1. LOVE WALK

Новый огонь должен быть прикрыт заботливой рукой. Ветер может погасить слабое юное пламя.

Огонь, пылающий ярко, разгорается тем сильнее, чем сильнее налетающий на него ветер. Над костром поднимается теплый воздух: в танце рыжих искр ветер поднимается над огнем.

Тогда уже не имеет значения, что было раньше, – огонь или ветер.

– Мои волосы слишком рыжие для этой страны. Привлекают ненужное внимание, – Флэш в задумчивости дернул себя за отросшую прядь. – Покраситься, что ли? В радикально-черный. Не, тогда нас будут принимать за братьев...

– Тебе ничто не поможет, – Амон взвесил в руке подушку, что-то прикидывая. – У тебя на лице написано, что ты глупый иностранец.

– Я – полукровка! – возмутился Флэш. – У меня папа был японец! Я здесь с пяти лет живу! И ты это прекрасно знаешь, зараза ты этакая!

Амон предупредил выпад, ловко бросив во Флэша подушкой. Полюбовался сбитым на пол и полностью деморализованным противником, изрек:

– Ты – иностранец. Не спорь. За столько лет не обучиться классическому японскому бою на подушках – это показатель.

– Ах, так!.. Ну тогда!.. – Флэш бросился на Амона прыжком с пола, быстро и молча.

Они покатились по скрипучей трехспальной кровати. Потасовка завершилась так же, как все их сражения в последнее время: Амон отработанным движением подмял под себя компактное и легкое тело агрессора и, хорошенько зафиксировав нападающего в пространстве, чуть коснулся его губ своими. Флэш зажмурился, потом моргнул пару раз и начал сноровисто выворачиваться из-под Амона.

– Нет, мне нравилось, как было, – возразил Амон, безжалостно пресекая эти попытки и твердой рукой возвращая уползающее тело побежденного в исходное положение.

– А знаешь что, – шалея от собственной смелости, выпалило тело. – Давай без «но» попробуем? Поцелуемся по-настоящему?

На лестнице раздались шаги, миг спустя долетел голос:

– Мальчики, за стол! Все остынет!

– Сейчас, мама, – отозвался Флэш. – Мы уже идем! – он уткнулся лицом в шею Амона и сдавленно захихикал. – Хорошо, что ты никогда не забываешь запирать двери!

– Я старший. Мне положено.

– Тоже мне, старший, – зафыркал Флэш. – Все равно несовершеннолетний! Школьник!

Такие речи, конечно, нельзя допускать никогда. В наказание за их произнесение Флэш был укушен за ухо. Левое.

Амон на самом деле плохо знал и почти не помнил своего отца. Его вполне устраивало, что этот чужой ему человек не вмешивается в его жизнь. В глубине души Амон считал отца виновным в той отвратительной сцене, когда пробудился Дар матери.

Да, его мать была Ведьмой. Он ясно увидел это в семь лет. С этого момента его прежней жизни пришел конец. Мать куда-то увезли, он мог лишь догадываться, куда. На три месяца его приютила бывшая жена отца. Это время, проведенное со старшим сводным братом, было достаточно приятным. Потом мачеха нашла способ избавиться от Амона, скинув дальним родственникам, у которых он и обитал по сей день.

Господин и госпожа Такаги были порядочными, но очень занятыми людьми с двумя дочерьми раннего подросткового возраста и без особого интереса к Амону. Они законопослушно выполняли свои обязанности опекунов, но о каком-то душевном тепле не могло быть и речи. В принципе, Амон не мог пожаловаться на дурное обращение. Его обеспечивали всем необходимым. Хорошо кормили. Когда приносил из школы высокие оценки – хвалили.

После полугода такой неплохой жизни Амон начал задумываться о том, чтобы освободиться от бремени земного существования. В силу юного возраста он не мог осознать мрак смерти – поэтому не испытывал надлежащего ужаса. Все чаще он жаловался на плохое самочувствие и оставался дома один, лелея свой замысел.

В один из таких дней в дверь дома постучали. Не позвонили, а именно постучали. В некотором недоумении Амон пошел открывать.

...На пороге маячило лучезарно улыбающееся существо. Существо было года на два-три младше Амона, то есть, по его мнению, безнадежно мелкое и совершенно бесполезное. Смешной возраст и прелестная внешность с бетонной надежностью скрывали пол существа.

