Сначала Эгильберт решил, что ему мерещится.

Это было похоже на облако. Только в отличие от обычных облаков оно не отрывалось от горизонта, а росло по мере приближения небольшого каравана и обретало всё более чёткие и строгие формы.

Теперь юноша ясно видел высоченную крепостную стену с зубцами, высокие тонкие башни за ней, куполообразные крыши зданий.

Не крепость – целый город. Размером в половину Ауреи.

Эгильберт сглотнул – его внезапно затошнило. Он пошатнулся, едва не свалившись с седла. Один из сопровождающих успел его поддержать, другие безразлично смотрели вперёд.

Ещё немного, стучало в голове, и они оставят меня. Повернут обратно от сверкающих стен. А я...

...ты будешь заложником...

Эгильберт как будто наяву услышал голос дяди Бодовина, увидел его печальный взгляд. Не дядя – так решил магистрат.

В голове крутился неотвязный вопрос – почему я? Почему выбор пал не на сына или дочь многодетного семейства? Почему именно Эгильберт, сирота, единственный оставшийся в живых потомок одного из основателей Ауреи – Золотого Города-В-Песках?

Он очнулся от раздумий, только когда понял, что солнце уже не палит нещадно. Огромная крепость словно надвинулась на них, укрыв своей тенью. Главный сопровождающий натянул поводья.

– Ну что ж – почти приехали.

Эгильберт окинул тоскливым взглядом оставшийся за спиной песок, всадников... На белую стену он старался не смотреть.

«По крайней мере, они въедут со мной внутрь – им же надо пополнить запасы. Ведь лошади не верблюды».

Два века тому назад по этим пескам брели верблюжьи караваны. Но сарацины давно изгнаны отсюда, а осевшие в песках потомки северян предпочитают лошадей. Хотя и верблюды никуда не делись.

Эгильберт поднял дрожащую руку и вытер мокрый лоб уголком ихрама. Несмотря на жару, его вдруг пробил озноб.

...будем надеяться, что ты избежишь участи других... я буду молиться о твоём скорейшем возвращении...

Может быть, дядя Бодовин сумеет сделать так, чтобы чудовища, засевшие в Каср-аль-Абьяд, навсегда забыли, что это такое – брать заложников. В магистрате сидят умные люди. Они смогут найти обходные пути к побережью, и тогда Белая крепость перестанет угрожать Аурее, а изматывающий путь к Кабире – Великой реке – заменят морские перевозки.

Эгильберту было шестнадцать, и он верил, что всё изменится к лучшему.

– Приготовьтесь, мой господин, – седой вояка, на долю которого выпало участие в последних кровопролитных сражениях с демонами тридцать лет назад, наклонился к юноше, сочувственно глядя на его взволнованное лицо.

Эгильберт поерзал в седле: он терпеть не мог ждать неизвестного. Никто из заложников не рассказывал, что с ними случалось во время пребывания в Каср-аль-Абъяд, но цветущие на первый взгляд люди спустя несколько месяцев умирали, сгорая, словно от чахотки.

Себе такой судьбы он не желал.

– В чем дело? – Эгиль проморгался, стряхивая с длинных ресниц проклятый песок, проникавший всюду, даже под просторную одежду. – Я должен пройти через какой-то ритуал, прежде чем попаду в лапы нелюдей?

Пожилой капитан смутился.

– Мне об этом ничего не известно, господин. Но в городе нам запрещено произносить даже слово. Поэтому будьте благоразумны. Не стоит дразнить этих фанатиков, – он презрительно сплюнул на камень у дороги.

Эгиль отчётливо услышал шипение, и через пару секунд от капли влаги осталось только темное пятнышко.

– Я надеюсь, через год мы вас заберем отсюда в добром здравии, – проговорил капитан. – И ещё... ради всего святого, не пытайтесь бежать... Ещё когда я был молод... когда проклятые демоны только начали забирать заложников... было два... да, два побега. В Аурею потом вернули только кости, по виду человеческие. И чуть было снова не началась война.

Эгиль окинул взглядом бесконечную пустыню, подумал, сколько дней понадобилось на дорогу от родного города до Белой Крепости... Только самоубийца решился бы на побег.

Громкий скрип донесся от крепостной стены, ворота с лязгом распахнулись, открывая путь в неизвестность.

Поездку через город Эгиль почти не запомнил. Режущие глаз ослепительной белизной стены домов, небольшие сады повсюду – их свежая зелень контрастировала с окружающей Каср-аль-Абъяд пустыней.

И никого. Пусто.

Только раз юноше удалось увидеть на балконе одного из домов наблюдавшего за процессией жителя в чёрном биште. Заметив, что Эгильберт смотрит на него, смуглый сарацин сделал рукой знак, оберегающий от сглаза, и отступил в тень.

В полной тишине гости проезжали по невероятно чистым улицам. Никаких тебе сточных канав с нечистотами, нищих, вони разлагающихся отбросов. Все же у сарацин есть чему поучиться, отметил юноша, или это нелюди так их выдрессировали?

Небольшой караван остановился в самом сердце города. Крепость. Обиталище демонов. Чтобы увидеть, где кончаются полупрозрачные сияющие стены, Эгильберту пришлось задрать голову. По спине снова прошёл озноб. Еще минута – и он останется один. Рвануться назад не позволили гордость и детская вера в непогрешимость магистрата и опекуна. Юноша пришпорил коня, подъезжая к месту своего заточения.

Не оглядываться, не звать.

На этот раз не было ни скрипа, ни шёпота за спиной. Бесшумно открылись полукруглые ворота. В глубине арочного прохода светился далеким пятном внутренний двор. Глубоко вздохнув, Эгильберт спешился, тут же забыв про свою лошадь, и шагнул вперёд. Переступил невидимую линию, означавшую начало отсчета времени до освобождения. Ворота так же бесшумно захлопнулись за его спиной.

Здесь тоже хозяйничали белое и зелёное. Казалось, стены, изящные колонны в многочисленных проходах, даже пол – всё сделано из драгоценного полупрозрачного мрамора. В Аурее мраморными были только статуи, украшавшие главный зал магистрата.

Слышалось журчание множества фонтанов, и это тоже казалось невероятным – откуда в проклятом логове демонов столько воды? Ведь даже в оазисе Ауреи вода была на вес золота. Впрочем, потомкам тех, кто искал – и нашёл – баснословные сарацинские сокровища, было чем платить за драгоценную влагу.

А здесь... Эгилю казалось, будто он в сказке. Веяло влажной прохладой, яркая зелень оплетала стены и колонны, стебли и листья буйно выплёскивались из больших каменных ваз.

Он прислушался – действительно, пели птицы! Волшебство...

Кто-то дёрнул его за рукав.

Эгиль едва не закричал от неожиданности – настолько привык за короткое время к безлюдью и тишине.

