Долго катилось колесо Времени с двенадцатью спицами, и никто уже не помнил лет ушедших. Сказывали, что в давние времена мир нижний, Патала, управляемый нагами, по красоте превосходил небеса, и все восхищались величием подземного царства и его столицы Бхогавати, вымощенной золотом. Но ткутся две нити судьбы – белая и черная, – и потому наступают в мире дни и ночи для всех существ, и отмерено им и малое, и великое.

Утратилась вера в незыблемость правды, и те, кто были чисты и не ведали зла, отошли в прошлое, и зародилась в сердцах алчность. Тяжкие беды обрушились на мир.

Ослабел и потерял веру великий прежде подземный народ, и боги покарали его за пороки. Ныне помнили только, что пришли враги – могучие, страшные и жестокие, – и пало царство нагов. Началось время зла и несправедливости.

Издревле было заведено, что далиты – бывшие властители подземелий, а ныне рабы, подчинялись раджанам – завоевателям, пришедшим издалека. Никого не осталось в живых из тех, кто знал другие времена, когда все были равны и свободны. Коротка жизнь далита, угасающего в непосильном труде в холоде и сырости глубоких пещер, где сокрыты величайшие сокровища земли – драгоценные камни.

Еще не осознав себя, он помнил тяжесть зубила и гладкий мертвенный холод самоцвета под пальцами. Он ждал времени, когда, наконец, продевали в ошейник длинную цепь и забирали на отдых, а на смену на тот же срок приводили других. Тогда можно было провалиться в забытье, прижавшись омертвевшим телом к теплому камню, под которым текли из раскаленных глубин подземные источники. Только греясь, наг мог жить и снова работать. Иначе кровь леденела и его ждало погружение в мертвенный сон.

Заключением в холодных пещерах наказывали провинившихся далитов. Держали их почти до смерти, но не давали забыться, а лишь позволяли ощутить подступающий ужас.

А как жили сами раджаны – неведомо. Они надзирали за работой и забирали добытые камни, а после уходили. Никто не видел их нагинь и змеенышей – только воинов. Далиты знали их жестокими и грозными, выше и гораздо сильнее себя, с крепкой, как камень, кожей и чешуей. То был другой народ – моложе и крепче одряхлевших за века спокойствия бывших властителей.

Раджаны и ныне воевали. Захватив подземелья, они пошли дальше – наверх. Там был другой мир, странный и непредставимый; сказывалось, что в незапамятные времена и нижний, и верхний миры были связаны, и можно было перемещаться между ними. Но все знания об этом оказались давно утрачены, и лишь раджаны вновь выбрались на поверхность. Они сражались с Гарудами – небесными птицами-воителями. Однако далитам они не говорили ничего.

…Холод сковал распростертое на камнях тело, не чувствовались уже руки и хвост, бессильно распластанный, дыхание прерывалось все чаще. Тяжестью налились веки, но проваливаться в забытье было нельзя: иначе уже не проснуться.

Тхао с трудом поднял безвольную руку и подтянул ее к лицу. И безжалостно впился в нее зубами, а после стал слизывать узким раздвоенным языком текшую по пальцам кровь. Пусть будет больно – но только не засыпать. Тхао знал, что его продержат дольше других, потому что он был тут не впервые. А если он промерзнет, то не сможет работать, и тогда накажут тех, кто станет его защищать от плетей.

Томительно тянулось время, давила гулкая тишина. Тхао боролся из последних сил: снова впивался в руку и корежил пальцы о камни, лишь бы боль удержала его в сознании. А когда на грани слышимости раздался шорох, он тут же позволил себе провалиться в забытье.

Раджанов тяжело обмануть, и они не должны были догадаться о том, что Тхао столь вынослив, иначе в следующий раз наказание стало бы более жестоким. И тогда он, несмотря на молодость, уже не оправился бы, а ослабевших добивали без жалости. Тхао же собирался прожить долго, насколько это возможно для далита.

Пробуждение было медленное и мучительное. Но наконец-то стало тепло.

Рядом раздался прерывистый вздох, и его губы опалило чужое дыхание.

– Прости, – прошептал Астика.

Он приник к Тхао и уткнулся ему в плечо, беспомощно пытаясь согреть своим зябким худощавым телом. Тхао обнял его, чувствуя, как вздрагивала под ладонью спина с выпирающими позвонками.

– Это из-за меня, – тихонько всхлипнул Астика.

Нужно было уверить, что он за любого заступился бы, чтобы тот не мучил себя виной. Но сил не было для слов. И одолевали сомнения: Астика, маленький и слабый, был для него особенным. Тхао не мог поклясться себе, что за кого-то другого бросился бы под плети.

Астика приподнялся, зашарив руками вокруг себя, и протянул ему хлипкий белесый гриб.

– Ешь.

Пищу рабы искали сами: раджаны не стали бы озабочиваться этим. От сырости на стенах пещер вырастали склизкие влажные грибы, и во время отдыха их можно было рвать. Когда царство нагов вело торговлю с верхним миром, то, верно, была и другая пища – а ныне осталось только это.

Тхао знал, что Астика берег для него, а сам голодал. Он разломил гриб пополам и оставил ему, хоть Астика и отталкивал. Но Тхао заставил: ему, даже и после наказания, утолить голод не так важно, как слабому Астике.

Обыкновенно такие умирали еще змеенышами, и без Тхао он погиб бы. Того наказывали именно за заступничество, если Астика падал без сил. Привязанности редки для нагов, а среди далитов, где каждый боролся за свою жизнь, они и вовсе странны и непонятны. Тхао и сам не знал, что заставило пригреть крохотного змееныша, о котором мать не могла уже заботиться, занятая новым выводком.

Астика ластился к нему, чувствуя сильного защитника. Он часто мерз даже у источников. Вот и сейчас, когда был съеден горький гриб, змееныш прильнул к груди Тхао в поисках тепла. Оставалось совсем немного времени на отдых. Но сон не шел. Астика беспокойно завозился и вздохнул порывисто.

– Посвящение скоро, – еле слышно прошептал он.

Тхао обнял его крепче. Он не хотел, чтобы Астика заметил его собственный страх.

Посвящение наступало для него: брали нагов, рожденных в одно время, а Астика был младше. То был жестокий и страшный ритуал, проводимый раджанами. Они осматривали молодых далитов и решали, кого, выносливых и здоровых, оставить в живых. Те тогда считались взрослыми и могли выбирать себе нагиню, чтобы произвести потомство – новых рабов. А слабых, не справлявшихся с работой, убивали.

Некоторых же раз в несколько лет они забирали себе. Один из раджанов просто указывал на раба, и того уводили. Более их не видели и оплакивали как погибших.

Тхао было страшно. Он знал, что его не убьют: такого будет жалко, слишком сильный. Хотя и строптив, а ведь непокорные рабы им тоже не нужны. Но вдруг уведут в неизвестность, во тьму, где не мерцают даже грибы на стенах пещер?..

К Посвящению на время прерывали работу и собирали всех в огромной пещере. На высокие выступы по краям ее приносили грибов, и свет, исходивший от них, слепил слабые глаза далитов. Они жались друг к другу в волнении за молодых рабов, которых по одному выталкивали вперед из толпы.