– Здравствуйте! Я – Флэш, – на плохом японском, с жутким иностранным акцентом, пропищало существо и протянуло Амону букет подсолнухов, за которым до этого наполовину пряталось.

– Э, – сказал Амон, но подсолнухи взял.

– Я – ваш новый сосед. Я и моя мама поселились в том доме, – со счастливым видом пищало дальше существо, видимо, ободренное теплым к себе отношением. Солнце зажигало огоньки в его светло-рыжих волосах.

– Я за вас рад, – сказал Амон. – Но тебе лучше со мной не разговаривать. Я болен и могу тебя заразить.

– Это ничего! – весело пискнуло существо – Зараза к заразе не липнет! Всего хорошего! Приходите к нам в гости!

И существо убежало, растаяло в сиянии дня, как минутная вспышка, а Амон остался дурак дураком на пороге с веником подсолнухов в руках и смутным чувством на сердце...

...Одним визитом существо не ограничилось. Оно начало околачиваться в окрестностях дома Такаги, а однажды в порыве добрососедских чувств залезло в окно комнаты Амона и принесло ему кустарно изготовленного бумажного журавлика. Тогда же состоялся серьезный разговор между Амоном и Флэшем. Выяснилось, что это был первый удачный журавлик Флэша, и больше его просто некому показать, что Амон хороший, а другие соседские дети – плохие, они обижают и дразнят Флэшика, потому что он только наполовину японец, а наполовину – непонятно кто, а он не непонятно кто, а канадец, и Амон его не обижает, и они должны дружить.

Все это было вывалено на голову Амона на корявом канадском японском и, выражаясь образно, полностью завесило ему систему. Пока он осмысливал сказанное, Флэш смирно сидел на краю амоновой кровати и таращил на хозяина кровати неправдоподобной красоты и честности глазищи.

Закончилось все хорошо. Флэша уверили, что его чувства вполне разделены, и спустили по водостоку.

Так закончились суицидальные помыслы Амона.

Да, в ближайшие годы ему было не до депрессий...

Хисаку Флэш был милейшим, добрейшим и ласковым до икоты ребенком, но его непоседливая, «шило-в-заднице» натура жаждала постоянного движения, действия, эксперимента. Защищать это очаровательное создание, заботиться о нем, чувствовать его благодарность было приятно. Это позволяло Амону вновь быть сильным, знать, что есть кто-то, кто в нем нуждается. Это позволяло забыть о том ужасном моменте почти год назад, когда он так остро осознал свое бессилие что-то сделать, что-то исправить, когда он потерял веру в мать.

Но в итоге Амон непрерывно вынужден был выпутываться из сложных, неловких, зачастую опасных ситуаций, инициатором влипания в которые был не он. Флэш всякий раз глубоко раскаивался и обещал, что больше так не будет. До следующего раза.

Конечно, никакие отношения с таким существом, как Флэш, не могли быть до конца обычными. Импульсивный и порывистый мальчик всегда выражал свою привязанность к Амону со свойственной ему чрезмерной искренностью и эмоциональностью. Отсутствие двусмысленных побуждений надежно защищало его от смущения.

И Амон привык верить, что ощущать объятия, невинные поцелуи Флэша и прикасаться к нему в ответ – нормально.

Так все и шло, от хорошего к лучшему, до того счастливого дня, когда ребята неожиданно для себя самих забили на уроки и залезли на чердак школы...

...На чердаке было солнечно и пыльно. Сидя на грязноватых матах, Флэш рассказывал, как мать заловила его за чтением взрослого журнала, и недоумевал, за что ему так влетело.

– За то, что ты еще мелкий о таких вещах думать, – пояснил Амон, валяясь на тех же матах и осмысленно взирая в потолок.

– Я не мелкий! – возмутился Флэш. – Мне уже тринадцать! Мне пора уже в кого-нибудь влюбиться!

– Тебе? Тебе пора учиться и думать о будущем. Стихи ляпать. А девчонок предоставь взрослым людям. Таким, как я, – Амон демонстративным фотомодельным движением откинул прядь с лица и поучающее заявил: – Все дело в том, что ты иностранец. А иностранцы – существа культурно чуждые, асоциальные и развратные.

Флэш кусал губу, глядя на расслабленную, ленивую позу Амона. Хотелось пнуть его в бок, затеять небольшую дружескую драку. Неожиданно Флэш улыбнулся. Поддавшись очередному резкому, спонтанному импульсу, он придвинулся поближе к Амону.

