Шумный, болтливый, не в меру эмоциональный мальчишка. Порой руки сами так и тянутся к его горлу, чтобы схватить, сжать и не отпускать – душить до тех пор, пока он не начнёт сдавленно хрипеть в тщетных попытках глотнуть холодного воздуха, вцепляться слабыми пальцами в мои запястья в стремлении ослабить хватку, смотреть широко распахнутыми глазами – и чтобы в них застыли испуг и непонимание, а брови жалостливо надломились и между ними залегла морщинка.
Иногда мне этого так хочется.
Но я сдерживаюсь, прячусь от этого аморального желания, загоняю своего внутреннего зверя в клетку и вместо злого оскала изображаю на лице холодную, слегка смахивающую на презрительную усмешку, улыбку. И мальчик не воспринимает всерьёз, заливисто смеётся, гладит тёплыми ладонями моё лицо и целует, целует, целует... Невесомые касания губ, наполненные нежностью, любовью.
Я в ответ лишь холодно смотрю, сжимаю пальцами его предплечья, а перед мысленным взором разворачивается совсем иная картина...
... Как заламываю ему руки, удерживаю их над головой, кусаю его губы и беззащитную обнажённую шею, одной рукой крепко держу прядь его волос и резко дёргаю – чтобы зажмурился и слегка поморщился от непривычных ощущений.
Но наяву я ловлю его губы своими и целую – медленно и осторожно. Всего лишь лёгкое соприкосновение губ, но сейчас оно намного более чувственно, чем пошлое сплетение языков...
Он наслаждается лаской, что я дарю ему, я чувствую, как уголки его губ тянутся вверх, складываясь в счастливую улыбку. Мой нежный. Как же хочется отхлестать его ладонями по этим тонким губам, не до крови, но чтобы онемели и припухли, приобрели ярко-алый оттенок; хочется вцепиться в идеально уложенные волосы, рвануть, растрепать, перепутать тёмные пряди со светлыми – чтобы в беспорядке падали на лоб, лезли в глаза, которые от такого раздражения обязательно начнут слезиться...
Мягко отстраняется от меня, прикрывает глаза; руки, обнимающие моё лицо, слегка подрагивают. Доверчиво прижимается ко мне, утыкается носом в ключицу и ладони уже несмело скользят по лопаткам. Обнимаю его в ответ, целую светловолосую макушку.
– Мне пора... – Шепчет еле слышно, но я отчётливо слышу каждый звук и различаю лёгкую хрипотцу сбитого дыхания. Молчу несколько секунд, грудью ощущая стук его горячего сердца.
– Иди, – произношу равнодушно. Приподнимаю его лицо пальцами за подбородок, смотрю в ясные голубые глаза. Добавляю: – Но обязательно возвращайся. Обязательно, слышишь?
Смаргивает мелькнувшую во взгляде грусть. Кивает.
– Вернусь. Обещаю.
И тянется к моим губам за поцелуем. Отвечаю.
Потом он уходит, унося в сердце нежность. Он будет хранить мне верность. Будет ощущать на губах любовь, её сладость. Будет помнить подаренную ласку.
Я тоже буду.
Но, в отличие от него, я буду травить сладостный привкус горькой табачной смолой, мысленно издеваться над ним, его телом – кусать, царапать, щипать, оставляя болезненные засосы, саднящие порезы и ноющие синяки. И в одну из одиноких бессонных ночей я буду стоять на балконе, греть руки об обжигающие края чашки с горьким кофе или о тлеющий фильтр сигареты, смотреть на ярко мерцающие в чёрном небе звёзды и думать о том, насколько разной мы двое видим нашу любовь. Но, несмотря на все различия, мы оба будем одинаково скучать, проводить ладонями по усталым опущенным векам и мысленно шептать всего одно слово – «люблю»...
