ОХОТА НА ЗОЛОТКО

Иронический слэш-детектив

Глава 1

– Люциус, у нас проблемы.

Голос Вальдена МакНейра был таким, будто его обладатель всю ночь глушил виски. Люциус Малфой вздохнул и приготовился слушать.

Они не могли разговаривать о делах Ордена в Министерстве. Потому что там у стен были уши, почти в буквальном смысле. И Люциус неохотно последовал за Вальденом в это кафе, шумное и полное народу, как всегда в час обеда. Неохотно, потому что он планировал провести обед в полном одиночестве и тишине, запершись в своем кабинете, положив ноги на стол и покуривая трубку. Так нет, ему придется выслушивать МакНейра, посреди всего этого шума и гама. Хотя с точки зрения конспирации место подобрано идеально: если хочешь спрятаться – иди в толпу.

Итак, «у нас проблемы». У нас – это значит у Волдеморта. Нет, Служение забирает слишком много времени и сил. После того неудачного нападения на Министерство приходится прятаться и таиться. Да, в молодости это казалось увлекательным и романтичным, как и нарушать запреты и попирать общепринятые законы и мораль. Но не сейчас, когда у тебя семья, когда старость подобралась к тебе вплотную и дышит в затылок, и ее дыхание уже покрыло инеем твои волосы. Когда хочется только покоя. А Волдеморт не знает, что такое старость, не знает, что такое покой. И искренне полагает, что на свете нет ничего хуже, чем смерть. Как он заблуждается!

«Старый дурак!» Так думал Люциус, ковыряя вилкой в тарелке и глядя на МакНейра, сидящего напротив него с горящими глазами. Еще надеется выслужить для себя у Лорда вечную молодость. А Люциус уже давно прозрел и ни на что не надеется. За словами Лорда нет ничего, кроме слов. Как Вальден не понимает, что Волдеморт всегда будет пользоваться ими, будет выжимать из них все соки, до последнего, а потом с кривой и холодной усмешкой переступит через их высохшие трупы и пойдет дальше, гордо и уверенно неся свое новое, вечно молодое и совершенное тело, и забудет, что сделали для него слуги, для того, чтобы помочь ему создать себе это самое тело, и найдет новых слуг, наивных, романтичных и преданных, наобещает им с три короба и обманет, как и первых, и выбросит их, как использованные салфетки.

Даже Люциус, считающий себя умным и проницательным, слишком поздно понял, что влип на всю жизнь. Что Служение ему в тягость, а романтические бредни насчет силы, власти и вечной жизни больше не прельщают. Вышел он из этого возраста. Истреблять магглов? Зачем? Ради Бога, пусть живут, только подальше от Люциуса Малфоя. Но только смерть могла быть уважительной причиной, позволяющей прекратить Служение. Но само желание прекратить Служение могло стать причиной смерти. Смерть – единственное обещание, которое Волдеморт всегда выполнял. А Люциусу хотелось жить, хотелось, как никогда раньше, и желательно без всяких Волдемортов и Служений. А МакНейр... Ну что с него взять, с тупого?

– Ты помнишь Локонса?

Вопрос МакНейра вывел Люциуса из задумчивости. Так, при чем тут Локонс? Этот хорошенький, очаровательно глупенький мальчик, которого они когда-то трахали всем Орденом? Который потом вдруг стал знаменитым истребителем всякой нечисти и писателем? Который сам себя лишил памяти и не первый год греется в госпитале Святого Мунго? С ним-то какие проблемы?

– Стало известно, что Локонс идет на поправку. Память к нему возвращается. А Лорду очень не хочется, чтобы он кое-что вспомнил.

– Чтобы что вспомнил? Как мы его трахали?

– Нет. Об этом пусть сколько угодно вспоминает. Легче сказать, кто не трахал его.

– В чем тогда дело?

– Ты что, не помнишь? Не помнишь, что Лорд с ним сделал?