Тхао вскинул голову, выползая сам, и отвел направленный на него нож. Желтые глаза раджана сузились от бешенства, но склоняться в униженном поклоне Тхао не стал. Ныне было время, когда не наказали бы: он нужен был здоровым, чтобы его осмотрели.

Он чувствовал отчаянный взгляд Астики, который стоял, трясясь от страха за него. Тхао чуть заметно кивнул ему, успокаивая.

Но мысли самого Тхао были тревожны. Он знал, что уже давно раджаны не забирали себе рабов, и нынче наверняка возьмут кого-то. Единственный, кого он помнил из пропавших у раджанов, был Такшака – безвольный и несмелый наг, про которого думали, что его прикажут убить. Однако он, Тхао, вовсе не таков – и, быть может, потому его избегнет страшная участь?..

Он стоял последним в ряду молодых далитов. Наверняка сделали так, чтобы он, непокорный, испугался. И верно, все более жутко становилось, пока приближались к нему, одних далитов отправляя назад, к толпе, а других – с ножом в руках отводя в угол пещеры.

Один из раджанов – огромный наг, чья чешуя слабо мерцала в неверном свете – остановился перед ним. Взгляд его желтых глаз Тхао выдержал, хоть и похолодело все внутри, будто бы он оказался в ледяной пещере.

– Дерзкий... – прошипел раджан.

Их язык был далитам ясен, если они медленно произносили слова. Раджаны знали их много больше, чем заключалось в коротких отрывистых фразах рабов, но, несомненно, что-то было схожим.

Раджан усмехнулся словно бы довольно, и в полумраке сверкнули мелкие острые зубы. И Тхао понял, что произойдет сейчас.

Он не стал вырываться и биться, как другие, когда схватили за плечо и толкнули. Он знал, что ведут не убивать. От ужаса кровь застучала в висках, и шепота толпы за спиной он почти не услышал. Лишь одно разобрал – тонкий, тут же прервавшийся вскрик Астики.

Они долго шли по извилистым темным коридорам, и Тхао с трудом запоминал дорогу. Вскоре он запутался в счете боковых проходов по обе стороны тоннеля, и осталось лишь смутное чувство направления. Хотя к чему это? Никто из далитов не возвращался обратно, а значит, и его не выпустят.

Тхао вели двое раджанов, и того, кто выбрал его, с ними не было. Эти же были ниже положением: броня их блестела не так ярко, из украшений – всего лишь по простому браслету без камней.

Они не позволяли Тхао двигаться самому, хоть тот и не рвался прочь. Его крепко держали под локти, а в бок упирали нож. Силы любого из раджанов хватило бы, чтобы легко всадить лезвие по рукоять в тело Тхао.

Однако убивать его вряд ли собирались: это сделали бы в большой пещере, на виду у всех. А раз куда-то вели – значит, нужен был живым.

Стены коридоров вскоре стали более гладкими, осветились не склизкими грибами, а длинными стеблями вьюнков, росших в сухих и теплых местах. Тхао стал озираться по сторонам, и тут же его предупреждающе кольнули ножом – пришлось покорно опустить голову.

Отодвинув длинный плоский камень, раджаны провели его в пещеру, в середине которой мерцало озеро. Полумрак после яркого света коридоров показался темнотой, и Тхао не сразу увидел фигуру нага. Он сощурился, силясь определить, кто это: тот был гораздо ниже раджанов, но и на далита не походил.

Двигался он плавно и неторопливо, совсем не как раб, но перед раджанами склонился почти до земли. Тхао изумленно рассматривал его украшения – тяжелые и броские, они блестели по всему телу.

Один из раджанов сказал что-то странному нагу, и тот поклонился еще раз. А после Тхао отпустили. За спиной послышался удаляющийся шорох, а затем скрип: пещеру закрыли.

Тхао поднял глаза на нага, который сам удивленно взирал на него – словно узнавая…

– Почему ты? – недоуменно произнес тот.

Слабые глаза далита могли ошибиться, но слух никогда бы не подвел. Перед ним стоял Такшака – наг, пропавший у раджанов несколько лет назад.

И ясно, почему Тхао не узнал его: он изменился, к тому же украшения приковывали к себе взгляд. Изгибы его тела удивляли округлостью и мягкостью – ничего не осталось от привычной болезненной худобы далитов. Волосы же, раньше спутанные, гладкими прядями лежали на плечах.

– Ты же ничего не знаешь... – полувопросительно пробормотал Такшака.

– Объясни.

– Да, да, – закивал он, следуя вглубь пещеры и маня его за собой.

Такшака присел у озера, обвив хвостом выступающий камень, и указал в сторону воды.

– Отмойся, так надо... А я объясню.

Тхао подполз к озеру и опасливо коснулся воды хвостом. Та была теплая, даже горячая. А он, как и все далиты, такую воду знал только по тонким струям на стенах пещер, а подземные реки были ледяными.

Он соскользнул в озеро, и тут же тепло блаженно обволокло тело. Захотелось зажмуриться и замереть, греясь, но Тхао тут же встал на дно и принялся растираться.

– Говори, – прошипел он, пытливо взглянув на Такшаку.

Тхао видел, что тому жилось здесь сытно и спокойно, а работать не приходилось: пальцы были у него тонкими и мягкими, давно не знавшими зубила. Но ведь не просто так Такшаку забрали и устроили в роскоши. И, если его самого ждет та же участь, то неизвестно еще, что придется делать.

Такшака говорил медленно и тихо, не поднимая глаз и взволнованно теребя цепочку на шее. И, хоть Тхао понимал его отрывистую речь с трудом, получалось странно: выходит, теперь он становился рабом только для одного раджана, того, кто его выбрал. Он вспомнил огромного мрачного воина, почему-то обрадовавшегося его дерзости, и поежился.

А того, что придется делать, Такшака упорно не хотел объяснять.

– Ты не сразу свыкнешься, сначала ведь страшно. А если ему что-то не понравится, то накажет, и это больно... Но ты не сопротивляйся ни в коем случае, и он добрым станет, иногда ласковым даже, если покорным будешь...

Тхао недоуменно хмурился: покорность – последнее, за что его могли выбрать. Но в ответ на расспросы Такшака лишь качал головой.

Отмывшись, он выполз, и тот протянул ему камень, в котором вырезаны были зубья.

– Волосы…– пояснил Такшака.

Зубья тут же застряли в спутанных прядях, и пришлось с силой дергать. Такими, как у Такшаки, волосы не стали, а только торчали клочьями. Такшака коснулся его жесткой пряди, попытавшись сплести ее с другой, но скоро бросил это и покачал головой.

– Оставь. Он не любит, когда так гладко...

Тхао еще больше изумился. Какое раджану дело до того, как выглядит его раб? Далиты вовсе не задумывались о том, что следует украшать себя. Только в сказаниях говорилось о прекрасных нагинях – но не воинах.

– Потом поймешь, – стал неловко оправдываться Такшака. – А теперь пора…

Снова раздался скрип за спиной, и вошли те же двое раджанов. Тхао встал, поняв, что пришли за ним. Такшака шепнул:

– Тебе дадут отдохнуть. А меня еще увидишь, жди.

