Капля воды со звонким стуком упала на пол, в голове словно взорвались тысячи зеркал... Переносить этот ужас еле хватало сил, да еще эта вода с потолка... Владимир подставил под каплю носок сапога и усмехнулся – звук теперь получался не таким громким, но теперь брызги летели на него. Подумав немного, он убрал ногу...

– Миш, может все-таки перестанешь ходить туда-сюда? Знаете, сударь, меня это немного раздражает...

– Какая разница?

– Большая...

– Никакой... – тот тихо застонал от безысходности, но все же внял просьбе и присел на каменную холодную скамью.

Скудный лунный свет пробивался сквозь зарешеченное окошко и ложился маленьким кружком на сырой пол камеры. Им дали фонарь, но он так коптил и от него настолько воняло гарью, что они единогласно решили его потушить. Тем более ни один из них не нуждался в свете...

Они молчали уже около часа. Один был погружен в свои мысли, другой бесконечно долго ходил взад-вперед по камере...

– Знаешь, Мишель, то, что сейчас ты будешь изматывать себя думами о неизбежности, ничем нам не поможет... – Владимир откинулся назад, опершись спиной о каменную стену камеры. Михаил посмотрел на него со смесью злобы и страха во взгляде, тонкие губы дрогнули.

– Еще скажи, что тебе всё равно...

– Нет, Миш, – Корф покачал головой и поежился. – Черт! Какого дьявола они отобрали у нас нашу форму? Хоть бы шинели оставили... Здесь невыносимо холодно...

– А зачем нам форма? – скривился Репнин. – Им всё равно, замерзнем мы или нет... Впрочем, какая разница...

– Мишель! – громыхнул Владимир, отчего тот чуть не подскочил на месте. – Честное словно, мне надоело ваше нытье! Вы ведете себя так, словно уже идете на расстрел! До завтра еще очень много времени, авось что-нибудь изменится...

– Ничего не изменится! – в ответ закричал молодой князь. – И все это из-за тебя и твоей безумной страсти к госпоже Калиновской! Только ты мог спровоцировать Его императорское высочество на дуэль! И теперь из-за тебя я здесь, а о моей бедной сестре некому позаботиться!

– Что же вы, сударь, не отправились к Его императорскому величеству и не доложили о моем желании стреляться с наследником, а? – ехидно бросил Владимир. – Глядишь, гуляли бы сейчас на свободе...

– Да потому что вы, сударь, мой друг! – глаза Михаила полыхнули праведным пламенем, бледные щеки окрасились в пурпур, голос прерывался от волнения... – А дружба для меня важнее, чем приказы императора! – с этими словами Михаил демонстративно отвернулся от друга и уставился в серые кирпичи стены, покрытые капельками влаги.

– Мишель... – позвал Корф, понимая, что задел чувствительные струнки в душе этого моралиста. – Миш... Ваша светлость, князь Репнин?

– Я слушаю вас, Владимир Иванович Корф... – отозвался тот. Владимир рассмеялся, встал со скамьи и подошел к другу.

– Да ладно тебе, не обижайся на меня... – он потрепал Михаила по плечу. – Ну, Миш...

– Я не обижаюсь... – Репнин поднял лицо и в уголках его глаз блеснули слезы. – Просто я боюсь... Не хочу умирать... Мне очень совестно, но я боюсь... То есть, если бы потребовалось умереть за Родину, я бы... Но так...

– Мишель, я тебя прекрасно понимаю... – Владимир присел рядом и вновь откинулся назад, вытянув длинные красивые ноги. – Веришь ли, нет ли, но я тоже боюсь...

– Ты? – удивился Михаил.

– Да, я, – кивнул Корф. – Что тебя так удивляет? Я молод, красив, богат, я люблю жизнь, я хочу жить, влюбляться... Но я не хочу провести последние часы своей жизни в стенаниях и мольбах...

– А как ты хотел бы их провести? – спросил Репнин. Владимир обернулся к нему и собрался уже было ответить, как послышались шаги тюремщика.

– Господа, – он загремел ключами и открыл дверь их камеры. – К вам посетитель... – Затем он обернулся к невысокой фигурке позади себя, закутанной в плащ. – Только недолго, сударыня... – с этими словами и легким поклоном он удалился.

Фигурка скользнула в камеру, две белые ручки поднялись вверх и откинули назад капюшон.

– Наташа! – воскликнул Михаил и бросился в объятья сестры. – Наташенька!

– Мишенька, – девушка, не стесняясь Корфа, заплакала, гладя брата по голове. – Господи, родненький мой...

– Наташа, милая, не плачь... – Михаил прижался к сестре, обнимая ее вздрагивающие плечи. – Дорогая моя... Ну не надо...

– Я просила за вас Ее императорское величество, но всё тщетно... – девушка покачала головой, промокая глаза носовым платочком.

– Наташа... – Репнин вымученно улыбнулся. – Это всё пустое, не думай об этом... Главное, позаботься о себе. Я отписал Андрею, но он, кажется, отбыл в свое поместье... Езжай домой, маменька и папенька вскоре вернутся из Италии...

