Большую часть своей жизни Анисий Тюльпанов прожил довольно скромно и таких заковыристых вещей, как кофей вместе с мороженым, пробовать ему не доводилось. В самом деле, какие тут кофеи? Бегаешь с самого утра по городу, в любую погоду, к вечеру даже пошевелиться – и то сил нет, а ещё Сонька, которую Эраст Петрович почему-то «стержнем» обозвал. Мол, Анисию есть, за что собой гордиться, хотя чем гордиться, если физиономия в прыщах, уши оттопырены, как у обезьяны, сестра-дура и зарплата копеечная? Ох, нечем тут гордиться.
Точнее, было нечем. С недавних пор всё будто обернулось в сказку, и Тюльпанов боялся, что сказка неожиданно закончится. С тех пор, как он стал помощником Фандорина, жизнь пошла прямо-таки противоположно другая. Вставать рано не надо, бегать тоже не надо, на «Вы» называют и деньги ещё платят огромные за простенькую работу – бумажки разобрать какие или сбегать куда. Да он готов в сотни раз больше бегать, лишь бы не выгнали его и Соньку бы не оставили, ей вроде тоже хорошо.
Жара выдалась дикая, невероятная просто. Ни спать невозможно, ни есть – ничего, Анисий такой отродясь не помнил. Казалось бы, как можно несколько дней не есть и не хотеть есть – а можно. Пить только хочется.
Так вот, сколько Тюльпанов уже общался с шефом, всё равно иногда удивлялся. Вот и сейчас удивился – как можно холодное и сладкое запивать горьким и горячим? Это ж бурда, извините, получится. Вслух он, конечно, этого не сказал, но выражение лица выдало.
– Анисий, да что с В-вами? – Фандорин был в хорошем расположении духа, что с ним не так уж часто и бывало. – Не тушуйтесь, всё для Вас. Хотя бы п-попробовали.
Анисий и попробовал, большей частью, чтобы Фандорина не обидеть, потому что, как мы знаем, окончательно был уверен, что бурда неудобоваримая выйдет. А, едва попробовав, удивился. И даже глаза от удовольствия зажмурил, до чего вкусно вышло, но тут же открыл, чтобы дурачком не выглядеть.
– У вас т-такое выражение лица, будто Вас поцеловала п-прекрасная б-барышня. – Эраст Петрович лукаво улыбался. – Вы, Тюльпанов, из-за своей н-недоверчивости столько прекрасного можете упустить в ж-жизни...
Уж лучше бы он вообще этого не говорил. Анисий покраснел, уставился на дверь гостиной, будто ничего интереснее в жизни не видал, и чувствовал, что ни слова выдавить не сможет, а если и сможет, то нелепицу какую-нибудь.
Воцарилось молчание. Тюльпанов усердно вертел ложкой в чашке, стараясь не смотреть на Эраста Петровича, но в то же время пытаясь выяснить, смотрит ли тот на него. Внезапно начальник встал со своего стула и подсел к Тюльпанову на диван.
– Простите, если с-сказанное мною как-то Вас задело, – Фандорин положил руку Анисию на плечо, – я не хотел Вас обижать. Просто Вы р-разительно отличаетесь от своих с-сверстников....
Анисий покраснел ещё больше. Ну да, отличается, так что теперь-то?
– ...и в значительно л-лучшую сторону. Даже н-неожиданно.
Анисий Тюльпанов чувствовал себя полным идиотом. Он не привык ко вниманию относительно своей скромной персоны, и уж тем более, ко вниманию высокопоставленных чиновников. Особенно таких чиновников.
Эраст Петович Фандорин был красив что в анфас, что в профиль. Даже седые виски не портили его, а добавляли в общую картину некоторой пикантности, что ли. Загадочности, до которой так падки дамы и юноши в некотором возрасте. Анисий наивно полагал, что он давно уже из того возраста вышел, а вот поди ж ты – тоже действовало. От фандоринского прикосновения он, для самого себя неожиданно, разволновался так, что был уверен – его сердце уже в спину колотится. И Эраст Петрович это чувствует. А больше всего Анисий боялся, что Фандорин догадается о причине такой анисиевой чувствительности, и это было бы хуже всего.
– Как я уже г-говорил, у Вас есть очевидные д-достоинства. То, что В-вы их не замечаете, не означает, что их н-нет. И в ч-числе оных – боязнь попасть в конфузное положение...
