Сколько событий может вместить в себя память бессмертного?.. Запоминается обычно что-то значимое. Например, обиды. Те, что причинили тебе, и те, что причинил ты. Помнишь всегда то, что вспоминать больно... Иногда с ходом столетий что-то стиралось, уходило. Место прежних воспоминаний занимали новые. Значит, какой-то предел у памяти все же есть. Милосердный предел, не позволяющий возненавидеть окончательно себя – или мир. Иногда Гортхаур даже начинал сомневаться, действительно ли смерть – проклятие, как кричал ему когда-то в слепой ярости Ар-Фаразон, нуменорский правитель. Может быть, это все же дар – для тех, чья гордость позволяет принимать дары. Хотя неизвестно, уходят ли воспоминания вместе с жизнью. Если же нет, то в чем разница между смертным и бессмертным?.. Чему они завидуют? За один век жизни не наберешь столько колючек в душу, как за тысячелетия... И еще один дар есть у людей – сон. Возможность на время отгородиться от всего, что вокруг и что в твоей душе. А еще сон приносит грезы, невозможные видения о том, что все могло быть иначе... Не то чтобы он сожалел обо всех выборах, сделанных за свою жизнь, или хотел что-то переиграть. Но все же чернота в душе становилась иногда нестерпимой. А что чувствует – там, за гранью этого мира – он?..

Страшная участь – лишившись плотской оболочки, а с ней – способности действовать, поправить что-то там, где оно совершилось, или хотя бы отвлечься этой попыткой, – остаться наедине с воспоминаниями в их душном коконе, из которого не вырваться... Вот почему я так крепко держусь за свою жизнь здесь, – не потому, что она доставляет мне такое уж удовольствие... Любое удовольствие сотрется за столько столетий. Смешная поговорка есть у людей, про ложку дегтя и бочку меда. Да, мы, бессмертные, тоже готовы проглотить любую отраву, чтобы дорваться до исполнения своих желаний. Но, видно, мало кому из смертных довелось узнать, что значит пресытиться тем, чего пожелал, тонуть в нем, как жадная муха в меду...

Ты знаешь, почему я это сделал. Однако не хотелось бы мне ответить за это, глядя тебе в глаза. Чувство вины – не для Темного Властелина, которым я стал, заняв твое место. Ты знаешь, что я не смог простить тебе. И все же какой-то противный внутренний голос нашептывает мне, что не только поэтому я сделал то, что сделал. В этом я не сознаюсь никогда, даже себе...

* * *

...Гортхаур стоял на открытой площадке меж зубцов крепостной стены. Еще одно утро, еще один день начинается. Плотные тучи отгораживают солнечный свет, как тяжелые шторы, – как и должно быть здесь, над Мордором. Черная тень промелькнула в небе, едва заметная на его темном фоне, взмахнули крылья, – один из назгулов возвращается с донесением. Гортхаур знал, что никаких других крыльев в этом небе быть не может, и тем не менее вздрогнул – как всегда. Так и не смог привыкнуть, хотя сам же и создал этих летучих тварей. Безмозглые помощники – и эти еще самые лучшие, что уж об остальных говорить, – со всей своей магией неуязвимы только в воздухе, на такой высоте, куда не достают мечи и не долетают стрелы. Не справиться с горсткой недомерков, утопить лучших коней в Бруиннене, самим чуть не отправиться в чертоги Мандоса или куда там им положено после смерти отправляться, – и после всего еще упустить эту парочку с кольцом. Сейчас, наверное, опять будет оправдываться. Не может быть, чтобы нашли. Обленились совсем, думают, что Властелину надоест ждать и он сам все сделает. А на что тогда слуги, если хозяин все должен делать сам? И наказаниями никакими их не напугать – призраки...

Как все надоело. Но эту войну выиграть надо непременно. Позорно было бы позволить такому противнику победить себя. Люди и горстка эльфов, и пятеро майар, из которых только один на что-то способен, другой уже на его стороне, а остальные трое и упоминания не стоят. В сравнении с войском Валар в той битве – ничто. Правда, и мордорская армия – лишь бледное подобие ангбандской... Драконы, балроги – совсем не то, что орки, которыми и командовать теперь некому. Командиры-орки – в прежние времена Гортхаур посмеялся бы, услышав о таком. А во главе армии – назгулы, которых даже орки уже почти перестали бояться. К счастью, противник особой угрозы не представляет. А вот Кольцо – угроза. Своими же руками и созданная. Смешно – получается, сам дал им в руки единственное оружие, способное уничтожить в один момент и его самого, и всю Тень. Эти-то, Светлые Силы, лишь на дешевые фокусы способны. Вот только жаль – некому оценить ситуацию и посмеяться...

