Тебе это, Гор, тебе... кому ж еще...

«Убил бы того, кто придумал эти рогульки вместо нормального линейного письма. И полковых канцеляристов, которые взяли моду пририсовывать к каждой руне пару-тройку завитков для пущего эффекта – тоже!» – потирая переносицу, Готмог с раздражением отбросил вкривь и вкось написанный отчет на противоположный край стола. Работа с бумагами была его проклятием – как-то само собой разумелось, что негоже Владыке Мелькору и его майа вести счета и заниматься дисциплинарными взысканиями, так что вся эта работа легла на плечи балрога. Плечи ничего, выдерживали, а глаза – нет. Закорючки и загогулинки колчеруких ангбандских писарей заставляли Готмога утыкаться в пергаменты чуть ли не носом и мучительно щуриться, отчего между соболиными бровями Огненного Духа залегла складка, охарактеризованная местными менестрелями как «суровая». Теперь же, когда Крылатый пребывал в Мандосе, а Гортхаур – в глубокой депрессии, Готмогу приходилось отдуваться за троих, и к вечеру у него противно ныло в затылке от постоянного напряжения.

– Ну? – нетерпеливо повернулся он к эльфу-ординарцу. – Что сказал повелитель Гортхаур? Собирается он осчастливить нас своим присутствием?

Тот неуверенно переступил с ноги на ногу, прикрывая ладошкой свежий синячище на всю скулу.

– Он велел принести еще выпивки и больше его не беспокоить.

– Угу. Вот, значит, как.

Готмог откинулся на спинку стула и сердито засопел. Хорошо быть мучеником! Избавляет по жизни от многих проблем... Можно думать, всем остальным наплевать на судьбу Владыки! Вот только если и все остальные будут заливаться слезами и здравуром вместо того, чтобы заниматься делом, то Темная твердыня рухнет сама, без вмешательства Светлых.

– Повелитель Готмог, там орки пришли насчет чистки драконника...

– Я же вчера уже распорядился!

– Они спорят, чей взвод должен быть первым, – смущенно пояснил эльф, одновременно подсовывая под локоть начальству свежую кипу бумажек, и тут балрог не вытерпел. Орков вывел Гортхаур, пусть сам и разбирается в склоках этих вонючих безмозглых тварей!

Готмог вихрем пронесся по коридорам, в несколько прыжков одолел лестницу и без стука ворвался в покои майа, забыв о своей обычной церемонности. Гортхаур возлежал поперек измятой постели, уставившись в затянутый паутиной потолок и нежно приобнимая бутыль с мутной жидкостью неопределенного происхождения. Вокруг кровати были расшвыряны книги, одежда, бутылки и тарелки с заплесневелыми объедками, а запах в комнате стоял немногим получше, чем в злополучном драконнике.

– Г-готи! Что, и до тебя дошло? Мелько больше не вернется, не вернееееется… Выпьем?

Гортхаур сполз с кровати, сграбастал балрога за плечо, дохнув перегарищем, и доверительно прошептал:

– Никому это все на хрен не надо! Я твоему эльфу так и сказал... Он же нас бросил, понимаешь? Ему лучше в Мандосе – но рядом с Манве...

Готмог поморщился – как и все в Ангбанде, он знал, какие отношения соединяют Мелькора и его ученика, но, в отличие от многих, не испытывал умиления при виде всех этих соплей и истерик.

– Так больше продолжаться не может, повелитель Гортхаур, – властно промолвил балрог.

– Т-точно... – охотно поддержал его Жестокий, – не может, я рехнусь скоро... Как подумаю, чем они там занимаются, так и мозги ушами идут... М-мать, он же эту гребаную войну нарочно проиграл, ты понимаешь?!!!

