101 г. I Эпохи
Охотничий домик феанорингов
на севере Оссирианда

Мало-помалу стемнело. Слуги зажгли свечи, и в полумраке столовой охотничьего домика лица пятерых сидевших за столом казались чуть ли не призрачными; от глаз их, казалось, исходил собственный свет, мысли и воспоминания только что не клубились под мощными дубовыми балками.

Макалаурэ был где-то далеко – впрочем, его братья, друзья, влюбленные в него эльдэр давно к этому привыкли. Серо-зеленые глаза Златокователя словно застилало туманом, но проходило время – и дымка рассеивалась, и черная с алыми узорами лютня звенела и стонала в его руках. Голос Менестреля несся тогда через своды залов, через ветра и облака, колдовской спиралью пронизывая простор Ильмэна, небесного океана. Может, он мог проникнуть и сквозь тенета Проклятия Валар, и хоть отзвуки песен сына Феанора долетали до берегов Амана...

Финдекано, продолжая говорить что-то о совершенно испортившемся характере младшего брата – «Хорошо хоть сидит в своем Нэврасте, редко огорчая отца, – по сравнению с ним и Карнистир – образец учтивости», – перевел взгляд на близнецов. Они были неразлучны, как и в Валиноре, но за сотню лет в Эндорэ юноши стали правителями и воинами. Но старшие относились к ним по-прежнему, стараясь хоть немного, хоть в чем-то заменить Дамроду и Дириэлю отца и мать. Амрод не стремился подражать Высокому, однако все больше походил нравом на строгого и замкнутого Майтимо, Амрас же, более мягкий и мечтательный, – на Макалаурэ. Несмотря на эту несхожесть, они всегда были вместе и Финдекано не помнил, чтобы близнецы ссорились или даже сколько-нибудь серьезно спорили друг с другом. Детские игры и веселые потасовки были не в счет.

– Ну, мы пойдем, – почти одновременно произнесли Амрод и Амрас, вставая из-за стола.

– Еще раз благодарю тебя, Финдекано, за то, что приехал, – отозвался Маглор, выходя из своего туманного, мечтательного забытья. – Завтра поговорим еще.

– Конечно. Я тоже очень рад нашей встрече, Макалаурэ.

Они остались вдвоем; слуги быстро убрали со стола то, что осталось от ужина, принесли квенилас...

Ему всегда было одновременно легко и невыносимо тяжко наедине с Нельо. Каждая встреча наполняла болью и радостью, каждый раз, глядя в застывшее темное золото глаз Майтимо, он в который уж раз мечтал, что признается, – и снова Фингон Отважный не решался. Уже в Тирионе старший сын Феанаро был ему ближе отца и матери, братьев и сестры. Финдекано мог проводить с ним сколько угодно времени, и они никогда не надоедали друг другу. Даже после того, как Феанаро и Нолофинвэ поссорились, – стена гордыни, обид и непонимания, выросшая внутри королевского Дома, не смогла разрушить их дружбу. Именно тогда каждая встреча стала поистине драгоценной. Оба переживали, но были уже взрослыми нери и не рыдали на плече друг у друга; нет, они просто, как и прежде, отправлялись на охоту или просто скакали по лесам и лугам в окрестностях Тириона. Нельо приезжал к нему и из Форменоса – именно тогда Финдекано впервые подумал о том, что их встречи напоминают тайные свидания влюбленных, – и словно яркое сияние Лаурелина озарило его феа. Он понял, отчего так бросает то в жар, то в холод, стоит нечаянно дотронуться до ослепительно-белой кожи Майтимо, прикоснуться к его огненным волосам... Однажды Фингон с трудом справился с нестерпимым желанием, когда они купались в лесном озере – роа едва не выдало его, вид обнаженного возлюбленного был просто невыносим.

Он отправился в сады Лориэна – за утешением ли, забвением, избавлением от сжигавшего феа и роа чувства. Он и сам не знал толком – просто идти было больше некуда.

– Финдекано Нолофинвион, меня радует твой приход. Хотя из вашей семьи я ждал прежде всего Финвэ Нолдорана, – невесело улыбнулся Вала Ирмо. – Олорин постарается помочь тебе.

У майа Ткущего Видения были пепельно-серые волосы и невероятные глаза – менявшие цвет от нежно-сиреневого до исчерна-фиолетового, затягивавшие в глубину бездонных зрачков. Финдекано едва слышно вздохнул – ему уже стало немного легче. Они сидели под серебристой ивой, тянувшейся ветвями к тихо журчавшему ручью. Сверху падали радужные в этот час Смешения Света душистые капли, успокаивая, охлаждая пылающее тело...