Да, об этом Люциус не подумал. Да, когда-то Том, пользуясь глупостью Златопуста, заключил в нем один свой секрет. Что это был за секрет, не знал ни Люциус, ни МакНейр, ни вообще кто-либо из Упивающихся. Только сам Волдеморт и еще Златопуст. Но все знали, что Лорд наложил на Локонса особое заклятие: если он проболтается, он тут же умрет. И заставил его выпить яд, который активизируется, если Златопуст выдаст тайну.

– Ах, вот оно что, – вспомнил Люциус. – Так чего же Лорд боится? Того, что наш Золотко проболтается и умрет?

– Его смерть никого не волнует. Но сейчас открывать этот секрет крайне нежелательно.

Нет, насчет того, что смерть Локонса никого не волнует, Вальден не прав. Если он внезапно умрет, произнеся те или иные слова, это, несомненно, вызовет массу подозрений. Будет проведено расследование, обнаружится яд и запрещенное заклятие, и кто знает, куда все это приведет. А ты, Вальден МакНейр, и я, Люциус Малфой, станем первыми подозреваемыми.

– И что предлагает Лорд? Убить мальчишку?

Нет, конечно, Люциус знал, что Златопуст Локонс давно не мальчишка. Но назвать его мужчиной язык не поворачивался.

– Пока нет. Он хочет собрать нас. Чтобы мы подумали об этом вместе.

На слове «вместе» Вальден протянул через стол руку и взял в нее ладонь Люциуса. Тоже элемент конспирации. Со стороны они выглядели, как старые любовники, страсть которых друг к другу давно в прошлом, но они все равно, отдавая дань какой-то устоявшейся традиции, каждый день выкраивают время, чтобы просто пообедать вместе, подержать друг друга за руку и предаться ностальгическим воспоминаниям.

– Ты получишь весть от Лорда. Обычным способом.

МакНейр прошептал это, приблизив лицо к Малфою и глядя ему прямо в глаза. Со стороны казалось, что мужчины просто любезничают.

Обычным способом. Это значит, что на его ладони проявятся светящиеся слова, извещающие о месте и времени собрания Ордена. И этот приказ игнорировать могут только мертвые и те, кто сидит в Азкабане.

Однако, Лорд трусит, подумал Люциус. Раньше бы он кому-нибудь из них просто приказал убить мешающего ему человека. Не задумываясь. «Авада Кедавра» – и нет проблемы. А теперь Волдеморт страшится действовать напрямую, что скорее всего. Смерть Златопуста Локонса может вызвать ненужные подозрения, это верно. Все-таки их здорово прижали после того нападения на Министерство.

– Договорились.

Он пожал руку МакНейру и даже не забыл поцеловать его на прощание.

* * *

Воспоминания начали приходить во сне. Сначала я даже не понял, что вижу события моей жизни. Думал, это самые обычные сны и им не стоит доверять. Мало ли что может мне присниться?

Я был ребенком и меня вела за руку какая-то женщина. Моя мама. Надо же, я не помню, как ее звали. Наверно, она давно умерла, если ни разу не приходила ко мне сюда.

Мы идем по оживленной улице, и я одет в парадную мантию. Я почему-то знаю, я чувствую, что сегодня в моей жизни должно произойти что-то очень важное. Но что именно? Во сне я знал это, а наяву никак не мог вспомнить. Я видел, что мама гордилась мной, она сама была нарядно одета, и мы шли медленно, так, чтобы все прохожие успели полюбоваться нами.

Мы зашли в какой-то магазин, и там было множество полок, а на полках – множество футляров и коробочек. И какой-то добрый старичок, должно быть, владелец магазина, улыбается мне.

На этом мой сон оборвался. Но в следующий момент я увидел, что мы с мамой снова куда-то идем, по этой же улице. Но теперь все иначе. Нам с мамой почему-то грустно, и я одет в обычную серую мантию, и мама одета совсем не нарядно. Я чувствую, что ей хочется спрятаться, она чего-то боится, ей хочется стать незаметной, чтобы никто не видел ее. И меня не покидало ощущение, что все дело во мне, что со мной что-то не так, что я огорчаю маму и ничего не могу поделать с этим, и плачу от бессилия.

Снова дверь. Мама открывает ее, и я просыпаюсь.