Перед ним стоял крохотного ростика человечек в тюрбане, белых шальварах и блестящем кафтане. У человечка было очень странное и, пожалуй, страшное лицо – маленькие глазки, горящие, словно угли, невероятно густые брови, гротескно большой нос...

– Ступайте за мной, – приказал человечек по-сарацински.

Заложник повиновался.

– Как тебе наш новенький?

Высокий стройный силуэт у полукруглого окна даже не пошевелился. Лишь несколько мгновений спустя послышался ленивый голос:

– Неплох. Бывали хуже, бывали лучше. Он так закутан в свой бишт, что толком не разглядеть. Пусть его хотя бы отмоют для начала – эти дикари с севера, похоже, вместе с родиной утратили и обоняние.

– И они ещё называют наших верных подданных варварами, – усмехнулся тот, что начал разговор. – Так тебя ждать сегодня?

– Пожалуй, да. Посмотрим, что из себя представляет новая зверушка.

Коридоры дворца были просторны и светлы. Прохладой веяло от многочисленных фонтанов. Здесь всё было продумано и содержалось в образцовом порядке, вплоть до птичьих кормушек. Эту немыслимую чистоту должны поддерживать десятки слуг – но на всём протяжении недолгого путешествия никто не обогнал их, никто не попался навстречу.

Маленький провожатый бодро семенил впереди, и Эгильберту пришлось прикладывать усилия, чтобы не отстать на поворотах. Его вели куда-то... если он правильно оценивал направление, в сторону, противоположную воротам, в которые вошёл. Это уже явно внутренние помещения – а где же хозяева? Где сарацинские демоны? Неужели им настолько надоели сменявшиеся каждый год заложники? Вернулось ощущение грядущей опасности, и снова пробрал озноб.

Человечек обернулся через плечо, сморщил нос, став ещё страшнее.

– Меня зовут Алеф, я буду вашим слугой, господин. В Каср-аль-Абъяд не позволяется приступать к трапезе до омовения, поэтому я вас сразу проведу в бассейн при ваших покоях.

Его голос противно скрипел, разгоняя тишину длинного коридора. Маленькая жилистая рука сильно толкнула украшенную диковинным орнаментом створку двери, и у юноши вырвался очередной вздох восхищения.

До этого Эгильберт знал только маленькие комнатки каменного отцовского дома и крохотные закутки Школы, где едва можно было уместиться двоим. По причине нехватки свободного пространства первое не очень отличалось от второго, но здесь...

Просторный зал. На стенах и потолке играют блики от колышущейся в мраморном бассейне воды. А ведь далеко над песками мерцает и струится раскалённый воздух...

Даже ветерок, колыхавший лёгкие белые занавеси у окон, казался прохладным.

– Спальня там, – Алеф махнул рукой направо. – Слева комната для упражнений, оттуда можно выйти в сад. Она сообщается также с трапезной. А здесь – всё необходимое, чтобы поддерживать себя в чистоте.

Тон, каким Алеф упомянул о чистоте, заставил Эгильберта смутиться. Ему случалось быть куда более грязным, чем теперь, а ведь дядя Бодовин расщедрился, и перед отъездом племянник принял настоящее омовение в лохани. Однако в гостях надо следовать хозяйским правилам. Тем более что это созвучно царящему вокруг порядку.

Алеф потрогал воду в купальне, а потом принялся сновать между бассейном и столиком с многочисленными пузырьками и кувшинчиками, что-то бормоча себе под нос. Эгиль довольно хорошо знал сарацинский, поэтому весьма удивился, разобрав в бурчании слуги слово "арус".

О какой невесте идет речь? Странно...

Вылив в воду содержимое примерно полудюжины флаконов, Алеф направился к замершему юноше.

– Что ты делаешь? – возмутился Эгильберт, но ловкие ручки за считанные мгновения сорвали с него всю одежду и брезгливо отбросили в плетёную корзину.

– У вас будет другая одежда, – уверенно заявил человечек и подтолкнул его к бассейну.

Да, такого мытья у Эгиля не было ни разу в жизни.

Какое-то время он полежал в бассейне, наслаждаясь ароматом благовоний. Потом, решив, что с него достаточно, и не желая злоупотреблять гостеприимством неведомых хозяев, начал подниматься – но тут Алеф с силой надавил ему на макушку и заставил погрузиться в воду целиком.

Не обращая никакого внимания на злость чихающего и отплёвывающегося Эгильберта, карлик схватил с мраморной подставки странный предмет.

– Что это? – удивился юноша.

– Мочалка... Каждый раз одно и то же, – пробурчал Алеф. – Повернитесь спиной...

Эгильберт решил, что его подвергают каким-то особо утончённым пыткам. По крайней мере, карлик явно решил снять с него кожу. Истязаемый орал, отпихивал мучителя – но в маленьких цепких ручках была недюжинная сила. Алеф поливал его какими-то пенящимися снадобьями, намыливал и ополаскивал, и каждый раз мыло пахло по-новому – а ведь дома, в Аурее, кусок белого мыла без запаха стоил месячной платы хорошего мастера.

К концу испытания Эгильберту стало казаться, что он уже сбросил шкуру, как змея. Скрипела покрасневшая кожа, скрипели волосы – а Алеф щёлкнул пальцами, и рядом с бассейном, в котором волшебным образом уже плескалась чистая вода, оказались два таких же маленьких и странных, как он сам, существа. Эти, не представившись, взялись за ногти на руках и ногах Эгиля. Пемзой ему тёрли пятки и загрубевшие от соприкосновения с оружием ладони. Где-то в середине процесса Алеф сунул ему в рот какую-то душистую деревянную палочку.

– Жуйте, господин. Это полезно для зубов.

И Эгильберт послушно жевал.

Напор Алефа с подручными вызвал у него чувство апатии и безразличия, так что когда карлики вытащили его за руки из бассейна, он чуть не упал.

Потом его, полусонного, кормили чем-то невероятно вкусным, но усталость помешала даже оценить качество обеда. Эгиль нашёл в себе силы добраться до спальни – она казалась такой огромной – и рухнул на непривычно низкую кровать, даже не ощутив, что его чем-то накрывают.

– А он действительно хорошенький.

Узкая рука, украшенная перламутровыми когтями, небрежно опустила заслонку стенного «глазка».

– Пожалуй, ты прав. Ну что ж, приятный сюрприз. Всё-таки в северянах есть своя красота. Придёшь попробовать его?

– Сегодня я дежурю на стенах. Ты зачем-то поменял очерёдность.

– Только не упрекай меня. Не припомню, чтобы за последние двадцать лет ты не оказался в числе первых.

– Но именно сегодня, когда прибыла такая очаровательная игрушка, ты отправил меня в наряд.

– Не сердись, мой прекрасный зверь...

Золотистые глаза сверкнули, синие насмешливо прищурились.

