Посвящается Сереже Лещине

И тем, кто у него учился

Май, 2000, конец

* * *(Вик)

В целях внушения оптимизма. О, дайте, дайте мне свободу! Как весело, отчаянно шел к виселице он... Разбейте сталь моих оков, верните мой доспех!..

Не на-а-до!!!

Это просто начало лета. Вот так, драгоценный ты мой. Даже и без денег.

Не хочу я сходить с ума. И не буду.

Бедная ты моя...

Каково же тебе со мной – таким? С никчемушником-бездарью-сумасшедшим? Верочка, ну прости, ну давай не будем...

Каким ветром? Да встречным! В режиме монолога. Мой несчастный стареющий лис, мы с тобой двойники...

* * *

Боже, ну почему я настолько ни хера не умею?! Один художник, другой поэт, Верочка вон тоже... А мне только группы водить да рекламные тексты править...

Все будет нормально, ты только...

Ох, не хочу, не буду, не надо! Поехать, что ли, действительно, к Витьке? Даже варить не умею. Смешно?

Угу. Как тут надо мной неясыть орала... аж вешаться хочется.

Черт с ним. Поеду. Тоже не надо ведь людей обижать.

* * *

Сцена была странная. Димка даже не понял, что происходит. То есть понял, конечно, но не сразу. И что за судьба дебильная? Это снова был Вик. Но походка, осанка, та муть, которую он нес, ему не принадлежали.

И еще – он был беспомощен. Напрочь. Это было заметно сразу. И говорил такое...

Задержали его димкины, так сказать, знакомые. Картина явно называлась «довыебывался». Текст звучал следующий (очень приблизительно):

– Зря это вы, народ, хотите, сам штаны сниму, так ведь я потом вас найду и тогда я посмеюсь тоже...

Что-то пацаны затевали недоброе, окружив Вика плотным кольцом. Димка решил хамить. Авось пронесет. Раз он уже первый кандидат в диджеи, может, его услышат? И – вдруг – поймут?

– Привет, Лех, – начал он, – вы тут чего?..

– Да вот мудак этот...

– Хэ! Ребят, а я его знаю. Так он того... на всю голову больной, похоже, что в психе.

– Димк, ты, что ли? Погоди, ты его откуда...

– Тут живет на Профсе в угловом доме одна компашка, я его там пару раз видал... Больной он.

– Что за компашка-то?

– Меломаны... (вру, не вру... а не по фиг?) Я у них диски беру.

– Ла-а-дно... А что он несет?

У Вика, похоже, еще хватило здравого смысла заткнуться и не отсвечивать.

– Не, правда, могет. В нормальном виде покруче тебя ногами машет.

– Ребя, мы его трогали? Или он нас?

– Да не...

– Тогда пошли. Димка, забирай своего психа и уебывай, пока мы добрые!

– Вик, – тихонько позвал Димка, – пошли.

Вик поднял глаза. Как ударил. Медово-золотой тоненький ободок вокруг угольной черноты.

– Кто?.. Димка?

– Пошли-пошли. За мной иди.

Дворами дошли до метро. Димку трясло. Димке было страшно.

– Погоди... Дай присяду, – пробормотал Вик.

– Да что с тобой?

– Со всеми бывает не у всех проходит... Витька мудак и я не лучше... Можешь до Лекси довезти, да, нет?

– Тебя в метро не пустят.

– Ну довести... Пехом... Недалеко ведь...

– Ну ни х... себе!

– По Новоясеневскому. Дальше – дворами. И позвонить...

– Вик, ты – мудак!

– Знаю. Прости, Димка... Мне странно сейчас... А было – плохо. Очень было плохо, Дим. Мне тебя, наверное, Яшка послал...

– Какой Яшка? – спрашивал Вадим автоматически, не ожидая ответа. А уж такого ответа и подавно не ждал:

– Рыжий. И мертвый.

– Та-ак. Пошли-ка мы...

Опасность Вадим нутром чуял. Нехорошую, некровавую, грязную. Приближающуюся. Ментов, например. В голове завертелся калейдоскоп из событий последнего месяца. Как-то слишком уж часто и слишком всерьез приходилось принимать решения, и был Димка уверен, что если сказать это Вику, Вик поймет и объяснит, только настоящий Вик – не этот. Жопа все равно не вызывала приятных ассоциаций.

Лекси звонили уже от ее метро. Шел второй час, потому что ходить у Вика получалось, но тоже странно, и все шло не так, не туда и не затем.

