WARNING: ЕСЛИ КОМУ-ТО ПОКАЖЕТСЯ, ЧТО Я ПОКУШАЮСЬ НА СВЯТОЕ, Я НЕ ВИНОВАТ!

Они искали друг друга, чтоб отказаться опять,

Обрывалось дыханье, не хотелось терять,

Хотя б на миг этот поиск остановить нету сил,

Но в жизни так не бывает, чтоб ты кого-то просил!

Глаза не видели под пеленою пасмурных слез,

И гул толпы в огромном зале вокзала до звёзд

Сквозь потолок и пол, сквозь толщу этих мраморных стен,

Их губы, пальцы, их мир разорвал насовсем...

Пропаганда, «Лужи»

«Спасибо тебе», - сказал Командир и обнял Старпома. Старпом робко ответил на объятие, прикоснувшись руками к запястьям Командира, на которых еще виднелись следы от наручников.

Но Командир не разомкнул рук, и объятие непозволительно затянулось, а Старпом не решался высвободиться.

«Спасибо тебе», - еще раз сказал Командир и теперь поцеловал Старпома в щеку.

«Я не позволю им так с вами обращаться, товарищ командир, - ответил Старпом. - Это мой долг».

И внезапно почувствовал, что ему нестерпимо хочется ответить на поцелуй Командира. Он потянулся к щеке Командира, но Командир в последний момент зачем-то повернул голову, и поцелуй пришелся в губы.

Смутившись, Старпом хотел было отстраниться, но теперь Командир не отпускал его, вцепившись руками в его плечи. Губы Командира завладели губами Старпома, и мужчина не сопротивлялся. После всего, что произошло, у него просто не было сил.

«Мы умрем в этой лодке, - думал он. - Мы все здесь умрем. Не все ли равно? Пусть будет так».

Его многолетний кошмар, его тайное счастье становились явью. Он мечтал познать ласки мужчины с юных лет, с тех пор, как он осознал себя мужчиной. И он стыдился этой мечты, стыдился своих снов. Ему часто снилось, что сильные и большие мужские руки обвивают его талию, гладят его бедра, губы целуют в шею. Он просыпался, дрожа от страха и возбуждения. И видел, что в его жизни все, как положено: рядом лежит жена, у него очередной короткий отпуск, завтра можно долго спать, а скоро снова под воду. Он вздыхал с облегчением и некоторым сожалением.

Да, он ухаживал за девушками и даже женился. Потому что советскому офицеру положено быть женатым. И с женой у него все было в порядке. Но сны, где его ласкает мужчина, не переставали преследовать его. После очередного такого сна он долго приходил в себя и загружал себя работой. Вокруг него всегда было много молодых матросов, но он не мог позволить себе опуститься до того, что стыдливо называют «неуставными отношениями». Кроме того, он не хотел молодого мальчика, он всегда мечтал о зрелом и сильном мужчине, с морщинками вокруг глаз и рта, с пальцами, желтыми от табачного дыма. И еще он знал, что за это, если не повезет, можно сесть в тюрьму, а там известно как «любят» таких, как он.

Но здесь, на трехсотметровой глубине, ему было все труднее и труднее сдерживать свои желания. Из-за Командира.

Конечно, он был удивлен и озлоблен, когда узнал, что командиром экипажа «К-19» назначили не его, а прислали какого-то хрена с бугра. То есть из Москвы. Но это был его экипаж, это была его лодка, и он должен был стать командиром. Так говорили все. Но непонятно, чем руководствуется высшее командование в Москве: сидят на задницах в своих уютных кабинетах и понятия не имеют о том, что происходит на самом деле. И пришлось ему довольствоваться должностью старшего помощника. И еще было известно, что отца Командира когда-то судили за предательство.

Ему стало еще хуже, когда он увидел Командира. Потому что мужчина из его снов обрел лицо. Раньше он не видел лица этого мужчины. Теперь ему снилось, что его ласкал Командир!

Он стал совсем дерганым. Лодка, экипаж, первое погружение, испытания в критических условиях, как приказал Командир: «Когда начнется война, вам никто не создаст оптимальных условий». И еще это желание, буквально сотрясающее его, когда он видел Командира. Он спорил с ним до хрипоты, позволял себе не соглашаться с его приказаниями, одним словом, старательно изображал ненависть, чтобы только лишний раз обратить на себя внимание Командира. В какие-то моменты он и вправду ненавидел его. И продолжал провоцировать Командира. «Ну пусть он ударит меня. Хоть как-то прикоснется ко мне». И он ненавидел самого себя. «Веду себя, как влюбленный мальчишка. А ведь я ненамного моложе Командира».