Проснулся он ближе к вечеру – по крайней мере, об этом говорили те немногие косые лучи солнца, которые проникали в занавешенные окна.

Чувствовал себя Эгиль вполне неплохо. Правда, высохшие и не расчёсанные волосы спутались в страшном беспорядке, кожу кое-где саднило, а из одежды в просторной спальне имелась только простыня.

Появился Алеф.

– Господин проснулся? Нужно подготовиться к встрече с маликами.

Этого сарацинского слова Эгиль не знал, но предположил, что так карлик называет хозяев.

– А... а сколько их будет? Я имел в виду, как... как происходят встречи.

– Ничего страшного. Они просто любят, чтобы арус были подготовлены как следует...

– Почему «арус»? Ведь это же не свадьба, а я – не невеста. Я заложник, аманат.

Но Алеф уже замолчал.

Он за руку привёл Эгиля в знакомую купальню, уложил на узкую кушетку около бассейна и принялся массировать его, одновременно натирая какими-то душистыми снадобьями, от которых кожа начала мягко блестеть. Эгильберт перестал ощущать свои ссадины, он словно бы тёк и плавился под умелыми руками. Спать не хотелось, просто было очень хорошо. Так что ему даже в голову не пришло сопротивляться, когда, закончив массаж, Алеф снова придавил его к лежанке.

Краем глаза Эгиль увидел в руках у карлика странный предмет. При более пристальном рассмотрении оказалось, что это тыква с длинным стеблем. Послышался звук, какой издаёт заполняемый жидкостью сосуд.

Рядом, словно по волшебству, возникли давешние помощники Алефа. Маленькие жёсткие руки раздвинули ему ягодицы, а конец стебля вошёл в анус, и юноша понял, что его хотят накачать содержимым этой тыквы. Он вскинулся, начал вырываться, но держали его крепко.

– Не дёргайтесь, – сурово предупредил Алеф. – Мне надо, чтобы вы были чисты снаружи и внутри.

Это было ужасно. Эгиль не представлял себе подобного унижения. А проклятые карлики держали его, словно в стальных тисках.

Облегчаться пришлось под надзором одного Алефа. Хотя бы тут проклятый маленький уродец обошёлся без своих подручных. Отхожее место было совершенно не похоже на привычные Эгилю латрины Ауреи. Здесь всё смывала журчащая вода.

Эгиля снова вымыли и насухо вытерли. Потом один из помощников Алефа занялся волосами гостя.

Примерно полчаса спустя на Эгильберта из серебряного зеркала смотрел неузнаваемый, хорошенький, как куколка, мальчик. Проклятые карлики немного подвели ему глаза, надели золотое ожерелье и браслеты. Даже на ногах звенели драгоценные цепочки с крохотными колокольчиками.

– Вы больше не будете ходить босиком, – непререкаемо заявил Алеф, держа в руках изящного плетения сандалии.

Эгиль чувствовал себя до такой степени вымотанным, что уже не сопротивлялся.

Одежду ему так и не дали, но даже на это было сейчас наплевать. Когда карлики отвели его в спальню и ушли, он пинком отправил сандалии в угол, уселся на кровать и запустил пальцы с обрезанными и отполированными ногтями в причёсанную душистую шевелюру.

В дверь просунулась надоевшая за день физиономия Алефа. Он забросил себе в рот сушеный финик и улыбнулся. С подобной гримасой его лицо выглядело ещё отвратительней.

– Юный господин не должен волноваться. Не портите прическу, – кривоватые пальчики карлика бережно пригладили короткие и чуть вьющиеся после банных процедур волосы Эгиля. – А чтобы унять волнение примите настой на травах. Вот мед, чтобы подсластить.

Не дав юноше и рта раскрыть, слуга бойко наполнил хрустальный бокал коричневатой жидкостью из принесённого кувшина, добавил в напиток ложку ароматного тягучего меда. Эгиль невольно поймал пальцем потекшую вниз по бокалу сладкую дорожку и зажмурился от удовольствия. Такого божественного, сплетенного из множества оттенков вкуса он никогда не пробовал. Мед был редкостью в Аурее, и исключительно привозной. Из дальних краев. Цена за унцию этого лакомства доходила до десятка золотых монет, поэтому даже наследникам знатных родов он доставался в виде комочка сильно засахарившейся массы.

– Вкусно, – пока юноша не опомнился, карлик закивал, как игрушка на шарнирах. – Пейте, молодой господин, пейте.

Первый глоток был горек, как лекарственный сбор из крохотного садика тетушки Герт, во втором проявились нотки сладости, и уже третий был проглочен с наслаждением.

Открыв глаза, Эгиль увидел, что слуга оставил его, притворив дверь. Какая-то мысль крутилась на периферии сознания. Чему-то важному он не придал значения. Но чему?

Отхлебнув из бокала самый сладкий последний глоток, высокородный заложник вдруг похолодел, уставившись на изящную вещицу, как на скорпиона, из тех, что в изобилии водились в окрестностях Ауреи. Слишком назойливо Алеф предлагал утолить жажду. Слишком рьяно прислуживал и ободрял.

Напиток, скорее всего, не успокаивает, а...

Додумать Эгиль не смог. В голове приятно зашумело, невесть откуда взявшаяся истома охватила все тело, и, выронив бокал на ковер, погруженный в полудрему юноша опустился на широкую кровать.

Он лежал, ощущая под собой тонкие покрывала и мягкие подушки, горячие, как песок пустыни. Странно, солнце уже закатилось, должно стать прохладнее – а почему-то не становится...

Эгильберт провёл непослушным языком по пересохшим губам. Даже это лёгкое напряжение мышц отозвалось вибрацией во всём теле. Соски затвердели, словно под прикосновением невидимых пальцев, кровь прилила к паху, заставляя член напрягаться всё сильнее.

Эгиль, потомок хладнокровных северян, не обладал буйным сарацинским темпераментом. В конце концов, именно вспыльчивость и неумение просчитывать ходы наперёд привели к тому, что исконные обитатели этих знойных мест были уничтожены или изгнаны... и нашли защиту у своих демонов... Маликов, как назвал их Алеф.

А ведь сегодня должна была состояться встреча с теми, кто взял его в заложники. Эгиль попытался сосредоточиться на этой мысли, но не смог. Как не мог совладать с усиливающимся возбуждением. Пытаясь как-то справиться с собой, он перевернулся на живот. Движение вышло рваным и неуклюжим – похоже, мышцы зажили собственной жизнью. Зато член, получивший контакт с подушкой, немедленно потребовал более активных действий.

Эгиль застонал. Дядя Бодовин говорил, что рукоблудие – грех и причина болезней. Племянник уже давно научился отвлекать непокорное тело умственными и физическими упражнениями, но сейчас...

Чья-то рука легла ему на плечо – такая сладостно-прохладная, ласковая. Помогла снова лечь на спину. К ней присоединилась вторая. Они устроили голову Эгильберта на подушке.

