– Почему ты молчишь? Ты все время молчишь... Ты.
Я вижу опрокинутое небо... Небо наоборот. Все неправильно. Колючий взгляд. Все неправильно. Shit!
Все неправильно. Не угадать когда – сорвало резьбу... и под откос. Лежу на спине и вижу – опрокинутое небо. И не вижу. Но краем глаза знаю...
Маникюрными ножницами – ты... Отрезаешь голову канарейке. И безмятежно светлы чайно-ореховые глаза.
Shit!
Я смотрю, как в прорезанном лучами солнца воздухе танцуют пылинки. И свиваются в кольца сизые питоны сигаретного дыма.
Дерьмо. Почему ты молчишь? Мне холодно в серых питерских камнях. Не молчи.
На окровавленной стали – ярко-лимонные перья. Прилипли. Лезвия бурые от запекшейся крови. Ты держишь двумя пальцами отрезанную птичью голову. Мне уже интересно – что дальше?
Я хочу распахнуть эти стены. Отодвинуть их, как громоздкие бабушкины шкафы, насквозь пропахшие нафталином.
Ты поправила маникюр – мне нравятся твои руки. Если бы ты знала, как я люблю смотреть на твои руки... Ты поправила маникюр – солнце вспыхнуло на стали ножниц...
Ты хмуришься, прикусываешь губу и сосредоточенно вырезаешь маленькое сердечко из обезглавленной тушки. Ненормальная. Таксидермистка.
У тебя лицо ангела... Уставшего ангела, но даже сейчас... Сейчас, когда ты – так похожа на ребенка. На маленького ребенка, что выводит неровные буквы на линованном листе. Только ты препарируешь канарейку.
Меня немного пугает, как аккуратно. Так же, как меня.
Если я распахну стены – мы сможем поговорить. Появятся метры неистертого нами пространства. Не забитого нашими запахами. Запахами, успевшими перезнакомиться, состариться и умереть.
Дерьмо.
Кричи. Бей посуду. Устраивай провокации. Облей меня грязью. Площадной бранью. Хочешь – лги. Только не... Но ты молчишь.
Ты молчишь и я слышу соседей.
Они ходят надо мной и тобой. Они возвышаются над нами. Они выше на три метра. На целую разницу этажей. И это дает им право. Ходить по мне и тебе. Впечатывая шаги в тонкую височную кость.
Прекрати это. Останови это. Ты не слышишь моего немого крика. Ты – тупая сука. Ты тупая сука... и только неопрятная кровь на твоих красивых руках... Ты – сука.
Особенно хороши – темно-рыжие локоны... Очень по-разному падают они – непрошеные на твое лицо. Ангела. Или Лилит. Наверное, она так же закусывает краешек губ. Уже тысячи лет. В бесконечной темноте. Она как ты. Когда ты хочешь – один твой взгляд – это уже изнасилование. Непримиримо дерзко. Бедра и плечи преступны . А я ревную спиной и межреберным нервом.
Зачем ты мне?
Я не знаю этого. Как и многого другого. Иногда мне кажется – я не знаю ничего. Мне душно видеть... как ты удовлетворена тем, что делаешь. И я закуриваю снова и снова. Как будто тонкая занавесь дыма – это бронебойные жалюзи. Я сделаю пару жадных тяг и жалюзи схлопнутся. Мы останемся в разных полушариях – ты и я.
Я не хочу... Но я вооружена до зубов – твоими любимыми словечками...
Горьковатой, хвойной смолой они навязли у меня на зубах. Они забиты мне в глотку. Пережиты не раз. Переплавлены и теперь – я могу класть пулеметной очередью цитат. Красть – интонации. Но ты защищена. Не бойся. Ничего не бойся, у тебя иммунитет.
У меня иммунодефицит. Я – дура. Полная дура. В моем компе нет паролей. Мои часовые спят. Моя спина так заманчиво оголена. Оголена для случайных небрежных ножей. И это наказуемо. Надолго и всерьез.
Я вырезаю вчера из сегодня и понимаю – здесь надо ставить запятую. А лучше – точку. Бескомпромиссную – как...
Но.
Я что-то значу.
Это иллюзия, но к ней ты чутка. Спасибо, сука. Безупречно жестокая сука. Ты не глуха.
Эти короткие передышки. В сумрачный – из-за тяжелых занавесок: прохладный – полдень. Это короткая передышка: как бы хотелось не жить... А прорасти в гобелены, в обивку дивана – распадаясь на приглушенные цвета... Как вода впитаться и только наблюдать. Из под опущенных ресниц – наблюдать. Так бесстрашно, но только когда – бронебойные залпы твоего взгляда – мимо. Поверх голов. Потому что – я вздрагиваю! когда ты случайно – рассеянно паля по квадратам углов – попадаешь в меня.
Сука.
Дерьмо.
Живем короткими перебежками... С неверными, ни мне, ни тебе, передышками.
Вот.
Телефонным звонком взяты на раз. Руки столкнулись над трубкой телефона. Я отступила... На два такта назад и теперь... Буду гадать по глубоким теням – кто там? Хриплый басок или жемчужно-серое сопрано. Сопрано мне нравится меньше. Я выслеживаю его тень на твоем лице. Но оно скажет не больше, чем бронзовые будды индийского храма. Ты хранишь свои тайны.
А я нет.
Дура.
Но хуже всего – это потребность... Я чувствую боль своих бронхов коротким смешком. Я потребитель своей любви... Если бы ты знала... Если бы я знала – зачем мне так важно чувствовать тебя. Зачем?