А теперь... Толща воды над головой, замкнутое пространство, радиация. Взбесившаяся атомная энергия, вырвавшаяся из-под контроля. Смерть, заглянувшая в глаза и опалившая своим ледяным дыханием.

И он поступил, как ему велело сердце. Он заставил замполита снять с Командира наручники и увел его в капитанскую каюту, наглухо задраив люк. Он не принял командование лодкой.

Все это привело к тому, что сейчас он целуется с Командиром. Старпом и вообразить не мог, что Командир такой же, как он. И желает того же.

Пусть то, что не давало ему покоя по ночам, наконец свершится наяву. Кто знает, может, у него больше никогда не встанет. Все-таки радиация. И они все получили изрядную дозу. И если ему суждено погибнуть, то пусть у его смерти будут глаза и губы Командира. Наверно, легче умереть, обнимая любимого человека и зная, что теперь точно никогда не расстанешься с ним. А в Бога и в царство небесное он не верил. Не положено советскому офицеру.

Командир прервал поцелуй. «Водку будешь? Хотя это запрещено, но это лучшее средство от радиации. Только придется из горла и без закуски».

Они по очереди приложились к бутылке, сделали по глотку. И снова сжали друг друга в объятиях. «Ты хочешь?» - «Да, и всегда хотел. Прости меня за все». - «Это ты прости меня».

Второй поцелуй не был скромным и робким, как первый. Они распробовали вкус друг друга, и теперь упивались им. Командир был именно тем мужчиной, о котором Старпом всегда мечтал. Именно эти пальцы, пожелтевшие от табачного дыма. И эти морщинки вокруг глаз, от которых бросает в дрожь. И горячие бледные губы, целующие так неистово, и вкус водки у него на языке. От этого всего можно было сойти с ума. Если бы он не знал, что уже сошел с ума.

Губы Командира уже скользили по шее Старпома, пальцы расстегивали китель. Но Старпом, не дожидаясь, пока Командир справится с пуговицами, сам сбросил китель. И вот руки Командира забрались под рубашку Старпома и ласкают его грудь. «У нас мало времени, товарищ командир». - «Я знаю». Он тоже освободился от кителя и расстегнул брюки. «Ты готов?» - спросил он Старпома. Мужчина кивнул, и Командир достал из аптечки вазелин. «Будет больно, - предупредил он Старпома. - Ты ведь не делал этого раньше? Выпей еще водки».

Старпом сделал еще один глоток. «Нет, больше не буду, нельзя. Хотя что тут еще остается делать? Только пить да ебаться».

Чтобы отдаться Командиру, он наклонился вперед и оперся на стол. Он старался сдерживать стон, пока Командир входил в него. «Блядь, до чего же больно, - думал он, сцепив зубы. - До чего я дожил: на глубине триста метров, в двух шагах от смерти, ебусь с Командиром. Какой же у него большой хер!». Он мужественно выдержал эту боль, как и положено советскому офицеру. А вот положено ли советскому офицеру иметь любовников?

Он знал, что за этой болью его ждет невероятное наслаждение. Он знал, что где-то внутри него есть заветная маленькая точка, которая давно ждала прикосновения командирского хуя. И он получил это наслаждение. Руки Командира ласкали его бедра, совсем как во сне, успокаивая и отвлекая от боли.

Все произошло быстро, по-армейски. Он почувствовал, как Командир кончил в него и осторожно вышел. Сам он кончил чуть раньше, залив спермой стол: руки Командира хорошо знали свое дело.

Они поспешно оделись. «Тебе понравилось? - участливо спросил Командир, застегивая брюки. - Не очень больно?» - «Терпимо», - сухо ответил Старпом. Но потом, словно спохватившись, обнял Командира и поцеловал его в губы. «Я люблю тебя». - «Не говори так. Это невозможно. Мужчины не говорят друг другу таких слов».

Старпом чувствовал, что по его телу разливается приятное тепло, то ли водка подействовала, то ли любовь Командира. Он ощущал легкость и свободу во всем теле, будто сбросил тяжелый груз, много лет давивший на его плечи. И теперь он еще меньше боялся смерти. «Ну, вот меня и выебли, - думал он. - Теперь можно и умирать спокойно».

«Вообще-то я не пидор, - сказал он Командиру и почувствовал, что краснеет.

«Вообще-то я тоже», - ответил Командир и, усмехнувшись, развел руками.