Теперь юноша мог видеть лицо, несомненно, мужское, но красотой превзошедшее бы любое женское – с безупречно правильными тонкими чертами, ярким алым ртом и глазами глубокой небесной синевы. Мужчина был совсем молод, возможно, лет на пять-семь старше самого Эгиля. И — юноша бросил на него только один взгляд, мгновенно залившись румянцем, хотя и без того был разгорячён, — совершенно наг.

Эгиль краем глаза заметил других, вошедших в спальню, но всё его внимание было отдано тому, кто склонился над ним. Прекрасный гость нежно сжал ладонями лицо юноши, провёл большими пальцами по его бровям.

– Заки, – расслышал Эгиль, – вахид...

«Чистый... необыкновенный».

Он хотел сказать... что-то сказать, но не успел. Горячие алые губы накрыли его рот, длинные светлые волосы потоком хлынули вниз, заливая серебром голову и плечи Эгильберта. Повинуясь импульсу, юноша протянул руки и обнял прекрасного гостя за шею.

Какая-то часть его сознания – крохотный кусочек – понимала, что вошедшие разговаривают. И разговаривают о нём. Но все слова сливались в смутный шум. Зато прикосновения Эгиль ощущал отчётливо. Прохладные, теплеющие с каждым мгновением руки скользили по его телу, ласкали, гладили. Он никогда не испытывал ничего, даже отдалённо похожего на это. Его снова целовали, уговаривали – мягкими мелодичными голосами. Повинуясь этим голосам, он позволил поставить себя на четвереньки – и не сопротивлялся уже ничему.

Кто-то из вошедших встал сбоку от Эгиля, поддерживая его под живот. Длинные, украшенные древними сарацинскими письменами когти царапнули поджавшиеся мышцы, оставляя кровоточащие следы. Одурманенный юноша лишь вздрогнул, застонав, когда рука погладила его между ног, ощупывая его достоинство.

– Янар, ты первый, – раздался голос за его спиной.

Синеглазый оторвался ото рта юноши и задумчиво оглядел представившуюся ему картину. Холёная ладонь с когтями иссиня-черного цвета грубо схватила Эгильберта за волосы, заставляя поднять голову выше. Заложник слабо дернулся, вжимаясь пахом в жадную руку.

– Тебе не кажется, Сабих, что Алеф переборщил с зельем? Игрушка чересчур послушна. Я этого не люблю. Хотя в первый раз они склонны сопротивляться... ещё откусит ненароком.

Четверо других, пока усевшихся на диванах, засмеялись, оценив шутку главы маджлиса. Глаза демонов мерцали в предвкушении – ведь и им предстояло насладиться новым развлечением. Но иерархия была строга. Лишь отсутствие ближайшего помощника Янара, Фахада, позволило голубоглазому Сабиху приступить к лакомству одновременно с первым среди равных.

– Открой рот, мальчик, – на этот раз за волосы рванули сильнее.

То ли разговор, то ли боль стали тому причиной, но сознание Эгиля словно раздвоилось. Одна его часть в ужасе наблюдала, как огромный, будто у жеребца, член нетерпеливо покачивается у его губ. Другая же скулила, выпрашивая от беловолосых демонов еще ласки.

– Соси же. Представь, что это медовая палочка, – сильные пальцы надавили под челюстью, вынудив рот Эгиля раскрыться.

Рука в волосах двигала его голову на себя, так что носом юноша упирался в прохладный живот демона. Он в жизни не смог бы заглотить такой огромный предмет, но тому, кого назвали Янаром, с первого раза удалось протолкнуть член ему в горло, и дело пошло легче.

– Наконец нам досталась игрушка с глубокой глоткой. Какова же его задница? – хлестнув по узкой попке юноши волосами, Сабих придвинулся сзади и поерзал членом между его ягодиц.

– Стой!.. Ах-х-х-х... Не... да... продолжай... Не... сметь, – выдавил вошедший в раж Янар, размашисто трахая мальчишку в рот.

– Как скажешь, – Сабих сверкнул глазами, но послушно принялся ласкать себя ладонью.

Зрелище, представившееся глазам четырёх прекрасных существ, устроившихся напротив широкой низкой кровати под лёгким пологом, было красивым, развратным и невероятно возбуждающим. Демоны – малики, как назвал их Алеф – не привыкли сдерживать свои порывы. Вот и сейчас четверо смотрели на двоих, занятых новой игрушкой, и, не скрываясь, ласкали себя и друг друга.

Тот, кого называли Янаром, внезапно остановился и вынул член изо рта Эгиля. Юноша уронил голову, зашедшись в жестоком кашле.

– Можешь приступать, – Глава Совета небрежно кивнул Сабиху. – Это по-настоящему сладко.

Сам он обошёл кровать и занял место голубоглазого демона.

Вот теперь Эгиль закричал. Точнее, попытался закричать, но крик оказался быстро заглушён любовным орудием второго насильника. А Янар огладил небольшие аккуратные ягодицы заложника, пощекотал между ними, потом щёлкнул пальцами. Один из сидящих поднялся, чтобы подать ему чашку с маслом. Демоны не церемонились с жертвами, но и не увечили их специально.

Длинный палец проник в анус Эгильберта.

– Благодари своих богов, мальчик, что я сегодня немного подпилил когти, – сквозь зубы пробормотал синеглазый.

За первым пальцем последовал второй, затем третий... Эгиль дёргался всё сильнее, и пальцы Сабиха с силой вцепились в короткие русые волосы.

Видимо, решив, что подготовка достаточна, Янар схватил юношу за ягодицы, развёл их и начал вводить член в едва растянутое отверстие. Эгильберт взвыл и рванулся вперёд, пытаясь избежать вторжения и одновременно насаживаясь глоткой на орган второго демона.

Насильники отреагировали одинаково – Сабих отвесил юноше пару пощёчин, Янар с силой шлёпнул Эгиля по заду. Ошеломлённый, тот замер, и это позволило синеглазому войти на полную глубину, буквально вломившись в беспомощное тело. Эгильберт осел в их руках, но тут пальцы Янара смокнулись вокруг его собственного, почти опавшего члена, заставив ощутить новую волну возбуждения.

Теперь демоны двигались слаженно, посылая Эгиля друг другу, словно мячик. Юноша стонал, по его лицу текли слёзы, изо рта капала слюна, челюсть болела невыносимо, но это было чепухой по сравнению с болью в заднице и безумным, мучительным возбуждением, которое не находило разрядки – не позволял Янар.

Это потом Эгильберт смог до деталей восстановить все, что с ним делали нелюди. Каждое непристойное слово, касание, проникновение.

– Покрути попкой, да... еще, – голос демона, находившегося сзади, утратил всякую мелодичность, превратившись в рычание.