– А сейчас, мистер Локонс, вы выпьете гипнотическое зелье, и мы снова посмотрим оба ваши сна.

Это говорит профессор Голдштейн. Он лечит меня очень интересным методом. Он просто говорит со мной, обо всем на свете, даже о сущих мелочах, и требует, чтобы я делился с ним даже самыми пустяковыми, даже самыми глупыми, на мой взгляд, мыслями. Зацепка может быть где угодно, говорит он, мы не должны упустить ни одну мелочь. Любое, даже случайно сказанное слово может открыть дверь в прошлое, может стать целым событием, выпавшим из моей памяти.

И еще я рассказываю профессору Голдштейну мои сны, и он разбирает их. Это весьма забавно. Память может возвращаться снами, говорит он.

С первым сном все было более-менее понятно. Мне купили волшебную палочку, потому что в тот год я должен был идти в школу волшебников. Только я так и не вспомнил, пошел я туда или нет.

Второй сон все объяснил.

Я увидел кровь. Мою кровь. Мне слегка надрезали кожу на руке, и пожилой волшебник в белой мантии собрал мою кровь в прозрачный сосуд. Он смотрел на меня внимательно и ласково, но не улыбался, как старичок в предыдущем сне. Мама тоже грустно смотрела на меня и непрерывно гладила меня по голове.

Я не понял, что волшебник сделал с моей кровью. Я понял только то, что результат его не обрадовал.

– Миссис Локонс, вы позволите задать вам личный вопрос? – это он спросил у мамы.

Мама молча кивнула, продолжая гладить меня.

– Отец мальчика – ваш близкий родственник?

– Да. Он мой кузен. Но наши родители очень хотели, чтобы мы поженились...

– Все понятно. У вас замечательный сын, но его кровь... Боюсь, его дар слишком слаб. Он не сможет учиться в школе. Это результат кровосмешения.

Мама прижимает меня к себе.

– Да, я предвидела это. Лучше бы я вышла за маггла...

– Пусть мальчик получает домашнее образование. Учите его всему, что сами умеете. Возможно, у него что-то получится.

Мы выходим на улицу, и мама улыбается мне.

– Ничего, мой мальчик. Зато мы с тобой не расстанемся. Хочешь, пойдем в кафе есть пирожные?

Я просыпаюсь со жгучим чувством вины. Говорю об этом Голдштейну. Он говорит, что это не только мое чувство. Да, я вспомнил, мама была очень смущена и потащила меня есть пирожные, но в тот день я не чувствовал их вкуса, они вставали мне поперек горла... Мы оба в тот день чувствовали себя виноватыми. Мама – что выбрала для меня не того отца, я – что не оправдал ее надежд.

Глава 2

Люциус Малфой приближался к «Норе». Он только что аппарировал в роще, неподалеку. Сначала он долго следил, чтобы в Норе никого не осталось. Наконец он увидел, как Артур Уизли сошел с крыльца, нахлобучил шляпу и поспешил аппарировать на работу.

Оставалась Молли Уизли. Люциус знал, что она никуда не уйдет. Они же не допускают, чтобы тот, кто нужен Люциусу, оставался без присмотра. Они знают, что его могут похитить в любой момент. Но с Молли Люциус он справится. Она не помешает ему.

Ему нужен Златопуст Локонс. Он еще подумает, как можно использовать его в своих целях. А цели у него три: отвязаться от Волдеморта, выйти из Ордена и при этом остаться в живых. Но для этого нужно забрать Золотко.

На собрании Упивающихся Люциус сам вызвался забрать Локонса из госпиталя Святого Мунго. На правах бывшего любовника. Лорд одобрил его план.

Но Дамблдор их опередил. Информация просочилась, и именно поэтому Люциус сейчас направляется к Норе, а не прямо к госпиталю. Потому что Локонса забрал Артур Уизли.

О да, Люциус знал, кто выдал его план Дамблдору! Северус. Северус свой выбор сделал, и Люциусу давно это известно. Ты, Северус, всегда был сильным. И теперь у тебя есть шанс, пусть один к миллиону, пусть совсем маленький, но все же шанс. А я непростительно слаб, и у меня шанса нет. Не было до недавнего времени. А теперь он появился, и зовут его Златопуст Локонс. И я буду последним дураком, если не использую его.