Тхао снова повели по коридору. Он размышлял над последними словами Такшаки, но надежда, что тот предлагал помощь, казалась зыбкой. Такшака не стал бы рисковать, к тому же они никогда не были близки, зная друг друга едва по именам. Тхао решил тогда просто внимательно следить, что происходит, и полагаться только на себя.

Его оставили в небольшой пещере, которая тоже закрывалась снаружи. Тхао застыл от удивления: здесь все было приготовлено для отдыха. По дальней стене текла струйка чистой воды, а в середине на плоском камне лежала еда. И это были не только грибы, но и свежая тушка летучей мыши – удача поймать ее редко выпадала далиту.

Тхао с трудом подавил искушение немедленно наброситься на еду. Он совершенно не понимал, что происходит, и не доверял раджанам. И еще он знал, что от непривычно обильной пищи отяжелеет и захочет спать.

Он долго сидел, борясь с усталостью, и потом решил все-таки, что его не для того привели сюда, чтобы подождать, пока заснет, и напасть. И вскоре не выдержал – съел половину тушки, запил прохладной водой и свернулся на камнях.

Впервые он проснулся не под шорохи и голоса других далитов вокруг, а в непривычной тишине – лишь вода журчала на камнях. Еще не открывая глаз, Тхао напрягся, готовясь вскочить. Но вокруг было так же спокойно, и тогда он приподнялся, озираясь по сторонам.

В пещеру заходили: мясо на камне лежало свежее. Тхао недоуменно нахмурился, не понимая, к чему такая щедрость. Что ж, вряд ли его хотели отравить – это была просто пища, а прикончить могли и раньше, гораздо быстрее.

Он поел и снова растянулся на камнях. Расслабленное тело обволакивала слабость, и совсем не хотелось ей сопротивляться. Тхао задремал, лишь изредка тревожно вскидываясь.

Время тянулось медленно. Тхао примерно определил, что уже несколько раз прошла его очередь работать. Он часами лежал, вслушиваясь в гулкую тишину, а когда крепко засыпал, ему приносили свежей еды. Тхао, не зная, что ждало его дальше, старался впрок набраться сил, но и следил за тем, чтобы тело не затекало без движения.

Временами издали доносились шорохи или же накатывало беспокойство, словно он ощущал на себе чужой внимательный взгляд. Однако его стражи, раджаны, не показывались еще долго.

Когда они появились, Тхао, утомленный ожиданием и неизвестностью, даже обрадовался. Раджан встал у выхода из пещеры, а внутрь прополз Такшака, прижимавший к груди гребень и связку каких-то трав. Все это он положил на камни и, жестом подозвав к себе Тхао, отчаянно прошептал, косясь на раджана:

– Прошу тебя, не совершай глупостей. Просто исполняй все, что потребуют.

Тхао хотел спросить, что же все-таки ему предстоит: последние слова его встревожили. Но Такшака предупреждающе покачал головой.

Взяв протянутый гребень, Тхао провел по волосам – те, распутанные несколько дней назад, почти не переплетались между зубьев. Такшака, наблюдавший за ним, подсел ближе.

Он растер в пальцах сухую траву, которую принес, и по пещере разлился ее тонкий пряный аромат. Такшака придвинулся вплотную и провел ладонями по волосам и по коже Тхао.

– Так надо, – пояснил он и, вдруг наклонившись, торопливо зашептал: – Я хотел бы помочь, но не могу. Тот, кто тебя выбрал – он жесток... Мой господин не таков. Он даже разрешил, чтобы тебя подготовил именно я, потому что мы знаем друг друга. Но сейчас... как получится, и надеюсь, что тебе повезет.

У Тхао от приятного, но резкого запаха трав кружилась голова, путались мысли. Наверное, он должен был понравиться господину – огромному мрачному воину, оказавшемуся жестоким даже по меркам раджанов. Но для чего?..

Такшака, поднимаясь, на прощание сжал его руку у запястья. Понятно было по его виноватому взгляду, что он переживал за Тхао, но помочь и вправду не мог. Тот внутренне напрягся, готовясь к неизвестной пугающей опасности.

Его снова вели по коридорам, и теперь он запоминал все ходы и повороты. Если придется скрываться, он помнил, где пещера, в которой он отдыхал, и теплое озеро. Еще он, хоть и смутно, но представлял, как добраться до пещер далитов, а там, в оставленных разработках, можно будет спрятаться. Дальше же, в переходах заброшенной древней столицы, был целый лабиринт, неизвестный ему.

Тхао, не оставляя тревожных мыслей, внимательно оглядывался по сторонам. Болели глаза от резкого света, видимо, привычного для раджанов: те ведь воевали на поверхности. Глаза далитов были тусклы и прозрачны, а у воинов горели желтизной.

Раджан ввел Тхао в пещеру, поразившую его даже после гладких сухих стен коридоров. Здесь же везде, прямо в камнях, сверкали самоцветы, а между ними прихотливо извивались вьюнки, дающие мягкий приглушенный свет. Вода не просто стекала по стене, а плескалась в ровно выточенном углублении.

А в центре, на огромном плоском камне, расслабленно растянулся наг – раджан, выбравший Тхао.

По пещере плыл резкий тяжелый запах, и у Тхао тут же начали путаться мысли. И тогда стало по-настоящему страшно: так пахли грибы, которых не брал ни один далит, будь он даже смертельно голоден. От одного кусочка наг терял разум, в пылу странных видений мог сотворить что угодно, о чем не помнил потом, а есть съесть больше – наступала смерть.

Раджан странно медленно повернулся и, увидев Тхао, ощерил в усмешке острые зубы. Тот, повинуясь, с опаской придвинулся. Сзади послышался удаляющийся шорох – другой воин оставил их.

Тхао не осмелился приблизиться вплотную. У его господина был безумный, горящий диким огнем взгляд. Наверняка раджанам менее опасен яд в грибах, но те так же застилали им сознание пеленой, как и далитам.

– Подойди, – пугающе неестественным голосом приказал он.

Тхао покорился, и на запястье сомкнулась до боли резкая хватка. Раджан дернул его на себя, и он, не удержавшись, упал к каменному ложу. Глаза его встретились с жутко горящим взглядом воина, но Тхао не отвернулся.

– Дерзкий... – снова произнес раджан.

Видимо, было некое извращенное наслаждение в том, чтобы затмить в себе разум и отдаться неестественным, странным иллюзиям. Когда власть над рабами прельщала, то это могло развеять скуку.

Перед лицом Тхао вдруг мелькнуло лезвие, и он отдернулся в сторону.

– Боишься, – рассмеялся воин.

Он поигрывал ножом в пальцах, поднося его к шее Тхао и проводя по коже. Надавил чуть сильнее, а потом слизал с лезвия несколько капель крови. Тхао не шевелился, хотя его трясло от страха: господин был безумен и ради развлечения легко мог убить.

В глазах раджана вдруг вспыхнула ярость. Отбросив нож, он схватил Тхао за волосы и втащил на ложе. Тот едва не зашипел от боли, но сдержался и снова поднял взгляд на воина – обреченный, загнанный, но по-прежнему упрямый.

– Молчишь? – прошептал тот, склоняясь над ним и придавливая к камню тяжелым телом. – Слишком смелый для раба.