– Значит, я – развратный иностранец? – подавляя смех, уточнил он и преувеличенно-многообещающим тоном добавил: – Ну, тогда я тебя сейчас буду развращать, – он склонился к лицу скептически щурящегося Амона. – Растлевать, – ближе. – И соблазнять! – еще ближе.

– Что, прямо так и будешь? – с насмешкой и ощутимым сомнением спросил Амон.

– Так и буду! – храбро заявил Флэш у самых его губ.

– Ну-ну... Желаю удачи.

Флэш решился уже сделать последнее движение, уничтожающее расстояние, еще разделяющее их лица, когда какое-то странное, не испытанное доселе ощущение, похожее на страх, тепло, волнение, смущение и бесстыдство одновременно, заставило его остановиться.

Как-то внезапно он увидел ситуацию со стороны – они здесь вдвоем, дверь заперта, и никто их не потревожит, они оба парни, они наедине и... так близко.

Амон больше не улыбался. В его темных глазах мелькало видение запертой двери чердака и двух тел на матах за ней, нельзя, недопустимо, отвратительно близко друг к другу.

...По форме этот поцелуй ничем не отличался от тех, что связывали их и прежде – легкое, ничего не значащее соприкосновение губ. Но суть его была сбитым дыханием и одновременной огненной вспышкой под веками...

Флэш тихо лежал на груди Амона.

– У тебя сердце бьется, – прошептал он.

– Ничего удивительного, – без улыбки и тоже почему-то шепотом откликнулся Амон.

– Нет, оно бьется так сильно и часто, – тихонько возразил Флэш. – Вот так: «Тук-тук, тук-тук, тук-тук»... Понимаешь?

– Да.

Шевелиться не хотелось. Пылинки лениво кружились в столбе света.

– Амон, то, что мы... ну... это же... или нет? Это, что, значит, что мы?.. Да? Или... не значит? Амон?

Флэш приподнялся, заглядывая в глаза своего единственного друга. Амон хорошо знал этот взгляд, помнил с детства. Сейчас Флэш ожидал, что Амон как старший возьмет на себя ответственность и примет решение за них обоих – как не раз случалось до этого момента. Амон не мог и не хотел лгать самому себе. Его решение было уже принято.

– Все это ерунда, – небрежно внушил он, прижимая к себе требовательно глядящее рыжее существо. – Прими как есть и не парься. Как говорят у вас: take it easy.

Флэш с большой охотой последовал этому совету.

...С того дня прошло уже полгода. Их так и не связал ни глубокий поцелуй, ни ласки любовников. Вообще, нельзя сказать, что внешние проявления их отношений сильно изменились. Изменилось содержание. Значение особых, предназначенных лишь друг другу взглядов, улыбок, понятных только двум людям, сокровенный смысл, вложенный в легкие прикосновения.

Амон позволил себе верить в это. Впрочем, он всегда верил Флэшу.

– Милый, что у тебя с ухом? – спросила Шерри, расставляя на столе тарелки.

– Ничего, мама, – ответил Флэш с невинным видом и тайком подмигнул Амону.

У Шерри были светло-рыжие, небрежно растрепанные волосы и ряд веснушек на кончике носа. Работа над переводами отнимала все ее время, она считала себя виноватой перед сыном и всячески поощряла его дружбу с Амоном.

– Что значит «ничего»? Тебя как будто дикие звери жевали...

– Мам, я так есть хочу... давай потом обсудим оригинальную модификацию формы моих ушных раковин...

– Маленькая хитрюшка, – вынесла вердикт Шерри. – Ладно, что с тобой делать... Амон, солнышко, может, ты у нас сегодня останешься?

– Уже поздно, – без уверенности отозвался Амон.

Шерри проницательно глянула на него:

– Тебе что, так уж хочется вернуться домой?

Амон промолчал. Шерри улыбнулась:

– Вот и прекрасно, переночуешь здесь. Я постелю тебе в комнате Флэша. Только не болтайте допоздна. А твоим родителям я сейчас позвоню.

Флэш с довольным видом пил бульон. Амон прислушивался, как в соседней комнате Шерри говорит по телефону с его опекунами. Вскоре она вернулась на кухню.