– Господи, Миша! – девушка не выдержала и зарыдала в голос. – Ну зачем ты так говоришь? Словно ничего не вернуть уже...

– Тс-с... Не плачь... – Михаил взял платок из ее руки и осторожно вытер белым шелком слезы сестры.

– Что я могу сделать для тебя? – тихо спросила она.

– Помнишь, в детстве мы как-то играли с детишками крестьян? – Репнин улыбнулся. – И тогда один мальчик упал и больно ушибся, он плакал... А ты подошла к нему и что-то такое прошептала ему на ухо, он и утих... – князь прикрыл глаза. Наталья кивнула, встала на цыпочки и что-то прошептала на ухо брату. Он кивнул и отошел на шаг, Наталья же повернулась к Корфу.

– Нет, Натали, – усмехнулся Владимир. – Я не верю в эти детские чудеса...

– Зря вы так, Владимир... – тем не менее, девушка подошла к нему и, коснувшись его плеч своими ручками, быстро сказала те самые заветные слова. Ее дыхание приятно обожгло кожу, и Владимир зажмурился – то настроение, что владело рассудком Михаила, стало просачиваться и в его душу.

Тюремщик подошел к двери и достал ключи.

– Простите, сударыня, но ваше время вышло... – пробасил он.

– Миша, – Наталья отступила от брата и быстро его перекрестила. – Храни тебя Господь... Я буду молиться за тебя... – она обернулась к Владимиру и добавила: – И за вас...

– Пойдемте... – тюремщик увел плачущую девушку, бросив напоследок: – Господа, за вами придут утром...

– Что ж, очень рады... – усмехнулся он, но тут же обернулся к Михаилу. Репнин стоял, вцепившись в прутья решетки, словно хотел разогнуть их, сжав зубы и закрыв глаза.

– Миш... – Корф коснулся плеча друга. – Миш, отойди... Мишель...

– Господи Иисусе!.. – выдохнул Репнин, и вдруг его плечи задрожали и он тихо, по-детски заплакал, прислонившись к стальным прутьям лбом.

– Миша... – вздохнул Владимир, обнимая друга и разжимая его пальцы. Тот поддался и расцепил хватку; Корф притянул его к себе и прижал к груди, как несколько минут назад сделала Наталья.

– Не хочу! – всхлипнул парень, утыкаясь лицом в плечо другу. – Влад...димир... Не хочу умирать!

– Чш-ш... Тише, тише... – барон покачал головой, гладя друга по волосам. – Ну, не надо... Может, всё еще изменится...

– Ничего не изменится! – захлебывался Михаил, вцепившись пальцами в белую рубашку Корфа. – Совсем н...ничего...

– Ну зачем ты так... – Владимир вздохнул – впервые ему приходилось утешать кого-либо, тем более что впервые он видел слезы Михаила.

Глядя на эти подрагивающие плечи, молодой Корф нахмурился, отчего его темные брови совсем сошлись на переносице.

Этот человек – его друг. Он много раз выручал его, они делили пополам всё – горечь, беды, радости... Они ели один хлеб, грелись у одного костра долгими зимними ночами... И даже сейчас они вместе. До самой смерти, как говорится...

«Странно. Похоже на клятву перед алтарем...» Владимир усмехнулся бы, если бы ему не было так горько.

Машинально поглаживая Михаила по спине и полностью отдавшись во власть дум, он не заметил, что молодой Репнин перестал всхлипывать, а просто замер в его объятьях.

Сколько они вот так стояли, погруженный каждый в свои мысли, только Бог знает. Первым очнулся Владимир. Встрепенувшись, он с удивлением заметил, что Михаил теперь просто стоит, прижавшись всем телом к нему и положив светловолосую голову на грудь друга, где под шелком рубашки билось молодое горячее, порой безумное сердце.

– Миш... – позвал Корф. – Мишель...

– Да, Володь, я слышу... – прошелестел тот. Молодой барон вздрогнул – впервые за всё их знакомство Михаил назвал его «Володя».

– Миш, тебе бы лечь... – Владимир подтолкнул его к «кровати». – Какая разница, что случится, а так хоть выспимся по-божески...

– Ты прав... – в голосе Михаила было полное спокойствие...

Владимир посмотрел в его глаза и отругал себя за последнюю фразу. Во взгляде Репнина было такое отчуждение от всего, словно он витал где-то далеко, что было страшно... Страшно оттого, что он остался один в этой камере, совсем один, а его друг душой уже совсем в другом месте, а здесь только его безжизненная оболочка. Раньше времени Владимир умирать не хотел, он не хотел, чтобы и Михаил умер...

«Уж лучше бы он кричал и носился по камере или просто проклинал меня!» – подумал он.

– Мишель... – он лег на каменную скамью напротив друга и повернул голову набок. – А вот вдруг Его императорское величество возьмут, да и помилуют нас?

