Они вышли из реки, обтекая каплями – по обнаженной коже и по шерсти. Один шел на двух ногах и нес матерчатый сверток с одеждой на манер коммандос, другой бежал на четырех лапах, был хвостат и серого цвета. Оба, добравшись до берега, синхронно осмотрелись, но скорее по привычке, чем из тревоги. Берег был чист и безлюден.

– Ну, что, братуха Волк! Дело в шляпе, – двуногий улыбался, он просто фонтанировал смесью адреналина и эйфории от удачно выполненного дела. – Молодильные яблоки у нас, отдыхаем малек – и завтра к Додону, за нашей Жареной.

Он лениво плюхнулся на траву и подставил ягодицы вечернему солнцу. Волк не торопился так, как человек, – он старательно, по-собачьи, отряхнулся и вдруг сам проворчал человеческим голосом, грубовато, с разбойничьими оттенками:

– Хоть ты и царевич, Иван, а дурак. Говорил же тебе – кожух надувной для плаванья сделай. Этой технологией ниндзя уже который век пользуются. И чиво лисапед изобретать... – выговорив напарнику, он подполз на брюхе и растянулся рядом.

– А что это за диво – «лисапед»? Он что, нам потребуется в следующей миссии? – живо поднял брови русич.

– Не суть важно. Баст девятихвостая, ты не понимаешь? Вау, как я за тебя, дурня, боялся. Сердцем чуял – пропадешь. Вау! Где б ты был, если б я...

– ...Не ждал на берегу, – счастливо закивал Иван, – и бросился, чтобы протянуть мне руку, вернее, Хвост Помощи! Зануда ты серая, повтори еще раз – я тебя расцелую и скажу что ты тысячу раз прав! что б я без тебя делал! – Иван Царевич заразительно-эйфористически рассмеялся, дотянувшись и потрепав Волка по загривку. – Бе-едненький, как испугался за меня... Даже хвост между ног поджал... Сам удивляюсь, какой любопытный изгиб образовался.

– Не хвост, – еле слышно буркнул хищник.

– Что?

– Боюсь показаться банальным, но – это – был – не хвост! – прорычал Волк, определенно недовольный тем, что его заставляют говорить. – Ты прижимался ко мне слишком плотно. Больше – так – не делай, вау.

Иван прыснул, точно ему пришла в голову отменная шутка, – он перекатился на спину, прямо под Волка, и лениво провел по его боку.

– А это тебя возбуждает? – протянул он девичьим голосом. Рука, медленно перебирая шерстку, нарочито скользила дальше, ниже, ближе к учащенно вздымающемуся животу.

– Давай не будем проверять! – чуть запоздало рявкнул Волк, слегка дернув боком. – Не буди мое зверское либидо, ваууу, а то я сам за себя не ручаюсь! – он старался выглядеть молодцевато, но прижатые уши свидетельствовали о сильном смущении. Иван гыгыкнул и вместо того чтобы отпустить, схватил Волка за «воротник», тормоша и лаская его, как большую собаку.

– Дурачок, я ж... – Неожиданно они оказались лицом к лицу, верней, лицом к морде, и Иван замер, взглянув вниз, между протянутых в борцовском захвате рук. Он рассмеялся:

– Ух ты, и ведь и правда – какое длинное у тебя ЛИБИДО!

– Отстань, отстань, и з-забудем об этом, – заикаясь от волнения, Волк вывернулся из захвата и отполз в сторону, стараясь не отрывать живота от травы. Он выглядел до ужаса несчастным.

– Да брось, я же шучу... Все-таки я человек, а ты волк, в любом раскладе...

Иван перевернулся на спину, забросив руки за голову. Его золотое мускулистое тело само было покрыто пушком, как абрикос. А с выпяченными напоказ ребрами и грудными мышцами будто притягивало взгляд. Волчий – в частности. Тот то и дело стрелял глазами, явно зарекаясь и нарушая свой молчаливый зарок.

– Ты ведь тоже обо мне многого не знаешь, – вдруг равнодушным голосом, ни к селу ни к городу, сказал Иван и выплюнул стебелек цветка. – Волк, скажи, а у тебя девушки, ну, в смысле, волчицы, когда-нибудь были?

– Были, – набычился Волк. – Много. Иной раз каждый день по волчице.

– Ладно сказки рассказывать. Я ведь волчьи повадки знаю – однолюбы вы.

Волк ничего не ответил. Он лежал на боку, отвернувшись.

– Волчище, Волчонок, – Иван просительно вытянул губы. – Hу не обижайся же ты так. Hу не было, ну и что? Думаешь, я сам поперся бы за этой Птицей? Представляешь, оженить меня хотели! Только я ни в какую. Птица случайно подвернулась. Думал, сбегу, постранствую по свету, людей посмотрю, себя покажу... Знаешь, смешно, я ведь и на Жар-Птице постарался попасться, чтоб меня дальше на роль героя устроили. Я совсем-совсем не хотел тебя затруднять, но возвращаться с победой – это было просто невыносимо! Прости меня. Ты простишь меня за это, а? Волчок? Hу что делать, вот такой я неудачник, неженатик, – он рассмеялся, смущенно, легко, серебряно.

