Этого не было...
Спасибо, Синдзи-кун...
Этого не было.
Закрыть глаза. Не смотреть. Не видеть. Глаза – темные, теплые. Бледные губы – и эта грустная улыбка. И слова.
Спасибо, Синдзи-кун...
Этого не было!
Ничего не было...
Закрой глаза. Не смотри. Так легче, ведь правда, так легче? Ведь правда же?
Ложь! Всё – ложь...
Закрой глаза.

– Эй, ты ничего себе не отморозил? – Каору склонился над сугробом. Из-под снежного покрова не доносилось ни звука. Каору уже почти решил забеспокоиться, когда Синдзи вынырнул из сугроба и с мстительным выражением лица закидал его снегом с обеих рук.
– А что именно тебя интересует?
– Уверен, что хочешь услышать мой чистосердечный ответ, Синдзи-кун?
– Я рискну!
– Тогда... Ну, допустим, нос. А что? Если простынешь, сорвешь ближайшие концерты. Всё, прекрати обстрел! Я с тобой, как с серьезным человеком, а ты со мной, как...
– Ну, как с кем?
– Это шантаж! Выбрось этот гранд-снежок немедленно! Не в меня! Я сказал не в меня...
– Извини, я не расслышал, – Синдзи с удовлетворенной улыбкой взирал на дело рук своих. – Так, значит, я с тобой – как с кем?
– Как с воспитательницей детского сада! Нелюбимой, причем...
– Это была попытка пробудить мою спящую совесть?
– Это был намек. Прозрачный.
– Недостаточно прозрачный.
– Ладно, я уже понял, что не гнет тебя ветер, не валит буря. А я замерз, прозябая на холодном ветру в покрытой – твоими молитвами – снегом одежде.
– Для невинного страдальца у тебя слишком довольная улыбка...
– Я же не говорю, что данное состояние мне неприятно, но всё же не хотелось бы дожидаться горячих объятий двусторонней пневмонии.
– А если я скажу, что хочу остаться здесь, где много снега и свободного пространства?
– То я спасу тебя.
– Интересно, как?
– Как и положено герою – героически.
– А если поточнее?
– Можно и поточнее...
Ловко подхватив зазевавшегося Синдзи на руки, Каору направился в сторону трассы. На протесты своей жертвы он не обращал внимания. Жертва хихикала и делала вид, что вырывается.

Эти двое поселились в «Королеве Гор» неделю назад. Эдвард Гаррисон, портье, хорошо запомнил их – нельзя сказать, что здесь часто останавливались японцы, тем более такие колоритные.
Первого из них, его фамилия была Икари, Эдвард видел раньше – по телевизору. Сам он не интересовался музыкой, но Селин, его тринадцатилетняя дочка, с семи лет игравшая на виолончели, называла Икари своим кумиром и Семпаем, постоянно пересматривала записи его концертов и даже начала уже учить японский, чтобы понять его великую душу. Эдвард ничего не имел против – пусть лучше зубрит иероглифы, чем курит и шляется с парнями. Тем более что у девочки вроде бы был талант к музыке.
Так что Эдвард примерно представлял себе, как выглядит Икари – невысокий, как большинство японцев, узкая кость – хрупкое сложение, темные волосы аккуратно подстрижены, взгляд синих глаз немного выводил из равновесия – требовательный, внимательный, упорный. Взгляд в себя. Казалось, этот человек непрерывно пытается разрешить какое-то противоречие, понять что-то, и пока не добьется ясности – не успокоится. Несмотря на неизменную вежливость и ровный характер, было в нем что-то неспокойное, тревожное и тревожащее тех, кто оказывался рядом.
Второй не походил не только на японца, но и, прости Господи, вообще на человека. По крайней мере, на первый взгляд. Эти его красные глаза и волосы непонятно какого цвета... Испугаться можно. Однако Эдвард не испугался тогда. Он не верил в нечистую силу. Нагиса был обычным человеком – таким же, как Икари и как сам Эдвард. Худощавый молодой человек с неизменной мягкой полуулыбкой, ироничной, но не обидной, рассыпанные в беспорядке пепельные пряди, уверенная манера держаться... Единственным, пожалуй, необычным в нем был голос – изумительной красоты и силы, мгновенно располагающий к этому красноглазому парню с имиджем программиста на отдыхе. Таким голосом только проповеди читать.
Нагиса был странен – впервые встретившись глазами с темно-красным, теплым взглядом, Эдвард не мог отделаться от ощущения, будто обладатель этого взгляда знает о нем, Эдварде Гаррисоне, ВСЁ. Включая то, о чем молчат на исповеди. Знает и прощает.
Да, в этом парне определенно было что-то необычное – он крайне умиротворяющее воздействовал на окружающих. Чаще всего его взгляд останавливался на бедовой темноволосой голове Икари – и тогда знаменитый виолончелист успокаивался, переставая терзать случайно оказавшихся рядом людей вопрошающим, взывающим взором.
О том, в каких отношениях состоят эти двое, не надо было долго гадать. Местной публикой это воспринималось до странного спокойно, наверное, не в последнюю очередь благодаря харизматичности Нагиса.
Почти каждый день они собирались и уходили куда-то вдвоем. Обычные развлечения горнолыжного курорта их не интересовали. Случалось им и загуляться, но как сегодня, в темноте, они не возвращались ни разу.
Вид у них был, надо сказать, такой, словно они в снегу валялись. Да наверняка так оно и было. Проходя мимо Эдварда, они напоминали двух взбудораженных играми на свежем воздухе детей, не переставая смеяться на своем пути к лифтам.
Ну, по крайней мере, за ними не оставались следы из подтаявшего снега.
Разве что самую чуточку...