Тхао до онемения вцепился пальцами в край камня. Руки раджана грубо шарили по его телу, сдавливая там, где было больнее всего, и на коже оставались темные пятна и царапины от его зубов.

– Нет, ты будешь кричать, – слова его были неразборчивы, и Тхао еле понимал. – Извиваться, умолять... Давай же, проси! Даже не сильно накажу за то, что заговоришь без позволения...

Тхао стиснул зубы, так же молча вырываясь из хватки. И, подняв взгляд, зашипел ему в лицо. За такое раба убивали.

Это была вовсе не смелость – толкал его ужас, теперь уже безрассудный. Было настолько страшно, что терять оказалось нечего, и стало даже интересно: как же накажут?..

Ему вывернули руки так, что хрустнули кости и потемнело в глазах. Тхао даже обрадовался тому, что скоро не выдержит и потеряет сознание.

– Тварь... – бешено прорычал раджан. – Все равно для тебя конец один. Хотелось позабавиться, но раз упрямишься – придется просто сломать. Жаль, вы долго не выдерживаете. Думал, хоть ты крепче – а ты просто настолько глуп, что не боишься!

До того и не было никакой боли. Теперь же Тхао не кричал только потому, что сил не осталось. Он метался по ложу, немыслимо выгибаясь и пытаясь оттолкнуть от себя раджана. А тот шипел от ярости, не слыша от него мольбы и даже стона.

Затмевая сознание, тяжело давил запах грибов. Мысли Тхао были отрывочны и бессвязны, а еще необычно легки. Он даже понял, для чего нужен был воину – все оказалось настолько просто, что Тхао беззвучно рассмеялся, чем вызвал у него новый приступ бешенства. У раджанов ведь почему-то не было нагинь – вот и брали себе игрушки из рабов. Странно, что юношей, ведь женщин гораздо меньше и они красивее, их берегли, чтобы приносили потомство, и не заставляли работать.

Но важно теперь было только то, что раджан совсем перестал сдерживаться. У него даже не хватило терпения мучить Тхао, и он приступил к главному. Тхао дернулся от резкой боли, когда тот попытался проникнуть в него хвостом – нарочно грубо, чтобы повредить внутри.

Раджан вскинулся, намереваясь ударить за то, что Тхао ему помешал. А тот вывернул ставшую свободной руку и схватил нож, откатившийся в угол ложа.

Горящие яростью желтые глаза воина отразились на лезвии – тот ничего не успел понять. Удар Тхао был коротким и стремительным. Он всадил нож по рукоять прямо в открытую шею раджана и тут же откатился вбок, чтобы не быть придавленным тяжелым телом.

Тхао медленно сполз с ложа, а потом упал на пол и скорчился там, трясясь и до сих пор сжимая нож. Он весь был в чужой крови – темная, липкая, та въедалась в кожу и только размазывалась, когда он судорожно пытался ее оттереть. Остро замутило от ее резкого соленого запаха.

Рвало его мучительно и долго, а потом он тщетно пытался встать, пока, наконец, не приподнялся, опираясь на край ложа. Тогда Тхао увидел мертвого воина.

Накатил запоздалый ужас. Он, далит, убил раджана – раб поднял руку на своего господина.

Нож упал из бессильно разжавшихся пальцев и покатился по камням.

В пещерах самое главное – не потерять счет боковым тоннелям, потому что в темноте они все одинаковы на ощупь, и даже самый зоркий глаз не узнает нужного поворота. Тхао опирался сразу на две стены, шатаясь и едва не падая. Но останавливаться было нельзя: он услышал слитный шум голосов сзади – значит, раджаны обнаружили случившееся.

Тхао уходил к разрушенной древней столице. Он не думал пока, куда именно и зачем бежит, как будет прятаться. Нужно было просто держаться, пока страх, оказываясь сильнее усталости, гнал его вперед.

Он решил сначала добраться до пещер далитов. Но тут же оборвал малодушные мысли. Скрывшись у сородичей, он подставит их под удар. А более всего Тхао боялся, что пострадает Астика. Раджаны ведь часто видели их вместе: вдруг за убийство отомстят и ему, невиновному? Нет, возвращаться к далитам было никак нельзя.

Тхао остановился, добравшись до пещеры, чьи высокие стены уходили в темноту. Потревоженный камешек покатился по полу, и слабый звук удара пробудил еле слышимое тысячекратное эхо – пещера была огромных размеров. Тхао помнил ее: он был еще мал, когда далитов через это место уводили от старых разработок. Тут же, где-то в дальнем конце, был проход к лабиринтам заброшенной столицы.

Постоянно касаясь стены, Тхао направился вокруг пещеры. Осязание было его единственным проводником: пройдя напрямик, он потерял бы чувство направления и не знал бы, где у противоположной стены оказался бы. Потому пришлось медленно двигаться по кругу, хотя страх настойчиво гнал его вперед.

Он прошел боковой тоннель, который вел к старым разработкам. Нужно было спрятаться дальше, в лабиринте. Тхао надеялся, что успеет добраться туда до того, как раджаны окажутся в пещере.

Он уже падал от усталости: никогда раньше не приходилось преодолевать такие расстояния. Прерывалось дыхание, темнело перед глазами, тянул вниз тяжелый пояс с ножом, принадлежавший убитому воину. Остановившись, Тхао бессильно оперся о стену и замер, пораженный – из коридора, по которому он попал сюда, раздавались шорохи и голоса.

Раджаны преследовали его, и добраться до дальнего прохода Тхао уже не успел бы. Он пополз назад, к заброшенным разработкам, и свернул в тоннель, когда раджаны были уже совсем близко от огромной пещеры. Теперь перед ним был широкий, уходящий вдаль коридор. Двинувшись вперед, Тхао судорожно зашарил руками по неровным, покрытым трещинами стенам. Где-то непременно должна была быть щель, достаточно широкая для того, чтобы поместиться там.

Преследователи уже догоняли его, когда Тхао почувствовал пустоту под пальцами и рванулся в укрытие, раздирая кожу о камни и совсем не чувствуя боли. Мешал пояс с ножом, но бросать оружие, уже спасшее его однажды, Тхао не собирался.

Проход, в который он едва протискивался, оказался глубоким. Стены то чуть расширялись, то сужались настолько, что становилось страшно застрять. Скоро пришлось остановиться, потому что дальше было не пролезть.

Он замер, когда услышал движение совсем близко от себя: раджаны оказались в боковом коридоре. Тхао сжался, стараясь даже не дышать. Быть может, его не заметят?..

Шорохи слышались совсем близко от щели, в которую он забился. Кто-то из раджанов, проползая мимо нее, остановился, и тишина стала гораздо страшнее звуков.

Время тянулось томительно долго. Вдруг раздался резкий голос одного из воинов – приказ остальным. И шорохи стали удаляться. Они не заметили Тхао.

Он долго ждал, боясь вылезти из укрытия. Но ничто не нарушало тишины, и тогда Тхао, осторожно выбравшись в коридор, пополз вперед так быстро, насколько хватало сил. Вскоре он добрался до пещер, в которых раньше добывали драгоценные камни, а сейчас осталось много небольших закоулков и укрытий, где можно было ненадолго спрятаться. Только теперь, когда опасность миновала, он почувствовал, что смертельно устал.

