Я в который раз помянул фрэлла, доставая закатившийся под кровать клубок. Шани вопросительно муркнула, решив, что хозяин просто хочет поиграть. Грациозно спрыгнув с широкого ложа, моя красавица, мурлыча, ласково прошлась пушистым хвостом по ногам, требуя, чтобы я поиграл с нею.
– Не сейчас, Шани, – я, пыхтя, выполз из-под кровати со злосчастным клубком в руках. – Мне еще к церемонии переодеваться, так что наши игры придется отложить до лучших времен.
Шани обиженно фыркнула, снова запрыгивая на подушку, где замерла в величавой позе, свойственной этим зверькам.
Стоя у окна, я задумался, сам не знаю о чем, просто общее настроение было грустным и каким-то никчемным. Никому я не нужен, да и мне, если честно... Мантия в ответ на мое бессмысленное рефлексирование мерзко хихикнула, но в беседу втягивать не стала. Зная её характер, я мрачно предположил, что, раз сейчас она помалкивает, значит, предвкушает какое-то другое представление со своим покорным слугой в главной роли. То бишь, со мной. Если бы я знал, насколько она окажется права, я предпочел бы глоток Алмазной росы, лишь бы не участвовать в той сцене, которая произошла в Главном зале Дома Дремлющих часом позже.
* * *
– Джер, ты опять копаешься? – строгий голос и красота, одновременно ледяная и излучающая ослепительный свет – моя сестра dou Магрит. Рядом скалит зубы приглашенный в качестве гостя кузен Ксо, как бы ненароком стараясь дотронуться до краешка платья моей сестры. Голубой бархат переливается, как сапфировая река, колеблясь от глубокого синего до нежного, едва заметного жемчужно-серого. Но сама Магрит прекраснее любых переливов и сапфиров. Она – само совершенство. Рядом с ней я всегда чувствую себя полным ничтожеством.
– Уже готов, – безнадежно вздыхаю.
Нет, никогда мне не стать полноценным членом семьи, даже камзол цветов Дома нелепо выглядит на мне, хотя мьюри так старалась!
– Может, я останусь здесь? – бормочу я, снова ощущая себя ребенком, которому, за совершенные шалости грозит наказание. – Мне там делать нечего, да и вряд ли приглашенные на церемонию гости других драконьих домов будут рады лицезреть Разрушителя.
Мои родственники и то ко мне еще не привыкли, что уж говорить о посторонних, для которых я – напоминание об их прошлых ошибках и наказании богов за излишнюю самоуверенность.
– Неужели трусишь, кузен Джи? – ехидный голос Ксаррона заставляет нахмуриться, хотя сейчас я готов с удовольствием признать его правоту, лишь бы не идти.
– Просто пытаюсь объяснить нецелесообразность своего присутствия, – объясняю, уныло понимая, что никакие объяснения не помогут избежать пытки. Несколько часов стоять за спиной Магрит и отца, делая вид, что не замечаю косых взглядов гостей и тетушки Тилирит, пока глава моего дома вежливо и величаво будет беседовать с эльфом, прибывшим, чтобы дать присягу верности Дому Дремлющих.
Эльфы... сколько хлопот они мне доставили в недавнем прошлом! Вернее, не столько Кэл и его жаждущий власти дядя, а младший братец, Мэй. Хиэмайэ...
Вспоминаю серебристые растрепанные кудри, лиловое серебро упрямых глаз и неожиданно становиться больно, словно я потерял что-то важное. Хватит, Джерон, ты сам отправил его домой после приключений в Виллериме, сам отказался взвалить на себя ответственность за него. Надеюсь, с ним все в порядке, он уже дома, продолжает учебу. И нескоро появиться в Драконьих Домах, чтобы принести присягу на строгой церемонии, куда я бреду с такой неохотой.
Отец уже на месте, впрочем, как и гости. Церемония долгая, традиции нарушать нельзя. Это единственный неродовой клан эльфов, имеющий право на военную службу нашим Домам, «Драконьи Птенцы».
Прежде чем новоиспеченный присягнувший войдет в семью, ему придется произносить множество обещаний и клятв, беседуя с главой дома, то есть, с отцом. Потом же, сохраняя видимость свободы, эльфу позволят выбрать члена семьи, к которому он и будет привязан больше, чем к остальным моим домочадцам. Ему он и отдаст свой кулон, хрустальную капельку, как залог вечного служения и глубочайшего почтения к драконам.
В общих словах, скука и тягомотина та еще.
Обреченно вздыхаю, становясь за спиной отца, понимая, что пара тоскливых и бесполезно потраченных часов мне обеспечена. Негромкий гул голосов в зале, вызванный моим появлением, стихает под суровым взглядом главы Дома Дремлющих. Переминаюсь с ноги на ногу – скучно ждать, особенно, когда никакого отношения к процессу не имеешь.