– Я дружен с Майтимо Руссандолом, а тут эта вражда, а теперь и ссылка... Айну Олорин, как сделать так, чтобы все вернулось, стало как раньше?

– По-прежнему уже вряд ли будет, – покачал головой майа, – все еще может измениться к лучшему, но будет уже иным, пойдет по другому пути. Да, и зови меня просто по имени, Кано. Тобою еще многое не сказано, но это потом, а теперь – спи... Ты весь словно в огне, принц эльдалиэ.

Олорин положил узкую прохладную ладонь на горячий лоб нолдо; посмотрев в туманную лиловую мглу очей майа, он действительно уснул – сладким, целительным сном, в котором были звезды в темных небесах за пределами Амана, и величественные деревья лесов Оромэ, и неповторимая мелодия капель, падавших в роще Ив Радужной Росы...

Пробудился Финдекано уже в час ярчайшего сияния Телпериона. Майа все так же сидел рядом.

– Странно, – эльда осмотрел одежду, провел рукой по лицу и волосам, – я должен был уже насквозь промокнуть.

– Это чары, – улыбнулся Олорин, – роса высыхает, едва коснувшись тебя. Хотя и без них от твоей горячей кожи она сразу бы растаяла паром. Ты не все рассказал мне, Кано. Что-то жжет тебя изнутри, я чувствую эту боль.

– Да, – выдохнул нолдо. Он не мог устоять перед тихим, но таким сильным и звучным голосом, перед очами майа, проникавшими, казалось, в самые глубинные уголки его феа. Конечно, майа и без осанвэ ощущал непокой Финдекано и, возможно, даже его тайну – сладкую, страшную, непроизносимую...

Олорин взял его руку в свои.

– Никто не узнает о нашей беседе, Кано. Если же будешь и дальше держать свою боль внутри – станет еще хуже. Можешь сказать словами или, если хочешь, – осанвэ...

Нолдо покачал головой.

– Я скажу... Без осанвэ. Не могу без Нельо. Я люблю его.

Майа не выпустил его руку – нет, взял и вторую, мягко поглаживая кисти и запястья, – это было неожиданно, но – так приятно... Финдекано удивленно поднял голову.

Глаза Олорина были темно-лиловыми, в их таинственной глубине вспыхивали и гасли радужные искры. Прекрасное лицо майа светилось таким сочувствием и нежностью, что у эльфа неожиданно пересохло во рту.

– Хорошо, что ты сказал это мне, Кано. Я не обману твоего доверия. И сделаю все, чтобы тебе стало легче.

– Мне уже легче, Олорин. Благодарю тебя.

– Пока не за что. Я не могу дать тебе совет, как поступить. Слушай свое сердце, нолдо. Скажу лишь – не пугайся, такие чувства присущи и другим эльдар. И не только им, Кано.

– Олорин...

– Если не хочешь – уходи сейчас, а то будет поздно, – шептал майа, обнимая его.

Он лукавил – было уже поздно. Финдекано словно прирос к этой траве, цветам, к удивительным глазам и бесстыдным рукам майа, к его горячим губам, захватившим его рот... Олорин одним движением скинул просторное одеяние цвета тумана; его кожа сияла серебром в свете Телпериона, волосы окружали лик светящимся ореолом. И – он был таким страстным и нетерпеливым...

Они тихо стонали, шептали друг другу какие-то ласковые словечки, боясь криками нарушить священный покой Садов. Прохладная кожа майа не охлаждала пламени, полыхавшего внутри Финдекано, – напротив, его объятия и поцелуи пробудили такую же страсть, как и при виде Майтимо на озере, – восставшая плоть не давала покоя.

Олорин коснулся ее – рукой, языком, губами... Жаркое, неизведанное, невероятное заполнило целиком, потом – выплеснулось наружу жидким огнем и слепящим светом. Финдекано открыл глаза.

– Что это? – прошептал он едва слышно.

– Это освобождение, мой эльда. Повернись, я хочу дать тебе еще немного радости.

Олорин был искусен и осторожен. Ему почти не было больно, скорее – мучительно сладко, с самого начала.

Финдекано все же не смог удержаться от крика, мгновением позже и Олорин застонал, упав на него.

– Мой Айну...

– Мой эльда. Ты так красив и так любишь праздники роа...

– Я узнал о них только от тебя, Олорин. Я приду завтра.

– Уже уходишь?

– Если ты не гонишь меня, я останусь.

– Я? Гоню? Кано, я снова хочу тебя. Но боюсь заездить.

