– Три босых, три лунатика, шли по проволоке, – напевал Он. Он шел вперед, приплясывая, раскланиваясь, как придворный шут. То поклонится березе на обочине, то указателю на столбе, а то и луне огромной, серебряной, пошлет воздушный поцелуй. – Три босых.. Три лунатика..
Он был один, хоть и пел о троих. Он шел по земле, хоть и пел о проволоке. Но песня ему нравилась. Нравилась она и березе, и указателю, и луне.
А перед ним серебрилась трава ночного луга, плачущего росой. За лугом раскинулся серебристо-серый город, окруженный туманом.
– Наверное, они идут туда, – уверенно кинул Он самому себе и двинулся дальше.
– Пятьдесят! – объявил Эжен, вновь оказавшись на земле. Он запрокинул голову к луне и расхохотался ей в лицо. – Я прошел пятьдесят мостов, а тебе все мало!
На его глазах бордовых потеков на полукруге луны прибавилось. Теперь он напоминал затянутый в паутину рог.
– О, как ты злишь меня, дикий полдень-месяц, – Эжен прикрыл глаза. Век бы тебя не видел, подумал он, век бы не видел, да вот выходит строго наоборот. Полвека уже отходил, еще полвека осталось.
Он прислонился к свинцовой опоре моста, прижал ладонь к груди и начал прислушиваться. Спустя некоторое время – а какое, здесь точно никто бы и не рассказал никогда, и не расскажет уже – он сумел уловить смутное биение сердца.
– Кажется, есть.
Стараясь ступать по одной единственной светлой линии, виднеющейся в черноте земли, Эжен направился к следующему мосту, все еще скрытому туманом.
– Пятьдесят первый, и будь ты проклят... – выдохнул он, сделав первый шаг на свинцовую опору.
– Город лунный... – Его глаза восхищенно расширились, как только он понял, к каким воротам привела его дорога. – Ты же он. Затуманенный, серебряный, гордый. Меня вела к тебе серебряная луна. Открой же ворота, град Луны, пусти меня.
Минута-другая – и словно бы не услышали. Но вот ворота скрипнули, двинулись вперед – словно бы полвека их не трогали – и впустили путника.
Здесь режут, сказали ворота, стоном ли, скрипом ли, а Он услышал. Это заставило его вскинуть голову вверх и увидеть окровавленный полумесяц над городом, за два шага до которого Он встречал полнолуние низкими поклонами. Он резко подался назад, поймав за хвост желание бежать, но лязг за спиной возвестил Его, что ворота уже закрылись... И слишком гордые здесь ворота, чтобы одному открываться дважды – ему ли об этом не знать?
– Дальше, дальше от земли... – Эжен босыми ногами перебирал шаги, серебристо смеялся и скользил вниз, и снова и снов удерживали его крепкие перила. – Проклятие, и этот плачет? Не мог же ты найти другое время! Пятьдесят один, подумать только! – он сдул с лица абсолютно белую прядь и позволил себе короткую передышку. – И о чем только думал я, несчастный. Зато здесь теперь – король.
Мост немедленно обжег его руку.
– Ну, пока еще не король... – его губы раздвинулись в безумной улыбке, – но стану же, стану!
Еще несколько шагов дались ему с трудом. Мост зашатался, вокруг него постепенно начинали виться высокие травы лунатика. Встав во весь рост на самой высокой точке рыдающего от боли моста, Эжен наблюдал за их ростом.
Давненько с ними не сталкивался, подумал, уже постов восемь прошел, а не было их..
Мостов, лет... сколько я здесь, сколько...
– Пусти. – скользкая ветвь обвила ногу. Эжен вцепился в перила. Это был первый мост, на котором лунатик перестал быть мирной помехой на пути и перешел в активное наступление.
– А что я хотел.. – облизывая сухие губы, спросил себя Эжен. – Пятьдесят один, я знал... я знал!..
Он шел по городу, и цвет, и свет фонарей готовили его к тому, что Он должен был увидеть, но он не понимал этого. Град Луны поначалу показался ему заброшенным... Пока он не осознал, насколько жив там каждый камень. Он серебра начинало рябить в глазах, и Он не знал, кто он теперь для этого города – гость или раб? Ни один, ни другой?
