– То есть ты хочешь сказать, что смена ориентации здесь тоже будет не совсем настоящей? Знать бы еще, в чем будет выражаться это «не совсем»...
(Часть 1)
«Зверье вконец обнаглело. Считаются со мной не больше, чем с грелкой для постели. Это еще кто кого в грелки предназначал, позвольте узнать», – сонно подумал я, когда мой честно заслуженный дневной отдых потревожила чья-то возня у меня под боком, сопровождаемая стягиванием с меня одеяла. Вообще-то, когда я действительно хочу спать, по мне могут бегать хоть целые табуны кошек, даже таких увесистых, как моя сладкая парочка, и я никак на них не буду реагировать. По-видимому, это означает, что пора просыпаться. С утра у меня, кажется, были какие-то грандиозные планы на наступивший вечер... сейчас глотну чего-нибудь бодрящего и вспомню...
Я протянул руку, чтобы погладить виновника моего пробуждения, – и тут же ее отдернул. То, с чем соприкоснулись мои пальцы, явно не напоминало кошачью шерсть, хотя и оказалось не менее приятным на ощупь.
Подскочив, словно ужаленный, я сдернул одеяло с незваного гостя. Мелифаро неторопливо, с удовольствием потянулся и воззрился на меня, тщетно пытаясь изобразить на своей наглой физиономии искреннее удивление.
– Только не вздумай мне рассказывать, что понятия не имеешь, как здесь оказался, – я старался говорить уверенно, тем не менее голос подрагивал от затаенных сомнений. – С Меламори история была совершенно другая. Я только о ней и думал день и ночь, поэтому ее сюда и притаскивала нечистая сила. А о тебе я и не собирался думать! – я почти сорвался на крик.
Насладившись произведенным эффектом, Мел соизволил наконец прервать мою пламенную речь.
– Ты меня в этом убеждаешь или себя? – лениво поинтересовался он.
Самообладания моего хватило лишь на то, чтобы молча пытаться прожечь его взглядом.
– Ну ладно, предположим, что ты прав, – неохотно признал он. – Зато я о тебе думаю. День и ночь. Потому меня сюда и притащила... какая, ты говоришь, сила? Заметь – пешком притащила, от самого Управления. А ты... – картинным жестом он смахнул несуществующую слезинку. – Неблагодарный...
– А как же Кенлех? – изумился я. – Она тебе что, больше не нравится?
– Ну-у... Кенлех – это Кенлех. А ты – это ты. Одно другому не мешает. – Мел по-хозяйски завладел кувшином с давно остывшей камрой, попутно придвигаясь ближе ко мне.
– Ты хоть грему туда не подлил? – проворчал я, отбирая у него кувшин. – С тебя станется...
– А ты что, хотел бы? – он откровенно забавлялся. – Да ты не бойся, у меня этот... как его... инстинкт самосохранения, вот! – в наличии имеется. Совокупность наших темпераментов, помноженная на коэффициент полезного действия данного зелья... ну, это, предположим, еще не самое страшное... но вот старина Джуффин озвереет вконец, если его минимум на два дня лишить обоих заместителей, а ты еще не видел, насколько он может быть страшен в гневе! Да шучу я, шучу, – его ладонь накрыла мои губы, предупреждая возможные возражения, вторая проникла под одеяло, в которое я кутался, – делать мне больше нечего – по вашим сейфам лазить...
Стряхнув с себя его шаловливые ручки, я решительно отодвинулся.
– Ну вот, – притворно пригорюнился Мел, – никто меня не любит... А хочешь, свежий анекдот расскажу?
– Что, опять про меня? – фыркнул я, по озорному блеску его глаз определяя, что ничего хорошего меня не ждет.
– Ну разумеется, про кого ж еще, ты ведь у нас всенародный любимец... Так вот, ужасная тайна твоего нечеловеческого происхождения наконец раскрыта. А заодно и тайна подозрительной привязанности к тебе нашего господина па-а-четнейшего начальника...
– Да? Как всегда, весь город посвящен в мои тайны, один я не в курсе... – я старался говорить как можно равнодушнее, однако написанный на моей физиономии интерес, разумеется, выглядел более чем вежливым, еще сильнее подзадоривая этого разгулявшегося демона. – Имей в виду, если будешь требовать поцелуев или еще чего-то в этом роде за свои тайны, можешь оставить их при себе...
– Ах, вот даже как? – Мел поглядел на меня... нет, не удивленно, а скорее удовлетворенно, словно получив подтверждение каким-то своим приятным догадкам. – Ну ладно, уговорил, на сей раз буду милосерден, не дам тебе сгореть в огне... э-э... любопытства. Так вот. Слухи о том, что ты являешься незаконнорожденным чадом Джуффина, ходят уже так давно, что для большинства наших сограждан уже перешли из разряда сплетен в разряд неоспоримых фактов. А также совсем недавно прокатился слушок, что папочкой тебе на самом деле приходится недоброй памяти магистр Лойсо... Да что ты на меня так вытаращился, можно подумать, впервые это слышишь... пожалуй, сэр Кофа излишне бережно относится к твоей ранимой душе, а больше, оказывается, некому заняться твоим просвещением, ничего-то ты не знаешь... Ну, ничего, теперь этим буду заниматься я. Можешь не благодарить, я беру на себя сей тяжкий груз исключительно из чувства личной симпатии... – театральным взмахом руки он отмел мои гипотетические изъявления глубокой признательности, в то время как я действительно взирал на него в крайней степени изумления. – Для полной достоверности этим сведениям не хватало лишь указания на второго родителя, то есть – мать, как это обычно бывает у всех нормальных людей. И вот, наконец, до общественного мнения дошло, что ты у нас – явление абсолютно аномальное, и потому общепринятые стандарты к тебе не подходят. Таким образом, сопоставив две уже имеющиеся гипотезы и припомнив почти забытые уже слухи о причинах излишне страстной ненависти сэра Джуффина к означенному мятежному Магистру, а также о способе появления детей у этого Магистра – уж об этом-то ты не можешь быть не осведомлен! – мы имеем то, что имеем... Эй, что это с тобой?..