Они стерли со стола сперму с помощью водки и газеты «Правда». Следов оставлять нельзя. Они не знали, что с ними произошло. Замкнутое пространство, взбесившийся реактор, радиация, толща воды над головой, натовский эсминец на поверхности, высокое начальство в Москве, непрерывное напряжение... Что могло на них подействовать? Или это тоже возможное проявление лучевой болезни?

Тем временем Командир раздраил люк, закрывавший вход в его личный отсек. И отдал приказ: «Готовьтесь к эвакуации экипажа. Мне наплевать на Москву». И Старпом понял, что Командиру после всего, что произошло, еще сильнее захотелось жить. И что до товарища Командира наконец дошло, что экипаж состоит не из бездушных винтиков, необходимых для работы советской военной машины, а из людей, которым тоже хочется жить и любить.

«Но за это ведь под трибунал», - попытался предупредить его Старпом.

«Что поделаешь, семейная традиция, - возразил Командир. - За то, что мы делали несколько минут назад, тоже можно угодить далеко и надолго. Так что одним преступлением больше, одним меньше - какая, на хуй, разница? Отвечать-то один раз!»

Старпом знал, что в Москве их не примут с распростертыми объятиями: загубили атомную лодку и едва не сдали военную тайну американцам. Он знал, что будет плохо. Но он не думал, что его жизнь превратится в кошмар. В больнице его сочли практически здоровым, хотя он получил немалую дозу. Ему пришлось дать подписку о неразглашении, как и всем, кто остался жив. Ему пришлось давать показания.

Он не спал по ночам. Сидел на кухне, курил и беззвучно плакал. Едва разговаривал с женой. Хорошо, что она все понимала и не приставала к нему с разговорами. Только уговаривала поесть и вылила в унитаз всю водку, что была в квартире. За что он был ей весьма благодарен: спиваться ему совершенно ни к чему.

Он постоянно думал о тех, кто погиб. В Министерстве обороны сочли, что не следует давать им звания Героев Советского Союза, потому что не было войны. Но Старпом знал, что война была все это время, только называлась она «холодной». Но тем не менее она могла стоить жизни этому миру. Если бы лодка взорвалась, никому бы не показалось холодно. И они прикрыли мир своей грудью. Они умерли, а он жив, и это тоже было на его совести. Он так думал.

И он постоянно думал о Командире. Они не виделись черт знает сколько. Он знал, что Командира должны судить за измену Родине и что он сделает все, чтобы его оправдали. Только этот замполит хуев, еби его душу, может наболтать со зла все, что угодно. В том числе и про «неуставные отношения». Нет, он ничего не знал, но для красного словца мог приплести и это. И то, что Командир давно продался империалистическому Западу. И отца его припомнят, и то, что яблоко от яблони, как говорится, недалеко падает.

Он увидел Командира только в день суда. Он видел, как его под конвоем провели в зал, на скамью подсудимых. И по его взгляду Старпом определил, что им не удалось сломить его. Во время процесса они не отрываясь смотрели друг на друга, и Старпом едва сдерживался, чтобы не закричать о своей любви и не броситься в его объятия сквозь решетку.

Командира оправдали. Все дали показания в его пользу, и гнусные инсинуации замполита ни к чему не привели.

Потом была короткая встреча в коридоре Министерства, после того, как все было кончено. «Ты понимаешь, мы больше не должны встречаться». - «Да, понимаю. Я люблю тебя». - «Я тоже люблю тебя. Но все же прощай». - «Прощай», - ответил Старпом и зачем-то добавил: «До лучших времен». И папироса, мелко дрожащая в этих больших и сильных пальцах, которые так страстно и упоительно ласкали его. Этого больше не будет. И от одной этой мысли не хотелось жить. Он долго держал руку Командира в своей, непозволительно долго.

По дороге домой он все же купил бутылку водки. Дома налил себе стакан и выпил залпом. И долго сидел, уронив лицо в ладони.

Больше не будет ничего. Он никогда больше не будет командовать лодкой, его сердце больше никогда не будет замирать от сладкого чувства азарта и страха перед каждым погружением. Он полюбил преодолевать этот страх, на то он и советский офицер.

Их разлучили с морем. Больше никогда яростный северный ветер Мурманска не освежит их лица ледяными солеными брызгами. Им придется жить в Москве, где только асфальт и камни, и воздух такой сухой и спертый. И медленно угасать от лучевой болезни, ничего не зная друг о друге. И не в силах забыть друг друга. От этого тоже не хотелось жить.

И он никогда не поцелует Командира. Он только сейчас осознал, что беспощадная военная машина советской империи раздавила их души. Она бы раздавила и их любовь, если бы они сами не отказались от нее.

11.07.03

© by Earnur