Янар ритмично двигался и одновременно вонзал когти в бёдра юноши, оставляя на белой коже ужасающе яркие багровые борозды. Эгиль отчаянно обхватил руками ноги Сабиха и жалобно заскулил, прося вернуть исчезнувшее наслаждение, которое доставляла его члену рука главного демона. Он весь сжался от боли, причиняемой Янаром. Наваждение медленно оставляло разум Эгиля, но пока не настолько, чтобы он стал сопротивляться.

– Слабая... игрушка, – прохрипел Сабих, которому до извержения оставалось буквально пара движений.

Злость и неудовлетворённое желание зажгли его глаза красным отблеском. Виной тому был вовсе не закатный луч солнца. Глаза всех маликов горели одинаково. Боль и страх жертвы – такое сладкое сочетание!

– Привыкнет, – Янар поддал бёдрами и махнул рукой одному из сидящих, – Азхар...

Тот поднялся гибким змеиным движением, скользнул к кровати и лёг на нее так, чтобы опавший орган юноши был прямо над его лицом.

Потянувшись, Азхар облизал алым языком влажную головку и жадно задвигал головой, придерживая член у самого корня когтистыми пальцами. Насилующие заложника демоны обменялись довольными взглядами, возобновляя свои движения. Вид извивающегося от боли тела юноши, зажатого между ними, кружил головы, подводя к пику.

Первым излился Сабих. Он не отпускал голову Эгиля до тех пор, пока тот не проглотил обжигающее семя до капли, и лишь потом откинулся назад, на разбросанные подушки, приходя в себя. А отдохнув – присоединился к остальным наблюдателям, с явным удовольствием разглядывая закатившиеся глаза и разодранные в кровь губы жертвы.

– Все-таки зверёк... забавный, – голубоглазый демон коснулся пальцем клыков, в момент наслаждения украсивших тонкогубый рот.

Затем снова поднялся и подошёл к Эгилю, наклонился. Улыбающееся лицо почти соприкоснулось с лицом человека.

– Смотри же... зверёк...

Из груди Эгильберта вырвался отчаянный стон. В чертах существа, скалившего зубы, не осталось и следа прежней гармонии. Заострившиеся уши, острые клыки, багровые огоньки в глазах, разметавшиеся, словно от порыва ветра, белые волосы...

Оживший кошмар.

Охваченный ужасом, болью и ощущением полной беспомощности, Эгиль изогнулся в мучительном оргазме. Довольный собой, Азхар впился в его член, высасывая не семя, а, похоже, саму жизнь.

Возможно, Янар собирался продлить удовольствие, но сжавшиеся в момент болезненного наслаждения внутренние мышцы Эгильберта не дали ему такой возможности. Глава демонов запрокинул голову, издав не то хрип, не то стон, когда струя его семени хлынула вглубь измученного тела человека.

Эти красивые и безжалостные существа вообще предпочитали молчать во время любовного акта. Стонать, кричать, умолять, плакать – удел слабых людей. И то, что Эгиль, в отличие от многих своих предшественников, не издавал громких звуков, пока его насиловали, позволило Янару почти ласково коснуться влажных от пота волос.

– Хороший мальчик... Терпеливый...

Обмякший член выскользнул из растянутого кровоточащего отверстия. Эгильберт, втягивая воздух сквозь зубы и зажмурившись, упал на живот, потом повернулся набок и подтянул колени к груди.

Янар, утратив всякий интерес к человеку, поднялся с постели. Зато оживились его вазиры.

Азхар уже успел перевернуть Эгиля на спину и теперь, закинув бёдра юноши себе на плечи, неторопливо, с видимым удовольствием на красивом лице вводил член в живую рану, которой стал анус юноши.

– Я доставил тебе удовольствие – окажи мне ответную услугу, – пробормотал он. – Кстати... мальчишка сладкий на вкус, и это приятно...

– Учтём на будущее, – лениво отозвался с дивана Сабих.

Сейчас он держал на коленях прекрасного Мунира, любовником которого был уже десять лет, и целовал его в шею. Голубоглазого демона пока не интересовал мальчишка.

А на постели могущественные повелители пустыни снова и снова брали слабое и такое сладкое человеческое тело – по одиночке и по двое. Эгиль был залит семенем, их и своим собственным. Светленький северянин оказался неожиданно выносливым – им было интересно найти предел этой выносливости. Красивое юное лицо, искажённое от боли, гибкое стройное тело, содрогающееся в судорогах мучительного навязанного наслаждения – это так возбуждало! Его целовали, слизывая со щёк и ресниц солёную влагу, ласкали – в конце концов, никому не хотелось бы сломать раньше времени такую славную игрушку.

Но ближе к утру даже демоны почувствовали, что устали.

Эгиль впал в полную прострацию. Он был в сознании, если судить по спазматической реакции на особенно глубокие и безжалостные проникновения. Да ещё подрагивали длинные пушистые ресницы, так красившие его лицо. Сейчас это лицо было мертвенно-бледным, под глазами темнели круги, искусанные губы распухли. Из разорванных уголков рта вытекали струйки слюны и семени.

Он лежал на животе, неловко подогнув ногу. Всё тело покрывали следы жестоких ласк – царапины, оставленные когтями, укусы, кровоподтёки и засосы. Ягодицы были красными от шлепков, а в задний проход теперь спокойно вошёл бы кулак. Оттуда тоже вытекало семя, смешанное с кровью.

Янар даже залюбовался этой картиной.

– Пойдём, – Сабих дотронулся до его плеча и кивнул головой в сторону уходящих вазиров. – Зверушка оказалась дивно хороша, она заслужила отдых.

– Алеф знает, что делать, – губы демона-раиса насмешливо изогнулись.

Сабих коротко хохотнул, направляясь к двери.

– Подумать только, уже рассвет. Кстати, дежурство Фахада давно должно закончиться, а он не пришёл – почему бы это? Видимо, всем наслаждениям мира он предпочитает тебя? Постоянство хорошая вещь, но и разнообразие никому не вредило.

Глаза Янара яростно сверкнули, он зашипел сквозь клыки.

– Притронешься к нему – я быстро найду тебе замену в маджлис, ясно?

– О да, раис, – голубоглазый демон был воплощением послушания.

Янар ускорил шаг, обогнав Сабиха в дверях.

Про «игрушку» они пока забыли.

Хлопнула дверь.

В пропитанной запахом крови и бесчисленных соитий просторной комнате воцарилась тишина.

Первое время Эгильберт лежал с закрытыми глазами, конвульсивно вздрагивая. Ему было холодно, как в те ночи, которые довелось провести в пустыне. Но там, по крайней мере, у него был тёплый бишт...

