* * *
- Глупый мальчишка...
Опускается пистолетный ствол, курится легкий пороховой дымок.
Мальчик падает, раскинув руки, словно подстреленная птица, томительно медленно, словно время замедлило свой бег, на руки отца, и темные волосы припорашивает взметнувшаяся из-под лошадиных копыт пыль...
- Глупый мальчишка...
На человека в красном мундире в упор смотрят полные боли глаза. Полковник не отводит взгляда, бросая короткие приказы:
- Все сжечь. Раненых мятежников - расстрелять. А этого... мы возьмем с собой. Повесим рядом со шпионом.
Ненависть в голубых глазах. Одного из сыновей уводят со связанными руками, другого под дулом пистолета вырывают из отцовских объятий. Стон... Темная голова безвольно откинута на широкую грудь драгуна, закрыты глаза, опушенные длинными ресницами.
"...этого мы возьмем с собой..."
* * *
"...Кружится голова. Но как же он похож..."
Человек за столом медленно поднимает припухшие веки. Он просидел здесь всю ночь, не выпуская из рук бокала, и графин вина почти опустел... Темные волосы против обыкновения не заплетены и беспорядочными волнами разбегаются по плечам. Расстегнутая белоснежная рубашка обнажает грудь, красный мундир небрежно брошен на пол. Никто никогда не видел полковника Уильяма Тавингтона, прирожденного солдата, безжалостного убийцу, о хладнокровии и жестокости которого ходили легенды, таким. И никто не понял, почему вдруг, приехав в лагерь, он вызвал полкового врача и приказал осмотреть раненого мальчишку.
"...темные волосы, темные глаза..."
* * *
Неслышно взлетает полог. Он входит, слегка пошатываясь, отмахнувшись от конвоя у входа. На брошенной на пол походной постели - мальчик. Каштановые кудри разметались по подушке, прерывистое частое дыхание, крупные капли пота на высоком гладком лбу. Поперек груди - широкая полоса бинтов. Врач сделал все возможное. Но тщетно, он умирает.
И как тень из прошлого... сквозь пространство и время взглянули прямо в душу карие глаза. И голос: "Уилл? - переливчатый смех. - Почему ты пришел? Сегодня среда..." И в ответ нерешительно: "Я хотел..." Снова заливистый смех. Все отчетливей становится облик его фантома - точеные черты, восточный разрез карих глаз и смоляные кудри, рассыпавшиеся по обнаженным плечам. "Ты так нетерпелив, братишка... А если придет Агнесс?" - "Она не придет, Джемми..." Гибкой тенью - навстречу. Он грациозен, как кошка, как черная пантера, его не зря прозвали сарацином. Светлокожий Уилл - и смуглый Джеймс, сводный брат. Сводят с ума пухлые губы с почти женственным изгибом. Длинные пальцы пробегают по груди, плечам, извлекая дрожь из стоящего перед ним сероглазого юноши, словно из настроенного мастером инструмента. "Ну же... иди ко мне, Уилл..." - жарким шепотом. А затем обоих поглощает шелковистая тьма желания, и словно во сне - сплетение двух тел на кровати, безумные поцелуи, и Уилл выгибается дугой, каждым своим движением вымаливая ласки, и Джемми, постанывая, жадно терзает его рот, и позже - бессильно извивается на простынях, всхлипывая: "Да... да... вот так... умница... а-ахх... у тебя талант... А теперь ниже... м-м... О... о... Боже мой... А-аххх!.."
А потом они лежат на постели, обнявшись, Уилл головой на груди Джемми, запустив пальцы в спутанную копну черных волос, и, не открывая глаз, нежно перебирает кудри брата...
Тихий стон вырвал его из сладкого забытья. Мальчик на постели повернул голову к плечу, и от боли искривились губы. Он и сам не понял, как оказался рядом, так близко, что почувствовал жар, исходящий от молодого тела.
- Джемми... - пальцы легли на лоб, очертили изгиб бровей, коснулись нежного рта. - Джемми...
