говорит, я вижу, как двигаются губы, хотя в шуме салуна не могу разобрать слов. Джентльмен бросает на стол пачку смятых ассигнаций и направляется к выходу, неуклюже огибая столы. Похоже, для бедняги вечер закончился несколько раньше, чем он предполагал.

Я отворачиваюсь, чтобы сделать еще глоток. Готов поклясться, что сейчас он смотрит на меня, я всегда чувствую этот взгляд. Странный, цепкий и ничего не выражающий. Взгляд насекомого на булавке. Взгляд зависшей в воздухе стрекозы с круглыми, бутылочно-зелеными глазами.

Виски укутывает мир теплым янтарным туманом. В салуне накурено, душно, но я не могу встать и выйти на воздух, пока он смотрит мне в спину, и чувствую себя голым и безоружным посреди бескрайней пустыни. Это ощущение настолько реально, что жажда дерет горло, и я опрокидываю еще один стакан, чтобы заглушить ее.

На стойку рядом со мной со стуком ложится чья-то рука. Он носит перстень, единственный мужчина из всех, кого я знаю, и я не сразу поднимаю глаза, разглядывая крупный, голубовато-зеленый камень.

– Мистер Лараби? Могу я пригасить вас составить мне компанию в покер?

Он стоит так близко, что я чувствую запах его одеколона – десять долларов за склянку. Ненавижу, когда ко мне подходят так близко, ненавижу его атласные жилеты и франтовские пиджаки, но я еще не настолько пьян, чтобы его ударить. Покер? Пусть будет покер. Я всегда знаю, когда он плутует, – может быть, оттого, что привык смотреть на его руки.

Эзра Стэндиш ослепительно улыбается, и в тусклом свете масляной лампы на мгновение вспыхивает золотой зуб. Я следую за ним к накрытому зеленым сукном столу, на котором разбросаны карты. Там же стоит початая бутылка, и я наливаю виски себе и ему. Он пьет быстро, залихватски, чуть откинув голову и продолжая смотреть на меня своим странным, ничего не выражающим взглядом. Потом отставляет стакан и начинает медленно собирать и раздавать карты.

Он носит в рукаве пистолет. Маленький, почти игрушечный дерринджер сорок пятого калибра, пристегнутый к предплечью с помощью нескольких ремешков. Я видел, как ловко он обращается с этой смертельной игрушкой. Может быть, это от мысли, что он в любой момент может выхватить его и всадить в меня пулю прежде, чем я коснусь рукоятки кольта, – у меня бегут мурашки по спине. Хотя с чего бы ему в меня стрелять?

Я проигрываю раз за разом. Бутыль почти опустела, мы оба пьяны. Его глаза все больше стекленеют, но руки двигаются так же плавно и точно, поглаживая каждую карту, прежде чем выложить ее на стол. Длинные пальцы с ухоженными ногтями, могущие с равным успехом принадлежать музыканту, игроку и карманному вору. Он – игрок. Я тянусь к карте, наши пальцы на мгновение соприкасаются. Как удар лошадиным копытом в грудь.

Наваждение.

Я – Крис Лараби, наемный стрелок. Я могу хоть завтра оседлать коня и уехать из этого города, и ничто меня не удержит. Ни обязательства перед судьей, ни друзья, ни светловолосая женщина, которая думает, что может заменить мне умершую жену.

– Мистер Лараби, вы открываетесь?

– Да.

Что означает этот взгляд? Я с отвращением швыряю на стол его выигрыш, но он только улыбается, загадочно и мечтательно, как во сне. Снова это навязчивое ощущение горячего песка под ногами, сухого воздуха в легких. Он похож на пустыню. Он поглощает – как песок поглощает воду. Когда он рядом, я не могу ни на чем сосредоточиться, не различаю ни лиц, ни предметов, не слышу обращенных ко мне голосов.

Он умеет привлечь к себе внимание, сделать так, чтобы его слушали. Я знаю все его фокусы, трюки, приемы – но это совершенно бесполезно. Все равно я ощущаю его присутствие – тугой узел в животе, странное чувство, как будто нужно что-то сделать, только я не понимаю, что. Не понимаю – почему. Почему мне все время хочется быть рядом с ним. Нас нельзя назвать близкими друзьями, на самом деле, он мне даже не нравится. Он ненадежен. Его интересуют деньги, карты, виски и богатые простофили, которых можно надуть.