Сначала Тхао, найдя стекавшую по стене ледяную воду, тщательно оттер с себя кровь – та, уже подсохшая, отмывалась с трудом. Вспыхнула вдруг тревожная мысль: как раджаны могли не почувствовать, что от него так резко пахло кровью? Его должны были непременно найти по запаху, но почему-то упустили. Однако Тхао был слишком изможден, чтобы думать об этом.

Он содрал со стены гриб и жадно съел. А потом, искрошив другой в руках, растер по коже – теперь от нее исходил резкий запах, полностью перекрывая его собственный.

Найдя щель между камней, которую не видно было снаружи, Тхао забился туда и только тогда позволил себе расслабленно прикрыть глаза. Он попытался задремать, но малейшая попытка устроиться удобнее отзывалась болью. Тхао тогда стал ощупывать себя, проверяя, нет ли серьезных ран. Все тело было в кровоподтеках и укусах, но сильно повредить его раджан почти не успел. Только покраснело запястье, и сгибать пальцы получалось с трудом.

Все равно он не протянет настолько долго, чтобы повреждения начали сказываться. Идти некуда, и скоро его схватят. Но Тхао решил держаться до последнего.

…Он тихо пробирался вдоль стены, стараясь не задевать хвостом мелких камешков. Тишина была тем напряженнее, что рядом находились пещеры раджанов, из которых он так торопился сбежать. Только вода из близкой подземной реки журчала под камнями.

Тхао долго размышлял над тем, что же делать дальше. Он знал, что уже обречен, и рано или поздно его схватят, а кара за убийство ждала самая жестокая. Но молодое тело и не сломленный еще дух отчаянно требовали жить – пусть всего лишь несколько дней, но на свободе.

Он решил укрыться в заброшенном городе. Но пробираться туда через дальние пещеры не рискнул: как раз там его сейчас искали раджаны, предполагая, что беглец будет прятаться в самых глухих уголках. Значит, нужно было поступить иначе.

Возвращаться оказалось страшно, и Тхао несколько раз порывался повернуть назад. Но теперь все же оказался здесь, у пещер раджанов. Нужно было проскользнуть совсем близко от них, чтобы другим, кружным путем добраться до города.

Тхао полз, сжимая нож немевшей от страха рукой. Досадно было, что другая, поврежденная, болела – показавшийся вначале пустяшным вывих мог быть и переломом. Но разбираться не хватало времени, и он старался не обращать внимания на глухую ноющую боль.

Еще начинала сказываться усталость. Стоило прикрыть глаза, как виделся мертвый раджан, и Тхао тут же тревожно вскидывался. Он знал, что слишком изматывал себя, не оставляя времени на отдых, но не мог задремать ни на минуту.

Тхао напрягся, услышав голоса впереди, и пополз еще тише. Он думал, что уже преодолел обжитые пещеры: на стенах проступили трещины, меньше стало света. Но нет, здесь, судя по гладкому чистому полу, раджаны бывали довольно часто.

Он скользнул к щели в стене и двинулся в направлении голосов. Вскоре расстояние между камнями стало настолько узким, что пролезал он с трудом. К тому же карабкаться приходилось вверх, а держаться вывихнутой рукой было больно.

Наконец Тхао лег, оказавшись на плоском камне, над которым нависал потолок. Он пополз вперед, и вскоре внизу ему открылась небольшая пещера, где сидели двое раджанов.

Теперь Тхао не боялся, что его учуют. Он замер, став всматриваться в темноту пещеры, – и решил сначала, что увиденное ему померещилось.

На полу, видимые даже слабыми глазами, сверкали целые груды самоцветов. Все украшения Такшаки, брошенные туда, показались бы лишь горстью и тут же затерялись бы. Тхао никогда не видел сразу столько драгоценных камней.

Он раньше не задумывался, зачем же они нужны были раджанам. Если дарить своим рабам – то не столько ведь, как добывали далиты! В этой пещере камни зачем-то собирали, и раджаны охраняли их.

Оставаться здесь было опасно, и Тхао медленно стал отползать назад. Но поврежденная рука, занемевшая от напряжения, неловко дернулась – и вниз покатился задетый камешек.

Раджан поднял голову, и его желтые глаза сверкнули в полумраке. Тхао вздрогнул: его заметили.

Задевая камни постоянно спадающим тяжелым поясом, он выбрался обратно со всей возможной быстротой и сразу устремился вперед, но шорохи за спиной становились все ближе. Долгим преследование быть не могло: уставший и избитый, Тхао двигался медленнее раджанов. Когда слишком сильно закололо в груди, он остановился, опершись на камень у обрыва. Внизу стремительно текла река.

Тхао положил ладонь на рукоять ножа и постарался перевести дыхание. Рваться дальше было бессмысленно, потому что движение слышалось с обеих сторон.

Раджаны ползли медленно, не торопясь, уверенные в том, что окружили его. Двое появились одновременно, и переглянувшись, стали приближаться. Они выхватили ножи: значит, брать его живым не собирались.

Тхао встретился взглядом с горящими глазами раджана и ощерился в усмешке. И заполз на камень над обрывом, а потом откинулся назад.

Воды бурного потока сомкнулись над ним.

Река оказалась ледяной – холод тут же обжег его. В ней было совсем необязательно тонуть: достаточно лишь замереть на миг, и разом перестанет чувствоваться тело. Тхао нырнул глубже, яростно загребая руками, и поток тут же увлек его за собой, прочь от преследователей.

Его било и швыряло о камни, несколько раз он едва не захлебывался. К берегу подплывать было опасно, иначе он мог разбиться об отвесные стены с выступающими острыми глыбами. Но и пропустить место, где окажется пологий выход на сушу, тоже было нельзя.

Едва увидев вдали нагромождение камней, на которые можно было выбраться, Тхао устремился туда. Он почти доплыл, когда вдруг перестали чувствоваться руки и хвост. С силой бросило о камни, и он понял, что не мог даже напрячь тело, чтобы уцепиться.

Неожиданно чудом повезло: Тхао сново толкнуло, и вода сама вынесла на возвышение. И тут же накатила слабость – почти равнодушно он подумал о смерти от холода. Дух еще требовал борьбы, но тело совсем оледенело, и сознание стало уходить.

Он попытался привстать, опираясь на руки, и резкая боль в запястье пронзила его. Тхао закусил губу: нет, он еще будет бороться.

Тело оживало мучительно медленно, пока он заставлял себя двигаться. И, наконец, он почувствовал саднящую боль в спине и плечах, словно его кололи изнутри.

Больше всего хотелось свернуться на камнях, дав отдых разбитому телу, но засыпать было нельзя. Холод по-прежнему обманчиво мягко обволакивал его. Тхао с усилием поднялся, неловко нащупав нож на поясе: оружие осталось при нем.

Двигаться теперь было гораздо труднее, тем более что он полз по влажным камням, обрывавшимся в реку. Еще раз попав туда, Тхао продержался бы совсем недолго.

Временами приходилось прижиматься к стене, стремясь сохранить равновесие и не упасть. Иногда случались короткие передышки, когда тропа расширялась.

Но, несмотря на тяжесть пути, направление было все же верное – к столице. А от реки Тхао отдалился, как только появившийся сбоку тоннель предоставил такую возможность: воды ему хватило надолго. Но пришлось лезть вверх по острым камням, и сил уже совсем не осталось.