Люциус прибавил шаг. Все же я слишком боюсь смерти. А тебя, Северус, она давно не страшит. Ты пережил что-то такое, после чего смерть значит не больше, чем комариный укус. А я ничего переживать не хочу. И умирать тоже не желаю.

Люциус усмехнулся. Спешу, словно влюбленный на свидание. Да, мне придется изображать страстно влюбленного. Ничего, мне это не трудно. Интересно, Золотко, каким ты стал за эти годы? Нет, я тебя никогда не любил, с тобой было просто приятно трахаться, ты всегда был потрясающим красавчиком. А какие у тебя губки! Надеюсь, ты не забыл, как ими работать? Все, отставить воспоминания, а то штаны порвутся.

Люциусу удалось бесшумно открыть дверь, но на пороге он едва не задел головой притолоку. Еле удержался от того, чтобы выругаться. Интересно, как высокий Артур каждый раз головой не бьется? Может, и бьется, откуда я знаю, одернул себя Люциус. И хватит предаваться посторонним мыслям, я иду навстречу моей судьбе. Вот как жизнь повернулась! Кто мог знать, что этот глупый мальчишка, который ни для чего, кроме секса, не годился, в один прекрасный день станет для меня всем!

Он нашел Молли на кухне. Полная рыжая женщина в заношенной домашней мантии оторвалась от вытирания стола и удивленно посмотрела на вошедшего.

– Что, красавица, не ждала меня? Ступефай!

Вот и все дела. Молли так и застыла с полотенцем в руках, с выражением крайнего удивления на лице. В другое время Люциусу бы это показалось смешным. Но сейчас ему было не до смеха: он искал его.

Локонс нашелся в одной из спален. Он не проснулся, когда вошел Люциус.

Да, ты всегда любил утром поспать подольше, мой сладкий мальчик. Не возражаешь, если я немного полюбуюсь тобой?

Люциус тихонько откинул одеяло. Золотко спал совсем обнаженным, зарывшись лицом в подушку. Люциус с удовлетворением отметил, что его милый дружок совсем не изменился: такая же нежная алебастровая кожа, такие же ярко-золотые кудри, слегка в красноту. Ни одного седого волоса. Только ты немного пополнел, дружок. Ну ничего, небольшая детская припухлость тебе даже идет. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я тебя поцелую?

Он тихонько припал губами к спине спящего мужчины, там, где начинался плавный изгиб шеи. А если немного приподнять волосы и коснуться губами чуть повыше...

– М-м-м... Артур... – Золотко простонал сквозь сон.

А стонет он так же сладко, как раньше... Что?! Артур?! И он тебя отодрал?! Ну, Уизли, ты здорово вырос в моих глазах! А ты, Золотце, все такая же проститутка! Это даже к лучшему...

– Артур... Который час?

Его лицо. Такое же гладкое, ни одной морщинки. Только теперь появились эти восхитительно пухлые щечки.

– Сэр? А где Артур?

Вся та же детская непосредственность. Ни мне здрасьте, ни тебе спасибо.

– Милый! Солнышко! Золотко! Наконец-то я нашел тебя!

Люциус покрывал поцелуями лицо Локонса, сопровождая это занятие патетическими восклицаниями. Златопуст пытался прикрыть свою наготу и тянул одеяло на себя, но Люциус всячески препятствовал этому. Несколько минут они боролись за одеяло: «Ну что ты, милый, я же так давно тебя не видел!»

– И все же, кто вы такой?

– О нет! Ты меня не узнал! Я предвидел это! Горе мне! Мой возлюбленный забыл меня!

Люциус горестно схватился за голову. Ему даже показалось, что и заплакал он по-настоящему.

– Прости меня... Но я не все помню. Скажи хотя бы, как тебя зовут.

Кажется, спектакль удался. Пусть Золотко почувствует себя виноватым. Люциусу Малфою это только на руку.

– Люциус Малфой. Ты совсем меня не помнишь? Не помнишь, как мы любили друг друга?