– Все в порядке, они не против. Ладно, мальчики, мне надо в издательство, возможно, я задержусь. Пожалуйста, не ложитесь слишком поздно, хорошо? Ужин в холодильнике, не забудьте подогреть. Амон, пожалуйста, пригляди за Флэшем. Будьте аккуратны!

Выходя из комнаты, Шерри тайно улыбнулась.

Флэш повернулся к Амону и засмеялся:

– Понял? Ты за мной присматривать должен. Уж пригляди, чтобы чего не вышло!

Когда шум дождя и грозовых раскатов за окном перекрыл все остальные звуки, Флэш предложил:

– Пойдем гулять.

– Давно с температурой не лежал? – полюбопытствовал Амон, но телевизор выключил.

– Да мы недолго, и лето сейчас, – заюлил Флэш, – а потом сразу под горячую воду... можно вместе, – он хитро улыбнулся.

Амон мученически вздохнул, поднимаясь с дивана.

В сумеречной полутьме пахло летом и грозой, это был запах счастливых и безосновательных безумств – из тех, в которых не оправдываются и о которых поутру не жалеют. Флэш кружился, подставляя лицо струящейся с неба воде, его волосы намокли и потемнели. Амон поймал его за руку и обнял. Смеясь, они целовались под теплым летним дождем на заднем дворе дома семьи Хисаку.

Флэш открыл глаза в темноте своей комнаты, лежа на кровати под одеялом. Рядом сидел Амон и держал его за руку.

– Как ты?

– Нормально.

– Признаюсь, свалившись ни с того ни с сего в драматический обморок, ты заставил меня поволноваться. Уверен, что все в порядке?

– Мне холодно... Помнишь наш первый поцелуй?

– Да, – улыбнулся Амон.

– А я не очень хорошо. Напомни мне, пожалуйста.

Тщательно скрываемая довольная улыбка выдавала, сколько времени и сил потратил Флэш на эту хитрую стратегию. Амон мельком отметил это, с удовольствием целуя его и одновременно стягивая одеяло на пол.

– Именно так все и было, – заверил он наконец.

– Мне же было всего шесть лет, – возразил Флэш, открывая глаза.

– А мне – восемь с половиной... Скажи, ты уже чувствуешь себя лучше?

Флэш радостно кивнул, пытаясь припомнить, поменял ли он «молнию» на джинсах. Дело в том, что «молния» давно заедала.

– Тогда давай сделаем что-то, о чем ты не расскажешь маме, – тихо предложил Амон.

Флэш улыбнулся:

– Сварим ее любимую герань?

Амон покачал головой:

– Не угадал.

Флэш демонстративно наморщил нос:

– А вообще-то я чувствую себя просто ужасно. У меня страшная депрессия, – он отвернулся, потом улыбнулся, широко открыв глаза, и тихонько добавил: – Ты просто обязан сделать все, чтобы улучшить мое состояние... Как настоящий любовник...

«Молнию» не заедало – «молния» понимала, что сейчас не время для капризов.

Аманда, черная кошка Флэша, блестела желтыми глазами из угла. Кошка была еще молода, ей было не все равно. Она шипела, чуя человеческую страсть.

Сквозь закрытое окно не долетал шум. Пожарные пытались потушить самовозгоревшуюся крышу дома на соседней улице.

2. THE DAMNED ONE

Амон остановился на пороге, помедлил – и утопил кнопку звонка. Через минуту Флэш открыл дверь. Замер, моргнул несколько раз – и резко втащил Амона в дом. Несколько опешивший от такого приема Амон был водворен на кухню, тщательно обсмотрен и ощупан, в результате чего было выявлено следующее:
а) это действительно Амон,
б) он совсем не изменился.

Установив необходимые соответствия, Флэш бросился на шею лучшему другу и бурно разрыдался, сбивчиво повествуя о том, как он переживал и не знал, что и думать, когда Амон пропал куда-то почти на год, и как он рад, что Амон жив, цел и в порядке.

Слегка успокоившись, Флэш посадил Амона за стол и стал поить чаем. Судя по его лицу, он был глубоко убежден, что уж теперь-то все будет хорошо.

Амон не мог сказать того же о себе. Тем не менее, его взгляд отдыхал на привычных очертаниях обстановки дома Хисаку, невольно отмечая, как вытянулся и подрос за прошедшие восемь месяцев Флэш, как странно и красиво сочетаются отсветы в очках с бликами солнца на рыжих прядях.