А Лекси смеялась – едко и очень горько. Гарри сочувственно качал головой.

– Шел бы ты спать, – сказали они Димке, которого уже едва ноги держали.

– А вы?

– Мы скоро. Я так пренепременнейше, – Лекси подозрительно покосилась на Гарри, тот незаметно кивнул.

– А он?

– А он к утру будет тихий, белый и пушистый, если его не трогать. Милый, узнай, пожалуйста, что у него с собою?

Гарри шевельнул плечом. Мрачновато улыбнулся:

– Хорошо, кысь.

– А сядешь с ним трепаться, имей в виду, тебе во сколько выходить завтра?

– В один-на-дцать, но уж как повернется, кысь, ты прости...

– Димка, ты почему еще здесь? Через три минуты я должна видеть тебя на матрасе и с закрытыми глазами! Да не беспокойся ты...

* * *(Лекси)

Мальчики, девочки... А не сплю почему-то я, грешная. Не до жалости тебе, будешь битым, ни молитвы и ни лжи и ни битвы, и ни верности тебе не простится, если ты ложишься спать – снова снится – то полеты, то ветра, то дороги, где ни пуха, ни пера, ни порога, только давят этажи, едет крыша, ты хоть что-нибудь скажи, я услышу...

Свечечку затеплили, песенку запели, зазвенели струны голосом капели, плачет воск по солнышку, век им не встречаться, что любви, что горюшку так – не отмолчаться, свечечка, потрескивай, отразись над веком, ты не слишком трезвый ли – сбыться человеком?

Вот так.

Жалко.

I’m sorry I’m crazy.

* * *(Гарри)

Как бы он сказал? «Шайнушки! И баян мне поперек горла, если ты в это поверил!»

Я не умею – так. Это он поверил в меня, еще до нашей свадьбы, тем более до того, как у нас с ним начался роман, когда сам был еще холостым и сумасшедшим, слетающим с катушек торчком, отпущенной пружиной.

Хотел бы я так в него верить... Только не умею. Сказал как-то: «Хочешь, я сыграю тебе?», а его глаза ответили мне: «Не смей! Не надо!»

Он потом долго просил прощения, де-срезонировала какая-то фраза покойного Яшки, но я понял: он ведь знает, что я не умею верить. Даже в него.

Любовный... Как это назвать? Треугольник? Он в меня верит, я его люблю, она нас хранит... Фраза вполне в ее духе.

А Димка – красивый парень и похож на ангела. Все проходит мимо, ничто его не трогает, не касается даже крылом, не коснулось его и наше отчаяние, но судьба готовит ему злые шутки... Как гитара.

Сентябрь, 2000, начало

* * *

Когда Димка проснулся, Вик стоял против пня и метал ножи в только ему видимую точку. Ножи стабильно втыкались, и точка постепенно становилась видимой не только ему. Димка подошел сзади.

– ОК, – не оборачиваясь, произнес Вик, – начнем с того, что мне явно не 15 и характер у меня далеко не сахар.

– Знаю, – меланхолично ответил Димка, размышляя, куда присесть. Присесть было некуда.

– Продолжим, – Вик отправился вырывать ножи из пня, – а знаешь, – он по-прежнему не хотел оборачиваться, – никого у меня нет...

– Ну... – Димка хотел сказать, что это неправда, но не успел.

– Баранки мну, все разомну, дам одну, – Вик остервенело всадил нож в пень, – кроме прошлого и образа мыслей, меня ничего с ними не связывает, – второй нож задрожал возле первого, – а те, с кем... – он сел вдруг на землю, прикрыв лицо почерневшими в копоти костра руками.

– Послушай, – начал было Димка, – а...

– А я не знаю! А тебе теперь меня полжизни терпеть! Такого, каким ты меня вытащил! Вот такого вот! Ну зачем, ребята?! – судя по всему, Вик обращался к любимым своим покойничкам, Сереге с Яшкой.

– Вик... – Димка предусмотрительно отошел на шаг, – обернулся бы... Что я, по-твоему, не живой?! Ну повой, если тошно!

Вик выпрямился вдруг, как от удара плетью, взлетел, развернулся и шагнул к Димке. Это было страшно, и Вадим приготовился умереть красиво. И больно. Только дальше Вик улыбнулся.

– Психуешь? – спросил Димка, успокаиваясь.