Черная тварь махнула крылом вдоль стены, едва не задев Гортхаура, устремилась вниз и приземлилась во дворе. Фигура в плаще спустилась с ее спины, замерла почтительно, ожидая внимания Повелителя. Вот ведь наглец. Вместо того, чтобы подняться на стену, делает вид, что не заметил, где я стою, – и это после того, как чуть не смахнул меня отсюда. Нет, надо что-то делать с дисциплиной, совсем на голову сели... Назгул продолжал стоять не шевелясь, не выказывая никакого намерения двинуться с места. Сжав губы в гримасе молчаливого негодования, Гортхаур пошел по галерее вниз. С этими призраками никогда не ясно, куда они смотрят и что видят. Выражения несуществующего лица тоже не рассмотришь, шелестящий голос лишен интонаций – однако Гортхаур не раз ощущал насмешливость в их бесстрастных манерах. Каждый раз это пугало его, заставляя усомниться в собственном здравом уме. Откуда взяться эмоциям у призрака, чья личность совсем стерлась за столетия такой службы, сохраняя лишь те черты, которые для службы необходимы?.. Своей воли у них быть не должно, для того и надеты на них Кольца... а что, если... нет, на такое эти недомерки не способны, не может быть. Если бы кто-то другой, обладая главным кольцом, подчинил себе волю его призрачных слуг, вряд ли он ограничился бы превращением их в обнаглевших лентяев. Значит, просто воображение разыгралось. Меньше надо о прошлом думать, особенно когда в настоящем задачек хватает...

Стоит, ждет, пока я подойду... позвольте, это кто за кем бегать должен?.. Слабый ветерок шевелит полы плаща. Во всей армии только назгулам было позволено носить такие – для усиления зловещего впечатления, ничто другое на них не смотрелось бы, и Гортхаур поневоле терпел. У всех прочих, включая его самого, черная форма была как можно более облегающей фигуру. Никто не задавал вопросов, почему, – каприз Властелина, и все. Вот одно из преимуществ его положения – никто не пытается лезть в душу, ворошить то, что хотелось бы забыть. А ведь вправду смешно. Сам создал себе призраки прошлого. Эти длинные полы черных плащей, эти крылья... Нравится себя мучить – так и скажи. Вот и тогда – не мог отвести взгляд, когда смотрели друг на друга те двое – так, как на него никто никогда не смотрел... Значит, я для тебя – просто игрушка, а с ним у тебя любовь?.. Но у игрушки тоже могут оказаться чувства. Гортхаур не умел прощать. Даже ощущение собственной вины – после того, что сделал тогда, – не помогло. Были мгновения злобного торжества – ага, тебе нет дела до того, что со мной творится, не замечаешь ничего вокруг, кроме обожаемого братика, доверил мне всю оборону, да ты же и не можешь ничего без меня, – так помучайся теперь и ты, приговор вынесу я, а исполнять придется Манвэ, кроткому и ласковому, никуда он не денется, и теперь ты будешь спрашивать, не понимая, «за что»! Сначала приручить, а потом прогнать без причины и безнаказанно – нет, любовь моя, так не бывает! Гортхаур смотрел, как рушатся стены крепости, нарочно бестолково гнал в бой войска и нарочно выпустил драконов, только когда было уже поздно, мстительная радость горела в сердце чадным огнем – но когда увидел вражеских солдат на развалинах и Мелькора в цепях, взвыл от бессильного отчаяния. Сделал, что задумал, – и понял, что хотел совсем не этого. Самого себя наказал, потому что все кончено и ничего уже не поправишь. Нет больше ревности, не жжет – догорела, но и любви не получишь – не от кого теперь ее требовать... Ах да, не мести хотел, а любви, – так раньше надо было думать...

Гортхаур помотал головой, стряхивая липкую паутину воспоминаний. Довольно, иначе совсем с ума можно сойти. Не хватало еще средь бела дня от призраков отмахиваться. Ах да – вот он, призрак, действительно... Мандос их побери, вечно от них мурашки по коже. Вот только враги что-то перестали их бояться, этих бездельников. Двух хоббитов не изловить за столько дней – неужели не понимают, что это сейчас важно? Доверил им самое важное... стоп. «Доверил... самое важное...» Вот оно. Как тогда Мелькор – мне. А у этих-то что на уме?..

Вслух он сказал только:

– Ну?

– Нет, Повелитель. Не нашли. – Голос призрака прозвучал – в кои-то веки – виновато. Неужели осознали наконец, что происходит и чем это грозит – и им тоже, – и начали хоть что-то делать?

– Да пока вы их ищете, с таким-то усердием, нас всех не станет. Будете часто передышки устраивать, лодыри, так во время одной из них и развоплотитесь... к пресветлой Элберет. – Гортхауру удалось сказать это спокойно и даже с сарказмом в голосе. – Хватит развлекаться, полетали достаточно. Теперь поохотьтесь из засады. Надеюсь, не надо объяснять, где. На Ородруине!

