Три зимы минуло по варяжскому счету с той страшной ночи перед Самхейном, а по словенскому – третий год шел. Жизнь с тех пор так текла, что было ясно – все долги в ту ночь оплачены. Все, да не всеми, и надо ли говорить, кто опричь остальных оказался – я, как всегда.

Пожили мы тогда с дружиной в моей родной избе недолго – пока ясно не стало, что у Мстивоя смерть за плечом уж не стоит. И отплыли, вернулись в Нета-Дун. Ярун с нами отплыл; хоть он из дружины и извергнулся, соколиное знамя с себя вместе с кожей снял, да та ночь многое списала. И Велета с сынками – маленькими Яруном да Славомиром – его ждала, мой побратим еще и затем возвращался, чтобы законной женой ее перед всеми назвать. А я уж считалась Мстивою Ломаному невестой, так что сыграли мы весной две свадьбы. Вроде все, о чем мечталось, все сбылось. И я так думала – до весны или чуть подольше.

Кметем я еще до свадьбы только что прозывалась, а уж после нее мне и вовсе про воинский пояс забыть пришлось. Девка еще ладно, а чтоб мужатая жена в воинской дружине – точно Боги против будут. Мстивой запретил, а я вначале и рада была меч на кику расшитую сменить. Так и жили с Мстивоем в крепости – он, как и был, воевода, всем воинам отец, и я, жена его водимая – вроде большухи в роду оказалась. Забот-то в крепости много и не все воинские, вот я их и разрешала. И уважали меня уж точно больше, чем в бытность мою кметем. Может потому, что впервые в жизни оказалась на том месте, на котором от Рода положено, а не как раньше – девка, что себя как парень ведет? Меч свой на стенку повесила, иногда снимала, чтоб рука не отвыкла. Велете помогала сыновей нянчить, а своих деток Боги пока не давали. По деревне бабы уже и сплетничать про меня стали, не страшились, что воеводина жена. Говорили – пустоцвет, мол, оказался, а оно и не удивительно... Мстивой хмурился, но я до ссор деревенских не снисходила. На чужой роток не накинешь платок, да и что я могла поделать, не драться же с ними.

Как и прежде, в море выходили, да только теперь без меня. Я выбегала на берег, корабль издали высматривала. И Мстивоя на палубе – жив? Боги его хранили. И отлегало от сердца до следующего раза.

Со мной теперь был Тот, кого я всегда ждала. Был, конечно, когда в море не уходил. А я вдруг за собой замечать стала, что от счастливой этой жизни тоска меня заедает все больше и больше. И все чаще вспоминаю, как раньше было. До свадьбы, до того Самхейна. Дела ведь у меня тогда были те, что мне всегда нравились. Я ж не в дружину придя, не за свое взялась, всегда у меня мужская работа лучше женской спорилась. Мать привычно с детства ругала, да была эта ругань – слова одни. А здесь, в Нета-Дуне, где из женщин только мы с Велетой среди кметей да отроков, и на охоту не сходишь, вышивай, пряди, да кашу вари, и то если вдруг захочется. Как-никак, самого воеводы жена.

Так и жили – Мстивой бы всем доволен был, если бы детей нам Боги послали, а я по прежним временам тосковала, и с каждым днем все больше и больше. А тут лето настало, Велетиным сынкам по три зимы стукнуло. Мстивой с дружиной собрался в большой поход, а мы с Велетой отпросились у моих родичей погостить. Да и Ярун родителям своим внуков показать наконец хотел.

Провожали нас всей дружиной, а попросту, завезли по дороге к знакомым моим протокам, до изб родных. И отошли от берега, задерживаться погостить не стали, а мы стояли и махали вслед. Я, Велета, малыши ее и вся моя высыпавшая на улицу родня. Теперь то уж, как с кровных родичей, Мстивой дани с них не брал, вот мой дядька и подобрел, рад был с утра до ночи его расхваливать.

Ко мне в роду моем бывшем нынче по-другому относиться стали. Решили, что раз мне в конце концов лучший жених достался, значит права я была, что так долго выбирала и столько в молодости начудила. А я все чаще задумываться стала – да неужто ради жениха все то подняла, что пришлось? Ну и чем моя жизнь от других отличается, кроме почета, что жена вождя?

Дома я будто заново родилась. Так жила, как до того дня, когда впервые корабль варяжский с лесного пригорка увидела, да вдобавок с уважением относились и не ругал никто. Давно воли такой не чувствовала – с самой свадьбы, считай...