– А то! – ответил вымученно Вик и отправил через плечо последний нож, вернее, ножичек. Димка специально оглянулся – этот воткнулся между двух больших ножей...

Май, 2000, середина

* * *(Димка)

Ой, блин, вот чтоб поскорее кончилось! Но самое страшное позади – ур-ра!, пронесло!

А папашка мой, кажись, блядует на сторону. Как всегда, никто ничего... Хотя маман, вроде, что-то чует, но от чутья хрен ли толку? Это не аргумент, скажет папашка и нежно улыбнется. Ничего ведь не докажешь.

Вичка – блядь. Отчаянная. И красивая. И танцует как ведьма. Как богиня. Как... не знаю, кто! Интересно, а бляди от рождения бывают? Вот она из таких...

Дак я с ней...

Ф-фу-у... Хотите, верьте, хотите, нет, но как дело доходит до дела, хам и трепло Димочка-Вадим теряет слова. И уши у меня горят. Нет, она не первая. Но она меня на хую вертела! Это уже было всерьез. Как в том анекдоте? «Не то мы ее, не то она – нам. – Ананас?» Обидно!

Обидно, ведь для нее – ничего нового и интересного (вот, подцепил я у Лекси фразу). Ну, надела гондон, выкинула гондон, похихикала... В лобик еще поцеловала, сучка!

Ей же всего семнадцать!

Я больше не хочу ни одной сикухи малолетней. Вру. Я хочу Вичку, и только Вичку.

Тошно. А шел бы я... Погулять, что ли?

* * *

Ехал Димка, не особо раздумывая, куда. Фигура знакомая... Знакомая фигура сидела в автобусе на перилах (там, где у «Икарусов» гармошка), держала в руках тоненькую белую книжицу и читала вслух, придерживая ногой рюкзак.

По лицу Вика катились крупные слезы. Он их, похоже, не замечал. Он вообще глаз не мог оторвать от книжки. Димка встал рядом.

– Эй, привет! Вик?

Глаза поднялись от книги. Прицепились к Димке. Вик легко спрыгнул с поручня, и отчаяние в его взгляде погасло. Протянул руку:

– Привет.

Слез он не чувствовал, и Димка улыбнулся вдруг (что ему вообще свойственно не было), но не от радости и не от тепла, а от странного какого-то чувства, будто показалась над водой спина огромной рыбы. Вик выдохнул сквозь зубы.

– Что ты сегодня делаешь?

– Отдыхаю. After my examination.

– ОК. Присоединишься?

– Чего?

– Вместе отдыхать будем. Закину вот только эту бандуру... – Вик пнул рюкзак. – ОК?

– Ну... ладно, – с сомнение протянул Димка.

 :

А через полчаса, стоя на балконе, он жестикулировал бутылкой «Сибирской короны», пересказывая Вику в лицах всю историю с «экстази». Вик вдруг расхохотался, соскользнул с перил балкона и исчез в недрах большой квартиры (как понял Димка, жил здесь кто-то из виковых родственников, а сам он был здесь прописан). Где-то зажужжал принтер, и Вик появился на балконе с распечаткой в руках, эпизодически сотрясаясь от беззвучных смешков. Текст Димка узнал.

– Оно!

Вик присел в новом приступе смеха.

– Чего ты ржешь??

– Подпись... Я это... М-мамочки...

Действительно, под статейкой стояло «Виктор Черных».

– Погодь, это ты, что ли? В смысле, ты писал?

– Ага, – Вик глотнул пива и вздохнул. Где-то в квартире зазвонил телефон.

И через полчаса сидели они у Лекси, чай пили. В комнате звучала музыка, сложнейшая гитарная композиция, а на кухне зареванная Лекси все никак не могла донести чашку к губам, чай плескала. Раскладывала по тарелочкам салатик и всхлипывала. Вокруг топал, пытаясь добраться до помойки, годовалый Андрей, панк от рождения.

– Вик, может быть, ты... Он и меня, и пиво, и хавку, и мелкого игнорирует... Он уже повторяться начал...

– ОК, – Вик сдул челку, улыбнулся, – но прости, если застряну. Да, позвонит – ну, сама знаешь.

Лекси фыркнула. Вик встал и ускользнул в комнату. Через пятнадцать минут музицирование прекратилось.

– Давай, Димочка, выпьем, что ли, – пробормотала Лекси, – все ведь почти обошлось.

– А что было?