Юноша припомнил, что вечером кровать, кажется, была застелена изумительной красоты покрывалом с цветочной вышивкой. Он попытался нашарить это покрывало, но стоило сделать движение, как накатила ужасная дурнота. Зажав рот ладонью, Эгиль едва успел перегнуться через край кровати. Несколько минут его выворачивало – желчью, семенем, кровью. Потом он, трясущийся, в холодном поту, откинулся назад. Во рту был отвратительный горький вкус, разорванные губы жгло. Даже для того, чтобы вдохнуть и выдохнуть, требовалось усилие.

Разум отказывался осознавать случившееся. Не может быть, чтобы это произошло с ним наяву! Это кошмарный сон... хотя ни один самый страшный кошмар не оставил бы на поруганном теле таких ран. Аурея... дядя... тётушка... Что было реальностью – они или ночь, наполненная мучениями?

– Господи, – прошептал он.

Не было ни слёз, ни голоса. Горло, принявшее в себя столько огромных членов, дико саднило. Мозг как будто онемел. Даже боль отступила.

– Ах, несчастный цветок, – волос коснулась шершавая рука карлика. – Не плачь, дитя, Алеф позаботится о тебе.

К губам прижался свёрнутый вчетверо кусок мягкой ткани, влажный, пахнущий чем-то приятным. Эгиль позволил приподнять себя и откинул голову на узкое плечо Алефа.

– Вот, а теперь, маленький, открой ротик, – в чашке, которую держал Алеф, колыхалась прозрачная жидкость. Пить, пить!

Это оказалась не вода – юноша отчётливо ощутил травяную горечь, но Алеф строго проследил, чтобы подопечный проглотил как можно больше, и придержал ему голову, дабы лекарство не пошло обратно. Эгиль, к которому понемногу возвращалась способность воспринимать окружающее, с удивлением понял, что карлик своим скрипучим голоском напевает сарацинскую колыбельную о духах пустыни, которые забирают непослушных детей. Весна... такой короткий период прохлады и цветения... полузабытая ласка материнских рук...

На втором куплете выпитый Эгилем напиток подействовал, и он смог расслабиться.

Убедившись, что юноша заснул, Алеф коротким восклицанием вызвал помощников.

Два появившихся в спальне карлика помогли ему отнести безвольное тело в комнату для омовений и снова исчезли – нужно было привести спальню в порядок.

Алеф, как опытная сиделка, ловко, едва касаясь, обтёр Эгиля, смывая кровь и семя, затем покрыл царапины и синяки густым слоем мази, пахнущей мёдом и душистыми цветами. Юноша продолжал спать.

– Ах, малики! – вырвалось у верного слуги, когда он увидел, на что похож задний проход подопечного.

Обычно после первой ночи заложников оставляли куда в более пригодном для дальнейших утех состоянии. Видимо, светловолосый северянин понравился хозяевам. И ничего хорошего это ему не сулило.

Открыв шкатулку, слуга достал оттуда небольшой продолговатый предмет, напоминающий маслянистый огарок свечи, и легко ввел его в анус Эгиля. Тот дёрнулся и застонал во сне.

– Тс-с-с... Не бойся, – Алеф успокаивающе коснулся исцарапанного плеча. – Это вылечит тебя изнутри. Ты юн и здоров, ты оправишься.

Эгиль послушно затих, уже не реагируя на дальнейшие действия Алефа. Тот наложил заживляющую мазь на лицо юноши и надел на него мягкий кафтан, доходивший до бедер.

– Ну вот, а сейчас мы тебя уложим в постель и сделаем так, чтобы ты не причинил себе никакого вреда. Мы ведь этого не хотим, правда? – пробормотал карлик, завязывая длинные рукава на талии Эгиля.

Со стороны казалось, будто его подопечный крепко обхватил себя руками.

Алеф немного приподнял связанные руки и затянул ременный пояс, от которого отходила цепь, соединённая с ножкой кровати. Теперь Эгиль был лишён возможности причинить себе вред, воспользовавшись чем-нибудь в качестве оружия или разбив голову о стену.

Алеф имел большой опыт обращения с заложниками из Ауреи.

Иногда Фахад приходил в облике песчаной рыси, в полном соответствии с собственным именем. Но бывало – как сейчас, – обставлял своё появление яркими призрачными картинами. Миражи, уводившие людей на смерть в раскалённое Сердце Пустыни, были его коньком, подобно тому, как самум являлся неотразимым оружием Янара.

Синеглазый раис усмехнулся и, закинув руку назад, безошибочно ухватил Фахада за узкое сильное запястье.

– Я слышал, новенький задержал вас до рассвета, – перламутровые когти второй руки впились в кисть Янара, распоров белую кожу до крови. – Ты выглядишь на редкость довольным.

– Что я слышу – ты, никак, ревнуешь?

Вслед за руками материализовалось всё тело Фахада, а радужные картины растворились в утреннем свете. Демон уселся на низкий диван напротив Янара.

Янар повелительным жестом протянул руку. Золотоглазый, усмехнувшись, поднёс её к своим губам. Втянул раздувшимися ноздрями запах крови – она ещё хранила воспоминание о страсти прошедшей ночи, страхе жертвы, удовлетворённой похоти. Алый язык Фахада коснулся кровавой дорожки, лизнул – и слизал всё до последней капли, оставив лишь бледно-розовые полоски, которые всё равно исчезнут без следа.

– Так зверёк жив? – вопросительный кивок в сторону двери.

– Не волнуйся, мы помнили о тебе. А он вынослив, хоть и кажется хрупким. Похоже, как раз тот случай, когда кровь северян проявила себя наилучшим образом.

– Тогда неплохо бы взглянуть на него ещё разок. А потом я удовлетворю все твои желания, мой грозный раис.

Фахад не шёл, а словно бы тёк по переходам мраморного дворца. Он мог бы сразу оказаться в покоях, отведённых для заложников, но слишком любил и ценил свою человеческую форму – она давала возможность насладиться такой прекрасной вещью, как ходьба. Фахад знал толк в удовольствиях. Искусно приготовленная еда, чистая вода, рубиновое вино, объятия любовника, драгоценные ткани одеяний, украшения, звенящие ожерелья и браслеты, нежные людские тела – он умел наслаждаться всем этим. И сейчас шёл, чувствуя, как поёт каждая мышца. Этой ночью он посетил Сердце Великой Пустыни – такие путешествия всегда наполняли его радостью.

А вот в самой крепости источником подобной радости были заложники.

Фахад усмехнулся, подумав, сколько своих детей принесли в жертву маликам сарацины. Каждого отправляемого в Каср-аль-Абьяд юношу, каждую девушку провожали, словно на смерть. И верно – почти никто из них не вернулся живым. Северяне, захватившие баснословную сокровищницу сарацин и основавшие Аурею-В-Песках, оказались куда более выносливым народом – их потомки, попавшие в число заложников, возвращались домой... и умирали спустя недолгое время.

Нет ничего слаще животворного зноя пустыни – и истечения жизненной силы человека.