Гортхаур явно забылся. Такой клеветы на Владыку Готмог стерпеть не мог, слов майа не оправдывали ни его особое положение при персоне Мелькора, ни невменяемое состояние, и вообще, для проявления снисходительности у балрога слишком болела голова. Гортхаур и вякнуть не успел, как мускулистые ручищи сгребли его в аккуратную кучку. Готмог выволок обалдевшего от неожиданности Гортхаура во двор и потащил к грандиозной поилке, в которой при желании вполне можно было бы заодно и искупать небольшой табун. Схватив наместника Ангбанда одной рукой за ремень штанов, а второй – за шиворот, Готмог с размаху макнул его головой в грязную воду и подержал там ровно столько, чтобы это возымело достаточный воспитательный эффект.

– Охренел, скотина?! – заревел на глазах трезвеющий майа, кидаясь на обидчика с кулаками. Рассчитанным ударом в челюсть Готмог отправил его обратно, круто развернулся на каблуках и зашагал прочь – дел еще было по горло.

Сидя в своем кабинете, балрог ожидал, что с минуты на минуту к нему ввалится злой, растрепанный и непременно мокрый Гортхаур, чтобы недвусмысленно напомнить о субординации криком и грубой силой, но этого так и не произошло ни в тот день, ни на следующий. Готмог с тревогой подумал, что Жестокий совсем плох, если после позорной таски молча повернулся и отправился допивать свой здравур в гордом одиночестве, однако его ожидал сюрприз.

Когда вечером Готмог вошел в свою комнату, ему показалось, будто он ошибся дверью. Письменный стол был выдвинут на середину комнаты и накрыт тяжелой скатертью фиолетового бархата с легкомысленными кисточками, в центре красовалась ваза из толстого вишневого стекла с букетом чертополоха (неожиданно очень эффектным), среди серебряных блюд и столовых приборов возвышались два шандала из позеленевшей меди с сиреневыми ароматическими свечами, а рядом со всем этим великолепием на краешке стула скромно примостился Гортхаур. Чистый, отглаженный, благоухающий вербеной и до неприличия красивый – наверное, таким его видели только в Валиноре. Готмог помнил майа, в лучшем случае, умытым и в застегнутой не на две пуговицы рубашке.

– Я пришел поблагодарить за вчерашнее. И извиниться – тоже.

– Поблагодарить? – удивился балрог.

– Меня давно следовало остановить. Я рад, что у тебя хватило смелости.

– Ничего. Мне было нетрудно, – без намека на иронию отозвался балрог.

– Проходи, садись, – пригласил Гортхаур, – что ты на пороге встал-то...

Готмог бочком вдвинулся в собственные покои, испытывая непривычное смущение, неловко сел напротив незваного гостя. Гортхаур смотрел на него с ласковой насмешкой – балрог всегда казался ему фигурой чрезвычайно комичной, несмотря на ум, рост и стать.

– Я кое-что заказал на кухне – на свой вкус, конечно, уж извини. Понятия не имею, что тебе нравится.

– Вино? – спросил балрог, подбородком указывая на тонкогорлый кувшин.

– Не-а, – лучезарно улыбнулся Гортхаур, щеголяя умильными ямочками на щеках, – персиковый компот. Давай-ка, друг мой огненный, наполним чаши компотом и подымем их во имя мира во всем Ангбанде. Чтобы тебе больше не пришлось меня топить в поилке, а мне никогда не хотелось развоплотить тебя за это. У нас, в конце концов, общие интересы, – продолжая говорить, он разлил компот по пузатым чеканным стаканчикам. – Ну, за взаимопонимание!

Готмог отхлебнул из своего стакана и отставил его подальше.

– Вы должны изменить свое отношение ко всему происходящему, повелитель Гортхаур.

– Например? – полюбопытствовал тот, выкладывая себе на тарелку изрядный кусок жареной кабанины.

– Например, не говорите себе «если Владыка вернется». Когда он вернется – так будет правильно.