Дверь в другом конце зала открывается, и новоприбывший идет босым к главе Дома. Традиция. Скучаю еще больше, даже не собираясь выглядывать из-за спины отца, чтобы посмотреть на очередное чудо из эльфийских ланов. И тут...
– Приветствую почтеннейшего Моррона! – звонкий голос, до боли знакомый, заставляет меня вздрогнуть, но, тотчас же, под недоуменным взглядом Магрит и отца, и ехидно-понимающим – Ксаррона, заставляю себя окаменеть, делая вид, что понятия не имею, кто стоит перед моей семьей и передо мной.
Впрочем, серебровласый юноша тоже не спешит показать, что мы знакомы. Я его понимаю – знакомство с ПрОклятым – не лучшая рекомендация. Вот только почему так сжалось сердце при мысли о том, кому именно Хиэмайэ отдаст свою хрустальную «капельку», знак высшего доверия и полного слияния с Кружевом того, кому клянешься в верности и преданности? А ведь они, все три «искры» были у меня в руках, подаренные Мэем, я сам вернул их ему, не желая ограничивать свободу его выбора, сделанного под влиянием сиюминутных эмоций.
Как проходила сама церемония я не запомнил – перед глазами стояла пелена, а уши словно заложило, как будто я резко опустился глубоко под воду.
Эльф и отец обменивались полагающимися по ритуалу фразами, присутствующие хранили одобрительное молчание, Магрит иногда недоуменно поглядывала в мою сторону, видимо, задаваясь вопросом, почему лицо у младшего брата такое растерянное, а щеки горят, словно он выпил лишнего.
Я, действительно, раскраснелся, я чувствовал это, благодаря всех богов за то, что в той части зала, где мы находились, был полумрак, да и все внимание было сосредоточено на главном виновнике торжества, то бишь, юном Хиэмайэ.
В какой-то момент я поймал себя на мысли, что произношу про себя его имя, раз за разом, не в силах удержаться, а мелодия его имени, словно теплая и нежная вода окутывает меня, расслабляя тело и успокаивая душу.
Я так глубоко погрузился в эти странные и совершенно новые для меня ощущения, что пропустил момент, когда в тишине огромного зала резким щелчком бича прозвучало мое имя.
* * *
Ничего не понимаю. Отрываю взгляд от Мэя, на которого, как оказалось, смотрел до этого, не отрываясь, только вот не слышал ни слова из того, что говорилось листоухим в беседе с отцом, как отрезало. Что ты сказал, lohassy? И почему я чувствую на себе взгляды всех присутствующих? Недоуменные, презрительные, обвиняющие, откровенно шокированные?
«Я так и знала! Ну вот, теперь расхлебывай!» – голос довольный донельзя.
Зараза, только язвительных комментариев Мантии не хватало!
А я и ответить ничего не могу, поскольку благополучно пропустил суть разговора, зачарованный лиловым серебром глаз этого паршивца-эльфа. Он, очевидно, по моему недоумению понимает, что я не слышал его последних слов, поэтому, слегка повысив голос и глядя прямо в глаза, повторяет:
– Мой выбор – dou Джерон.
И, сразу же, отметая возражения и воспользовавшись всеобщей растерянностью, протягивает мне ладонь.
Я даже не смотрю – я точно знаю, что увижу. Три вспыхнувшие капельки хрусталя на белой коже. Его «искры», которые отдают тому, кому доверяют полностью, без оглядки. Чье желание, любое, даже самое жестокое, выполнят беспрекословно, с радостью. С счастливой улыбкой пойдут на смерть только по одному слову, взгляду, вздоху владеющего эльфийской «искрой». А тут – все три! И, самое смешное, я становлюсь их владельцем уже в третий раз! Дважды я их Мэю возвращал, а теперь нельзя, иначе, это будет воспринято почти как прямой приказ к совершению самоубийства! Ты совершенно рехнулся, листоухий, немедленно забери, пока стоишь спиной, и твоего безрассудства никто не видит... поздно. Усмешка Ксаррона, плохо скрываемое недоумение в глазах сестры, оторопь отца...что же ты натворил, lohassy, глупый мальчик, радость моя листоухая, пороть тебя некому!
«Вот и займешься!» – ах ты, язва, замолчи немедленно, драгоценная, на что ты это намекаешь?
«А я вовсе не намекаю, я вполне прямо говорю!» – с нарочитой обидой Мантия замолкает, однако, едва слышный смешок убеждает меня, что она просто притихла в ожидании продолжения представления.
Решив разобраться с Мантией позднее, я сурово смотрю прямо в лиловые глаза эльфа, понимая, что уже невозможно все переиграть, а, если я не приму «искры» и откажу Мэю в праве быть привязанным ко мне, это будет позором для Дома и для клана Хиэмайэ. Фрэлл, что я с тобой сделаю, листоухий!
