Рысь взлетела на подоконник, сверкнув золотым ошейником.

Рассветные лучи наполняли покой прозрачностью солнечного молока. В их теплом зареве приметней стал рисунок гобеленов, налились спелостью синие и алые краски, пробудились узоры серебра, а немногие золотые нити отзывались Солнцу, вспыхивая быстрыми искрами.

– Это Маллинаур, – сказали в покоях, и звук стал светом, а свет воспринял звук. – Она вернулась с охоты... Подойди сюда, дитя Йаванны.

Большая кошка длинным прыжком преодолела расстояние, отделявшее ее от рук и колен позвавшей, и вскоре уже наслаждалась лаской майэ. Мэлианна почесывала ее шею, украшенную густейшим мехом, играла кисточками на ушах, а Маллинаур жмурилась и густо урчала, ластясь к владычице Дориата.

– Разве она псица, – удивленно произнес другой голос, поразительно похожий на низкое мурлыканье рыси, – чтобы носить ошейник?

– Это ожерелье, – улыбалась майэ, – всего лишь ожерелье – чтобы случайный охотник не подстрелил ее.

Пальцы Мэлианны трепали густую шерсть на загривке зверя, но Златопламенная желтым немигающим взглядом смотрела на вторую женщину, которая сидела в маленьком кресле напротив.

Той больше подходило солнечное имя кошки: шкуру хвостатой охотницы лесные тени испятнали чернотой, а длинные локоны эльдэ сияли расплавленным золотом, и сейчас, купаясь в лучах восходящей Анор, она как будто светилась сама.

– Скажи, – продолжила майэ, помолчав, – что привело тебя сейчас ко мне?

Эльдэ опустила ресницы и улыбнулась. Полуденно-золотая прядь стекла сквозь ее пальцы.

– Разве ты, почтенная, не знала этого еще вчера?

– Я только прошу сказать, Артанис, – шутливо развела руками королева.

Артанис встала, движением выдав беспокойство, которого не виделось ни в лице, ни в руках ее.

– Что скрывать, почтенная... я благодарна тебе за науку, твоя милость велика, и благодаря ей мне многое уже открылось...

– Об этом ты размышляла всю ночь, дитя мое, – кивнула майэ, став строгой. – Но твой дух жаждет все новых умений и знаний – быть может, и непосильных для эльдар?

Всплеск рук Артанис был как всплеск лебединых крыл. Отягченная золотом, голова эльдэ склонилась, и краткий вздох выдал смятение. Она снова села. Чернокосая женщина, что была старше мира, смотрела на нее.

– Ты воистину прозорлива, почтенная.

– Что же ты хочешь узнать?

– Ты держишь Дориат, как воду в горсти, Госпожа Соловьев, ты сотворила скорлупу, оберегающую росток. Я хотела бы знать...

Мэлианна приложила палец к губам.

– Ни слова, дитя мое.

– Но...

Каменная белка, бесконечно взбегающая на колонну-ясень, оглянулась и шевельнула хвостом. В ветвях ясеня, застывших малахитом, зашуршали самоцветные птицы, и крайний на ветке лист качнулся, готовясь упасть.

– Мама!

Второй рассвет заблистал меж колонн.

– Мама, Маллинаур не у тебя? Я знаю, она, проказница, любит потереться о твои колени...

– Забирай свою непоседу, Лутиэн, – майэ легко шлепнула кошку, и та скользнула к принцессе.

– Мы пойдем к верховьям реки, – смеясь, поведала Лутиэн, запустив обе руки в рысий мех. – Может быть, не вернемся завтра. И послезавтра.

– Вы проголодаетесь, – весело заметила мать.

– Мы будем охотиться!

– Хорошо, милая. Счастливого дня...

– Счастливого дня! И тебе счастливого дня, Нэрвен!

Принцесса растаяла в тенях, и Мэлианна вновь обернулась к гостье.

– Как она прекрасна! – не сдержала Артанис восхищенного шепота.

Странное выражение промелькнуло на лице матери. Майэ, провидица, сложила ладони у губ и прикрыла глаза.

– Итак, ты хотела бы знать, как сотворить Завесу?

– О да!.. В искусстве эльдар не говорится о таких чарах. В блаженном Амане и слова не было о щитах и укрытиях, почтенная. А здесь, в Эндорэ, это едва ли не первое, о чем следует думать...

– Да будет так, – майэ пристально посмотрела на нее.

– О таких чарах не говорили словами, – сказала Мэлианна. – Им не учили словами.

Эльдэ стояла у окна.

– Очисти разум. – Дыхание майэ коснулось ее шеи, и Артанис внезапно почувствовала щекотку под сводом левой ладони – словно коснулась кисточки на рысьем ухе.