– Я не был бы так в этом уверен. Ты не представляешь, о чем говоришь, Готмог. Если бы ты пожил бок о бок с Валар с мое, то понял бы, что Аман опасен не открытыми угрозами, – Гортхаур пренебрежительно скривил рот.

– Представлять себе самое плохое, конечно, легче всего. Можно думать, вы испытываете от этого удовольствие.

– Какие слова из твоих уст! – поразился Гортхаур. – Я думал, ты знаешь только понятия «долг», «обязанность» и все такое в этом духе, – компот настроил его на игривый лад, и майа вдруг решил немного позабавиться. В конце концов, не нанялся же он блюсти траур по Мелькору, когда тот, пользуясь своим положением пленника, наверняка принимает с деланной неохотой ласки своего возлюбленного Манве!

– Служить Владыке Мелькору – радостно и почетно, – наставительно заметил Готмог.

Гортхаур молча покивал, поскольку рот у него был занят мясом. Прожевав, он полюбопытствовал:

– Кроме службы ты ничем не интересуешься? К примеру, книжки не читаешь? У меня вот есть один валинорский любовный роман – обрыдаться можно.

– Нет, спасибо. Не читаю.

– Ты что, неграмотный? – не удержался Гортхаур.

– Я плохо вижу, – просто сказал балрог.

– Серьезно? – озадачился Гортхаур. – Насколько плохо?

– Только при чтении и письме. Эльдар достаточно крупны, чтобы попасть по ним секирой.

В течении нескольких следующих часов Готмог неоднократно пожалел о своем признании. Гортхаур неожиданно заинтересовался проблемой и тут же провел серию опытов. Попеременно пользуясь несколькими книгами со шрифтами разной величины, обнаруженными на вершине монументального буфета, он заставил Готмога читать вслух, то подсовывая их так близко, что ресницы скребли по бумаге, то отбегая в самый дальний угол комнаты.

– Да-а, сложный случай, – признал, наконец, запыхавшийся майа, обессиленно падая в кресло рядом со своим подопытным. – С этим надо что-то делать, Готи.

– Вас не затруднит не коверкать мое имя? – балрог терпеть не мог всякие ласкательно-сократительные, считая подобное обращение верхом вульгарности.

– Не затруднит. Какой ты вечно бука, Готмог!

– Не люблю фамильярности.

– А что ты любишь?

Готмог всерьез задумался.

– Владыку, – изрек он наконец.

– Это само собой, – благосклонно кивнул Гортхаур, понимая, что балрог вкладывает в слово «любить» несколько иной смысл и повода для ревности нет.

– А еще?

– Дракона. Он очень красивый.

– А если говорить о существах без рогов, когтей и крыльев? – майа уже откровенно забавлялся разговором. – У тебя есть возлюбленная? Или возлюбленный?

– Не вижу в этом смысла, – сухо откликнулся балрог.

– А какой смысл, например, в музыке наших менестрелей? Я не говорю о заклинательных песнях вроде Айнулиндалэ, их сила и значение имеет наглядное подтверждение в виде Арды. – Гортхаур устроился поудобнее и заглянул в золотисто-карие глаза Огненного Духа, которые в сочетании с кожей оттенка топленого молока производили чрезвычайно волнующее впечатление. – Но вот игрой на арфе не насытишься, не согреешься, не убьешь и не защитишься, потому что она для этого попросту не предназначена.

Готмог слушал его приятный низкий голос, не вникая особенно в смысл слов. Как только Гортхаур произнес слово «насытишься», балрог отключился, снова сосредоточившись на предстоящей посевной и намечающемся недостатке фуража.

– У тебя сейчас такое лицо... такое... – Гортхаур действительно не мог подобрать подходящего слова, но в этот момент в Готмога можно было влюбиться по-настоящему– так его красило это выражение возвышенной задумчивости и строгая морщинка между бровями. Майа украдкой переместил ладонь с подлокотника кресла на бедро балрога, легонько погладил: – Что у тебя на уме, а, Готи?