Как помочь тебе, облегчить страдания... как помочь себе, как изгнать из памяти это воспоминание - раскинув руки, словно птица, он лежит на кровати, широко распахнуты карие глаза, и страх замер в них... И больше никогда бархатный, погружающий в негу взгляд не наполнится теплом, не остановится с любовью на младшем брате, и эти похолодевшие губы не произнесут "Уилл..." - он никогда не звал его любимым... Круглая ранка на виске, и его кровью залита постель...
Снова стон. Он лег рядом, прижавшись к мальчику, обняв за плечи, и, наклонившись, прикоснулся к его губам.
- Любимый... Я здесь, я рядом... - сбившееся дыхание, от выпитого вина идет кругом голова, и темные желания мутной волной поднимаются из глубины души. Разве это Джемми? Все равно...
- Я не обижу тебя...
Он целует его, слизывая капли пота с шелковистой кожи щек, все еще по-детски пухлых, с подбородка, осыпает поцелуями длинную шею, и пальцы вплетаются во взмокшие каштановые пряди. Нетерпеливые руки тянут вверх длинную рубашку... Прохладный ночной воздух обвевает разгоряченную обнаженную кожу, юноша слегка вздрагивает, но мужчина не прерывает ласк, покрывая поцелуями плечи, грудь: "Джемми, милый... любимый мой..."
Джемми, его брат, его проклятие, совратитель, любовник, любимый, незабываемый... В каждом темноволосом юноше он видит его - всегда, везде, и не в силах сдержать этот вихрь чувств...
Неожиданно в его сознание проникает тихий хриплый голос:
- Я... не Джемми.
Полковник поднимает голову. Темные глаза открыты. В них - потрясение, ужас, и сердце колотится, словно у загнанного зверька.
- Я... Томас...
Не отвечая, мужчина тянется выше, льдисто-серые глаза впиваются безумным взглядом в карие - "Джемми..." - зажимая рот грубым поцелуем. Мальчик пытается вырваться, сбросить его с себя, но мужчина слишком тяжел, а он совсем обессилен. Жестокие руки прижимают к кровати его плечи, безжалостный рот до крови терзает губы...
Не Джемми... эхом в голове... не Джемми...
Мальчик пытается крикнуть, по щекам катятся крупные слезы отчаяния. И инстинктивно, как обезумевший волчонок, он впивается зубами в губы насильника. С криком тот отшатывается.
- Дьявол! - проведя ладонью по прокушенной нижней губе, полковник с недоверием смотрит на окровавленные пальцы. - Ах ты... гаденыш!
Сухой звук пощечины - голова мальчика дергается в сторону, закатываются карие глаза, а на бледной щеке проступает багровый отпечаток ладони.
- Маленькая дрянь... - озверевший от неподчинения, от близости юного тела мужчина резким движением вскидывает ноги юноши себе на плечи, выдирая из петель пуговицы, рвет в нетерпении застежку брюк и, зажав рукой ему рот, двинувшись вперед, входит в него полностью, едва сдержавшись, чтобы не закричать в голос. Из-под руки взглядывают невероятно расширенные карие глаза, и ручьем текут слезы, хрустальными каплями омывая молочно-бледную кожу. Глухой стон боли, запертый в глотке, и стон наслаждения, вырвавшийся у мужчины, сливаются воедино.
Отринуты остатки сдержанности, отброшено в сторону все - честь, достоинство джентльмена, милосердие, все законы божьи и человеческие - все забыто, все сметено вихрем чувств, эмоций, судорожных движений, и все равно - что юноша под ним дрожит от невероятной боли и бессилия, что снаружи пробуждается лагерь и переговариваются часовые у входа, что простыни залиты кровью...
- Джемми... - всхлип.
Он падает на юношу, сжимая в объятиях хрупкое тело.
* * *
Он лежит на спине, раскинув руки, словно подстреленная птица. Широко раскрыты карие глаза, и страх замер в них. На груди - широкая повязка. Врач сделал все возможное. Но тщетно...
"Я... не Джемми. Я Томас".