Новый мальчишка, похоже, оказался особенным. Ноздри Фахада хищно раздулись.

Он был в спальне. Полулежал на кровати, опираясь на подложенные под спину подушки. Фахад благосклонно отметил про себя, что Алеф принял правильные меры безопасности.

Сейчас маленький джинн кормил своего подопечного, хотя не похоже было, что у мальчика есть аппетит.

Фахад возник в дверях внезапно. Юный северянин распахнул полные ужаса глаза, подавился и закашлялся. Он отпрянул назад, умудрившись толчком колен выбить из рук Алефа поднос. Карлик охнул и ринулся подбирать раскатившуюся посуду.

Фахаду не хотелось ждать. Движением пальцев он уничтожил беспорядок вместе с золотыми столовыми приборами.

– Ступай, Алеф. Ты пока не нужен.

– Господин, – храбро начал маленький слуга, – арус нездоров и слаб.

– Я знаю. Ступай, не испытывай моё терпение.

Алеф бросил на юношу беспокойный взгляд, поклонился Фахаду и исчез.

– Ты боишься.

Эгильберт рванулся вправо, влево, однако цепи, соединявшие пояс на его талии с ножками кровати, держали крепко.

Я не дамся, хотел закричать он, но из перехваченного спазмом горла не вырвалось ни звука. Во рту было сухо, как в заброшенном колодце.

Уже нет такой сильной боли, и Алеф никаким дурманом его сегодня не поил – может быть, удастся отбиться?

Эгиль вскинул голову, глаза сверкнули ненавистью.

– Боишься, – словно бы подтверждая собственные слова, произнёс ослепительно красивый демон со странными золотыми глазами. – И правильно. Полагаю, этот год будет чрезвычайно насыщенным – и для тебя, и для нас. Насыщающим, я бы даже сказал.

Пальцы, украшенные острыми перламутровыми когтями, сомкнулись вокруг узкой щиколотки Эгиля, скользнули вверх. Другой рукой демон успел придавить к постели вторую ногу юноши, уже почти выброшенную вперёд для пинка.

– Не провоцируй тех, кто сильнее тебя, арус.

Эгиль застыл, вжавшись в подушки.

Странно... Золотоглазый разговаривал с ним и, похоже, ждал ответа. А его голос... от этого голоса что-то сладко ёкало в животе.

– Не надо... пожалуйста... – выдавил Эгиль.

Ноздри Фахад дрогнули.

Страх хорошенького северянина на вкус казался терпким, как неспелый лимон. Забавно, возбуждающе... но мало.

Когтистая рука, неумолимо продолжавшая путь вверх, коснулась края рубашки, которой Алеф спеленал подопечного во избежание попыток буйства или самоубийства. Вскинувшись, словно бросившаяся в атаку змея, Фахад одним махом оседлал бёдра юноши, а потом осторожно, почти благоговейно коснулся его члена.

– Боли не будет...

Золотоглазый был сама искренность, и Эгиль почему-то поверил ему.

– Ты такой красивый... такой свеженький...

Юноша почувствовал, что лицо и шею заливает краска стыда. А демон продолжал бормотать что-то, из чего Эгиль улавливал лишь отдельные слова.

– Сохель... асаль...

Звёздочка... медок...

Жаркий шёпот, горячее дыхание где-то в паху... в прохладной ладони перекатываются яички... сильные пальцы сжимают член... на бёдра падает волна шёлковых волос, и властный опытный рот начинает томительно-неспешное исследование...

Эгиль застонал – не от страха. Бёдра сами собой подались вверх.

Изумлённый шёпот:

– Ты – как крепкий кофе с перцем, клянусь Матерью-Пустыней! Нет, ты лучше...

Эгильберт едва не заплакал обиженно, когда губы золотоглазого оторвались от его члена – тот не должен был этого делать... не должен был останавливаться.

– Тихо, тихо, арус, я всё сделаю, – юноша кожей ощутил, что демон улыбается.

Ловкий горячий язык продолжил облизывание поднявшегося органа, не забывая уделять внимание и яичкам. Эгиль оставалось только вздрагивать и кусать губы в тщетной попытке удержать стон.

Он всё же закричал, когда несколькими быстрыми движениями умелого рта демон заставил его кончить...

Фахад сам испытал нечто похожее на экстаз, когда смаковал сладкое семя юного северянина... Сладчайшую жизненную силу...

– Видишь, это совсем не больно. Слишком быстро, может быть – но ведь это в первый раз, правда? Всё ещё впереди, Сохель.

А потом неуловимым змеиным движением он потянулся к губам Эгильберта.

Узкий алый рот был ещё влажен от семени, и Эгиль отстранённо подумал, что сейчас его стошнит... но вкус оказался другим, не похожим на тот...

– Ты сладкий, – пробормотал золотоглазый прямо ему в губы. – Похоже, я приду ещё не раз – испить тебя.

Прошлой ночью Эгиля тоже целовали, но не так. Даже сравнения никакого не было! Демон мягко засасывал то верхнюю, то нижнюю губу, легонько покусывал их, играл с языком... Когда он вдруг оторвался от юноши, тот, к своему ужасу, понял, что возбуждён – после недавнего кошмара!

– О-о! – золотые глаза насмешливо сузились. – Побереги силы, зверёк... для меня...

И демон исчез так же внезапно, как появился.

Янара он нашёл на дозорной башне.

Раис задумчиво смотрел на восток.

– Прикидываешь, справимся ли мы с наглым северным сбродом? – поинтересовался Фахад, встав рядом.

Жаркий ветер развевал длинные белые волосы двух маликов, их шальвары из бесценного шёлка, звенел золотыми украшениями на поясах.

Сюда никогда не поднимались люди.

Белая Крепость – дворец и город – казалась игрушечной с такой высоты.

– Не сомневаюсь, что справимся, – равнодушно ответил Янар. – Когда они выскребут из ограбленных сокровищниц всё до последней золотой пылинки, Аурея потеряет всякую ценность. Вот уже два века они пытаются воевать с пустыней. Они переняли повадки сарацин, стали носить их одежду, готовить их еду – и при этом остались той же наглой саранчой, способной лишь убивать и грабить.

– И тем не менее мы заключили с ними перемирие...

– ...которое они будут соблюдать – а тем временем невозможность выхода к океану душит Аурею всё сильнее. Ещё немного, моя песчаная рысь, и в память о белокожих варварах останутся только развалины и отполированные ветром кости.

Янар повернул голову и посмотрел на Фахада.

– Ты попробовал новенького?

Золотоглазый демон медленно провёл языком по губам.

– Именно что попробовал. Вы вчера совершенно заездили мальчишку – он дёргается от любого прикосновения. Если уж Алеф счёл нужным вмешаться...

– Ты шутишь!

– Делать мне больше нечего, – Фахад рассмеялся. – Так или иначе, я его попробовал. Он сладкий... Асаль... медок...