Он прижал руку к груди, содрогнувшись от резкой боли.
Сердце билось через раз. Туктуктук-пусто-туктуктук-пусто.
– Наверное, с этим можно смириться, – вздохнул Он и спросил у полукруга в сизом небе. – Тебе, наверное, очень важен этот тук? Тогда бери. У меня есть еще три.
Он улыбнулся и туман рассеялся. Теперь Он отчетливо видел впереди себя вздымающиеся горы. Нет, не горы, он увидел теперь, это мосты... Сто свинцовых мостов, что стоят полумесяцем, вот прямо рядом – и не описать как далеко...
Они вздымались, как спины невиданный ранее животных, блестя серебром и влагой в тусклом лунном свете, их затуманенные очертания терялись в небе. Они были величественны, словно древние боги, которые замерли прежде чем сделать еще один шаг.
И первый из них гостеприимно раскинулся прямо перед Ним, и, наверное, если сделать на него шаг, можно дотянуться до луны...
И Он почти сделал этот шаг, когда серебристым колокольчиком долетел до него голос, издалека, глухой, как сквозь туман, но долетел, а значит, это важно:
– Не ходи!..
Эжен вцепился в перила и едва не соскользнул с моста. Чужак. Чужак в городе, и ворота его пропустили, а у него, Эжена, сил еще не достаточно, чтобы на него повлиять. Неужели это должно случиться и с ним?
В том, чтобы пройти сто мостов, не было ничего сложного. Нужна была лишь воля, желание и... пустой город. А ворота сами выбирали, кого пропустить, пока у града не было короля.
– Не ходи.
Эжен выдохнул это сквозь зубы, впиваясь бледными до синевы пальцами в скользкие перила, не надеясь, что это поможет.
Если кто на ступеньку поднимется вверх, то другой упадет на дно.
– Не ходи!..
И – кажется – помогло. Путник отошел от моста, огляделся, пытаясь понять, кто же может кричать здесь – в пустом городе, кроме мостов, камней и силуэтов. И явно – увидел.
– Не надо, пожалуйста... – враз растеряв всю уверенность, шептал лихорадочно Эжен, – не ходи, не ищи, уходи и дыши. Ты еще ведь можешь дышать? Не дай мне падать...
Но путник не мог его услышать.
Он все шел и шел во влажном тумане, теряясь в безумном мире, пытаясь отыскать того, кто отговаривал его идти на мост. Он знал – у того, кто кричал, была причина, и, возможно, причина поважнее, чем у Него. Надо найти и узнать, и только тогда Он решит – уступить или взять свое.
Он шел по горбатым лестницам и по светлым полосам в черной земле, и ему казалось, что полумесяц над ним смеется.
– Три босых, три лунатика, шли по проволоке... – начал напевать Он, аккуратно ставя ноги на тонкие белые линии. – Шли по проволоке... Три босых... Три босых шли по проволоке... Три лу-на-ти-ка....
Тени перекрещивались в восхитительный узор. Он знал, что не смог бы нарисовать его, даже если бы был гениальным из художников, а он не был.
Он был просто недостойным, возжелавшим невозможного. Так говорили все, что провожал Его в дорогу, а еще называли Его безумным. Но разве это имело для Него значение? Особенно теперь, когда сто свинцовых мостов перед ним и за ним, и он все дальше, дальше от земли идет по лунному городу, в котором так легко, наверное, дотянуться до холодного ласкового света – надо лишь знать, что делать.
Сидя на мосту, Эжен обреченно ждал, опустив голову на руки. Он хотел встать и идти дальше, но еще сильнее хотел он знать, кто сейчас нарушил его бесконечное безумное одиночество. И сейчас ему было очень страшно, и поэтому он сидел и боялся, вместо того, чтобы смеяться и идти.
– Если я сделаю хоть шаг, Он исчезнет? – спрашивал Эжен у лунатиков. Они молчали.
– Если я уйду вперед, сможет ли Он меня догнать? – спрашивал Эжен у моста. Мост плакал.