Каору толкнул дверь ванной и вошел в спальню. Синдзи сидел на кровати с выражением глубокой задумчивости на лице.
– Аска звонила?
– Как ты понял?
– Слышал, как в спальне кто-то ругается по-немецки красивым женским голоском. Предположил, что, вряд ли это горничная. Слушал по громкой связи?
– Да.
– Как она?
– Как всегда.
– Развод и раздельные спальни?
– Вроде того, – Синдзи невесело улыбнулся – Она родила... Иногда мне кажется, что она не любит никого кроме своей дочери. Даже себя.
– По крайней мере, Аска любит маленькую Мегуми. Это уже неплохое начало, верно?
– Тебе следовало бы стать психотерапевтом, с таким позитивным мышлением...
– Я и есть психотерапевт. Твой личный психотерапевт. Ну-ка, посмотри на меня. Что случилось?
– Нет, ничего...
– Ни за что не поверю, что разговор с Аской так подействовал.
– Правда, ничего. Всё в порядке.
– Я давно заметил, что тебя что-то тревожит. Ты кричишь по ночам. Прошлое причиняет тебе боль? Это возвращается во снах?
– Что я кричу во сне?
– «Этого не было». Одно и то же каждый раз. Синдзи, посмотри на меня. Нет, открой глаза. Я не хочу, чтобы ты страдал. Я не позволю кошмарам мучить тебя. Прошлое – это прошлое. Его нельзя исправить – но нельзя и жить старой болью.
– Каору...
– Тише... Я не настаиваю на том, чтобы говорить прямо сейчас. Если ты не готов, я подожду. Но поговорить надо, согласен?
– Хорошо. Сегодня вечером я всё тебе расскажу, обещаю. Ведь ты мне поможешь?
Опять этот взгляд – ты мне поможешь? Ведь ты не предашь меня, как все остальные? Ты не причинишь мне боли? Не ранишь мои чувства? Не бросишь меня? Поможешь мне?
Ведь ты не предашь меня?
Каору сглотнул комок в горле – непролитые слезы – наклонился и слегка коснулся губами лба Синдзи:
– Конечно. Даже не сомневайся. Я для этого здесь и сижу. Вот уже восемь лет... Не плачь, пожалуйста. Я помогу тебе, обязательно. Посмотри на меня. Да, вот так уже лучше. Ты улыбнулся! А хочешь... хочешь, спустимся вниз? Поприкалываемся над высоким обществом... Хочешь? Пофланируем по залу, полюбезничаем с девушками... Я поцелую тебя у всех на виду... О, тебе лучше, вижу! Ты смутился и... и бросил в меня подушкой... – с притворной грустью завершил свой спич Каору, сидя на полу, куда его сбил прицельный удар по корпусу.