Добраться до города он не смог бы без отдыха. Тхао спрятался в первой же увиденной груде камней и свернулся там. Он даже забыл о голоде, который снова подступил, стоило проснуться. Тхао ненадолго утолил его маленькими рассохшимися грибами и снова двинулся вперед. Устал он теперь гораздо раньше, чем прежде, и скоро уже полз, шатаясь и опираясь на стену. Нестерпимо хотелось лечь, но Тхао заставлял себя добраться до какого-нибудь приметного камня, и, лишь чуть переведя дыхание, продолжал путь.

У него было совсем немного времени, прежде чем раджаны вновь обнаружили бы его. Вряд ли они остановили бы поиски: в смерти беглеца непременно захотят удостовериться и увидеть тело. А значит, нужно было торопиться.

Открывшаяся пещера была невероятных размеров – много больше той, которую довелось пересечь. В темноте терялись не только стены, но и верх, и жутко было даже вытянуть руку, замерев на краю.

Тхао начал спускаться к покинутому городу. Он добрался.

Камни были острые, а лежали почти отвесно. Держаться Тхао мог лишь одной рукой: вторая, поврежденная, онемела до локтя и висела безвольно, только мешая. Он останавливался несколько раз, а спустившись на ровную поверхность, и вовсе растянулся на ней. Но лежать там было опасно, потому что его легко могли заметить. А впереди, в городе, наверняка нашлись бы подходящие укрытия.

Столица, даже разрушенная, поражала величием и красотой. Что там обтесанные стены пещер!.. Здесь же они, из гладкого камня, были выложены ровными линиями, образуя небольшие пещеры – трудным казалось представить, что они были отдельными для каждого нага. Тхао даже забыл об усталости, оглядываясь по сторонам.

Чем ближе к центру города, тем выше и ровнее становились стены рукотворных пещер. Иногда даже видны были искусно вырезанные рисунки, которые почти стерлись за давностью лет.

Впереди пространство было свободно, окруженное стенами. А за ним возвышалось огромное каменное сооружение, при виде которого у Тхао перехватило дыхание. Оно собрано было из светлых глыб, не просто уложенных одна на другую, а создававших переходы и арки. Наверное, тут жили цари нагов – ни для кого больше не представлялось достойным это величественное место.

Но, вместе с тем, здесь было лучшее укрытие в городе. Тхао, поборов трепет, стал подниматься к входу.

Он снова замер внутри. Там на стенах сохранились росписи, и Тхао, завороженный, стал вглядываться в них. Забылось даже, что его преследовали и нужно было прятаться.

Четкими глубокими линиями, невозможными для слабых рук далита, на камни был нанесен рисунок. Изображен был наг, величественный и гордый. Он вытягивал вперед руку, и на ладони лежал самоцвет, судя по острым граням. А рядом стояло другое, неизвестное Тхао существо, у которого было, как и у нага, узкое гибкое тело, но хвост книзу раздваивался и оканчивался тяжелыми когтями. Лицо странно вытянутое и заостренное, а за спиной – два полукружия с прихотливо вырезанным узором в виде пластинок, наложенных одна на другую. Из существ других миров Тхао знал только о Гарудах – быть может, так и выглядели небесные птицы-воители? Но ведь наги воевали с ними, а на рисунке существо в ответ протягивало руку, и это был, несомненно, мирный жест.

Тхао хотел приблизиться, чтобы лучше рассмотреть, но тут же зашатался от головокружения. Нужно было лечь, иначе он просто упал бы.

Он добрался до закоулка за большой длинной пещерой внутри сооружения. Тхао забился в щель и выглянул наружу – вел сюда один узкий проход, и, хоть он и загонял себя в угол, но смог бы защищаться от раджанов. Те не рискнут пробираться к нему, боясь напороться на нож. А еще здесь по стене стекала вода.

На другой день Тхао едва мог подняться: путь был слишком долгим, и силы совсем оставили его. Но хуже всего оказалось то, что его колотило в ознобе – холод сделал свое дело.

Он нескоро заставил себя выползти и отправиться на поиски еды. Выбираться пришлось к небольшим пещерам, да и то ближе к окраине города. Обнаружил он совсем немного грибов, и голод они почти не утолили.

Вернувшись, Тхао сразу же провалился в беспамятство. Жар усиливался, и ему виделись странные сны: город был прекрасен, блиставший роскошью. Тхао узрел царство во всем его величии – сверкало золото, а обитатели собрались в центре столицы, и величественный царь нагов оглядывал своих подданных. Образы мелькали перед глазами и тут же забывались, и очнулся Тхао, ничего не помня о снах.

Он снова отправился за пищей, но на этот раз нарвал грибов впрок, понимая, что не хватит сил доползти еще раз. Услышав движение на окраине города, а вскоре и увидев раджанов, Тхао не удивился: знал, что те придут за ним.

Вернувшись в свое укрытие, он снова свернулся там, пытаясь устроить нестерпимо болевшую руку. От боли хотелось стонать и биться, но сил не осталось даже на это.

Его нашли быстро. Тхао поднялся и выставил вперед нож, когда хотели проникнуть к нему. Лезть прямо на лезвие, в узкую щель, они не стали. Снаружи Тхао услышал холодный голос:

– Ты все равно обречен, предпочтешь ли сгнить тут или выйти.

Но выползать и молить о пощаде Тхао не собирался.

Он думал об Астике – воспоминание о нем было единственной радостью в ожидании смерти. Теперь Тхао понимал, какие чувства охватывали его, когда тот, замерзший, прижимался в поисках тепла. Были и жалость, и нежность – и что-то еще, неизмеримо большее. Только после произошедшего с его господином Тхао понял, чего неосознанно хотелось с Астикой. Нет, конечно, не как с раджаном, а совсем иначе – ласково, мягко, не причиняя никакой боли, а только даря тепло. Но, даже осознав раньше свои желания, он не стал бы открывать их: слишком мал был еще Астика. Впрочем, сейчас Тхао все отдал бы, лишь бы хоть однажды прикоснуться к нему, обнять и прижать к себе. Даже при воспоминании об этом становилось легче умирать.

Еще в подступающем бреду возникали странные вопросы, о которых Тхао вовсе не задумывался раньше. Для чего раджанам столько драгоценных камней? Почему на рисунке наг протягивал самоцвет странному существу? Зачем они воюют с Гарудами, да и воюют ли? Почему у них нет нагинь и змеенышей?.. Казалось, вот-вот найдется ответ на все разом, стоит лишь понять одно, самое важное. Но догадка, почти проявляясь, снова и снова ускользала от него.

Сводил с ума монотонный звук падающих капель. Приподнимаясь на одной руке, Тхао жадно пил, но в горле все равно оставалось нестерпимо сухо. Грибы были съедены, и голод уже не чувствовался, только голова кружилась от слабости.

Раджаны терпеливо ждали, когда он забудется окончательно. Но Тхао не хотелось мучительно умирать от голода в щели между камней. Если смерть неизбежна, то пусть она будет быстрой.

Решение зрело давно. Тхао почувствовал, что скоро не сможет исполнить задуманного – и тогда поднялся, сжимая в руке нож.