Эжен, всю жизнь убеждавший безумный мир и безумных его детей в том, что все рождены для одиночества, сам боялся остаться один.
И ему было страшно понимать это сейчас, когда ворота лунного града пустили Его.
И Эжен остался на мосту – наблюдать за тем, как красиво и верно Он шел. Как выбирал лунные линии, и не видел обмана. Как восхищался тенями и как тени восхищались ими. И, кажется, его взгляд Эжену был знаком, но встречать его он не могу нигде и никогда.
– Но я боюсь тебя сейчас, когда ты подошел так близко. – сказал он ровным голосом, и поднял голову со скрещенных рук. – И я желаю тебя.
Луна расхохоталась.
Он услышал, как расхохоталась луна, и понял, что, наверное, пришел. Если Он что и вынес из своих путешествий, так это знание: луна просто так не смеется... Вот почему Он остановился на яркой лилии света и тени и посмотрел вверх. И увидел Эжена, прекрасного хрупкого Эжена, словно бы насквозь пронзенного лунным светом, и с первого взгляда узнал его, хоть никогда и не видел ранее.
– Весельчак. Король. Чума! – весело поприветствовал Он, и даже отсюда видел алые глаза Эжена.
– Кто ты? – еле слышно спросил его Эжен, не меняя позы.
– Я это я, и я сюда пришел. Скажи мне, как мне достать до луны?
– Я не знаю. Спроси у нее сам.
– Я спрашивал. Она велела пройти по мосту. Мост я видел. Но теперь вижу тебя. Почему ты не хочешь пустить меня на мост? Ведь мы на разных.
– Потому что сто мостов едины, глупец! – голос Эжена окреп. – И если ты пройдешь по одному из них, мне уже не пройти другой.
– А сколько мостов ты уже прошел? – весело крикнул Он снизу, начиная понимать, что не его дорога – мосты.
Дикая полночь, подумал он, должно быть, полночь. И явно дикая. Как вино, хотя я и забыл уже, какое оно – вино.
– Я прошел пятьдесят один мост!
– Я не прошел ни одного! Поэтому если ты спустишься с этого, я проведу тебя до пятьдесят второго и ничего за это не возьму!
– Я и сам дойду по пятьдесят второго моста, чужак! – из голоса Эжена исчез страх. Он крепко стоял на ногах, и его взгляд не отпускал взгляд пришедшего.
– Я хороший компаньон, лучше, чем этот мост!
– Чем же ты лучше?
– Он плачет, а я смеюсь.
Эжан на минуту застыл, прислушиваясь.
Сердце билось. Мост плакал. А Он смеялся.
– А я тебя не потеряю, если пойду вниз? – крикнул Эжен, свесившись с перил.
– А ты дай мне что-нибудь, и не потеряешь, – проговорил Он, и голос его внезапно стал тихим и серьезным.
В полной тишине с вершины моста сорвалось кольцо и упало прямо в подставленную ладонь.
Перстень с лунным камнем, подумал он, ценю твое чувство юмора.
Эжен спускался с моста целую минуту. Или целую вечность – это как посмотреть. Но когда его босые ноги наконец коснулись земли, и акробат разогнулся перед путником, откинув с плеч белоснежные волосы, Он не высказал не малейшего недовольства. Словно и не ждал нисколько – или ждал вечность, что здесь равноценно. Кольцо с лунным камнем Он одел на палец, и Эжен порадовался, что не вернул – может быть, и на мосты идти передумает.
– Я не пойду на мосты, – сказал Он и протянул руку ладонью вверх.
– Тогда отведи меня к следующему, – Эжен вложил пальцы в его ладонь.
Эжен взошел на пятьдесят второй мост и сгорел в золотом огне – и луна смеялась, но вместе с ней смеялся и стоящий внизу путник.
– Остынь, – сказал Он, – я тут глянул – следующий мост, вроде как, ледяной.
– Согрейся? – спросил Он после пятьдесят третьего моста и надел ему на плечи свой теплый плащ. Эжен задохнулся и списал этот не-вздох на отсутствующий удар своего сердца.