– Если у тебя будут свои мысли, – продолжала Мэлианна, – ты можешь обжечься.

– Я владею собой, почтенная.

Майэ встала позади нее и крепко обняла за талию.

– Иначе ты упадешь, – с улыбкой объяснила она, когда Нэрвен непонимающе оглянулась. – Закрой глаза и ощути меня.

– Через осанвэ?

– Нет. Это должно быть иначе.

Артанис повиновалась и глубоко вздохнула, сосредотачиваясь. Последнее «иначе» беспокоило ее. Она невольно пыталась позвать королеву мыслью, гнала от себя это желание, и в конце концов оказывалось, что она просто напрягает мышцы живота. Артанис заново расслаблялась и опять против воли начинала осанвэ.

– Нет, – сказала Мэлианна задумчиво, – так не пойдет...

...у берега моря. День погожий, но стихия Ульмо еще не успокоилась после ночного шторма. Лазурная вода – живой сапфир, напоенный светом, – плещется у бедер, – юная дочь Финарфина, смеясь, стоит в глубокой долине между хребтами, вознесшимися на время нескольких вздохов...

Волна бьет ей в спину.

...взрастали молодые леса под яркими звездами, белые цветы нифредили раскрывались звездами земли на чистых полянах. Пели голоса, пели струны, пели нити, сплетающие ткань мира. Всходило Солнце, подобное великому пожару, курились золотые туманы, и облака горели многоцветным огнем...

...она утрачивала дыхание, словно выпускала нить, протянутую от нее к небесам. Тысяча рек, тысяча исполинских стремнин проходили сквозь нее, ставшую неосязаемой, как туман, как свет, как дух предвечный, покинувший оболочку из плоти... тысяча ветров и тысяча страшных, плотных лучей света, невыносимых, подобных каменным башням...

Врата в безмерность захлопнулись.

Майэ была права – Артанис упала бы, не опирайся сейчас на королеву. Руки Мэлианны, твердые и теплые, смыкались у нее под грудью, унимая дрожь. Дух Нэрвен ликовал, но тело вело себя, как потерявшийся щенок. Оно боялось, мерзло и дрожало, так что Нэрвен, Мужественная Дева, прославленная твердостью, гневалась на него. Она никогда не думала, что ей доведется узнать непослушание тела и его слабость пред откровениями.

– Теперь – понятно? – спросила Мэлианна так спокойно, что на миг Артанис почувствовала обиду.

– Я...

Эльдэ медленно обвела взглядом покой, стремясь осознать перемену... Все чувства стали чрезмерно остры, и восприятие – цветком, томимым жаждой, – пило незаметные мелочи.

Мэлианна все еще обнимала ее.

Мягкость платья королевы, сотканного из тончайшей шерсти; цвет его синий до черноты, как лепесток василька ослепительным полуднем... холод украшений – браслета, височных колец, серег, ожерелья: холод золота иной природы, чем холод камней. И самоцветы, и металл хранят сон огня, но золото плавили эльдар, а в камнях – память о кузнице Аулэ... легкость пряди цвета воронова крыла, стекающей по золотистой щеке ученицы... Лопаток касались молочные сосуды, слишком крупные для эльфийской женщины, которая не носит и не кормит дитя... их мягкое упругое тепло – и надежная сила рук, обвивающих стан эльдэ. Аромат был странен: не привычное благоухание цветочных притираний, не запах живого тела эльдэр, похожий на запах свежего пшеничного хлеба, – прохладная свежесть земляничного листа, – и даже доля весенней лесной росы... Мэлианна, Госпожа Соловьев, Дарованная Любви...

Артанис накрыла ее руки своими и простояла так, молча, еще десять вдохов.

– Я поняла, почтенная, – сказала она, когда поняла, что может говорить как обычно. – Это действительно отличается от осанвэ.

Руки Мэлианны разомкнулись.

– Теперь мне будет куда легче учить тебя, – с ласковой усмешкой сказала она.

Эльдэ обернулась к ней лицом и внезапно, не сдержав кипящего в душе восторга, бросилась майэ на шею.

Мэлианна засмеялась, низко и мелодично, и, сжав ее в обьятиях, оторвала от земли. Ей легко удалось это, несмотря на то, что дева не была хрупкой; Нэрвен заливисто, по-детски, рассмеялась.

Поставленная на ноги, она чуть отстранилась, чтобы заглянуть майэ в лицо. Алебастровая белизна щек Мэлианны потеплела румянцем, нежные губы цвета спелой малины приоткрылись.

...увидела, как сквозь эту прекрасную скорлупу проступает древнейший свет.