Он вышел сам, и раджаны тут же плотным кольцом окружили его. Но нападать никто не спешил. И Тхао понял вдруг, что они не решались: боялись его дикого затравленного взгляда и лезвия в ладони – беглец, обреченный и загнанный в угол, готов был на все.

Круг разомкнулся, и вперед выступил один из раджанов. Тхао почему-то сразу показалось, что он стар: глаза были тусклы, а волосы словно бы выцвели и посерели. Но время не согнуло его – тело оставалось по-молодому крепким и гибким. Другие раджаны, несомненно, подчинялись ему.

Старый воин вытащил свой нож и медленно пополз вперед. Тхао замер, глядя исподлобья: он знал, что выдержит лишь несколько ударов. И, когда раджан приблизился, он бросился вперед.

Дрался он с остервенением заранее побежденного, которому терять уже нечего. Не умея владеть ножом, Тхао размахивал им наугад, просто стараясь попасть, и сам отчаянно бросался под клинок раджана. Тот отбивался, почти не двигаясь и не напрягаясь.

Тхао начал задыхаться, а взгляд застилала пелена. Уже не видя ничего перед собой, он кинулся на раджана – и тут же раздался общий ошеломленный вздох.

Что произошло, Тхао увидеть не успел: удар по лицу отбросил его в угол. Приподняться он смог не сразу, но тут же зашарил глазами по пещере. Нож лежал рядом, и можно было бы дотянуться, чтобы снова ударить раджана.

Тот стоял, оглядывая свое плечо, по которому стекала кровь. Остальные по-прежнему потрясенно молчали. Раджан поднял на Тхао взгляд, в котором мелькнуло удивление и, почему-то, одобрение.

Тхао рванулся было к ножу, но раджан небрежно отшвырнул оружие хвостом, продолжая приближаться так же медленно. Ножа больше не было, но еще оставались зубы. Тхао, зашипев, рванулся вперед, к его открытой шее. Сил было ровно на один прыжок.

Взмах руки раджана он еле заметил. И тут же его схватили со всех сторон, удерживая и не позволяя двинуться. Тхао повел вокруг мутным затуманенным взглядом. Ему не давали умереть в бою, как хотелось, но сдаваться живым он не собирался.

Он замер на мгновенье, чтобы хватку ослабили. И рванулся прямо на нож одного из раджанов, чтобы напороться на него.

Лезвие только обожгло бок, но броситься еще раз Тхао не успел: сзади по голове его ударили рукоятью, и взгляд заволокла темнота.

Сознание возвращалось медленно. Пребывая где-то между сном и явью, Тхао долго лежал бездумно, смутно боясь открыть глаза. Он еще плохо мог вспомнить, что же произошло, но понимал, что ничего хорошего его не ждало.

Что-то, однако, было не так. И возникшая догадка заставила Тхао окончательно проснуться.

Он лежал в тепле, а раны совсем не болели.

Тхао осторожно шевельнулся, но ушибы по всему телу едва дали о себе знать. Еще закололо в задетом ножом боку, но тоже слабо. Он тогда открыл глаза и сквозь мягкий полумрак разглядел гладкие стены пещеры.

Тхао перевел взгляд в сторону и тут же напрягся, едва не рванувшись вскочить. На камне рядом сидел раджан, и на плече у него виднелся свежий шрам.

Разом вспыхнули прерывистые лихорадочные мысли. Не двигаясь, Тхао напряженно смотрел на воина и прикидывал, чем можно защититься. Оказывалось неудачно: он не чувствовал сил даже для того, чтобы сесть, а никакого оружия рядом не было.

И еще Тхао ничего не понимал. Зачем его выхаживали, если собирались убить? Рана на боку, промытая и обработанная, не болела, а запястье было заключено в крепкую повязку из вьюнка.

Не стали же его лечить, чтобы смерть потом стала более долгой и жестокой... Тхао напрягся, тем не менее, готовясь к самому худшему.

– Что ж, ты блестяще прошел испытание, – сказал раджан, коснувшись шрама на плече.

– И-испытание?

Взгляд раджана стал задумчивым и чуть отсутствующим.

– Ты не сразу поверишь в то, что я расскажу тебе, но все именно так. Раджаны и далиты – один народ, и не было покорения царства нагов. Разрушено оно было изнутри, когда группа военачальников захватила власть, уничтожив старую династию. Вы, далиты, помните об этом как о каре богов, однако им нет никакого дела до подземелий. Ваши же сказания именно мы внушили вам. Никто из народа нагов не должен был догадаться об истинной причине захвата власти. Дело в том, что во время одного из дальних походов в верхний мир воины нагов нашли амриту.

– Амрита? – слабо усмехнулся Тхао, от изумления забывший о повиновении. – Мифический эликсир бессмертия, напиток богов?

– Именно, – кивнул раджан. – Но не мифический. А тайну бессмертия не хотелось ни с кем делить, тем более что амриты было очень мало. Ее непременно потребовал бы царь для себя и своих приближенных, которые не делали ничего для царства, а только услаждались роскошью во дворце.

Раджан хмуро замолчал, словно до сих пор тая злость на них. Тхао хотелось задать вопрос, но ведь далиту нельзя говорить без позволения... Однако теперь казалось, что его за это уже не накажут.

– Я могу спросить? – несмело начал он.

Раджан молча кивнул, глядя на него с внимательным прищуром.

– Вы не воюете с Гарудами? – рисунок со стены дворца стоял у Тхао перед глазами.

– Нет. Царство нагов издревле торговало с птицами драгоценными камнями, а сейчас мы обмениваем их на амриту. Войны никогда и не было, ведь нам нечего делить: мы не поднимемся в небо, а Гарудам не нужны подземелья. Спрашивай еще, я отвечу.

– Зачем вы берете себя юношей, а не нагинь?

– Потому что тогда появлялись бы жизнеспособные змееныши, что невозможно у разных народов, и этого не получилось бы долго скрывать. И далиты тогда поняли бы, что тоже могут стать бессмертными – а с восстанием мы не справились бы. Но ты нужен был не как раб. Тебя хотели сделать одним из нас, и ты доказал, что достоин этого.

– Почему именно я? – немея от ошеломления, спросил Тхао.

– Ты оказался крепче других. Возможно, твоя мать была чуть менее голодной и изможденной, чем остальные. Или твой отец был вынослив, и это передалось тебе. Или ты в яйце был ближе других к теплу. Жаль, мы не знаем этого, потому что следить за тобой начали не с рождения, а позже. Помнишь, ты еще змеенышем выжил после того, как упал в ледяную воду?.. После этого мы стали проверять, насколько же ты крепок. Мы были удивлены: о тебя ломались все резцы и зубила. А еще эта привязанность к слабому – значит, были силы не только на себя! Уже тогда мы решили, что ты достоин. И потому даже испытание сделали труднее, чем для других, хотя достаточно было и того, что ты вообще сопротивлялся. Тебя могли поймать сразу, но наблюдали, сколько же продержишься.

– Для других?.. – озадаченно спросил Тхао.