– Увы, нет... Но ты ни разу не пришел ко мне в больницу. Почему?

Люциус был готов и к этому вопросу.

– Понимаешь... Наши отношения были тайными. Я не мог светиться. Я занимаю ответственный пост.

– Понимаю.

– А потом я узнал, что тебя выписали, и нашел тебя. Милый...

Короткий поцелуй в губы.

– Хочешь вернуться ко мне?

– Я не знаю... Я тебя совсем не помню...

– Не бойся. У нас все будет замечательно. Еще лучше, чем раньше. Мы начнем все сначала. О, как я буду любить тебя! Милый...

Еще один поцелуй в губы, теперь глубокий и долгий, так, язык поглубже, в этот восхитительный, алый, пухлый рот... Он так же здорово целуется, надо же, не утратил навык. Надеюсь, остальные навыки он тоже сохранил.

Он верит мне, с удовольствием отметил Люциус. Он не сопротивляется, он отвечает на мой поцелуй. Или это привычка? Да какая тебе разница, Люциус? Сейчас я заберу его с собой.

Люциус провел пальцами по шее Златопуста. Этот прием должен сработать безотказно. Он хорошо знал это магическое прикосновение, вызывающее жгучее желание немедленно заняться любовью. Тоже своего рода непрощаемое заклятие. Правда, Люциусу почти не приходилось им пользоваться, обычно те, кого он желал, сами падали к его ногам.

Он почувствовал, как тело его бывшего любовника отозвалось на это прикосновение мелкой и сладкой дрожью. Как он выгнулся и застонал, готовый принимать любые ласки. Значит, подействовало...

* * *

Дрожь, такая сладкая дрожь... Как нежно он целует меня! Я уже верю, что он сделает меня счастливым. Я совсем не помню его, но мое тело его признало. Мое тело, мои губы. Артур, прости, но я не останусь с тобой. Я чувствую, что этот человек мне дороже всех сокровищ.

Какое у него красивое имя! Люциус. И сам он очень красивый. И еще он великолепный любовник, я это чувствую.

Я не знаю, как я согласился уйти с ним. Я крепко обнял его, руками и ногами, я даже забыл одеться, я даже не спросил, куда мы аппарировали, не прерывая поцелуя.

– Я верю тебе...

– Я люблю тебя...

– Солнце мое...

Я гладил его волосы, его руки и плечи, и мне было все равно, что было между нами в прошлом, я хотел его сейчас, здесь. И пусть я ничего не помню о нем и мало что помню о себе и о своих любовных историях.

С помощью профессора Голдштейна мне удалось вспомнить, что меня рано лишили девственности, мне еще не было тринадцати. И это был мужчина, какой-то дальний родственник моей матери. Но я не смог вспомнить ни его имени, ни его лица. Но сейчас это для меня не имело никакого значения. Какая мне теперь-то разница, в самом деле, кто был моим первым любовником? Думаю, у меня их было немало. Я всегда был красивым мальчиком, меня любили и мужчины, и женщины.

А сейчас я хочу только одного: раздеть Люциуса. И я расстегиваю его мантию, мы падаем на огромную кровать, мое возбуждение нарастает. Я стаскиваю с Люциуса брюки, я молю его, чтобы он взял меня, наполнил меня собой, я хочу заставить его стонать, заставить его понять, что я лучший.

Мое тело помнит все, что от него требуется. Надо же, память тела оказалась надежней. Мои губы знают, как доставить любимому удовольствие, это у меня получалось лучше всего, и я добираюсь до его члена и беру его в рот, как, наверно, делал это множество раз, в прежней жизни. Но разве моя новая жизнь чем-нибудь отличается от прежней? Было ли в ней что-нибудь еще, кроме секса?

Я хотел заняться сексом сразу, как только меня выпишут из больницы. И я занялся им с Артуром Уизли. Мое умение соблазнять и обольщать никуда не делось, я проверил это на Артуре и остался доволен. Артур тоже. Профессор Голдштейн говорил, что я вполне полноценный член общества, хотя помню о своей жизни далеко не все. Похоже, он прав.