– Озимые плохо всходят, – грустно сказал Огненный Дух, полностью игнорируя нездоровое оживление в нижней части тела.

– Это же просто невыносимо! – возопил несчастный Гортхаур. – Ты правда такой идиот, или притворяешься, будто не понимаешь, что я тебя хочу?!

– У вас же есть Владыка...

– У меня нет Владыки! – рявкнул Гортхаур. – Никогда не было, ясно тебе?

– Нет, – честно признался Готмог. В его понимании такая физическая близость, как у Мелькора и его ученика, непременно подразумевала и полное духовное единство. Балрог был существом крайностей, признающим одно чувство на всю вечность.

– Слушай, Готи... То, что у меня с Владыкой, в общем-то, не твое дело. Но – между нами говоря, – он меня в связях не ограничивает. Как и я его. Это свободная любовь, понимаешь?

– Нет. Какая же это любовь, если вы друг другу изменяете?

– Мы не изменяем, мы просто иногда отпускаем друг друга на волю. Отдохнуть, вот. Главное, чтобы чувства не изменялись, а то, что тело хочет разнообразия, – это вполне закономерно. У воплощенных такое часто бывает, – с жаром объяснял Гортхаур, едва ли на две трети веря в то, что говорит.

– Это неправильно, – с непрошибаемым видом изрек балрог.

– Ты сейчас еще скажи, что я упился компотом и брежу по пьяни, – насмешливо посоветовал майа.

– Очень на то похоже. Пожалуйста, повелитель, я готов обсуждать с вами все, что угодно, но только если вы не будете забывать о своем достоинстве и делать мне непристойные намеки.

Забыть о своем достоинстве Гортхауру не удалось бы при всем желании. Неприступность балрога смешила и возбуждала его так, что все его мысли переместились пониже талии и в аккурат между ног.

– Я не намекаю, Готи. Я, кажется, честно назвал вещи своими именами. «Я хочу лечь с тобой в постель» – Тулкас меня задери, если в этой фразе есть что-то туманно-неопределенное!

– Мне надоела эта тема, повелитель Гортхаур. Я бы меньше всего хотел, чтобы вы вместо текущих дел сосредоточили внимание на моей персоне, пусть даже это и помогло вам взять себя в руки, – Готмог нервно дернул кисточку на скатерти. – Это, безусловно, честь для меня, но я ее, право, недостоин!

– Ты не Огненный Дух, – в сердцах вырвалось у Гортхаура, – ты Ледяная Глыба!

– Как будет угодно повелителю, – потупился балрог.

– Повелитель сказал, что ему угодно!

– Вы можете сделать все и против моей воли, но подумайте – разве вам это нужно? – проникновенно проговорил Готмог.

– Мне нужно немного участия, а не мораль от замшелого ханжи, Готи. Разве я так много хочу? – почти жалобно спросил Гортхаур, забывая о том, что Жестокий здесь – он.

– Боюсь, я не то существо, которое способно дать вам утешение – в том виде, как оно вам необходимо.

– Ты сам-то понял, что сказал, зануда? – поморщился майа, залпом допил свой компот и пообещал: – Даже и не мечтай, что я просто так сдамся, Готи. Я собираюсь заполучить тебя, мед мой, – это только вопрос времени.