– Флэш, мы снова сможем видеться, но реже, чем раньше, – сообщил он наконец. – Видишь ли, я получил новую работу.

Флэш подсел к нему и заглянул в глаза своим особенным взглядом:

– Я вижу, что-то случилось.

– Флэш, – Амон все же взял его за руку и удивился, насколько легче вдруг стало. – Я убил... человека. Это связано с моей работой. Не спрашивай об этом. Просто скажи, ты можешь любить убийцу? Мне интересно знать.

– Я могу любить тебя, – тихо сказал Флэш. – Остальное не важно. Ничто не имеет значения. Только мы.

– Я думаю, я могу, – помолчав, сказал Амон. – Да, я могу поверить тебе.

– Верь мне...

– Я скучал по тебе.

Запах Флэша по-прежнему был запахом чистого юного тела и нагретого солнцем песчаного пляжа. Вдыхая его, Амон смутно удивился тому, как быстро все вернулось на свои места, как легко и естественно тело вспомнило то, что было для него привычным восемь месяцев назад, до того, как началась новая, третья, жизнь Амона. До того, как он стал Охотником.

Эта новая жизнь была не похожа на предыдущие. Амон все так же жил у Такаги, несущих за него номинальную ответственность до момента совершеннолетия. Его рабочие дни проходили в Гнезде Ворона, причем при наличии нераскрытых дел резко превращались в ненормированные. Его свободные вечера принадлежали Хисаку Флэшу, причем при наличии физической способности хоть как-то шевелиться после рабочего дня плавно перетекали в ночи. Шерри больше не делала вид, что ни о чем не догадывается. Такаги были в общих чертах ознакомлены с тем, каким важным делом занимается их подопечный днем, поэтому предпочитали не интересоваться, где он пропадает ночью.

Постепенно подобное положение дел стало привычным, заставляя Амона поверить, что у него вполне может быть нормальная человеческая жизнь, с маленькой поправкой на специфику работы. Опекуны держали надлежащую дистанцию, не стремясь лезть в вопросы государственной важности. Флэш был хорошим другом и чудесным любовником, какого только можно себе пожелать.

Так все и шло, от хорошего к лучшему, до той несчастной ночи, когда Амон и Флэш воплотили в жизнь бредовую идею о костерке на заднем дворе, возле которого можно спокойно посидеть вдвоем. Шерри отсутствовала, намертво застряв в издательстве.

– ...Интересно, – лениво мурлыкнул Флэш, лежа в объятиях Амона и глядя в огонь. – Что бы сказали твои важные начальники, если бы видели нас вместе?

– Пока нет нареканий к моей работе, мне готовы прощать некоторые девиации. Особенно учитывая то, что я еще подросток с неустоявшимся гормональным фоном.

– Это тебя на работе умным словам научили? – с легким ехидством спросил Флэшик.

– Нет, это я сам такой умный, – невозмутимо отозвался Амон и решительно стянул с Флэша очки.

– С тобой так хорошо... тепло, – задумчиво сказал Флэш. – Я чувствую себя защищенным, когда ты рядом. Знаешь, мама говорит, что самая прочная любовь – та, что родилась из крепкой дружбы.

– Хочешь сказать, я не волную твою кровь? Может нам пора устроить вливание адреналина?

– Отчебучить что-нибудь экстремальное? Нет, Амон. Ты волнуешь меня так же, как и раньше... и так же сильно и часто бьется твое сердце... мое дыхание замирает, когда ты так близко... как сейчас...

Как всегда не вовремя, зазвонил мобильник Флэша. Рыжий неохотно вывернулся из рук Амона и чуть отполз.

– Да, я слушаю... Что? – как-то слабо переспросил Флэш. Амон с возрастающей тревогой наблюдал, как постепенно белеет его лицо. – Да, я понял...

Машинальным движением Флэш выключил мобильник и выпустил его, разжав пальцы. Взгляд Хисаку был глух и пуст.

– Что?.. – начал Амон.

– Мама, – ответил Флэш безэмоционально. – Она разбилась на машине, когда ехала домой. Ее везли в больницу. По дороге она умерла.

– Флэш, – сказал Амон. Он сам был не готов к такому внезапному и жестокому удару. Шерри всегда была добра к нему, как могла бы быть добра любящая, но очень занятая мать, если бы у него была мать. И сейчас он не знал, как успокоить Флэша, что сказать, что сделать.