Но когда я в салуне, он смотрит только на меня. Он смотрит на меня, болтая со своими партнерами по игре, любезничая с подавальщицей, подводя какие-то счета в своей маленькой записной книжке. Без всякого выражения, без интереса, без улыбки. И когда мы встречаемся взглядами, я чувствую слабое эхо того удара.

Сейчас мы сидим через стол друг от друга, это близко и в то же время гораздо дальше, чем мне бы хотелось. Ехать рядом с ним, сидеть рядом, иногда касаться ладонью его плеча, смахивая с одного из его невозможных пиджаков едва заметную соринку. Я не понимаю, что это значит. Не понимаю, почему он подходит ко мне почти вплотную, когда хочет что-то спросить, и отводит глаза. Всегда отводит глаза, когда на нас кто-то смотрит.

В салуне душно, и с каждой минутой становится все жарче. Нечем дышать, я со злостью рву воротник. Руки Эзры, как заколдованные, поднимаются к горлу и повторяют мое действие, только чуть медленнее. Расстегивают две пуговицы на воротнике, ослабляют узел галстука. Еще бы, он скорее даст прострелить себе руку, чем позволит своим щегольским одежкам потерпеть хоть малейший ущерб.

– Вам... не кажется, что в этом помещении совершенно нечем дышать? – низким голосом, с паузой, спрашивает он. Я киваю. В горле слишком пересохло, чтобы отвечать, и я опрокидываю еще один стакан виски.

– Тогда, может быть, выйдем на свежий воздух?

Мы поднимаемся почти одновременно. Он чуть ниже меня, но сложен лучше. Под всеми этими слоями одежды не видно, какие литые у него мускулы и широкие плечи. Я видел только однажды, когда мы переодевались в армейскую форму, чтобы спугнуть грабителей, захвативших город. В тот же день я заметил, какая у него отличная, почти военная выправка. Хотя вряд ли такой человек, как Эзра Стэндиш, когда-либо служил в армии.

Снаружи немногим прохладней. Душная ночь Нью-Мексико, лошадиное ржание, неумолчный стрекот цикад. Мы останавливаемся на крыльце, не глядя друг на друга. Он смотрит, запрокинув голову, куда-то в небо. Мы стоим, едва соприкасаясь плечами, и мной завладевает безнадежная, глухая тоска. Как будто я шел много миль по сухому песку, спотыкаясь и увязая, в поисках человеческого жилья, но нашел лишь покинутые развалины.

Он поворачивается. Какое странное у него лицо, гладкое, загорелое, ускользающее. Не прочитать ни одной мысли, не уловить ни одного постоянного выражения. Игрок. Чертов игрок, искушенный в обмане и притворстве – но я пожираю взглядом его лицо и не могу оторваться.

– Мистер Лараби, вы когда-нибудь задумывались о том, что такое судьба?

Я недоуменно моргаю. Обычно я не лезу за словом в карман, но в этот конкретный момент я не способен выдавить из себя что-нибудь вразумительное. Слишком много я выпил сегодня. Слишком жарко.

– В моей профессии судьба играет не самую незначительную роль. Назовите ее фортуной или удачей – она сопровождает любого игрока. Иногда – для того, чтобы полюбоваться на его крах. Говорят, она умеет жестоко шутить.

Его слова отдаются в моих ушах, но не доходят до сознания, и, наконец заметив это, он замолкает. Теперь мы просто стоим друг напротив друга, почти вплотную, я чувствую запах одеколона и виски. Я вижу капли пота на его висках, вижу, как он нервно облизывает губы.

Наконец он выдавливает нервную улыбку.

– Уже поздно. Я думаю, мистер Лараби, время... пожелать друг другу спокойной ночи.

Прежде, чем я успеваю понять, что делаю, я хватаю его за руку и чувствую ответное пожатие. У него сильные, горячие, жадные пальцы. Во всем этом нет никакого смысла, и нет выражения в блестящих зеленых глазах. Тыльная сторона ладони, косточка большого пальца, запястье. Прикосновение к сборчатому манжету возвращает меня на землю.

Эзра Стэндиш, игрок, мошенник, наемный стрелок.

Я резко разжимаю руки и отворачиваюсь. Десять минут быстрым шагом до конюшни, несколько часов скачки – до Пургаторио. Там можно напиться вдрызг и подцепить шлюху. Я иду быстро, не оглядываясь, но знаю, что на этот раз он не смотрит мне вслед.