– Ты хоть сам в это веришь? – кажется, Михаил улыбнулся.

– Конечно! Это ты у нас пессимист!

– Я – реалист... А ты просто хочешь поднять мое настроение... Впрочем, благодарю тебя... – Михаил отвернулся к стене.

– На здоровье... – Корф уставился в серый потолок. Спать совсем не хотелось... Сырой могильный холод, казалось, клубился возле самого пола и поднимался клубами, пробираясь под кожу и плоть, к самому сердцу и еще дальше – в душу... Какой смысл спать, если вскоре они заснут вечным сном?

– Миш... – позвал Владимир. – Ты спишь? – Ответа не последовало... Корф приподнялся на локтях и посмотрел на друга. Тот лежал на скамье, прижав колени к животу и обхватив себя руками. Всё его тело мелко дрожало...

– Миш... – Владимир подошел к нему и опустился на скамью рядом с ним. – Ты чего? Тебе холодно?

– Н...немного... – кивнул Михаил, стуча зубами.

– Немного? Да у тебя зуб на зуб не попадает... – Корф поднял его и прижал к себе. – Эх ты, офицер в отставке... Как же ты на Кавказе зиму-то терпел?

– Там не холодно было... – прошептал Репнин, закрывая глаза и кладя голову на плечо Владимира.

– Ну вы, сударь, тоже скажете! – рассмеялся тот. – Вороны замертво в сугроб падали... А помнишь, Миш, как мы в дозоре стояли? Ночь темная была, а мы проворонили, как генерал приехал со свитой... Вот нам тогда досталось! А летом, помнишь? Как в Тереке купались? А вино?

– Помню... – шевельнул губами Михаил. – И горы помню... И еще море...

– А грузинку ту помнишь, которая нас молоком поила? – Владимир засмеялся. – Ты, похоже, ей понравился... Она даже остаться тебя просила...

– Ей понравился ты, а я так... – буркнул Репнин.

– Ну конечно! А потом помнишь, как я в грязь упал? Ты смеялся так долго, что я забеспокоился, что придется доктора вызывать... – Корф поднял руку и растрепал светлые локоны Михаила. Захотелось сделать так, чтобы он снова засмеялся, как когда-то давно... Чтобы эти пухлые губы улыбнулись...

– Миш... – он прижал к себе друга. – Я рядом, слышишь? Я всё время буду рядом с тобой...

– Володь... Мне страшно... – Михаил зарылся лицом в плечо друга.

– Не думай об этом... – Корф склонил голову и прижался щекой к щеке друга. Светлые волосы защекотали его шею, руки Михаила обхватили его за талию...

В эту секунду Владимиру так захотелось, чтобы кто-нибудь близкий был рядом, утешил и обнял... Чтобы все эти ужасы кончились, словно ночной кошмар. Он так хотел сейчас увидеть отца или даже Анну... Да, наверное, даже ей он сейчас был бы рад...

Но Корф знал, что не одному ему сейчас так плохо... Его друг сидел рядом с ним и его тело дрожало от холода и накатывавшегося черными волнами страха...

Владимир не хотел думать о том, как это произошло... Просто так получилось, что он повернул голову, а Михаил оказался так близко, так пленительно близко, что он не смог удержаться...

Владимир знал, что в безвыходных ситуациях люди порой творят такое, что потом не могут поверить в то, что сделали. Видимо, это была именно такая ситуация...

Когда Владимир понял, что они делают, было уже поздно...

Его губы встретились с губами Михаила всего на несколько мгновений, но этого хватило, чтобы Владимир решил, что хочет большего...

Он обхватил Репнина за плечи и привлек его к себе еще ближе, прижимаясь губами к губам друга, гладя его по волосам и гладким щекам. Михаил пролепетал что-то протестующее, вяло пытаясь отстраниться, но Владимир только осторожно надавил на его подбородок, заставляя приоткрыть губы... Михаил почти задохнулся, когда язык Владимира скользнул по его сухим губам и проник глубоко в его рот, лаская и заставляя испытывать совершенно непередаваемые ощущения...

Михаилу стало страшно всего лишь на миг, он знал, что Владимир его друг, что он никогда не сделает ему ничего плохого... И он просто покорился этим сильным рукам и властным требовательным губам, которые ласкали его лицо...

Тело охватила истома, словно горячей волной захлестнуло всю душу... В этом поцелуе была безнадежность, страсть, жизнь двух молодых сердец, которые не хотели останавливаться, которые не хотели умирать... Им предстояло еще так много понять и почувствовать, много увидеть, любить и страдать... Терять и находить... Мысль о том, что всему этому не суждено сбыться, леденила сердце и всю их сущность, и они гнали эту мысль прочь...

Пока что они были рядом, они были вместе, и в этой промозглой застуженной сквозняками камере им было тепло... Страх отступал, надежда возвращалась к ним, словно спасение... Они улыбались и вновь шутили, а их губы вновь и вновь соприкасались...

А остальное было неважно...