Люциус резко отрывает меня от своего члена. Он больше не может терпеть, ему необходимо овладеть мной. Я тоже хочу этого.

Он растягивает меня обильно смазанными пальцами. Да, после нескольких лет воздержания меня снова надо растягивать. Но Артур уже сделал это, неужели он не замечает? И почему он ничего не спросил у меня про Артура? Может, он не способен ревновать? Я же совсем не помню, какой у него характер.

Но в этот момент мысли о неизвестном характере Люциуса умерли в моей голове, не успев даже как следует оформиться. Потому что начал заталкивать в меня свой член, а это было очень ощутимо.

* * *

Люциус долго не мог оторваться от своего новоприобретенного любовника. Золотко уже спал, а Люциус все еще гладил его плечи, и грудь, и волосы, и не мог остановиться, и даже сонное ворчание Локонса не охлаждало его пыл.

Что-то было не так. Нет, все прошло так, как Люциус планировал. Что-то неправильно было в нем самом.

Ему даже не пришлось притворяться. Он действительно хотел Золотко. Он ожидал, что ему будет хорошо. Но чтобы так!

Он не знал, что произошло. Золотко... Ты никогда не станешь мужчиной. Ты всегда будешь нежным, наивным и таким трогательно-порочным подростком. Ты так безоговорочно доверился мне...

Люциус чувствовал, что еще немного – и он не сможет обманывать Золотко. Он не сможет продать его Волдеморту. Даже за свою свободу.

Ты беззащитен, как ребенок. И ты – цена моей свободы. С Волдемортом надо вести хитроумную игру, и моя разменная монета в ней – ты. Ты спишь и не подозреваешь, какая роль тебе отведена.

В первую очередь надо обезопасить Драко и Нарциссу. Но Драко – в Хогвартсе, и ему ничего не грозит, пока он там. И еще Северус. Вот с кем надо бы поговорить. Он и за Драко присмотрит. Нарциссу тоже следует спрятать, но, Мерлин, как неохота ей все объяснять! А придется. Лучше всего сказать ей правду. Если она устроит скандал и не согласится с его планами, – так и быть, но он за ее дальнейшую судьбу не отвечает.

Неподходящее время для чувств. Слишком неподходящее. Да и как он может любить Златопуста? Он – полное ничтожество, и Люциус отдавал себе отчет в этом. Но почему ему жаль его? Неужели только потому, что он так по-детски трогателен и наивен? Или ты, Люциус, стал старым и сентиментальным и на старости лет полюбил детишек?

Раньше, когда он был таким молоденьким и тоненьким, он просто здорово заводил его. А теперь еще хотелось защитить его, укрыть его от всех бед, спрятать от самой смерти. Ведь Волдеморт не оставит его в живых, это вопрос времени. Да, сейчас он предельно осторожен, но что будет потом? И если Люциус встанет в открытую оппозицию Волдеморту, его шансы остаться в живых ничтожно малы. Поэтому необходимо заручиться поддержкой Северуса и, возможно, даже Дамблдора.

Нет, сейчас не до любви. Ничто не заставит его свернуть с выбранной дороги. Он знал: стоит ему хоть немного изменить себе – все пойдет наперекосяк. А сейчас, когда его освобождение так близко, он не может допустить этого. Глупее не придумаешь: перестав боготворить Тома Реддла, начать боготворить этого несчастного пустоголового мальчика.

Надо бы срочно встать и уйти, улаживать свои дела, начинать смертельную игру. Но, Мерлин, как не хочется покидать это золотоволосое чудо! У меня ведь есть еще немного времени? Помедлить, перевести дыхание, словно перед прыжком в бездну. Еще раз прижаться к этому восхитительному телу. Прикоснуться губами к этим очаровательным пухлым губкам, которые его так порадовали сегодня. И если он проснется один, ему может стать страшно. Надо хоть немного заботиться о нем.

Хорошее оправдание для слабости. Не переставая корить себя, Люциус поцеловал Золотко в пухлую щечку (что-то раньше он не замечал за собой слабости к полненьким мальчикам) и задремал, обхватив рукой его мягкий, круглый животик.