– Да. Многие из раджанов – бывшие способные рабы. Нам ведь нужна свежая кровь. Безнаказанная власть, особенно долгая, разъедает душу. Твой господин был примером, и мы нарочно не стали препятствовать тому, чтобы он выбрал тебя, потому что надеялись избавиться от него твоей рукой, – раджан вдруг вздохнул. – Знаешь, сказания о лучших прежних временах были всегда. Мы были молоды, когда нам говорили, что династия царей выродилась, а царство погрязло в роскоши и пороках. Наверное, так оно и было, иначе мы не отважились бы свергнуть власть. А теперь то же самое грозит нам. Оказывается, бессмертие – тяжкое бремя.

– Но ведь... – не находя слов, Тхао задержал взгляд на его выцветших волосах и потухших глазах.

– Нет, это не старость, – покачал головой раджан. – Это усталость от жизни. Я иногда теперь даже жалею, что ты меня только ранил. Но, впрочем, еще не время. У меня тоже есть свой раб, и с ним тепло, потому что он молод... Пока что его привязанность еще держит здесь.

Тхао вспомнил вдруг, что обрывками видел сквозь забытье. Наверное, его тогда только принесли сюда. Рядом был старый раджан, внимательно наблюдавший за ним. И вдруг мелькнуло испуганное бледное лицо Такшаки.

– Господин... – он прильнул к раджану и обеспокоенно коснулся его плеча.

Тот мягко отстранил его и кивнул в сторону Тхао.

– Лучше позаботься о нем.

Такшака присел рядом и стал осматривать его запястье, и от нахлынувшей боли Тхао снова провалился в забытье.

Теперь он снова взглянул на раджана, но тот уже стал собранным и спокойным, словно даже жалея о том, что сказал слишком много. Он резко поднялся и оглянулся в сторону Тхао.

– Мы проведем обряд, когда ты оправишься. Отдыхай.

Пронзенный внезапной тревожной догадкой, Тхао уже ему в спину задал последний вопрос:

– Я буду помнить, как был далитом?

Раджан помедлил с ответом чуть дольше, чем раньше.

– Нет. Прежнее просто станет неважным. Мы ведь не можем допустить, чтобы ты рассказал все далитам, решив помочь им.

Тхао отвернулся и прикрыл глаза, чтобы не выдать охватившего его смятения. Но появившаяся мысль: «Астика, я все равно не забуду тебя», – была твердой и уверенной.

День Посвящения был тревожным для далитов. Взволнованный шепот вокруг сводил с ума, и, даже забившись в угол, Астика все равно слышал, о чем говорили. Далиты часто оборачивались к нему, принижая голос, и Астике тогда становилось еще страшнее. Все думали, что его убьют.

Без Тхао стало тяжело, как никогда раньше. Астика и не догадывался, что вся его жизнь заключалась в том, чтобы просто быть с Тхао рядом. Теперь же он, оставшись один, медленно угасал.

Он вяло удивлялся, как дожил до Посвящения. Его стали часто наказывать за то, что он не мог работать наравне со всеми, и держаться становилось все труднее. Астика хотел уже тихо уйти сам, когда его неожиданно поддержали.

Тот раджан был странным. В первый раз Астика даже испугался его напряженного внимательного взгляда – воин долго смотрел на него, словно не веря тому, что видел, а потом быстро покинул пещеру.

С тех пор Астика перестал верить, что Тхао погиб. Своими домыслами он ни с кем не делился, потому что тогда стали бы жалеть еще сильнее, посчитав безумным. Но Тхао был жив. Он приходил во снах, и тогда, в его объятьях, становилось чуть легче. Астика больше всего боялся спугнуть наваждение, когда, уже засыпая, чувствовал рядом тепло тела Тхао и осторожные касания – ласковые руки тихо гладили по волосам и обнимали за плечи. Лишь однажды хватило смелости открыть глаза, но очнулся Астика один, и лишь удаляющийся шорох послышался в тишине. Он понимал с тех пор, что все это казалось, но упрямо продолжал верить.

Раджан же появлялся теперь часто, и Астика стал узнавать его по длинному тонкому шраму на боку – наверное, ранили в бою Гаруды. Тот никогда не приближался, молча наблюдая за работой. Но однажды, когда обессилевшего Астику хотели ударить, тот вдруг выступил вперед, положив ладонь на рукоять ножа, и другой раджан тут же отступился, подчинившись ему.

Астике не хотелось ни о чем думать, в том числе и о странном воине. Во время изнурительной работы лишь одна мысль билась в нем: лишь бы во сне снова появился Тхао.

Перед Посвящением тот сидел рядом особенно долго. Астика боялся пошевелиться, когда Тхао ласково перебирал его волосы и гладил, наклоняясь совсем близко и почти обнимая. А еще он впервые заговорил – Астика едва не вздрогнул от еле слышного успокаивающего шепота: «Не бойся. Все будет хорошо». Он понимал, что медленно сходил с ума, но Тхао был рядом, и это казалось единственно важным.

Но все равно он ничего уже не понимал от нахлынувшего страха, когда пришло время Посвящения. Астика шел, шатаясь, и кто-то из далитов поддерживал за локоть. А потом его грубо вытолкали вперед, и он едва не упал.

К нему приближались мучительно медленно. Лучше бы убили сразу, первым, не терзая ожиданием. Он зажмурился, чтобы не видеть, когда же окажутся около него. А когда открыл глаза в наступившей тишине – перед ним стоял раджан со шрамом на боку.

Он протянул руку, и Астика испуганно дернулся. А когда потащили – замер, даже не пытаясь врываться. Пусть убьют быстрее, и меньше придется мучиться.

Но Астика все-таки не выдержал – вцепился в плечо раджана, пытаясь произнести хоть слово мольбы, но вырвался лишь сдавленный всхлип. Воин покачал головой, и Астика заметил, что нож тот не доставал. Но догадка не успела обозначиться, потому что взгляд заволокла пелена.

Наверное, он ненадолго потерял сознание, потому что, очнувшись, не понял, где оказался. Раджаны тащили его по каким-то незнакомым пещерам, и Астика почти висел в их хватке.

– Требует сразу, – усмехнулся один из воинов.

– Нетерпеливый...

Астика даже не понял, о чем они говорили. Казалось, что все это происходило с кем-то другим, и потому воспринималось почти равнодушно.

Его оставили в пещере, и он тут же забился как можно дальше в угол. Все тело охватила мелкая дрожь, и Астика сжался, судорожно всхлипывая.

Почувствовав рядом движение, он попытался замереть, но теперь его трясло сильнее. Осторожное прикосновение к плечу заставило Астику отдернуться, и он забился в чужих руках, отталкивая их от себя.

Его подняли и осторожно положили на широкий плоский камень. Астика уже почти не вырывался, только слабо всхлипывал. А еще он боялся внезапно вспыхнувшей надежды: объятия были мягкими, ласковыми, словно бы привычными. Неужели?..

Но надежда эта была слишком безумной, чтобы оправдаться. Рядом был раджан, тот самый, со шрамом. Астика резко отвернулся, пряча лицо, и тихонько заплакал, уже не сдерживаясь.

– Не надо, прошу, – между всхлипами прошептал он, чувствуя чужие руки на себе; и выдохнул тонко и отчаянно, все еще надеясь дозваться: – Тхао...

– Я здесь, – желтые глаза раджана осветились знакомым теплом.