– Оу! И у тебя не было ни одной волчицы... я хочу сказать, женицы? – ухо Волка приподнялось. Он перекатился и медленно подполз, уложив нос в траву.

– Быть-то были, Волчина. Только... видно, не те, что надо, – кажется, Ивана не совсем расстраивала эта мысль. Он крутил в руке стебелек и глядел в небо, подложив левый локоть под голову.

– Вау. А как же тогда ты собираешься исполнять свой царский... долг? – тявкнул Волк с непонятным волнением. – Я ведь слышал, у царских сыновей с этим – у-у-у. Хочешь, не хочешь – а в политический брак. Это ведь... правда? Скажи, это правда?!

– Истинная, – вздохнул Иван. – Я вернусь и меня женят. Избежать этого не удастся никакими силами. Ну разве что... случится чудо?

Из живота Волка раздался невнятный звук – утробный стонущий леденящий вой.

– Ты плачешь? – Иван упал лицом к морде, карие глаза к желтым. Из них катились слезы. Волк тихо выл, оставляя когтями жуткие полосы на дерне. – Ну вот, все так хорошо начиналось. Я тебя чем-то обидел? Ты обиделся, что я все поломал с Жар-Птицей?! Ну съешь меня за это!

Широкая улыбка не помогла, и шутка получилась натянутой. Волк помотал головой. Слезы лились градом.

– Я был счастлив, Ванюшенька, я только и надеялся на то, что ты нарушишь мои советы, что тебя поймают и пошлют на второй круг миссий. Прости, я не могу ничего с собой поделать. Ведь иначе я бы не возил тебя на спине, иначе мы бы не отдыхали у костра, и я бы... йоооууу! Но то, что ты сказал, – я ведь боялся, именно такого ответа я и страшился пуще смерти. Значит, все кончится... Никакой надежды... – Иван погладил по морде, стирая следы слез, и Волк взглянул на него почти отчаянно. – Я почему тебя при первой встрече и не съел? Ты ведь понимаешь, кто я? Ну скажи – оборотень, да? Людей ем, да?! Да, да, и не надо так на меня смотреть, уж такая у нас черная душонка, будь она неладна, – он отвернул морду. – Другой бы кто попался, братья бы твои старшие попались, – съел бы, глазом не моргнул! А вот тебя не съел. Как услышал твой голос – хоть хвостом виляй, стойку болоночью сделай, как кот, тьфу, ненавижу это племя, – но ведь и сам бы как кот у ног терся! У твоих... Ваня... Ванька...

– Бывает. Я тебя понимаю, – Ваня гладил по крутому лбу. Его глаза были серьезны, но в них пряталась улыбка.

– Н-ничего – ты – н-не понимаешь, – Волк вдруг вскочил, ощетинясь и стряхнув руку. – Я тоже... н-не понимаю... н-но что мне хочется – так это бежать от тебя без оглядки. Мне больно. Почему, Баст меня задери, мне так больно?!

– Ты просто влюбился, мой бедный верный друг, – Иван присел перед ним на корточки и прижался лицом к его морде. Волк коротко взвыл, сделав рывок прочь, но потом сдался и подался вперед, положив голову Ване на плечо.

– Наверное, – глухо, утробно и жарко прошептал он.

– И что же нам делать с тобой? – сочувственно шепнул Иван, и Волку показалось, что его голос нежен сверх ласки.

– Не знаю.

– Мы что-нибудь придумаем. Обязательно. А то, что оборотень, – так пускай хоть и оборотень. Хотя... постой? Скажи, раз ты оборотень, значит, можешь превращаться в человека?!

– Могу, – прошептал Волк. – Но я бы не хотел этого делать при тебе. В облике человека я могу не сд...

– Ух! Здорово, – Иван едва мог сдержать восторг. Он расправил волчье ухо, точно желая, чтобы слова попали туда целиком. – Превращайся. Немедленно. Ну! Да ты знаешь, что это моя заветная мечта? Увидеть тебя человеком! Ты должен ее исполнить, если... если правда любишь... Нет, нет, зачем же ты вырываешься, глупый... пожалуйста... ты... так превратись...

– Но ведь на мне... я буду без одежды! – прохрипел Волк. – Мое сердце разорвется, если... если ты оттолкнешь... уууоу...

– Серый, хвостатый, кутенок, что ты, я прижму тебя крепко-крепко, даже и не пробуй вырываться. Это ведь и есть самое здоровское... – Иван тискал тело волка в самозабвении. – Я тоже не знал, что со мной было. Мне все время хотелось тебя гладить и ласкать – если бы ты так не вырывался... если бы я знал сразу... если бы...