Глава 3

Златопусту Локонсу было страшно. Он остался один, в пустой квартире. Он даже не знал, где находится. Он так ничего не успел спросить у Люциуса. Люциус, проснувшись, сразу собрался и ушел, торопливо поцеловал Золотко в дверях и обещал, что скоро вернется. И запретил Золотку покидать квартиру. «Ты можешь потеряться, а я этого не переживу». Будто он малый ребенок.

На улице темнело. В окно смотреть было совершенно неинтересно, потому что оно выходило на какой-то заплеванный двор с помойкой, где ничего не происходило. А может, никакого окна, двора и помойки не было. Может, это была иллюзия.

Люциус все еще не возвращался. Он еще никогда не уходил так надолго. Он возвращался к обеду, и они вместе проводили вечер и ночь, а утром Люциус убегал по делам. И всегда напоминал Локонсу, что он не должен никуда выходить.

Сегодня он пообедал один, без всякого аппетита. И улегся в постель, потому что все равно заниматься было больше нечем. Он задумался, и пилочка для ногтей выпала из его рук. Он всегда следил за своим внешним видом, даже в больнице, эту привычку не могла искоренить в нем никакая амнезия. Книга, которую он читал целый день, лежала на одеяле, обложкой вверх. С его именем на обложке. Автобиография, будь она неладна. Там не было ни слова правды, он чувствовал это. Ничего похожего просто не могло с ним быть. Но написано было увлекательно. И он читал ее, строка за строкой, вчитываясь в каждое слово, надеясь хоть за что-нибудь зацепиться и вспомнить, как было на самом деле.

Профессор Голдштейн говорил: «Есть что-то, о чем вы просто не хотите вспоминать. Поэтому и не можете вспомнить». Да, например, почему умерла его мать, что случилось с его отцом и почему он сам в шестнадцать лет оказался на улице...

Но сейчас Золотко и сам не мог сказать, что его больше занимает: прошлое или настоящее. Люциус, например. Люц его явно прячет. Хотя он говорил, что их отношения были тайными. Но разве имеет смысл скрывать это сейчас? Ведь Люциус все равно ночует у него, а не дома.

Он чувствовал: вокруг него что-то происходит. Он в центре какой-то непонятной игры. И тайная любовь здесь не при чем.

Нет, Золотко не мог дать четкого определения своим чувствам. Он знал, что должен потребовать объяснений у Люциуса. Но всякий раз, когда он пытался о чем-то спросить, Люциус говорил ему: «Ничего не говори, просто люби меня». И затыкал рот поцелуями, от которых Золотко таял, как воск, и забывал, что есть еще что-то, кроме них.

В квартире кто-то аппарировал. Люциус, наконец-то!

– Люциус, ты?

В спальню вошла, нет, скорее, вбежала темная фигура. И тут же бросилась к Локонсу.

– Ах, Золотко!

Это был чужой голос. Женский.

– Миледи? Вы кто?

Женщина сбросила с головы капюшон, вынула из волос шпильку. Ее длинные светлые волосы рассыпались по плечам, и Золотко увидел, что она хороша собой. Она освободилась от плаща и осталась в черном платье, ниспадающем до пят, но соблазнительно открывающем плечи и грудь.

– Ты не узнал меня?

– Не имею чести знать вас.

– Нарцисса Малфой.

– Так вы жена Люциуса?

– Ах, какая разница! Разве ты не хочешь поцеловать меня?

Как она соблазнительна! Конечно, Золотко захотел. Их губы встретились, и Золотко, сначала робко, потом все настойчивее и настойчивее, завладел ртом этой великолепной блондинки.

– Великолепно...

Нарцисса откинула голову на подушку и принялась расстегивать платье.

– Ты поможешь мне?

– С удовольствием!

Это становилось интересным. Сначала Люциус взял его, а теперь пришла его жена и хочет отдаться ему. Золотко не знал, следовало ли ему удивляться. Но женщина была чудо как хороша, и он не собирался так сразу отказывать ей.

– Скажите, Нарцисса... Разве мы любовники?