Вот оно, конфузное положение-то, Анисий дышать боялся, сидя так близко к Эрасту Петровичу.
– ... именно это мне в Вас и п-понравилось, – Фандорин медленно погладил Анисия по спине, – и уж будьте покойны, если я вас и в-выгоню, то за стоящую того провинность, а не за з-знание тонкостей этикета. По правде, я и сам в-всех тонкостей не знаю.
Тем временем до Анисия запоздало дошло, что он только что выгибался как кошка, неотчётно стремясь прижаться плотнее к фандоринской ладони. Сам Фандорин, видимо, воспринял это, как реакцию мальчика, в детстве ласки недополучившего, к тому же в 23 года вынести такое, что вынес его помощник в деле о Декораторе – это задача не из лёгких и в жизни вообще не всем выпадает. А быстрый и слишком уж худой Анисий вообще на свой возраст не тянул, несмотря на раннее познание вкуса настоящей трудовой жизни.
Анисий прикрыл глаза. Он вообще ни о чём не думал, кроме того, как же ему хорошо, и чем таким он это заслужил. Он привык, что в жизни просто так ничего не даётся.
Внезапно рука Фандорина соскользнула на ничем не прикрытое место между брюками и рубашкой, и Анисий Тюльпанов резко выпрямился.
– Эраст!.. – сквозь зубы даже не прошептал, а выдохнул Тюльпанов, нимало не заботясь о том, что не подобает называть начальство по имени, да ещё и с такой интонацией. Мозг, казалось, вообще сложил с себя все обязательства и отключился. Анисий развернулся, ухватил опешившего Фандорина за шею и попытался поцеловать. Но дело было в том, с чего всё и началось, Анисий абсолютно опыта не имел и целоваться не умел. По книжкам читать – это одно, а в жизни – совсем даже другое, но поцеловать Эраста хотелось очень, учитывая, что тот мог его оттолкнуть в любую секунду. Второго шанса уже не будет.
Анисий неумело, но старательно пытался что-то изобразить, когда Фандорин с лёгкостью уложил его на диван. И – поцеловал. По-настоящему. Долго, и как в книжках, которые Анисий иногда читал, хоть те были для барышень. Глаза Тюльпанов закрыл, вбирая в себя ощущения, и потому упустил возможность увидеть вблизи те самые ярко-синие глаза. которые всегда мечтал рассмотреть. Хотя, возможно, Фандорин их тоже закрыл. Так или иначе, Анисий валялся на диване с закрытыми глазами, каким-то шестым чувством пытаясь понять, что же будет дальше, отчего внутри всё замирало, а сердце колотилось ещё сильнее.
Но дальше Эраст Петрович с дивана внезапно встал. Судя по лицу, он с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, но всё же сдерживался. Понимал, наверное, важность ситуации.
– Ну, доволен? – Фандорин вытер губы.
Анисий как ужаленный подскочил с дивана, чуть было не выпалил "а что, всё уже?" и стал преувеличенно усердно одёргивать рубашку. Он молчал, не зная, что сказать-то. Нечего. И впрямь, в людях он плохо разбирается, это шеф тоже верно подметил.
– Считай, что это был конфиденциальный урок. Наглядное пособие, – cделал ударение на слове «конфиденциальный» и ведь заикаться перестал. И на «ты» перешёл. – Теперь от барышень отбою не будет, ещё службу забросишь.
Фандорин подмигнул, что для него было уже нетипично, и вышел широким шагом, приглаживая волосы.
Анисий сел на диван. Руки дрожали, ноги тоже, в общем, всё дрожало. Чёрт побери, как он догадался про барышень, неужели по физиономии видно? И непонятно, оскорбление это или помощь. Подумав ещё, Анисий решил, что всё-таки помощь, в конце концов, он теперь понял, как это делается. Допив остывший уже кофей и черпая из вазочки растаявшее вконец мороженое, Анисий пришёл к выводу, что до самого главного Эраст Петрович не догадался. Не нужны ему никакие барышни вовсе, ну их подальше. И чтобы вокруг Фандорина их поменьше было, вообще будет замечательно. Он потрогал губы, боясь, что по каким-то неведомым признакам всем сразу станет ясно, что он тут делал, но всё было как обычно.
Жизнь подносила Анисию Тюльпанову всё новые и новые сюрпризы, как ни странно, все приятные. Что ж, каждый достоин права на белую полосу, даже если он и не очень вышел по всяким-разным признакам.