...Приближался вечер. За многие тысячи дней повелитель Мордора научился различать время суток в постоянном полумраке над своими землями. Давно уже он смотрел только в палантире на то, как опускается к закату алеющий солнечный диск, как удлиняются тени от предметов, медленно темнеет свод неба, покрываясь рисунком из звезд... Красивое, конечно, зрелище, но Гортхаура оно всегда раздражало. Когда-то он знал, почему, но сейчас не хотелось вспоминать. Это все равно уже не важно... Новички и пленники обычно очень страдали без всего этого в первые дни. Смешные. Правда, что с них взять, – ничего, кроме этого мира, они не видели и не увидят, для них все эти светила – символ жизни, они так и говорят о рождении – «появился на свет», «увидел свет»... Здесь, в Мордоре, не рождаются... только об орках можно сказать – «увидели тьму»... потому-то они наиболее верные, но Мандос побери, до чего тупы... Что-то постоянно не срабатывало в расчетах, как ни старался Гортхаур улучшить их породу, постоянно получалось, что интеллект и верность несовместимы...

Лязг оружия и злобная хриплоголосая ругань во дворе. Гортхауру даже не нужно было вставать с места и подходить к окну, чтобы понять, в чем дело. Орки. Опять не поделили что-то и угомонятся не раньше, чем вышибут дух друг из друга – надолго, а то и навсегда, кому как повезет. Нет, надо было делать их еще безмозглее, этих тварей, если уж ум никак не держался в их уродливых башках, – меньше бы пытались думать, меньше было бы вреда. Что-то долго их никто не разнимает, ну не Властелину же мчаться орков усмирять, в самом деле... Ах да, ведь назгулы должны быть все в засаде, у жерла Роковой горы, – сам же их туда и отправил, – а больше эти свиньи никого не слушают... И сколько же времени они грызутся, бросив охрану ворот? За это время в крепость могло пробраться что угодно... Воображение мгновенно нарисовало кошмарную картинку – как передрались точно так же на посту и назгулы, – не так уж это и невероятно, если припомнить их поведение в последнее время, – или же снова бездельничают, что еще вероятнее, – оставляя путь свободным для этих полоумных карликов, устремляющихся с кольцом к огню... Гортхаур резко поднялся, уронив кресло. Нет, нельзя оставлять их без присмотра. Чем сидеть здесь и мучаться догадками, лучше проследить за событиями там, на месте.

...По пути к вершине Гортхаур не раз проклял недостатки своей материальной оболочки, не позволявшей ему в одно мгновение перенестись из одной части своих владений в другую. Не так и велико расстояние, а сколько времени отнимает бестолковый способ перемещения, особенно когда надо лезть на гору... Те, кому незнакомо пьянящее чувство полета свободного духа на крыльях попутного ветра, не находят ничего особо неприятного в таком вот ползании... Несколько камешков сорвались из-под сапога, покатились вниз с шумом. Черный Властелин ухватился за куст, чтобы не последовать за ними, разозлясь еще больше от ощущения своей уязвимости и беспомощности. Отдышавшись, огляделся. Почти у цели. Все тихо вокруг, нигде никакого движения. Значит, еще ничего непоправимого не происходит, еще не поздно...

Тонкий пронзительный визг разорвал тишину в тот самый миг, когда Гортхаур ступил на порог пещеры и замер, затаив дыхание, вглядываясь в мрак, слегка подсвеченный багровыми отблесками пламени из расселины. Это было настолько неожиданно, после полного отсутствия каких бы то ни было признаков опасности снаружи, что он сам едва не вскрикнул от изумления, неожиданным для себя самого жестом вскинул руку к губам и тут же обругал себя – нахватался манер от пленных эльфов, чтоб им... Глаза привыкли к тьме – не сказать, чтобы снаружи было светло, но сюда, в глубь пещеры, ни малейший проблеск света не заглядывал никогда за все время от сотворения Арды... Гортхаур попытался оценить обстановку, цепенея от ужаса, – увиденное превосходило самые кошмарные его ожидания.

Назгулы были здесь – все или не все, уже не имело значения, – черные тени столпились в отдалении, не шевелясь. Точно такая же тень – одна из них? – в плаще с капюшоном, стояла у самого края расселины. В вытянутой руке призрака, над самыми языками предвечного пламени, трепыхалась тощая несуразная фигурка, даже не хоббит, а вообще не понять что за тварь, пытаясь извернуться и достать зубами пальцы, державшие ее за ногу. Гортхаур успел сообразить, что это, должно быть, тот самый Горлум – помешался на кольце, опять тут как тут, мало ему было Барад-Дура... а вот и другие двое, отползают неуклюже к выходу с перекошенными от ужаса мордашками... и вдруг увидел, или, скорее, ощутил, что было в судорожно сжатой ручонке нелепого существа. Вмиг все прочее потеряло значение, мысли разлетелись стайкой напуганных птах... вот оно, то, чего все это время боялся... и, в лучших традициях кошмара, нет сил пошевелиться или закричать... лишь отметил про себя, как будто со стороны, что собственные пальцы невольно сжались, словно это могло помочь удержать кольцо...

