В комнате прохладно, но душно. Тускло тлеет светильник, освещая часть богатого тяжелого балдахина, края подушек и пальцы хозяина комнаты, худые и цепкие, держащие мундштук кальяна. Все остальное скрыто в тенях.

– Вы вообще будете курить или нет? – спрашивает кто-то раздраженным скрипучим голосом.

– Не твое дело, – мрачно отвечает хозяин комнаты.

– Шайтан знает что! – в скрипучем голосе помимо раздражения пробивается едва ли не испуг. В круг света приземляется крупный откормленный попугай. Потянувшись клювом к руке человека, он пытается вытащить из его пальцев мундштук, но безуспешно – тот резко сжимает кулак.

Попугай отпрыгивает, топорщит перья и орет:

– Джафар! Прекращай этот балаган! Мне просто противно видеть, что ты из себя строишь!

– Заткнись, Яго, – Джафар немного поворачивает голову, – и дай мне спокойно подумать.

– О чем? – Яго, отпрыгнувший на всякий случай, снова выступает в круг света. – Интересуюсь знать, о чем? Дайте-ка угадаю!

Но почему-то не угадывает. Вместо этого тяжело взлетает на плечо визирю султана, несильно стукает его клювом по скуле.

– Оставь это, Джафар, – бурчит он. – Без толку это.

Четыре года назад, та же комната.

Над разложенными бумагами сидят двое. Один постарше, очень худой и высокий, в нем без труда можно узнать Джафара. Второй – помоложе, лет тридцати, крепко сбитый, с подвижным, тоже не слишком располагающим лицом. Он, ухмыляясь, подбрасывает на ладони только что полученный кошель.

– Прекрасно, Гассан, – говорит Джафар. – Это именно те бумаги, что были мне нужны. Еще пара столь же блестяще выполненных поручений – и тебе обеспечена безбедная старость.

– Вы предлагаете мне потом отойти от дел? – небрежно спрашивает Гассан. С той же небрежностью кошка следит за зазевавшейся мышью.

– Через пару лет, если не случится чего-то... совсем непредвиденного, – цедит Джафар, – я буду султаном Аграбы. Но если тебе это неинтересно…

– Вы умеете найти нужные слова, мой господин, – совсем чуть-чуть насмешки в его словах, но она есть. – Я предпочту обеспечить себе богатую старость.

Джафар поднимает голову. Оба усмехаются – и их усмешки кажутся зеркальным отражением друг друга.

Снова настоящее.

Тихо булькает кальян, слабо пахнет гашишем.

– Когда я добуду лампу... – медленно произносит Джафар, словно размышляя не то что над каждым словом – над каждым звуком.

– Когда вы добудете лампу, – перебивает его Яго, – вы придумаете куда более выгодные желания. Я готов спорить на все хвостовые перья! Так что не морочьте мне…

– Ты забываешься, Яго, – сообщает ему Джафар, стряхивая попугая с плеча.

Тот улетает куда-то в темноту.

– Приношу извинения, ваша милость, – доносится оттуда его саркастический голос, – что не оценил вашего великодушного порыва.

– Это не великодушие, – сдавленно говорит Джафар и заходится в кашле от дыма. – А, проклятье! Ты прекрасно знаешь, мой циничный друг, что это такое же великодушие, которое владеет ростовщиком, берущим в залог драгоценность, чтобы получить прибыль.

– Вы мне льстите, – равнодушно бросает Яго откуда-то из темноты. – Драгоценность у нас тут одна – этот ваш неограненный алмаз, Аладдин.

– Маленький везучий ублюдок, – бурчит Джафар. – Не уводи разговор в сторону, Яго.

Три с половиной года назад.

Богато сервированный низкий столик. За ним, на подушках, хозяин и гость, Джафар и Гассан.

– Может, вина? – спрашивает визирь, показывая на филигранно расписанную бутыль.

– Это – нарушение закона Пророка, – Гассан возводит очи горе, словно призывая в свидетели вместо неба тяжелый каменный потолок.

– Неужели ты все еще надеешься попасть в рай, Гассан? – любопытствует Джафар.

– Я ведь не отказываюсь от вина, – мягко говорит тот.

Джафар кивает и тянется к вину, чтобы налить себе и гостю. Гассан явно польщен, но и несколько встревожен таким знаком уважения. Он уже неплохо знает Джафара. Они пьют. Джафар лениво откидывается на подушки.

– Я давно хотел спросить тебя, – говорит он, – ты боишься меня?

Гассан мгновение думает.

– Опасаюсь, – отвечает он. – Вы – как змея.

Подведенные сурьмой глаза визиря вспыхивают.