Пощечины отгорели на щеках. Помнишь время, когда они рассыпались фейерверками?
Я просто хотела проснуться с тобой. Чтобы переплетались руки. И мерное дыхание твое – чувствовать. Отражать темными сосками... Чтобы на ребрах – остывало на вдох – горячее и сонное – твое дыхание. Сука.
Мне неинтересны чужие... Зачем мы пришли сюда? Ты любишь темно-зеленое... Это зелень болот... Тина твоего взгляда.
Я сумасшедшая. Дай мне жить. Здесь и сейчас. Может быть, это неверно. В корне неверно. Даже опасно. Но если бы, после всех ночей... Если бы только было возможно. Просить – здесь и сейчас.
Отрекаясь от пыльного савана мумифицированного вчера.
Давай предадим земле прошлые дни. Давай возьмемся за руки и пойдем гулять.
Я потерплю – нагретые солнце плиты. Я выдержу даже раскаленный асфальт.
Почему ты молчишь? Я только молчу в ответ. Но это не мое желание. Эта не мои правила. Не моя жизнь. Не моя игра.
Просто я не могу уйти. Мне очень жаль, что так получилось.
Закрой дверь.
Закрой – когда я выйду за хлебом. Запри на все замки – если я выйду за коньяком. Просто не дай мне вернуться. Запрети. Спаси меня.
Почему ты молчишь?
Сука.
Божественная сука. Ты закончила с канарейкой... Это смешная мысль... Но. Если я лягу на стол и порву лен рубашки. То какие ножницы ты возьмешь, когда станешь вскрывать меня? Хочешь мой нож? Возьми... Я знаю: это не будет сразу и по рукоять... На этот раз неторопливо – нежно.
Ты не запретишь мне. Спрятать лицо в тяжелых твоих волосах. Ты не запретишь мне – даже коснуться – темно-вишневых губ. Меня смущает – как они равнодушны ко мне. Это так грустно: целовать онемевшие губы.
Равнодушные и терпеливые ко мне. Проникать горячим и мокрым в прохладный склеп твоего рта... Что мне там делать? – думаю я. Стирать пыль с могильных плит?
Дай мне боли. Сотри меня. Не молчи. Дай мне счастья. Или иллюзию. Разве важно? Но дай: здесь и сейчас. Я так хочу этого, что вот-вот сорвусь на слова.
Бесполезно...
Коридоры.
Труп канарейки. Порванные записки.
Вчера: я достала их – все-все...
Невинные, как младенцы: "Ушла. Скоро буду". Искушенные: "Малыш, приду после десяти. Ты знаешь, чем мы займемся?" Больные: "Извини, не успела предупредить. Уехала. Позвоню". Ироничные, теплые, раздраженные – нервными росчерками на окончаниях...
Все.
Я достала их – и ящик стола упирался мне в живот. А потом сев на пол: ударившись подбородком до коротких, неконтролируемых слез... Ударившись о тот же ящик...
Я рвала их – на мелкие-мелкие клочки... На разлинованное и опороченное чернилами конфетти.
Ты смотрела мне в спину... Я опоздала заметить. И не знаю как долго: Ты смотрела мне в спину... Пристально и равнодушно. Мне казалось – тетка: слепая чеченка с повязкой на глазах... уличная торговка с перекосом в триста грамм на подкрученных весах... взвешивает каждый мой жест... за тонированными стеклами твоих зрачков.
Сука.
Никто не убрал. И теперь мы задеваем обрывки, клочки носками сандалий... и сквозняк крутит их, как осенние листья.
Блядство.
Когда-то усталость берет свое. Сушит мысли, делает ломкими и неуверенными самые стандартные жесты... Усталость берет свое. Посмотри в мои сухие глаза. Мы отпустили всех птиц... Теперь они летят – высоко-высоко... Не здесь. Их маленькие тела – давно окоченели... Мы держали их в клетке... Лимонных и рыжих... оттенка "оранж" – канареек.
Манекены наших тел... Это те же мы, не успевшие захлопнуть за своими спинами дверь во вчера. Перепутавшие ее с дверью в Лето. Сфальшивившие на струнах, сломавшие безупречный "квадрат" блюза.
И теперь – соприкасаемся восковыми губами, марионетки...
Просто потертые куклы в третьеразрядном театре... Кукольник пьян и я курю...
А ты вытираешь стол... белым-белым шелком...
Фаянсовые куклы. Невозможно.
Утро пятницы только еще больше утомит.
Даже мое фирменное. Но никогда – вслух: "сука" – выдохлось... Выдохлось.
Вот.
Начни новую игру. Это должно тебя вылечить.
Или просто развлечь. Если тебе удастся по-настоящему, если тебе удастся...
Самое главное, что дает мне веру в тебя: Я знаю, ни грамма боли... даже тени боли... не будет в твоих глазах, когда ты положишь трубку.
Когда ты положишь трубку... я сделаю это по-настоящему...
Это самый короткий – как электрический разряд – самый кроткий способ – выйти из расклада. Выйти вон из черепной коробки. Наконец отдохнуть.
Ты узнаешь об этом заранее... Но все сделанное до того, все проигранное сотни раз – ежевечерние представление на нашей кухне... на нашей сцене... Обесценило.
Так-то...
И я закрываю дверь – получив на эполеты самую необязательную из твоих улыбок.
Этот город полон дерьма.
Я выключаю свет. Мои пальцы помнят номер твоего телефона.
Я знаю, что ты знаешь...
В прокуренной комнате моей квартиры... я бегу по проводам...
Бегу.
Почему ты молчишь?
Game over.