– Понимаешь, у Гарри мозги с зацепочкой, а как зацепятся – он циклится. Вот и циклился почти сутки на гитаре. Бывает хуже, но реже. А ты привыкай, с нами разное случается... Может, за пивом сходим?

– Они там надолго?

– А хрен их знает! На час, на полтора... Лови Джея!

Протестующее чадо было извлечено из мусорного ведра. Лекси отнесла ребенка в детскую и крикнула в приоткрытую дверь большой комнаты свои планы. Оттуда донеслось чье-то сосредоточенное «Угу!».

* * *(Димка)

А ведь я у Вика дурных чувств не видел ни разу. Да, плакал он в автобусе, но – сам того не замечая, а меня увидел – погасил в глазах тоску. Или боль. Или отчаяние. Он что, не скрывает своих чувств только наедине с собой? Ну я и фразочки загибаю. Да что я здесь понимаю? Кто кому, в конце концов, кем приходится? Вик же, по идее, с женой живет, здесь, значит, должен бывать редко, а ему здесь явно рады...

Ну не хотят люди грязное белье вывешивать, так мне какое дело? Хорошо я все-таки к русскому готовился, сам себя не узнаю! А так бывает, чтобы письменная речь за пару недель так менялась?

Ну, и кончилось все тем, что Лекси меня трахнула. Не то от скуки, не то шутки ради. В ответ на мою полупьяную болтовню про Вичку.

Я охуел! Ни хера не понимаю! Как?.. Нет, серьезно...

Вик и Гарри – любовники!

Они что – пидарасы?!

***(Димка)

Нет, геи. Это как в том анекдоте. Ну, в общем, им можно, типа того. Один музыкант, второй боец-восточник.

А Вик опять исчез. Никто не удивился.

Август, 2000, конец

* * *(Димка)

Ну, на рынке Гарри меня и поймал за ухо. По жизни.

– Пошли, – говорит, – Лекси ждет.

У нас что, так теперь в гости приглашают? А пальцы у Гарри цепкие, как-никак гитараст. То есть гитарист, извините.

Пришли. Ни грамма спиртного, никаких гостей, Лекси с ребенком на кухне, бледная, губы тоненькой линией.

– Привет, Вадим.

– Люди, – спрашиваю, – раз я здесь, то где же Вик? – привык ведь уже пересекаться.

– В крезе, – отвечает она, и глаза белые – не то от боли, не то от ярости.

– Где?

– В крезе! В дурдоме! В психушке! В сумеречном состоянии!

– Что?!

Вмешивается Гарри. Он кажется поспокойней, и голос у него мягкий, как масло... Или как нож в масло... Ой...

– На самом деле все-таки в клинике, знакомых у нас слава богу, да он сам психолог... Был... Не худшие в Москве врачи и условия... Почти безнадежен... Говорят, шансов нет...

Вик – сошел с ума! Без шуток?!! Ах да – или нет? – нет, он же говорил как-то, что болен.

– Я-то тут при чем?

– А ты, – сообщает Лекси, губы у нее дрожат, – завтра пойдешь туда. Или послезавтра. Когда пропуск выпишут. Ты – наш последний шанс.

– А она что?

И Лекси отчеканила в ответ:

– Понимаешь, есть разница между сознательным выбором и всем прочим. У нее свои проблемы.

– При чем тут я? – так нехорошо, больно, тошно и страшно мне еще в жизни не было.

– А ты с ним связан. Мы – прошлое, она – будущее, а ты – посередине. Тьфу! Объяснишь тут...

– В общем, ночуешь у нас, – закончил Гарри, – и постарайся не бояться. Пока не съездим, поживешь здесь.

Они же его любят!..

Апрель, 2000, конец

* * *(Димка)

Скандал дорогие мои предки разыгрывали как по нотам. Привыкли... Ссорились, по счастью, не из-за меня. И кой хрен мне не пойти гулять? А надоело!

Скучно. И тошно. И ссориться из-за пьянки неохота. И с бодуна завтра в школу идти... И вообще идти в школу.

А вот выползу я из комнаты, и развернется сцена в мою сторону. Я вчера волосы покрасил. Типа, по приколу. Цвет вышел... Охренительный. Заодно пришлось еще и подстричься. Чтоб хоть чуточку стильно.

Хи, стильно. На стильные шмотки бабок нет. И не будет.