– Верно, – говорит он. – Но ты не считаешь ли себя мангустой, Гассан? – его пальцы крепко сжимают чашу с вином.

– Нет, – спокойно говорит тот, лишь слегка меняя позу, совсем чуть-чуть, чтобы в случае чего удобнее было выхватить нож. – Я не мангуста. Но и не глупая птица, мой господин.

Джафар ставит чашу на пол и смотрит в глаза Гассану, пока тот не отводит их. Но он не побежден – под усами его прячется усмешка. Джафар тоже опускает взгляд. Протягивает руку и берет с подноса дольку персика.

– Я слышал, у тебя были неприятности, Гассан.

Тот мрачнеет.

– Были, – говорит он.

– Обсудим, если хочешь, – произносит визирь негромко, и его гость, удивленный, поднимает взгляд.

Сегодня.

– Глупость, – говорит Яго. – И вы сами прекрасно знаете, что это глупость. Прошло больше двух лет. Даже я привык.

– Ты, может, и привык, – почти с ненавистью говорит Джафар.

Три года назад.

– Хорошее место, мой господин. Райский сад. Только гурий не хватает.

– К шайтану гурий, – рассеянно говорит Джафар. – Что у тебя с рукой?

– Привет от Тяжелого Ахмета, – злобно говорит Гассан.

– Но товар ты доставил, – Джафар останавливается и поворачивается к своему лазутчику.

– Иблисова кровь, доставил, вы же сами его видели!

Тяжелый взгляд визиря заставляет его замолчать.

– Я знаю, что я в тебе ошибаюсь, – вдруг говорит Джафар. – Я это знаю. Это было бы слишком роскошно, будь это правдой – я не верю ни в идею, ни в страх, ни даже в деньги. Тогда что? Вернее, почему?

Гассан глядит в землю, в разнотравье, завивающееся вокруг его щегольских сапог.

– Если вам будет от этого легче, мой господин, – говорит он вдруг осипшим голосом, – то я предал бы вас, если бы на кону стояла моя жизнь.

Джафар молчит пару мгновений, потом смеется.

– Мне иногда кажется, что ты мой брат, – говорит он сквозь смех. – Тебя не подменяли во младенчестве?

Гассан молчит. Визирь тоже перестает смеяться.

И вдруг притягивает к себе лазутчика, полуобнимая одной рукой.

– С Ахметом разберемся, – отчетливо говорит Джафар на ухо Гассану. И чувствует, как тот набирает в грудь воздуха – но ничего не говорит. Джафар напрягает руку, словно лазутчик собирается освободиться от его хватки. – Ты хочешь о чем-то спросить меня? Спрашивай сейчас.

– Тот же вопрос, – говорит Гассан вполголоса, но Джафар прекрасно его слышит. – Почему?

Джафар освобождает его от объятий. Закусывает губу. Его желчное лицо окаменевает.

– Хороший вопрос, – цедит он. – Но тебя вряд ли обрадует ответ.

Гассан прищуривает глаза.

– Предпочел бы решить это сам, – в тон отвечает он.

– Побереги свою смелость для более подходящего часа, мой нахальный друг, – отчетливо говорит визирь, глаза его опасно блестят. С этими словами Джафар разворачивается и уходит.

Гассан стоит, прижимая раненую руку к животу. Смотреть вслед Джафару он не хочет.

Снова сегодня.

Человек и попугай сидят неподвижно и молча друг напротив друга.

– За каким шайтаном я с тобой связался, – нарушает тишину Яго.

– Можешь проваливать, – огрызается Джафар.

И снова молчание.

Более двух с половиной лет назад.

Близится полночь, идет третья партия в нарды. В первой партии победу одержал Джафар, во второй – Гассан.

– У меня такое впечатление, что мы водим друг друга за нос, – произносит Джафар, собирая кости.

– Мы этим и занимаемся, мой господин.

Джафар бросает кости, и, не глядя, накрывает их рукой:

– Ладно, я проиграл, – говорит он совершенно серьезно. И закрывает доску, смешивая все фишки.

Гассан нервно оглаживает усы.

– Значит, вы тоже не надеетесь попасть в рай, ваша милость? – спрашивает он.

– Нет, – Джафар ужасно ухмыляется. – Наверное, куда более правильным ответом будет – я надеюсь попасть в ад. Причем в твоей компании.

Пальцы Джафара вцепляются в плечи Гассана. Тот и не морщится.

– Как ты понимаешь, это и есть мой ответ.

Гассан поднимает руки и смыкает их на запястьях Джафара.

– Всю жизнь мечтал, чтобы меня забили камнями, – говорит он. В глазах его прыгают бесы.

– Не посмеют, – отвечает Джафар, оскалившись. И, обхватив Гассана за шею, рывком притягивает его к себе.