– Dou Моррон, – склоняюсь перед отцом в ритуальном поклоне. – Позвольте мне поговорить наедине с моим... подопечным.
Бросаю ледяной взгляд на самодовольное личико эльфа, который понимает, что добился, чего хотел. Красивый паршивец... ерунда, причем тут это?
Стараясь не думать о своей странной реакции на Мэя, выволакиваю его в коридор, подальше от жадных и любопытных взглядов родственников и гостей Дома. Прошмыгнувшая мимо мьюри мгновенно исчезает, увидев нас.
Молчу, чуть ли не впервые в жизни не зная, с чего начать разговор. Ох, как много хочется сказать этому малолетнему негодяю! Однако не могу произнести не слова, а просто тону в лиловых озерах его глаз, забывая обо всем и мечтая, чтобы это мгновение никогда не закончилось.
– Ты... – еле слышный шепот эльфа раздается шорохом эха под высокими мраморными потолками коридора.
– Можно подумать, ты меня не узнал, – стараюсь съязвить, но сам осознаю, какую глупость только что сморозил и замолкаю, пытаясь собраться с мыслями и высказать этому листоухому мерзавцу все, что я о нем думаю.
С губ уже готовы сорваться слова обвинений, но в этот момент...
– Тшш... – шепчет он, мягко приложив ладонь к моим губам, и я совершенно теряюсь от новых, почти никогда до этого не испытанных ощущений нежности и растерянного, робкого счастья. Как же я соскучился по тебе, lohassy!
Нет, нельзя... у него вся жизнь впереди, какого фрэлла портить её связью с ПрОклятым!
Связь разная бывает!»
Закрой рот, драгоценная, или что там у тебя вместо него!?
«Удаляюсь, удаляюсь!»
Вот ехидина!
Но тут все посторонние мысли полностью вылетают из головы, поскольку эльф, осмелев от своей безнаказанности, робко скользит пальцами по моей щеке, а лиловое серебро отчаянных глаз становиться все ближе.
– Не надо, потом пожалеешь! – шепчу я непослушными губами, пытаясь сделать вялую попытку отстраниться, как тогда, на постоялом дворе, когда Мэй видел меня в облике йисини, победившей в словесной Игре его старшего брата.
Но тогда хоть было чем поразить воображение, а сейчас...
Я знаю, кого видит перед собой прекрасный эльф – унылое, неуверенное в себе существо, с встрепанными пепельно-блеклыми волосами и тоскливыми болотцами глаз. Того, кто постоянно попадает в истории, кого ненавидят родные и бояться сородичи. Кого...
– Не пожалею... – шепот становится хриплым, а тонкие пальцы, едва касаясь, обводят мои губы, которые сразу же становятся сухими от волнения и желания... чего?
– Не надо, прошу... – мой шепот становится почти умоляющим, но больше всего я боюсь, что Мэй послушает и прекратит эту сладкую пытку.
Эльф, к моему разочарованию, словно назло, убирает руку и отступает на шаг, впившись взглядом в мое лицо. Пытаюсь выровнять дыхание... фрэлл! Сейчас ты у меня получишь, паршивый мальчишка!
– Прошу простить меня, dou! – холодные нотки в голосе и официальный поклон приводят меня в отчаяние. Но нельзя, надо сделать все, чтобы отпустить его. Я не имею права портить ему жизнь, и так уже столько людей и нелюдей пострадали от моей беспечности и легкомыслия. Теперь вот Мэй... не позволю! Себе не позволю, просто не смогу. Надо каким угодно способом отправить его, разорвать эту фрэллову клятву и отпустить, пусть даже я его больше никогда не увижу!
Я насмешливо смотрю на замершего передо мной эльфа, хотя на душе словно кошки скребут. Но это необходимо, иначе, я сам больше не смогу сопротивляться, потому что я... люблю?
Я холодею. Нет, какая тут любовь? До двадцати пяти дожил, никогда никакими любовными переживаниями не страдал , а тут... Да еще к кому? К эльфу! Гордому, совсем юному мальчику!
Я не страдаю предрассудками. По мне, чем бы разумные существа ни занимались за дверями спальни – это никого не касается, кроме них самих. Поэтому дело совсем не в том, что это аморально или непозволительно. Наши Драконьи Дома вообще не затрагивает человеческая или любая другая мораль, особенно в вопросах личных предпочтений.
Набираю воздух, чтобы разразиться насмешливой и издевательской тирадой, для того, чтобы отправить эльфа восвояси, пусть даже ценой собственного душевного спокойствия, лишь бы не привязывать его к себе. Ничего хорошего рядом со мной Хиэмайэ не ждет. Я не нужен ему, это все ребяческое упрямство и желание доказать, что ты уже вырос и можешь принимать решения самостоятельно.