Наверное, я действительно сильно побледнел, потому что Мелифаро тут же оказался рядом, похлопывая меня по щекам с немного напуганным видом и требуя, чтобы я не вздумал грохнуться в обморок и расстроить его заманчивые планы на этот вечер.
– Это... это что же получается, что Теххи мне – родная сестра? – запинаясь, проговорил я. – Надеюсь, ей еще ни один негодяй об этом не успел рассказать? Она же сбежит от меня... потому что это значит, что мы не должны...
Мелифаро возмущенно фыркнул.
– Ну, разумеется, вот что тебя волнует в первую очередь. Нет чтобы порадоваться обретению, наконец-то, родителей...
Я внимательно присмотрелся к выражению его физиономии, которое показалось мне каким-то странным.
– А ну, признавайся, умник. Это ты по поручению Джуффина мне рассказываешь всякие байки, чтобы я не проводил все время с Теххи и не отвлекался от работы?
Он что-то неразборчиво буркнул. Я поймал его за ворот скабы и как следует встряхнул.
– Какая тебе Теххи? – проворчал он наконец, старательно избегая моего взгляда. – Ты, наверное, в том грешном Лабиринте последней памяти лишился...
Как видно, только после этих его слов остатки сна слетели с меня окончательно.
– Выходит, так и есть, – с горечью согласился я, в свою очередь тоже отворачиваясь. Не хотелось напрашиваться на продолжение язвительных комментариев, а мой весьма удрученный вид непременно спровоцировал бы вечного насмешника Мелифаро. Даже если его шпильки на самом деле маскировали искреннее сочувствие, слушать их я был не в настроении.
Не то чтобы Меламори была мне безразлична – вовсе даже нет. Но она по-прежнему считала за благо сохранять некоторую дистанцию между нами, а в те ночи, что она предпочитала проводить в родительском доме, Теххи иногда приходила в мои сны, словно бы в самом деле возвращаясь откуда-то, а не возникая призраком из моей памяти о ней, и с этим я ничего не мог поделать. Да и не хотел бы.
Вспоминать о ней по-прежнему было больно. Внезапно почувствовав себя одиноким и несчастным, я понял, что буду рад отвлечься на что угодно.
И когда мне на плечо легла теплая ладонь, а губы Мелифаро коснулись моего виска в нерешительной ласке, я ничего не имел против. Как раз наоборот.
Уже не разбирая, где реальность, а где бред, я отвечал на поцелуй горячих, настойчивых губ – и для меня вокруг снова был Лабиринт, сплетение соблазнов и кошмаров, где мы цеплялись друг за друга, как потерявшиеся в темноте дети, где все было ненастоящим и в то же время более чем настоящим, где возникла из отчаяния и безрассудства наша странная тяга друг к другу, и там же она должна была остаться. Здесь и сейчас – много дюжин дней спустя, в моей спальне, в доме на улице Старых Монеток – я не стал бы позволять ему вытряхивать меня из одежды, досадуя лишь на то, что его манипуляции мешают мне проделывать то же самое с ним; не покрывал бы исступленными поцелуями его тело, оставляя следы на шелковистой коже, склоняясь над ним все ниже и опускаясь на колени, впитывая всем своим существом его нетерпеливые стоны; некоторых вещей я вообще ни за что не сделал бы... Но «здесь» и «сейчас» – эти слова никак не относились к реальности, в которой мы в тот момент находились. По крайней мере, мои ощущения говорили именно об этом. Я даже глаза открыть не решался, чтобы не увидеть случайно ту самую комнату, в которой не было дверей, зато было очень много мягких, пушистых шкур на полу.
...Когда, утомленные, мы наконец заснули, не размыкая объятий и уместив взлохмаченные головы на одной маленькой подушке, мой город в горах приветствовал нас улыбкой девушки-официантки в том самом кафе, которое всегда мне так нравилось. Мелифаро, поддавшись на мои уговоры, осторожно пробовал кофе, дурачился, изображая крайнюю степень отвращения к этому непонятному пойлу, и настаивал на том, что подобный яд он согласен вкушать исключительно с моих губ. Облачко взбитых сливок тоже как нельзя более подходило для подобного способа угощения...
Я чувствовал, что Теххи где-то поблизости, но даже здесь я не смогу увидеть ее иначе, чем серебристой тенью, бликом на стене. Светлой печалью ощущалось ее присутствие – вместо прежней ослепляющей боли. Словно что-то отпустило меня, позволяя смириться с тем, что в этой жизни нам уже не быть вместе, даруя безоблачную уверенность, что все еще будет – рано или поздно, так или иначе, что нам обоим есть чего ждать и на что надеяться. И почему-то казалось, что уверенность эту мне дает теплая ладонь, привычно сжимающая мою – словно мы все еще в той, другой реальности, где мы потеряли бы все, потеряв друг друга, и преодолели бы что угодно, пока мы вместе.
...И я знал, что первым, что я увижу, проснувшись, будет блаженно улыбающаяся во сне физиономия Мелифаро... и это будет не самым неприятным сюрпризом в моей жизни.