– Ах, ты же не помнишь! Да. Мы были любовниками.

– А Люциус?

– Люциус был потом. Сначала ты был моим любовником. А потом тебя увидел Люциус.

Платье уже совсем сползло с груди Нарциссы. Женщина взяла руку Золотка и положила себе на грудь. Член Локонса отреагировал на это прикосновение, встав по стойке смирно. «Как интересно! – думал мужчина. – Муж и жена, и оба хотят меня. Стоит потерять память, столько всего нового и интересного узнаешь!»

– Ты хочешь меня?

– Да... Конечно...

– Раздень меня...

Золотко помог Нарциссе освободиться от платья. Нижнего белья на ней не было, и ему сразу открылось все великолепие ее тела. Он осмелел и положил руку на аккуратно побритый лобок Нарциссы. Женщина расстегивала рубашку Золотка.

– Да! Ты такой сладкий!

Нарцисса раскрыла бедра.

– М-м-м, ты полижешь меня? Как раньше...

Золотко был согласен и на это. Он не забыл, как это делается. Он забыл подумать о том, что будет, если их застанет Люциус.

* * *

Люциус Малфой стоял посреди своей разгромленной спальни. В Поместье только что побывали Упивающиеся. Каратели, безжалостные убийцы, во главе с МакНейром. Значит, Волдеморту уже известно, что Люциус похитил Локонса и не собирается отдавать его Лорду просто так.

Они не поленились устроить обыск и пройтись по всем комнатам, по всем залам. Даже в подземелье заглянули. Напуганные до смерти домовые эльфы прятались по углам, и никто не думал наводить порядок. Но непослушание эльфов в данный момент волновало его меньше всего на свете.

«Тебе не жить, Малфой! – гласила надпись на стене. – Это первое предупреждение!»

Хуже всего было то, что исчезла Нарцисса. Если ее похитили Упивающиеся... Ну, Реддл, ты сделал первый шаг. Следующий ход мой.

* * *

– Так Люциус отбил меня у тебя?

Я задал этот вопрос Нарциссе, когда она, измотанная оргазмами, раскрасневшаяся и потная, сбросила с себя одеяло и блаженно вытянулась на влажной простыне.

– Да. Мне пришлось уступить тебя. Потому что Люциус пригрозил мне, что отправит Драко в Дурмштранг. А я этого очень не хотела.

Так, Драко – это сын Малфоев. Он учится в Хогвартсе.

– И теперь ты мстишь ему?

– Нет. Мне просто снова захотелось потрахаться с тобой.

– Знаешь, вы мне оба нравитесь. Я не знаю, кого выбрать.

– А тебя кто-нибудь просит выбирать?

Какая женщина!

– Но тогда... Почему я променял тебя на Люциуса?

– Не знаю, следует ли мне напоминать тебе об этом.

– И все же напомни.

– Ты был шлюхой. Тебе было все равно, кто платит деньги.

Что-то похожее я и сам припоминал. Ну куда было деваться шестнадцатилетнему парню без образования, с ограниченными способностями к магии, оказавшемуся на улице, без средств к существованию?

Помню, тогда я поклялся себе, что непременно стану богатым и знаменитым. И лишь потом осознал, что чужие постели – не совсем верный путь для этого.

Это мне удалось припомнить благодаря профессору Голдштейну, Мерлин его благослови. Его метод оказался эффективнее всех зелий, которыми меня в избытке потчевали в больнице.

А что касается моего образования, то в моей автобиографии написано, что я постигал основы колдовства в Мексике, под руководством некоего Дона Хуана. Но думаю, что Дон Хуан уже никому ничего не сможет рассказать.

– Нарцисса, мне страшно...

Я спрятал голову на чудесной груди этой чудесной женщины. Ее тепло-коричневый сосок сам попал в мой рот, и я начал ласкать его языком. Нарцисса гладила мои волосы.

– Ничего не бойся, милый. Все хорошо.

Когда Люциус аппарировал, он застал нас в этом же положении. И тут же бросился к Нарциссе.

– Нарцисса! Как хорошо, что ты здесь!

Это уже совсем интересно.