* * *

Гортхаур развернул целую кампанию по охмурению балрога-недотроги. Сначала он попытался ухаживать красиво, осыпая Готмога цветами и сластями через орков-посыльных. Тот обреченно принимал из когтистых лап помятые букеты и аккуратно (как казалось оркам) надкушенные торты, наказывал поблагодарить повелителя Гортхаура и снова зарывался в бумаги по самые брови. Майа решил ухаживать страстно, как бы невзначай встречая Готмога в узких, двоим не разминуться, коридорчиках и многообещающе притискивая его к стенке всем своим истомившимся телом. Огненный Дух церемонно извинялся и быстро ретировался, а потом и вовсе стал избегать встреч с Гортхауром, поэтому тот решил привлечь внимание удручающе практичного балрога активным участием в повседневной жизни Ангбанда. Для этого ему пришлось изобрести громоотвод, организовать капитальный ремонт в Третьей казарме и заняться перепланировкой системы водоснабжения. Когда, наконец, Готмог лично заглянул в мастерскую, где Гортхаур корпел над чертежами, сердце майа торжествующе затрепетало, однако вместо приглашения в постель последовала просьба взять на себя инспекцию скотного двора. Тогда Гортхаур принялся увядать на глазах, всем своим видом обвиняя балрога в бездушии, и Огненного Духа начали терзать смутные сомнения. Готмог всегда имел четкое представление о том, что хорошо, а что – плохо. Спать с возлюбленным Владыки, пока тот мается в узилище, – плохо. Утешить Гортхаура, пока он окончательно не свихнулся от безнадеги, – хорошо. Беда была в том, что другими, менее интимными способами майа утешаться не желал. Балрог долго раздумывал, прикидывал, оценивал и выверял все возможные варианты со свойственной ему дотошностью, а потом обьявился в спальне Гортхаура и заявил:

– Я готов разделить с вами ложе.

– Готи, я правильно тебя понял? – осторожно переспросил тот, ибо в устах балрога подобный пассаж можно было оценить и как простодушное согласие ночевать под одним одеялом. – Ты действительно надумал со мной переспать?

– Чудной ты! – звонко расхохотался Гортхаур и со щенячьим энтузиазмом принялся стягивать с него форменную черную рубаху. – Ого, да об тебя обжечься можно! – майа с явным удовольствием погладил Готмога по широкой груди с выпуклыми мышцами. – Какой ты, оказывается, горячий, Готи...

– Я же Огненный Дух, – с легким недоумением напомнил балрог.

– Угу, – невпопад отозвался Гортхаур, поглощенный исследованием его великолепного тела. Готмог безропотно позволил ему раздеть себя, а теперь с той же доводящей до бешенства отрешенностью наблюдал за майа, не отвечая на его прикосновения даже учащением дыхания.

– Можно, я тебя поцелую? – наконец спросил Гортхаур, чувствуя себя совершенным идиотом. Готмог серьезно кивнул:

– Да, конечно. Только я никогда раньше не целовался. Это ничего?

– Пустяки! Тут нет ничего сложного. Покажу тебе, как, – схватишь на лету. А теперь приоткрой чуточку рот и помолчи немного.

Готмог вздохнул и послушно подставил губы. Гортхаур был великим мастером по поцелуям еще с Валинора, плюс прошел недурную школу в постели Крылатого, но такой вялой реакции на свои усилия не встречал никогда. Готмог просто позволял ему делать все, что угодно, не испытывая не то что страсти, а и банального любопытства.

– Послушай, Готи... – нервозно начал Гортхаур, но балрог невозмутимо прервал его:

– Готмог, с вашего разрешения.

– Ладно, Готмог... Ты правда ничего такого не чувствуешь?

Огненный Дух немного помолчал, как бы прислушиваясь к своим ощущениям.

– Нет.

– Тогда ты вряд ли получишь удовольствие от секса.

– Я потерплю, – смиренно кивнул балрог. Гортхаур уставился на него широко распахнутыми глазами. Подобный подход был для ученика Крылатого такой дикостью, что майа отказывался верить своим ушам. Ни он сам, ни его наставник никогда не жертвовали своим наслаждением ради душевного спокойствия партнера.

– Зачем терпеть, если тебе не нравится?

– Нет... Почему же... – хлопнул ресницами балрог. – Довольно приятно.

Услышав это снисходительное «довольно приятно», Гортхаур едва не взвыл от отчаяния.

– Ты безнадежен!

– Прошу прощения, повелитель Гортхаур? – искренне удивился балрог.

– Готмог, прекрати! – умоляюще протянул тот.