– Как, и ты тоже? – рассмеялся путник, когда Эжен поделился с ним этой трудностью. – Ну, будем не дышать вместе. Ты, главное, на пятьдесят четвертом не застрянь. Знаешь ли, лабиринт.
– И что же делать будешь? – Эжен не отдал плащ, когда ступил на мост.
– Дождусь, – как сквозь туман долетело до него.
Так Он и вел его – от моста к мосту. И знал теперь, что пришел вовремя, и ворота впустили его – законно. И не луна желала этого... Каждый силуэт, каждый камень этого города знал, что вот так должно быть – правильно. Лунный камень в перстне, иссеченная линиями земля, и Он – проводник, потому что он знал эти мосты лучше, чем кто либо, наверное, раньше, чем родился... И даже, возможно, раньше, чем появились они.
– Что было раньше, луна или город? – спросил он, когда обессилевший Эжен сошел с очередного моста и протянул ему изодранные руки.
– Что было раньше, ворота или мосты? – спросил он, когда Эжен, отворачиваясь, думал, что так не будет видеть.
Так Он и вел Эжена. Их прятал туман, но и нити рвались. Облака укрывали их от лунного света, а руки срывались, пальцы скользили, как только слезы Эжена становились реальнее смеха путника.
Но Он вел его дальше, даже когда поднялся ветер.
Луна смеялась так, что сердце Эжена билось слишком часто, несмотря на то, что по-прежнему пропускало удар. Поднялся ветер, ветер, которого акробат до последнего надеялся избежать. Запрокинув голову, он отпустил перила и замер на самой высокой точке девяносто девятого моста. Там, внизу, Он ждал, когда Эжен спуститься к нему тем, кем Он назвал его, лишь увидев. Ради этого Он вел его от моста к мосту, когда сам Эжен готов был бросить все и упасть в спасительное кружево теней, и задохнуться в лунном смехе, но Он не позволял его.
Вот и сейчас Он бы не позволил Эжену сдаться. Тем более когда осталось совсем немного.
Ветер взвыл в предвкушении восторга, и набросился на хрупкое тело акробата. Эжен поднялся на носки, раскинул руки и выгнул спину. Он не сопротивлялся насилию ветра, но не сделал ни одного лишнего шага.
Он прошел через все, через что только мог пройти в лунном граде, и для большинства этих испытаний в его языке не было слов. Но ветер являл в себе все и сразу, и много больше, и был просто ветром. И он бил, резал, царапал, жег, морозил, любил, ненавидел, убивал, лгал, кружил водопадом и опадал листьями. Но Эжен не мог сдаться – не теперь.
– Ветер – это все! – кричал он, захлебываясь собственными словами. – Ветер – это все. Ветер – это Он... Это Он...
– Это я. – со знакомой успешной ответил ветер, и исчез, обняв его напоследок.
Эжен набрал воздуха в грудь и ласточкой бросился вниз, с самой высокой точки девяносто девятого моста. Там, внизу, Ветер принял его в свои объятия, и, не удержав равновесия, они покатились по черно-серебряной земле, во всю силу смеясь над перевернувшейся в небе луной, над уголками месяца, грустной улыбкой замершей в небе, а потом замолчали, любуясь глазами, слушая сердца друг друга.
Тук-тук-тук-тук...
– Теперь не осталось пустоты. – сказал растрепанный Король, и сел на серебряном поле.
– Ведь я же дотянулся до луны? – сощурился Ветер.
– А я обрел корону, – улыбнулся в небо Король, поднимаясь на ноги и помогая подняться Ветру. – А вот для тех, кто войдет в эти ворота следующим...
– Три босых, три лунатика... – зажмурился в предвкушении Ветер, – скоро что-то случиться.
– Сначала он должен будет развеселить луну! – хлопнул в ладони Король.
– Вот как... – на тонком пальце Ветра сверкнул в серебре лунный камень.
Король посмотрел на Ветер долгим взглядом, прежде чем дотронуться до его руки своей.
– Конечно, так. А как еще, ты думал, оживают города?
Ворота на другом конце города тихо скрипнули
Переход на страницу: 1  |   | |