И вот сидели мы как-то с Велетой в клети, где жили, она шила рубашку кому-то из маленьких, а я кузовок плела. Как-то слово за слово, разговорилась я. И про детство свое рассказала, тогда-то казалось, мало веселого, а сейчас – что счастлива была. И про мечту свою, как встретила Того, кого всегда ждала, – ее, Велеты, брата названного. И как мне со свадьбы тяжело было, ну да это Велета и сама видела. Рассказываю, говорю-говорю, странно, обычно из меня и слово не вытянешь, а тут разошлась. И вдруг Велета говорит так спокойно: «Сестричка, да ты его, что ж, не любишь?» Она меня сестрой называла – мы же сестрами вдвойне оказывались – и через Мстивоя, и через Яруна. Хоть и что так, что этак – не сестрами, а посестрицами. Для меня вопрос странный был – ну, а как же, вот же он, Тот, кого ждала всегда, и никогда не забуду, как я его узнала, тогда, среди лютой вьюги в зимнем лесу. Как дума моя заветная сбылась, никогда не забуду. А тут как обухом по голове стукнуло – раньше о счастье мечталось, потом, вроде, я того счастья добивалась, а где ж теперь оно. Сижу, руки опускаются, и в голове пусто. И правда, что ж, выходит, что я Мстивоя не люблю, раз мне жизнь с ним так не мила оказалась? Вот тут я и заплакала, вернее, слезы из глаз покатились, а плач я сдерживала, подняла голову и глаза закрыла, только чувствую – мокрое на щеках. Посидела так, слышу, Велета меня кругом обошла и стала ладошкой стирать слезы со щек, да только они от этого еще больше потекли. Велета меня обняла, и так мы и сидели, пока слезы мои не высохли.

С той поры я все чаще в лес уходила, вроде, по делам, а сама бродила праздно и думала. Что ж со мной такое, вечно я пятое колесо в телеге, ни рыба, не мясо, и в раки не гожусь. Вот и в жены хорошие, выходит, не сгодилась, что делать теперь?

Лето продолжалось, ясное оно было и солнечное. Мы с Велетой к родителям Яруна перебрались и жили у них, кузнечиха уж как рада была внуков понянчить. И выбрались как-то за черникой, как раз поспела, с новыми кузовками моего плетения – мой побольше, Велетин – поменьше. Разошлись, хоть и недалеко друг от дружки, аукались. И вдруг я вышла неожиданно как-то из-за елки и увидела, как она посреди полянки стоит. Солнце ее насквозь пронизывало, и волосы в венец золотой превратились. У меня аж дух захватило, не знала тогда почему. Стояла и любовалась, боялась что она обернется сейчас, и чудо кончится. Обернулась, конечно, окликнула: «Зимушка, ты чего застыла?», а у меня перед глазами так эта картинка золотая и осталась. С тех пор бывало часто, что я на нее взглядывала случайно и глаз потом отвести не могла. Сама на себя злилась: «Да что ж со мной такое?» На Мстивоя так не смотрела. А позже, вроде, понимать начала, что. Нет, верно Мстивой тогда сказал: «Оплошала парнем родиться». По всей повадке ведь видно, а теперь еще и это.

Как жить дальше, я не думала, да только тоска брала – лето кончится, корабль придет, вернемся домой, глядишь, и у меня детки появятся... А пока не могла с собой совладать – смотрела на Велету украдкой, разговаривать старалась поменьше и не коснуться случайно, хоть и хотелось – щеки гореть начинали, боялась – заметит, что я ей тогда скажу?

Поговорить нам все же пришлось. Ближе к осени уже. Велета тогда подошла ко мне: «Зимушка, что это ты последнее время сама не своя, случилось что?» Тут я не выдержала и выложила ей все. О том, что будет, когда в Нета-Дун вернемся – топиться же с тоски потянет; и о том, что видно Боги посмеяться надо мной решили, что я такая непутевая на свет уродилась. И, сжав руки от напряжения – про нее. Про то, что видеть ее спокойно уже не могу, а не видеть – того горше. Про то, что не должно быть такой любви, а куда я теперь от нее денусь? Велета долго молчала, потом сказала: «Раз ты такая, как есть, значит надо так. А для чего – дальше видно будет. Может, такое совершишь, о чем сейчас и не думаешь, главное – себя не потеряй». А потом добавила – что до нее, так родись бы я и парнем, все равно мы уж обе не свободны. Поднялась на цыпочки, чмокнула легонько в губы и убежала.

А я после того разговора как-то успокоилась. Решила, что, может, и такая как есть сгожусь для чего. Трудно мне будет в Нета-Дуне, с Велетой в одной избе, ну да выдержу как-нибудь. Одно точно знала – вернемся, уговорю Мстивоя, что в дружине я все-таки кметь, и мечу моему от руки отвыкать негоже. Не хватит мне в жизни только кашу варить, пусть и в жемчужной кике. А там видно будет.

СЛОВАРЬ
с древнерусского на русский

Большуха – старшая женщина в роду.

Кика – головной убор замужней женщины.

Клеть – неотапливаемая пристройка в славянской избе.

Кметь – воин в дружине.

Отрок – младший воин в дружине, не прошедший Посвящения.

Род – один из славянских богов.

Самхейн (Самайн) – первое ноября, начало зимы у кельтских народов.