– А что я делаю?

– Ты меня с ума сведешь!

– Я хотел как лучше. Мне казалось, вы именно этого от меня добиваетесь.

– Нет, не этого. То есть, да, этого, но не так! Я не могу тебе объяснить словами, Готмог...

Балрог уселся на край постели, целомудренно прикрывшись уголком покрывала, и негромко сказал:

– Для того, чтобы согреть озябшие пальцы, необязательно жечь весь Ангбанд.

– Всегда ненавидел притчи. В чем подвох, Готи? – прищурился Гортхаур.

– Для того, чтобы стать друзьями, не обязательно ложиться в постель.

– О нет! Только не начинай снова, ладно? Мне казалось, ты здесь со вполне определенной целью, Готи. Так что же ты опять морочишь мне голову?

– По-моему, все как раз наоборот, повелитель Гортхаур. Это вы не можете прямо сказать, что вам нужен не секс, а задушевные разговоры после него. Я ошибаюсь?

Гортхаур не выдержал этого прямого, честного и сочувственного взгляда, отвел свои выразительные темные глазищи.

– Ну... это... ты такое скажешь, Готи...

– Да или нет?

– Что ты пристал, мы же не в допросной!

– Я не настаиваю, повелитель Гортхаур. Если хотите, я сейчас же могу встать и уйти.

Майа немного помолчал, на скулах бегали желваки, а длиннющие ресницы виновато трепетали.

– Хочешь, я расскажу тебе про Валинор? – наконец тихо, будто бы даже с усилием спросил он.

– Очень, – серьезно кивнул балрог.

* * *

Гортхаур не ожидал, что их длинные и часто абсолютно беспредметные беседы действительно смогут помочь ему отвлечься от ревнивых мыслей о Мелькоре и Манве. Балрог оказался существом удивительно мудрым и чутким, а кроме того, очень хорошо играл в шахматы и разбирался в сортах пшеницы. Постепенно майа стала казаться кощунственной сама идея затащить балрога в постель и проделать с ним все то, что с самим Гортхауром вытворял его неугомонный Тано. На Готмога хотелось исключительно любоваться и – слушать, слушать, слушать... Как-то в разгар дискуссии о свойствах тугоплавких металлов Гортхаур вдруг протянул Готмогу маленький сверток из зеленой замши.

– Вот, – смущенно сказал майа.

– Что это? – Готмог недоуменно повертел в руках хрустальные кругляши в тоненькой золотой оправе с длинными изогнутыми дужками.

– Увеличительные стекла, я еще не придумал, как лучше назвать... Если их обточить под нужным углом, они улучшают зрение. Помнишь, ты говорил... – Гортхаур запнулся. – Ты прикинь, если не подойдут, другие подберем.

Готмог прикинул. Лицо у него стало необыкновенно интеллигентное и важное, если бы он представился сейчас самим Эру Илуватаром, ему бы, пожалуй, поверили.

– Тебе идет, – отметил Гортхаур. – А видимость как?

– Размыто все, – огорченно отозвался Готмог, сожалея, что не может порадовать его известием об удаче.

– Так и должно быть, – пояснил майа. – Это специально для чтения, ты ведь на расстоянии и так нормально видишь. Ну-ка, попробуй, – он порылся в карманах и протянул Огненному Духу измятую бумажку. – Кажется, там достаточно мелко и криво написано.

Готмог тщательно расправил скомканный листок и привычно приблизил его к глазам, но это оказалось излишним. Руны, начертанные торопливой рукой Гортхаура, будто сами выстроились в ряд, торопясь довести до ведома балрога что-то очень важное.

«Ты умница, Нээре».

Готмог указательным пальцем отправил съехавшие на кончик носа стекла обратно на переносицу и смущенно улыбнулся. И даже сквозь завесу пестрых клякс, в которые превратился окружающий мир, он сумел рассмотреть ответную улыбку Гортхаура.