Она стояла спиной к ним, глядя в окно, и первым, на что обратил внимание Синдзи, был участок точеной шеи между глухим воротником черного вечернего платья и краем неровно настриженных голубоватых прядей. Потом она обернулась.
Ее обнаженные плечи и руки до локтей были изящно задрапированы складками полупрозрачной шали, но тонкие перчатки не скрывали линии вен на внутренней стороне узких запястий, когда она протянула руки к Каору:
– Каору-кун...
Тогда, восемь лет назад, никто не представлял, как она будет жить дальше, после того, как в ее существовании отпала острая необходимость, после того, как она утратила смысл этого существования. Синдзи тоже не знал. А потом умер его отец. И год спустя он впервые увидел выставку картин Аянами Рей. И ее нашумевшее «Одиночество». А еще год спустя – «Конец одиночества».
Сейчас Аянами Каю было пять лет. Это был красивый ребенок, похожий на мать, – тонкий, белый, с таким же необычным цветом волос, не по годам развитый, вдумчивый и спокойный, но с очаровательной улыбкой – застенчивой и чуточку лукавой.
Никто не знал, кем был отец Кая. Синдзи тоже не знал.
Но догадывался.
Однажды заглянув в синие глаза, он увидел в них хорошо знакомый огонь – прожигающий, медленный, упорный – и вдруг поверил, что его маленькому брату не придется прятать этот огонь за темными стеклами очков.
С тех пор ему стало легче общаться с Рей, их словно бы связала общая тайна, хотя они никогда не говорили об этом.
Рей изменилась. Исчезло ее обреченное спокойствие и замкнутость, неподвижность и скованность. Она улыбалась чаще – хотя каждая ее улыбка была все так же драгоценна. Иногда Рей смеялась. Теперь она еще больше походила на Каору, их легко было принять за близнецов – два человека, которые в мире с собой.
– Удивительно, какой удачный день, – засмеялся Каору, обнимая Рей. – Не иначе, я вновь получу чем-то по голове...
Синдзи шагнул вперед, чтобы последовать его примеру, в последний момент смутился и отступил. Они лишь обменялись поклонами, но Рей чуть улыбнулась ему – и Синдзи понял, что она рада его видеть.
– Здравствуй, Рей. Я не ожидал тебя встретить здесь.
– Я приехала отдохнуть, вместе с Каем. Ему полезен горный воздух.
Синдзи наслаждался ее тихим голосом, который уже совсем было начал забывать.
– Конечно.
Каору оценил ситуацию и удалился, пообещав принести напитки. Бывшие пилоты немного помолчали, потом Синдзи спросил:
– Ты так смотришь... Я изменился?
– Ты вырос, – еще одна улыбка. – Прости, это невежливо с моей стороны, но я давно хочу сказать... Когда я впервые увидела тебя, ты был страдающим ребенком, искалеченным, боящимся ответственности и близости... Ребенком, который не мог доверять никому, даже самому себе... Ты вырос.
– Я... Спасибо.
– Как дела у Аски? – перевела тему Рей.
– Очередной разрыв отношений с очередным любовником.
– О, – восхитился подошедший с подносом Каору. – Ты произнес это слово и не покраснел! Невероятно!
Синдзи немедленно покраснел и спросил:
– Не боишься отстирывать с рубашки винные пятна? А что до Аски, – добавил он, улыбнувшись Рей, – то она буквально час назад звонила мне и громко ругала последними словами.
– А причина?
– Мое отсутствие при родах ее сына.
– Прости, пожалуйста, я сильно ошибусь, – осторожно спросила Рей, – если предположу, что у нее есть основания... настаивать на твоем присутствии?
– В том-то и дело, что нет, – вздохнул Синдзи. – Я не счастливый отец. И я понимаю, что Аске нужна была поддержка в такой момент, но она же сообщила мне о своих родах только сейчас!
– Знаешь, – задумчиво сказала Рей, – иногда мне кажется, что это очень несправедливо – все мы чем-то прославились, хотели того или нет. Ты – известный музыкант, Каору-кун – первый программист в Новом Государственном Бюро Комплиментации, я – художник... Даже Судзухара-сан стал популярным телеведущим. И только Аска, единственная из нас, кто так жаждал признания, осталась в безвестности. С тех пор, как стала матерью, я много размышляю о подобных вещах. Была ли она чем-то хуже любого из нас? – Молодая женщина, детство которой прошло в похожей на склеп комнате, медленно покачала головой. – Я не хотела бы своему сыну такой судьбы...