Нолдо рассмеялся.

– Я норовистая лошадка, Олорин. И тоже хочу... Хочу взять тебя, как женщину.

– Да, Кано, да, мой эльда, освободись хоть немного от того, что сжигает тебя...

* * *

– Ты вспоминал Валинор?

– Ты догадался, – улыбнулся Финдекано, – да, то время, когда мы были юными и беспечными. Я не жалуюсь на жизнь в Эндорэ, Нельо. Но здесь мне не хватает тебя.

Майтимо внимательно смотрел на него, и этого взгляда Фингон Отважный боялся больше всего на свете. У него все внутри переворачивалось, внизу живота сводило от болезненного возбуждения и страха, что Майтимо догадается. Он уже не раз смотрел так – словно пронзая насквозь.

– Мы можем видеть друг друга в Палантире, брат.

«Брат». Финдекано казалось, что он заливается краской не меньше, чем Карнистир в мгновения гнева. На самом деле – лишь легкий румянец окрасил его лицо.

– Это не то. В Зрячий камень я не могу сказать тебе...

– Что? – все так же спокойно спросил Майтимо.

– Я люблю тебя, Нельо. Еще в Тирионе понял – ты мне дороже всего. Ты знал?

– Да. Я тоже люблю тебя. Не так, как брата. И больше, чем друга. Но если ты о том, чем занимается с нери Карнистир...

«Лучше бы он ударил меня. Валар, умереть на месте легче, чем что-то сказать. И уйти сейчас я не смогу».

– Майтимо, ты свет моей жизни, и я никогда не решился бы, если ты этого не хочешь. Не прошу даже поцелуя – только не уходи.

– Прости меня, Кано. Я не знаю... Не знаю, дай мне время.

Лицо Нельо осталось прежним – неулыбчивое, бесстрастное, сосредоточенное. Но замерзшее золото в глазах вдруг брызнуло, вспыхнув ослепительными искрами... Или ему только показалось?

Майтимо говорил, с трудом подбирая слова:

– Финдекано... Я боюсь этого. Боюсь страсти, боюсь того, что это уведет меня с пути Клятвы. Или еще хуже – из-за меня ее рок падет на твою голову. Ты уже пошел за мной в Альквалондэ. И на лед Хэлкараксэ, и на скалы Тангородрим.

– За тобой я готов пойти куда угодно, Нельо. Никто тогда не удержал меня – и сейчас не удержит. Даже ты.

Финдекано взял его левую руку и поцеловал. Майтимо молчал, опустив голову, – только рука жила. Он провел ей по губам Финдекано, по щеке, подбородку, шее...

– Когда я узнал, что ты не стал жечь корабли в Лосгаре из-за меня, – это был один из лучших дней в моей жизни, – прерывисто, еле дыша, шептал Фингон.

– Кано... Я не могу ничего сказать тебе сейчас. Не хочу давать тебе ложной надежды, но я...

Он наконец поднял глаза – совершенно больные, измученные долгим бегством от себя самого, внезапно понял Финдекано.

– Прости. – Майтимо встал и стремительно вышел из зала.

Финдекано слышал, как в ночной тишине простучали по мостику копыта коня, как дозорные подняли бревенчатый настил. Он знал, что одинокий всадник будет до утра скакать по лесам и приречным лугам Оссирианда.

«Нельо. Я буду ждать, но Эндорэ – не беспечальные земли Валинора. Здесь каждый день может стать последним. Нельо, как я мог сомневаться, не видеть, что ты страдаешь еще сильнее меня...»

Ты сказать не сможешь – «нет».

Удержаться? Слишком поздно.

В вихре песен, дней и лет,

Словно свечи, гаснут звезды.

Ты не сможешь убежать –

Я всегда с тобою рядом.

О себе напоминать

Буду снегом, листопадом,

Первой зеленью весны,

Яркой радугою лета,

Тихим шелестом травы

И малиновым рассветом.

И лиловый бархат ночи

На твое наброшу тело.

Если только ты захочешь –

Все сумею, нет предела

Ожиданью и надежде,

И тоске при расставанье.

В высях Ильмэна безбрежных

Вновь ловлю твое дыханье

И все так же опускаю

Руки и глаза при встрече.

Время смехом иль слезами

Не изменит, не излечит.

СЛОВАРИК

Квэнья

Astaldo – отважный, доблестный. Epesse (прозвище) Финдекано Нолофинвиона

elder – эльдар женска полу

fea – душа

hroa – тело

ner – мужчина (мн.ч. neri)

osanwe – обмен мыслями

quenilas – «лист беседы»; чай из трав