Сижу вот. Книжку читаю. Странную. Точно уже решил, пока предки не лягут, отливать не пойду. Знаем мы, с чего маман завелась. Она, понимаешь, гондоны вчера купила, а он ее заходы, как и ее саму, в упор не замечает.

Ну, не мое дело. Книжка вот непонятная... «Выбраковка» называется. Случайно попалась. Если честно – то спер. Тоже, типа, по приколу. И ничего в ней не понимаю. Вот интересно, я для этого парня – брак или нет? И что я чувствовать должен?

Тяжелая, блин, книжка. Как сквозь дебри продираюсь. И тошнит – все сильнее...

* * *(Димка)

А денек вчера был невеселый. Хожу, жду, кто мне по морде даст, нарываюсь. Чтобы оторваться. Знаю, что ни фига не умею, но я же псих, когда злюсь, авось кривая вывезет. Не любят меня за это. Нарваться бы...

Блин, ну почему уже конец апреля? Забыть бы обо всем...

* * *

Наклевывался апрельский вечер, и Вик перся не то с пивом, не то с водкой, но точно к Катьке и точно уже пьяный. Попинывал камушки босыми ногами и пошатывался. Довольно, надо сказать, убедительно. Так что себя уже убедил.

Сроду он в этих дворах не был. Когда Серегу похоронили, не попал на поминки, не выдержал – не поехал. Больше знать было неоткуда. Как он мог провидеть, что три года спустя лесом выйдет прямо к сережкиному дому?

К углу Новоясеневского и Профсоюзной он продвигался в результате ужасающе медленно. Смеркалось.

Нет, уже темнело. Однако! Куда Вику удалось деть такую чертову уйму времени – от весенних сумерек до темноты? Ну да Катька – тетка ненапряжная... В подворотне кого-то били. Пьяный Вик от трезвого отличался тем, что трезво оценивал ситуацию. Потому рюкзак снял аккуратно, поставил так, чтобы не задели, и к дерущимся подошел тихонько (а не влетел в эпицентр драки на третьей скорости). Бормоча «Подпольно занимался каратэ, чуть не купил подержанный «ТТ»»... Четверо били одного, по возрасту все были примерно ровесники, но тот, кого били, децил, – sorry, слегка, – послабже.

А Вик был пьян. Он постучал особо разошедшегося по плечу и, не дождавшись адекватной реакции, нежно нажал на сонные артерии. Остальные его, наконец, заметили, и Вик «взорвался».

Последнего добивал пострадавший. Вик, бормоча что-то про сиреневый город, подобрал рюкзак и отправился дальше.

* * *(Димка)

Вломили мне основательно. Довыебывался. Было бы хуже, если... Это, что ли, называется чудо? Ничего не понял, ничего не помню, видел только босые пятки того парня. Я отходил еще – а его уже не было. И как он это сделал?

А утром иду к метро...

* * *

Похмелье их с Алексом заело. Ни плохого настроения, ни блевушек – но покачивало, в глазах убежденно плыло. Поутру Вик вычислил, сколько им довелось выпить (как оказалось – три литра пива с Катькой и литр водки на двоих без нее), Алекс же попытался понять, почему его жена проснулась в спальне, он – на гостевой постели, Вик – на полу и куда, собственно, подевались его, Алекса, плавки.

Катерина проснулась первой, покормила ребенка, подняла мужиков, отыскала заначку пива и отдала приказание всем гулять. От намеков жены Алекс нервно хихикал, а Вик краснел, прятал глаза под челку и отмалчивался. Потому что никто ничего не помнил. В результате из квартиры вылетели все. Включая Катьку и дите. Взяли пива, разместились на газончике и не успели выпить первую поллитру, как откуда не возьмись взялись Сашенька и Танечка в стадии отходняков. Варили они у Строчка, но на догон не хватило.

Со стороны выглядела компания восхитительно: элегантная Катерина с ухоженной дочерью, мутный Алекс, похожий на непроспавшегося художника (коим, собственно, и являлся), измученный Саша с бешеными глазами и очень странной мимикой, абсолютно на вид цивильная Танечка и абсолютно на вид нецивильный Вик без рубашки и босиком.

Разговор шел ни о чем. Или обо всем. Знакомы все эти люди были не год, не два, а явно не меньше пяти. Так что – от наркоты до современной музыки, от литературы до проблем сексменьшинств, от качества пива до педагогики в первые месяцы жизни ребенка.