– Нет, – Флэш медленно поднялся и сделал шаг вперед, прямо в костер. – Нет...

– Флэш, – Амон протянул к нему руку, желая остановить, предотвратить хотя бы боль неизбежных ожогов, коль скоро не мог облегчить боль потери близкого человека.

– Нет! – Флэш резко обернулся. – Не трогай меня! Не подходи ко мне!

Перед Амоном был совсем другое, незнакомое ему существо – воплощенное страдание и безумие, лишенное всех других чувств. В траурной тьме его глаз торжествующе вспыхнул отблеск огня, священная рыжая линия, неизменная со времен тех первых костров, в которые облекли древние люди пойманный, плененный, обращенный им на службу огонь.

Высоким пламенем заполыхали кусты на заднем дворе дома Хисаку, высоким и хищным огнем запылала сама земля, сам воздух, отделяя Амона от того, во что на его глазах превратился доселе столь любимый им человек.

Тело Амона вибрировало, отзываясь с той Силой, которая свирепым ураганом расправляла сейчас крылья, разворачиваясь кругами в стонущем от ярости воздухе. Это произошло снова.

Это произошло снова!

Опять... опять, как тогда, он ничего не мог сделать, не мог даже прекратить это – с собой у него не было оружия. Он просто смотрел...

...в огонь.

И когда все внезапно прекратилось, и Флэш, лишившись сознания, упал на дымящуюся землю, Амон продолжал смотреть.

Он не сделал ни шага вперед, ни единого движения в сторону неподвижного тела рядом.

Он еще не решил, сможет ли сейчас вступить в новую, четвертую, жизнь...

Так все закончилось. Все, на что Амон нашел в себе силы, так это на то, чтобы нарушить свой прямой служебный долг и ни словом не сообщить, куда следует, о том, что на самом деле случилось той ночью. Происшествие было классифицировано как результат неосторожного обращения с огнем. Учитывая сопутствующие обстоятельства и отсутствие жертв, Флэшу лишь сделали внушение.

На похороны Хисаку Шерри Амон не пришел. Не хотел сталкиваться с Флэшем. Не хотел, чтобы что-то отвлекало его от увлекательного занятия – выдирания с мясом куска собственного сердца без анестезии.

Внезапно у Амона образовалось лишнее время – все свободные вечера и ночи он проводил в одиночестве, в доме Такаги, уверяя себя, что так ему нравится гораздо больше, чем было раньше. Амон сидел во тьме своей комнаты на полу у окна – он полюбил так сидеть, словно еще мог ждать кого-то.

В одну из таких ночей он услышал тихий условный стук в окно. Ни звуком не откликнувшись, он ждал. Вскоре раздался голос Флэша, сидящего за окном, на широком карнизе, и в этом голосе ясно звучали слезы:

– Амон, я знаю, ты там.

«Ты не можешь знать», – мысленно возразил Амон.

– Амон, пожалуйста, поговори со мной... Ты обиделся на меня за тот случай, да? Но мне было так плохо, я... себя не контролировал...

«Ты никогда не сможешь. Это всегда сильнее слабой человеческой воли».

– Ну прости меня!.. Я... правда... Я больше никогда...

«Я больше не верю тебе», – подумал Амон, безучастно вслушиваясь в частые всхлипы.

– Я остался совсем один... Скажи, за что ты так ненавидишь меня?! Ты больше не хочешь меня видеть, ты даже не говоришь со мной... За что? Ведь я так старался... так старался быть хорошим...

Амон медленно скривил непослушные губы в злой пародии на насмешливую улыбку.

– За мной приехал дядя... завтра я уезжаю в Канаду... Амон, я больше никогда не вернусь! А ты... ты даже не хочешь попрощаться со мной... Почему? Разве тебе было плохо рядом со мной? Ответь мне, Амон! Скажи мне... скажи мне хоть слово… Прошу тебя... ответь, за что? Ведь я так любил тебя... так любил...

«Такие, как ты, не умеют любить».

– Как я буду жить без тебя, Амон? Скажи мне! Я все равно... все равно люблю тебя... даже если ты меня ненавидишь...

Амон сидел на полу, глядя в темноту, и молчал, слушая сдавленные рыдания за приоткрытым окном. Он не испытывал никаких душевных терзаний. Ему легко было сидеть так, не говоря ни слова, чувствовать, как начинается его новая жизнь, и надеяться, что она окажется лучше предыдущей.