Губы его уже касались не шерсти, а простой человеческой щеки. И то, что она изрядно заросла щетиной, младшего царского сына не столь уж интересовало – как не интересовали и глупые ненужные слова.

А лешие, живущие за Зеленой Топью, удивились и поразились, услышав посреди ночи двойной вой, – и удивились, потому что несмотря на полную луну лишь один голос был волчьим. Другой крик мучительно-высокой и бесконечно блаженной страсти и наслаждения принадлежал человеку.

* * *

Солнце еще не взошло. Рассвет проникал сквозь пар, поднимающийся от низинного луга. Два тела прослеживались в нем, точно в струях воды. Они спали. Но вот соловей, певец серой хмари, порхнул незаметно на липу и защебетал свою песню – прекрасную, но оглушительную с близкого расстояния, как свисток. Одно из тел, темное, пошевелилось, пробудившись ото сна. Очнувшись, оно уже гораздо осторожнее постаралось выбраться из-под рук и ног второй. Серый силуэт на цыпочках, отмахиваясь от гигантских доисторических некусачих комаров, пробрался к дорожным сумкам и начал копаться в них. Однако ничто дурное не входило в его намеренья, потому что через некоторое время невдалеке трещал костер, желтозубо грызя котелок с варевом. Убедившись, что уровень нагрева и воды самобалансируется, фигура в уже значительно посветлевшем тумане вернулась к другой и легла рядом, делая что-то. Послышался лукавый смешок. Фигуры слились в жадных приветственных объятиях. Они точно хотели впитаться друг в друга.

Потом темная сползла на полроста ниже... Шум дыхания, вздохи... Вздрагивание и расслабление раскинутых рук...

Шелест ветра в кроне... Песня соловья...

Темная оседлала грудь белой... Плачущее рычание... Плавное покачивание, как в сомнамбулическом сне... Белые руки хватают и помогают удержаться, но темная фигура падает... И снова друг на друге лицом к лицу, перекатываясь, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, – в единственное существенное на свете, что невозможно выпустить...

Потом...

Белая стояла на четвереньках, обнятая серой, подаваясь назад, назад, навстречу, все резче...

Hа этот раз двойной крик прозвучал короче и тише – но лишь изможденность за ночь была тому виной, и новая – глубокая, о, какая глубокая нежность звучала в нем...

* * *

А потом взошло солнце.

Иван, совершенно счастливый, облизнул ложку. Он встал с бревна, чтобы загасить костер.

– Все! Сыты, выспались, нанежились, но и о деле не надо забывать! Идем, что ли?

– Куда? – с готовностью поинтересовался жилистый темнокожий парень, с черной гривой волос, чем-то отдаленно напоминающей волчий ворс. Он вскочил моментально с вопросом, точно пружина воплощенного действия. Однако, вспомнив все, он понурился. Он все понял без ответа.

– Да, Ваня, конечно. Я должен был сразу объясниться – я ничего от тебя не прошу, я все понимаю. Ты принц, я волк, нам от этого никуда не деться. Я помог тебе украсть эти бастардовы золотые яблоки у Берендея – я помогу тебе закончить секондари мишн и отвезти их Додону... А потом – будь что будет... Ты за меня не бойся. Закуплю у Бабы Яги настоя из мухоморчиков, намешаю туда белены и кактусов, да и пойду куролесить по лесу, пока не свалюсь. Хорошая смесь – все до дна выжигает. И горе, и боль... Может... и любовь...

Лицо Ивана кривила задумчивая усмешка провокатора, кулаки были сжаты. Он чисто по-дружески приобнял волка за плечи, глядя в рассветное небо.

– Не дрейфь, Серый, все будет пучком... Я уже знаю, как – теперь – знаю. Это ты не меня, это ты свое «либидо» благодари. Оно у тебя, видать, как было волчьим, так и осталось, ух, аж до мозга достает, как мутовкой молоко сби... сби... вает... – Иван застонал, потягиваясь и потираясь о темнокожее тело. Тот по привычке тихонько взвыл от блаженства и погладил человека. Иван отдался этой ласке, распахнув обнаженное тело солнечным лучам и ласковым рукам. Они поцеловались, нежась от голого тепла. Они были втроем – с солнцем, и солнце пополам с любовью просвечивали их, от и до.

– Кое-что надумалось, – шепнул Иван, ласково улыбаясь Волку, глаза в глаза. – Мы отправляемся не к Додону.

Глаза черноволосого вспыхнули, как две молнии дикой, звериной надежды.

– Но куда же?!

– К Берендею, – великодушно открыл Иван, позволяя другу отпустить себя и направляясь к вещмешкам. – Возвращать молодильные яблоки. Знаешь... Мне кажется, что мы их СЛИШКОМ удачно украли... Волчок, как ты смотришь на совместный мишн три?