Люди все они были не тихие, так что видно и слышно компанию было издалека. И очень быстро выяснилось, что на шесть (то есть пять) человек нет ни одной зажигалки. И спичек – тоже.

Стон «люди, прикурить дайте» витал над газоном.

* * *(Димка)

Щурюсь на солнышко. Подлетает ко мне парень, типа, огня попросить, а я и вижу – он, вчерашний. Ну, кто меня отмахал. И не сильно меня старше. Лет семнадцать. Смотрю на него...

* * *

Вернулся Вик не один. Ну, кто бы удивился...

А ты попробуй, пойми этот базар с первого раза! Вик что-то мурлыкает, Катька за Ольгой гоняется, Алекс обсуждает с Сашей последний сашин раствор, а Танечка упорно оглядывается по сторонам в поисках ментов. Но как только замолчал Вик, следом – почти сразу – все спросили:

– Одинокий, как тебя зовут?

– Димка... Вадим. Ты не помнишь?

Вик пожал плечами:

– Что?

Вернулись Катерина с Ольгой:

– Наливай, юбиляр! Ты еще не...

Вик сдул с глаз челку, дернул кокетливо плечом:

– Не дождетесь!

К вечеру Вик снова был пьян. Но, sorry: четвертной бывает в жизни только раз и, как неоднократно говорилось в процессе возлияния, недешево далось ему дожить до этих лет... «Саш, куба не осталось?.. Ох, к чему это я?»

Выходя на конечной, Вик с легким удивлением опять обнаружил рядом Димку.

– Ты чего не домой?

– Заебало! – коротко ответил подросток. Водки Димке не досталось, так что он был вполне трезв.

* * *(Димка)

А с утра проснулся – ни хрена не помню! Ясно только, что воскресенье. Осмотреться попробовал – плывет в глазах. Лежу на полу на матрасике, хата незнакомая. Ну я и пошел на кухню. Стоит там у плиты взрослая, даже красивая и очень странная на вид тетка, что-то напевает и готовит что-то в чашечке. Глаза у тетки... На это слов не хватит.

– А Вик, – говорит, – проснулся и ушел. Гарри поцеловал на прощанье и удалился в неизвестном направлении.

Ничего не помню. Вру, Вика – помню.

– А сколько... Ему что, правда четвертной?

– Смешной... У него семейная жизнь, бля, налажена, ну да к чему бы тебе...

Ничего она не сказала. Все смеялась, а я даже не вспомнил, как ее зовут. Господи, вот если бы у меня была такая мама! Взял телефон, глотнул портвейна, пошлепал до дому...

Узнал, что они вчера вечером домой прозвонились, предупредили, что меня не будет, Лекси – начинающая рок-певица, а я случайно попал на прослушивание... Красивая телега. Предки довольны. Боже, но она ведь вчера действительно пела! А я даже не помню, что!..

* * *(Вик)

Очнулся – Пахра. Зачем, как, который час? Допился, родной, досправлялся. Боги, я ведь был же в Подольске! И даже делал там что-то... съемку к местности привязывал. Ага, и пил на автовокзале за упокой собственной души... А жене скажем, маршрут прокладывал. Для детской группы. Кстати, а почему бы его не проложить?

* * *(Лекси)

Милые мои мальчишки! Как же мне с вами повезло! И как порой не везет вам... Бедолага Вик, по рукам, ногам и крыльям спеленутый одиночка... Мерцание таланта Гарри, постепенно гаснущее в быту... Что-то не клеятся сегодня слова... Вот уж действительно, вам никогда не будет 60... Значит, Витька, тебе – 15+10, но время второй фотографии у нас не отменяли.

* * *(Димка)

Дочитал. Ни хрена не понял. Вдруг доперло: эти, из скверика, они ведь все – брак! Вик, Алекс, Таня, Саша... Кроме Катерины, пожалуй. А я? А мне – куда?

Чужой я в школе в доску. Вот как бывает в доску свой – а я в доску чужой. Нет, подговорил же Димка в дискотеку пойти, и тут как прорвало. Кайф! Мне сказали, что я «зажигал»...

* * *(Димка)

Прихожу не раньше 12. К ногам будто кто крылья приделал. Как же хорошо жить! По ночам совсем не спится... Ох... В школе подташнивает, в глазах темно, но к вечеру все снова в кайф – скучно, наверное.

Ничего не хочу – днем. Перехожу на ночной образ жизни. Хочется чего-то большого и светлого...

Помой слона!