«И как ты его выгонять собрался? – неподдельный интерес в голосе Мантии с чуть заметной горчинкой насмешливой участливости – смеется, негодяйка! – «Намотаешь косы на кулак и по полу до двери протащишь?»
Не груби, драгоценная, а то попрошу тетушку снова заблокировать все нервные центры, только чтобы тебя не слышать. Тилирит с большим удовольствием выполнит мою просьбу.
Мантия обижена, я чувствую. Но мне сейчас не до разборок со своим внутренним обитателем, я снова открываю рот, чтобы разразиться какой-нибудь гневной, подходящей к случаю речью, но тут мой взгляд падает на босые ноги эльфа. Стоит на холодном мраморном полу уже фрэлл знает сколько времени, вон, даже лодыжки посинели! Идиот!
Хватаю оторопевшего Мэя за руку и тащу за собой, стараясь не думать, как наша нелепая пара выглядит в глазах случайных свидетелей. Боги, сколько же непонятного народа толчется сегодня в моем Доме!
Впрочем, нелепость есть только со стороны моей невзрачной персоны, Мэй же красив и совершенен, как цветущие яблони в саду, которые видны из окон дома отовсюду.
Вталкиваю Мэя в свою комнату, усаживаю в кресло, попутно болтая какую-то ерунду о простуде и вреде стояния босиком на холодном мраморе, в душе безумно радуясь, что момент «изгнания» эльфа откладывается.
Случайно ловлю его неподвижный, отчаянный взгляд и замираю возле кресла.
Мэй чувствует это смятение, не зря же он избрал меня в свое время в качестве «якоря», ощущая все мои эмоции.
Он просто притягивает меня к себе, обнимая за талию, и упирается лбом куда-то в солнечное сплетение – я чувствую его горячее дыхание через камзол и рубашку. Меня трясет от совершенно незнакомых чувств. Прикрываю глаза, наслаждаясь каждым мгновением нежданной ласки.
– Пол холодный, – некстати жалуется эльф, так и не отрывая лица от моего камзола.
Неосознанно провожу рукой по шелковой волне серебристых волос, опускаюсь на корточки перед креслом, грею в ладонях узкие ступни, глядя в глаза своему... кому? Кто ты для меня, lohassy? Друг, ученик, просто тот, за кого ощущаешь сиюминутную ответственность? Или нечто большее?
Внезапно чувствую, что дико устал. От мыслей, сомнений, метаний. Надоело. Всегда все пытался анализировать, думать, к чему приведет тот или иной шаг, оступаться и отступать. Хватит. Есть только лиловые всполохи в таких близких и любящих глазах... может, еще передумаешь, малыш?
– Нет, не передумаю, – тихо шепчет Мэй. Он до сих пор переживает все, происходящее со мной.Странно, связь уже давно должна была разорваться, разве что, связанные испытывают друг к другу какие-то сильные эмоции...
Несмело улыбаюсь, ощущая, наконец, его губы на моих – и проваливаюсь в водоворот безумия и страсти. Мои пуговицы расстегнуты мгновенно, рубашка Мэя летит на пол, он опрокидывает меня на неё, продолжая терзать мои губы. Руки эльфа порхают по коже, даря сумасшедшее счастье, он шепчет что-то неразборчивое, напор эмоций становится все сильнее. Я слышу свои стоны словно со стороны. И горячее яблочно-земляничное дыхание Мэя, и его руки, ласкающие мое тело, и мои неумелые попытки отвечать, и счастливую улыбку на прекрасном лице.
А потом – я проваливаюсь в сладкую, вспыхивающую искрами бездну, когда все уже неважно. Ни наши роли в этой игре, ни попытки избежать неизбежного, ни Пустота во мне, готовая уничтожить этот мир...
* * *
– Ты больше не выгонишь меня? – жалобный шепот, но глаза хитрые и счастливые.
Вздыхаю, бессмысленно перевожу взгляд на потолок, затем на оконное стекло. Молчу, делая вид, что раздумываю, а сам совершенно ничего не понимаю. Спина вот уже затекла от долгого лежания на полу...
– Нет, – помолчав, отвечаю я, чувствуя, как серебристые пряди волос, раскинутые по моей груди, приходят в движение. Мэй поднимает голову и облегченно вздыхает, бесстыдно гладя меня по щеке.
– Наконец-то ты понял, – мордашка просто светится. Да что я, по-твоему, понял, радость моя листоухая?
Но я молчу. К чему слова? Мэй удовлетворенно вздыхает и снова устраивается у меня на груди, уткнувшись в плечо.
А я, прижимая его к себе, глупо улыбаюсь и просто смотрю в окно, на верхушки белых, словно в кружевных цветах яблонь, которые так изысканны и ослепительно красивы.
Совсем как ты, малыш!