– Надеюсь, ты себя заездить не дал? – в голосе Янара послышались низкие рычащие нотки. – Помнится, кто-то обещал удовлетворить все мои желания.

На выстланную мрамором верхнюю площадку этой башни никогда не ступала нога человека. Некому было увидеть, как два грозных малика заключили друг друга в объятия.

Сарацины, дежурившие на стенах, не удивились и не испугались, когда город оказался заключён в ловушку взвившейся на невероятную высоту спирали раскалённого песка. Так было много раз. Каср-аль-Абьяд это ничем не грозит, а вот кафиры из Ауреи ещё раз призадумаются, стоит ли воевать с Белой Крепостью.

В просветах между песчаными вихрями вспыхивали и исчезали невероятной красоты видения – странные города, небывалые реки и деревья... Дозорные, разинув рты и забыв обо всём, смотрели на игру миражей...

А потом всё исчезло. Опал песок, небо снова обрело пронзительную, иссушающую синеву.

– Эй, шакальи дети! – завопил начальник крепости. – Живо на посты!

Фахад уронил голову Янару на плечо. Оба были вымотаны, словно после дня сражения.

– Мой прекрасный, – пробормотал раис.

Золотоглазый малик, как бы извиняясь, осторожно провёл раскрытой ладонью по его спине, которую сам же вспорол своими перламутровыми когтями в порыве страсти.

Целых три дня Эгиля никто не беспокоил. Прекрасные чудовища как будто забыли о нём. О, если бы это было так на самом деле!

Юноша уже понял, что Алеф поит его сонным зельем, но не протестовал. Зелье погружало в забытьё без снов, а, открыв глаза, он чувствовал себя лучше.

Но иногда сны всё-таки приходили.

Чаще всего это были воспоминания – об отцовском доме, об учёбе и друзьях. Он видел узкие улочки Ауреи, её каменные, с узкими окнами и плоскими крышами, здания, финиковые пальмы и немногие северные деревья, прижившиеся в свирепом зное южного края. Видел девушек в чепчиках у городских колодцев – Аурея была расположена в оазисе и не испытывала недостатка в воде.

Девушки радостно улыбались.

Просыпаясь, Эгиль какое-то время не понимал, где находится – ведь родной город был так близко, рукой подать! А потом реальность заставляла его со стоном откидываться на подушки.

Как он завидовал теперь своим приятелям, которые успели насладиться не только улыбками маменькиных дочек, но и более существенными прелестями доступных девиц! Дурак – столько времени убил на пыльные фолианты из библиотеки, на тренировочные площадки и манежи, наивно думая, что это, таинственное и запретное, придёт в образе красивой скромной невесты, которую ему подыщет дядя.

Вот оно и пришло – и если телесные раны заживут, то душевные будут кровоточить до конца дней. Быть может, милостью судьбы ему недолго останется ждать.

Эгиль начинал тихо всхлипывать, и тогда Алеф, вездесущий и неутомимый, присаживался к нему на кровать, чтобы снова спеть своим скрипучим, но удивительно успокаивающим голоском сарацинскую колыбельную. Теперь он выбирал такие, в которых ничего не говорилось о демонах.

Однако это не делало их менее реальными. Эгиль не сомневался, что рано или поздно они снова придут.

И они пришли.

Точнее, пришёл. Поздним вечером.

Эгиль только-только проводил взглядом Алефа, который, уходя, оставил на низком столике резную лампу-ночник, как бледный огонёк заметался под дуновением сквозняка.

В полукруглом дверном проёме стоял демон.

Пленник подумал, что и раньше никогда не спутал бы ни одного из них с людьми. Они были гибки, как змеи, и двигались с грацией хищников, все линии тела – отточены до совершенства. Сверкающие глаза, чуть заострённые уши, безжалостные когти. И нечеловечески огромное мужское достоинство у каждого.

При одном воспоминании о том, что произошло три дня назад, юношу пробил холодный пот.

Надо сопротивляться... или бежать...

Но сонное зелье Алефа сковывало тело невидимыми путами.

– Твой страх заводит, Асаль, – послышался мягкий ленивый голос. – Но это – как фрукты перед основным блюдом. Человеческий страх – плохая еда, он не даёт настоящего насыщения.

Золотоглазый!

Эгиль сам не ожидал, что испытает такое облегчение. В конце концов, этот демон разговаривал с ним и... и... Воспоминание обожгло щёки краской жгучего стыда.

– Не бойся меня, маленький зверёк, – демон приблизился, и Эгиль увидел, что он улыбается. – Я страшен только в бою. Но ведь мы не сражаемся, правда?

Лучше бы сражались, беззвучно выкрикнул Эгильберт.

– Вот как? – красивые брови золотоглазого удивлённо приподнялись.

– Ты... читаешь мысли? – с трудом шевеля языком, пробормотал Эгиль.

– Немного, – беззаботно ответил демон. – Впрочем, твои мысли написаны у тебя на лице. Слушай внимательно, арус. Я не знаю, кем ты там был в вашей Аурее, возможно, что и бойцом – хотя в это слабо верится, – но здесь все сражения происходят в постели.

Эгиль снова залился краской, хотя казалось, что краснеть дальше уже некуда.

– Но тогда зачем... зачем...

– Зачем нам заложники, хотел ты спросить? – золотые глаза сузились. – Разумеется, для соблюдения Ауреей условий договора.

– Но...

На его губы лёг прохладный палец, увенчанный блестящим когтем.

– Ты слишком много разговариваешь, Асаль. Кстати, можешь звать меня Фахадом.

Рысь... Неудивительно – с такими-то глазами...

А Фахад, которому, видимо, надоело ждать, опрокинул его на постель, вжав в подушки и шёлковые покрывала. Он не спешил развести Эгилю ноги – просто целовал его всего, едва ли не облизывая. Лоб, щёки, уши, губы, шея, соски... Юноша забился в крепких объятиях, а язык Фахада забрался в ямку пупка... и несколькими мгновениями позднее жадный рот уже хозяйничал в паху.

Сильные руки перевернули юного заложника на живот.

Снова шея... плечи... лопатки... линия позвоночника... ямочки над ягодицами...

– О Асаль... Ты воистину создан из мёда!

Эти сумасшедшие поцелуи и бесстыдные прикосновения возбудили Эгиля так, что члену больно было касаться постели. Юноша со стоном приподнялся, и Фахад сразу воспользовался этим.

Теперь Эгиль стоял на коленях, по-прежнему опираясь грудью на подушки, а между ягодиц скользил всё тот же горячий неутомимый язык, длинный, как у змеи. Прохладные пальцы оглаживали дрожащее тело, потом одна рука скользнула между ног, нащупывая член.

– Нам с тобой будет хорошо, Асаль...

А потом во влажное от слюны отверстие начал рывками входить огромный орган, и Эгиль закричал...