– Ты устал?
– Немного. Не настолько, чтобы забыть о твоем обещании.
– Каору, прошу тебя, давай отложим на завтра. Вечер был таким приятным... Пожалуйста...
– Ты же знаешь, я всегда согласен ждать тебя...

Сегодня с 12:30 на территории районов Канто и Тюбу включая район Токай, объявляется чрезвычайное положение.
НАПАДЕНИЕ АНГЕЛОВ
Отец...
NERV...
Он никогда бы не написал мне, если бы я не был нужен ему для чего-нибудь.
...ты займешь место пилота.
Не надо бежать от своего отца. И не надо бежать от самого себя.

Это была наша последняя надежда...

ЭТОГО НЕ БЫЛО!

Привет, ты тут случайно не меня поджидаешь?
Я бы еще с тобой поболтал.
Можно, я пойду с тобой?
В душ. Ты идешь? Не возражаешь?

Помогите мне...
Умоляю!
Кто-нибудь, пожалуйста, помогите мне!

ЭТОГО НЕ БЫЛО!!!!!!!!

– Тише, Синдзи-кун, тише... Успокойся, ничего не было, это я, я здесь... Всё... Всё хорошо, правда? Посмотри на меня. Всё хорошо? Тише, тише... Всё... всё прошло.
– К-каору-кун...
– Ш-ш... Успокойся. Если хочешь, ничего мне не рассказывай.
– Нет, ты был прав... Я что-то скажу тебе...
– Уверен, что хочешь этого?
– Да, – Синдзи завозился, потом затих, вытянувшись вдоль тела Каору. – Я не знаю, как начать, но как-то ведь надо, верно? Знаешь, за последние годы я понял, что я не ненавижу своего отца. Я хочу верить, что это он был причиной перемен, которые произошли с Рей... что он смог подарить ей что-то большее... большее, чем мог бы предложить я. Мне кажется... возможно, теперь я мог бы понять его и его жестокость по отношению ко мне. Если бы я потерял тебя, разве было бы мне дело, чьи чувства я могу ранить, раздавить, растоптать, в попытках вернуть человека... которого... я... люблю?.. Конечно, нет. Я не могу осуждать его. Отчасти я даже благодарен ему: он бросил меня, а ты поднял. Я хотел бы сказать это ему, сказать, что прощаю его. Хотя вряд ли он нуждался в моих словах, да? – Помолчав, Синдзи продолжал: – Когда я вспоминаю то время... восемь лет назад... Я сам себе отвратителен. Но и себя я уже не ненавижу. Это было бы не так, если бы ты не объяснил мне, не показал, что люди способны понять друг друга, доверять друг другу... а не только использовать. Тогда, знаешь, я подумал, что если кто-то любит меня... просто меня и просто любит... то... может быть... может быть, во мне действительно есть что-то, что делает меня достойным просто любви? Мне было страшно. Но с тех пор я стал сильнее. Благодаря тебе. Ты делаешь меня сильным. И я могу даже посмеяться над тем глупым мальчиком, которым был когда-то. Могу быть уверен, что научился самостоятельно принимать решения, следовать им и отвечать за их последствия... пока ты рядом. Мне снится, – приподнявшись, он заглянул в лицо Каору, и тот вздрогнул от этого полубезумного, страдающего взгляда широко раскрытых глаз. – Мне снится один и тот же сон, всё время один и тот же... Каждую ночь... Я вижу Конец NERV. Словно во всем, что происходило тогда, был заключен смысл больший, чем мне известно. В моем сне... В моем сне пришел Семнадцатый Ангел, Табрис... Это был ты.
– И ты убил меня, – Каору не спрашивал. Он утверждал. Рукой он нашел руку Синдзи. Их пальцы сплелись.
– Да, – шепнул Синдзи. – Каору-кун, ведь этого не было?! Скажи мне, ведь не было?!
– Синдзи-кун, я же здесь. С тобой. Значит, никак не могу быть убит восемь лет назад. Логично?
– Да, да, конечно... Каору, иногда мне кажется, что всё, что произошло за эти восемь лет, – просто мечта, сон. Что этого не было, понимаешь? Мне кажется, что я просто сплю и вижу долгий сладкий сон... И должен проснуться. Должен. Я боюсь засыпать, Каору-кун! Боюсь проснуться там, в моем прошлом. И всё будет снова... как тогда... Я боюсь бояться. Я открою глаза – а тебя нет рядом... тебя нет...
– Синдзи-кун, не надо, не плачь... Прошлое прошло, а я здесь, и я такой же человек, как и ты. Человек, который любит меня. Я не могу видеть твои слезы. Я вспоминаю, каким ты был тогда – помнишь? – когда я впервые увидел тебя. Я хочу сожалеть о тебе, хочу плакать о тебе... Но если мы оба начнем рыдать, это будет не очень хорошо, верно? Синдзи-кун, даже кошмары – просто сонные видения, отражающие мечты и страхи. Я не знаю, как успокоить эти страхи, но я постараюсь помочь с мечтами. Успокойся и посмотри на меня, пожалуйста. Прошу тебя. Хочешь, я выбью денег из Арисавы, поедем в теплые края? Жар, песок, пальмы, красивые девушки, красивые мы... Или никуда не поедем, останемся в столице Родины, будем шляться вдоль берега, покупать в супермаркетах всякую ерунду быстрого приготовления, сутками не вылезать из постели, перезваниваться с Рей и Аской, может даже – почему бы нет? – пингвина заведем. Хочешь?
– Нет, не надо. Я же не ребенок, которого надо выпаивать молоком из пипетки. Просто скажи мне, пожалуйста, скажи мне – ведь всего этого не было? Не было?
– Этого не было, Синдзи-кун. Этого не было, поверь мне. Посмотри на меня. Ну, что ты, открой глаза. Посмотри на меня. Эй!
– Я верю тебе. Верю тебе.