В этот момент они действительно похожи.

– Ну вот я и на «ты» с великим визирем Аграбы, – медленно говорит Гассан, ухмыляясь во весь рот. – Сто золотых в кармане. Надо было спорить на двести.

– Сволочь, – ласково шипит Джафар, прежде чем поцеловать его в губы. Пальцы визиря сжимаются в горсть, сминая воротник Гассана. Тот отвечает на поцелуй с той же яростью, прикусывая губы Джафара зубами.

Им обоим происходящее безумно нравится и одновременно кажется бредом. Страсть их груба, но горит больше в головах, чем в чреслах. Они не произносят ни слова, слышно лишь их рваное, жадное дыхание – оба опускаются на подушки, сплетенные скорее борьбой, чем любовью, голодом по телесной силе, по переплетению пальцев, по синякам от безжалостной хватки. И усталость приходит раньше упоения.

Сегодня же.

– Я не знаю, какую клятую выгоду вы получили от этого, но будь я брошен голодным кошкам, если вы ее не получили, – продолжает занудствовать Яго, и тут Джафара срывает:

– Интересно, какую клятую выгоду я получил от того, что ни с кем не делил ложе после твоей смерти!

Пара секунд обоюдного ошарашенного молчания.

– Что, правда?..

– Кус аммак!.. – Но лгать уже бессмысленно. – Да.

– Вот дур-рак, – ошалело, но едва ли не с восхищением брякает Яго, как никогда похоже на попугая.

Джафар пинает ногой кальян. Он гремит по полу, разливая вино и рассыпая прогоревший уголь.

Два с лишним года назад.

На возвышении лежит тело Гассана с перерезанной глоткой. Банда Ахмета все-таки достала лазутчика великого визиря. Головы лихих ребят украшают колья, сам Ахмет четвертован, но месть показалась Джафару безвкусной. Он сосредоточен и собран. Колдовство, которое предстоит ему – почти непосильно для смертного чародея. Он мог бы поднять тело, создав безмозглого слугу, он мог бы вызвать дух и сказать, что он отомстил... сказать все, что можно сказать, но Джафар не хочет знать полумер. Он запретил себе полумеры в тот миг, когда насмерть перепуганный стражник из доверенных доложил ему, что банду Ахмета поймали, но потеряли двух человек, в том числе Гассана аль-Ривани. Визирь распорядился перенести труп к себе в подвал, и три дня, прерываясь лишь на трехчасовой сон, готовил колдовство. Время шло, и оставалось все меньше шансов на успех. Но иначе было нельзя. Соединение души и тела – слишком непростая задача, чтобы приступать к ее решению без подготовки.

Джафар подходит к алтарю, поднимает посох и начинает говорить. Он говорит долго. Он говорит, пока комнату не заполняет что-то похожее на зеленоватый скользкий дым. Он понимает, что ничего не выходит, но все же не бросает посох. И только когда он слышит вопль откуда-то из угла, вопль, знакомый ему и обычный, но в этой ситуации – просто кошмарный... он поворачивается к клетке со своим ручным попугаем Яго. Тот кричит. Скрипучим птичьим голосом, но полным человеческого ужаса. Джафар роняет посох. Дым рассеивается.

– Не повезло, – вслух говорит он мертвенным голосом, понимая, что свалится сейчас в обморок.

И, прежде чем рухнуть на пол, слышит слова, потом являвшиеся ему в кошмарах:

– Что? Что это?! Джафар! Я... что ты со мной сдела-ааааал?!

Сейчас.

– Если ты думаешь, колдун колчерукий, что я соглашусь попытаться еще раз... Попугаем быть не так уж плохо. Хоть говорить могу. А пойдет опять что-нибудь не так – коротать остаток жизни какой-нибудь бессловесной овцой или нечистой собакой... спасибо. Не надо.

– Да как хочешь, – Джафар уже пришел в себя достаточно, чтобы вернуться к своей обычной манере вести беседу. – Я не настаиваю. Но в одном ты прав, хватит с меня этого аскетизма. Женюсь, пожалуй... например, на принцессе Жасмин. Ты же мне это предлагал?

– Мне плевать, хоть на Аладдине. Совет да любовь.

– А ты оставайся попугаем.

– С удовольствием.

Джафар криво усмехается. Он достаточно хорошо знает Гассана, чтобы отличать пустой треп от намерений. Он знает, что Гассан аль-Ривани согласится попытаться – пусть и с риском провалиться прямо Иблису в пасть. Иногда Джафару даже кажется, что себя он знает хуже, чем его.

Он протягивает руку и Яго, усмехнувшись, перелетает ему на плечо. Они вместе выходят из комнаты.