Фигура в плаще медленно повернулась. Да, назгул... один из них... что же это он делает, что все это значит? Не видно ни лица, ни глаз, и тем не менее Гортхаур почувствовал – мурашками по коже, – как призрак смерил его ледяным, полным злой насмешки взглядом.

– Гор. Ну наконец-то. – Проклятье, до чего знакомые интонации. Из тех воспоминаний, стереть которые пытался уже вторую эпоху. Нет. Не может быть...

– А я уже испугался, что ты опоздаешь к самой интересной части представления... – продолжал насмехаться голос. – Сколько, по-твоему, я могу держать эту тварь? Кусается ведь так, что и бесплотной руке больно...

Гортхаур внезапно успокоился. Этого не может быть, потому что этого не может быть. Наверное, вот так и сходят с ума от накопившейся за много столетий усталости, от избытка переживаний – вот уж не думал, что и с айнур это может произойти...

– Послушай... чего ты хочешь?.. – Ну, не смешно ли, - разговаривать с порождением собственного воображения. Тем более – разговаривать так, словно ничего особенного не происходит. Однако Гортхаур не мог заставить себя выговорить его имя, словно это означало бы неотвратимо признать реальность свалившегося на него кошмара.

– Ты хочешь знать, что я намереваюсь сделать? – призрак пронизывал его взглядом, жадно ловя каждую гримасу, каждый жест. – Побеседовать с тобой немного, прежде чем отправлю тебя прогуляться. Ненадолго, всего на парочку эпох. Так же, как ты мне помог в свое время отправиться. Кстати, я должен поблагодарить тебя за услугу. У меня было очень много времени для размышлений, ничто не отвлекало, – знаешь, я многое понял и осознал... и тебе очень рекомендую...

– Мэл, я...

– Нет, не спорь со мной. Ты ведь не знаешь, от чего хочешь отказаться. – Глаза под капюшоном полыхнули злобными алыми искрами, Гортхаур отстраненно подумал, что знает теперь, какой ужас наводили назгулы на врагов, имевших неосторожность с ними повстречаться... вот уж не ожидал, что ему, Темному Властелину, придется испытать это на собственной шкуре... А ведь он сам столь же бессилен перед могущественнейшим из Валар, как хоббит перед назгулом. Суметь вернуться оттуда, из-за Грани, – даже от Мелькора такого не ожидали, и если он это сделал, если все происходящее не бред...

Гортхаур открыл было рот, чтобы попытаться все-таки объяснить, что заставило его тогда поступить так, что мучило его и довело до такого безумия, – и внезапно понял, что это уже не имеет значения, что Мелькор не станет слушать. Точно так же, как тогда не стал бы слушать он сам. Решение уже принято – за долгое время бессильной злобы, – и минутной слабости его не изменить, даже если Гору удастся сейчас вызвать эту слабость в черной душе Повелителя...

– В мире есть место лишь для одного Темного Властелина, ведь так, Гор? – Мелькор резко отвернулся, обрывая разговор. Взмах руки, придушенный писк – несчастная тварь замолотила лапками по воздуху, словно пытаясь лететь, и языки пламени поглотили ее вместе со злополучным кольцом... Это было последним, что Гортхаур увидел глазами своего воплощения...

...Мелькор рассматривал в зеркале озерной воды лицо Гортхаура. Странное ощущение. Разумеется, айнур не прирастают настолько к своему зримому облику, как смертные создания, не считают дух и тело одним целым, прекрасно зная, что это не так... но все же немного непривычно. Наверное, потому, что эта внешность всегда отождествлялась для него с Гором, который, как бы там ни было, значил для него немало в те давние времена. Мелькор усмехнулся, по-прежнему не сводя глаз со своего отражения. Да, вид, конечно, измученный. Бедняга Гор, неужели так воспоминания донимали?.. Ничего, немного беззаботной жизни – и мордашка снова станет привлекательной. Гор ведь тоже эстет и любил нравиться... Гаденыш. Надо же было ему тогда все испортить своей дуростью – и для чего, спрашивается? Чтобы потом две эпохи позорить Силы Тьмы своим нелепым поведением? То в Нуменор его понесло, то колечки выдумал, умник... Мелькор зло сплюнул, рассматривая руку без пальца. Ну, уж он-то научился на ошибках, и своих, и Горовских. Пусть эти, светлые, празднуют победу над Тьмой. Пусть уплывают за море с чувством исполненного долга. Четвертая Эпоха преподнесет им немало сюрпризов...