Этого не было...
Открыть глаза. Смотреть. Видеть. Чувствовать. Быть с ним до конца.
Ведь он же не предал тебя?
Ты хрупкий, как стекло.
Важно? Спасти это глупое, жестокое человечество? Зачем? Ты должен?
Долг? Благодарность? Вера в лучшее? Стремление к жизни? Чушь.
Он попросил тебя.
А теперь убей меня... Синдзи-кун.
Ты выполнишь его просьбу. Не опуская век. Глядя в глаза человека – да, человека, такого же, как ты сам, – единственного, кто сказал, что любит ТЕБЯ... и не солгал.
Я больше не буду убегать.
Он улыбается – ты видишь это. Ты запомнишь его взгляд и улыбку. Потому что ты больше не боишься. И твои глаза открыты в этот миг.
Я был рад встретиться с тобой.
Открой глаза и смотри. Ничего не было.
И ты чувствуешь, как твои губы изгибаются в слабой ответной улыбке.
Синдзи-кун... Всё хорошо?
Чаще всего его взгляд останавливался на бедовой темноволосой голове Икари – и тогда знаменитый виолончелист успокаивался, переставая терзать случайно оказавшихся рядом людей вопрошающим, взывающим взором.
Ты хрупкий, как стекло.
Этого не было!
Тогда почему тебе так больно сейчас?
Этого не было.
Как и положено герою – героически.
Ну-ка, посмотри на меня. Что случилось?
Зачем этот холод и боль – напротив сердца? Это и есть вера в себя? Это мера ответственности за свои слова и поступки?
Или это просто боль?
Ты сам-то веришь себе?
Ведь ты не предашь меня, как все остальные? Ты не причинишь мне боли? Не ранишь мои чувства? Не бросишь меня? Поможешь мне?
Ведь ты не предашь меня?
...шляться вдоль берега, покупать в супермаркетах всякую ерунду быстрого приготовления, сутками не вылезать из постели, перезваниваться с Рей и Аской, может даже – почему бы нет? – пингвина заведем. Хочешь?

Этого не было...

Пора.
Пальцы сжимаются.
Голова Последнего Ангела падает в озеро первородной крови.
Верю тебе.

Этого не было

08.07.04